Теперь стимулятор  и провода электроэнцефалографа, - потребовал
он.
          Доктора  Ньюмен  и  Лоури  принялись  распутывать  клубок  тонких
проводков. Нэнси  Донован как непосредственно работающая с ним сестра брала
у  них   соответствующие  проводки   и  подключала   к  находящимся   рядом
электрическим  пультам.Доктор   Ньюмен  аккуратно   расположил  миниатюрные
электроды  двумя   параллельными  рядами - один  посредине  височной  доли,
другой - над сильвиевой веной. Гибкие электроды с серебряными наконечниками
ушли   под    мозг.   Нэнси    Донован   щелкнула    тумблером,   и   экран
электроэнцефалографа рядом  с кардиомонитором  ожил, флуоресцирующие  точки
стали вычерчивать на нем беспорядочные линии.
          В операционную  вошли доктор Харата и доктор Нагамото. Маннергейм
был доволен,  и не потому что визитеры могли чему-нибудь научиться - просто
он любил публику.
          - Вот  смотрите, - показал   Маннергейм, - в   литературе   полно
всякого дерьма  по поводу  того, следует  ли удалять верхнюю часть височной
доли при  темпоральной лобэктомии.  Некоторые боятся,  что это  скажется на
речи пациента. Ответ прост - нужно проверить.
          Держа  электрический  стимулятор,  как  дирижерскую  палочку,  он
подозвал    доктора     Ранада,    и    тот    наклонился    и    приподнял
салфетку. - Лиза, - позвал он.
          Лиза открыла  глаза. В  них отразилось  замешательство, вызванное
услышанным разговором.
          - Лиза, - повторил доктор Ранад. - Я прошу тебя рассказывать все,
какие помнишь, детские стишки.
          Лиза повиновалась,  полагая, что  это  поможет  скорее  закончить
дело. Она  начала говорить,  но в  этот момент  доктор Маннергейм  коснулся
стимулятором поверхности  ее мозга.  Лиза остановилась  на  полуслове.  Она
знала, что  хочет сказать,  но не  могла. В  то же время в ее голове возник
образ какого-то человека, проходящего в дверь.
          Заметив, что  речь Лизы  прервалась, Маннергейм воскликнул: - Вот
вам и ответ! У этого пациента верхнюю височную извилину мы не берем.
          Японские визитеры согласно закивали головами.
          Теперь переходим  к более  интересной  части  задачи, - продолжал
Маннергейм,  взяв   один  из   двух  глубинных  электродов,  полученных  из
Гибсоновского мемориального  госпиталя. Кстати,  пусть кто-нибудь  позвонит
рентгенологам. Мне нужен снимок этих электродов, чтобы потом знать, где они
были.
          Жесткие игольчатые  электроды служили  как для регистрации, так и
для стимуляции.  Еще до  их стерилизации  Маннергейм сделал  на них метки в
четырех сантиметрах от острия. С помощью маленькой металлической линейки он
отмерил четыре  сантиметра от  переднего края височной доли. Держа электрод
перпендикулярно поверхности мозга, Маннергейм свободно и легко погрузил его
до метки.  Сопротивление  ткани  мозга  было  минимально.  Он  взял  второй
электрод и воткнул двумя сантиметрами дальше. Каждый из электродов выступал
над поверхностью мозга сантиметра на четыре.
          К  счастью,   в  этот   момент  пришел  Кеннет  Роббинс,  старший
рентгенолаборант Нейрорадиологии.  Стоило ему  опоздать, Маннергейм устроил
бы  одну   из  своих   знаменитых  истерик.   Поскольку  операционная  была
оборудована для  проведения рентгенографии,  Роббинсу  для  получения  двух
снимков нужно было всего несколько минут.
          - Так, - произнес Маннергейм,  посмотрев на  часы  и  поняв,  что
нужно   поторапливаться. - Давайте    начнем    стимулировать    глубинными
электродами и  посмотрим, можно  ли  генерировать  в  мозгу  эпилептические
сигналы. По  опыту знаю:  если  это  удастся,  то  почти  со  стопроцентной
вероятностью можно считать, что лобэктомия устранит припадки.
          Врачи перегруппировались вокруг пациентки. Доктор Ранад, - бросил
Маннергейм, - попросите пациентку описать, что она чувствует и думает после
стимулирования.
          Доктор Ранад  кивнул и  лицо его  скрылось  под  краем  салфетки.
Вынырнув, он показал, что Маннергейм может продолжать. Лиза ощутила стимул,
как взрыв  бомбы, но без звука или боли. После периода отключения сознания,
длившегося может  быть долю  секунды, а  может быть  и час, на лицо доктора
Ранада в  конце длинного  тоннеля наложился  калейдоскоп  образов.  Она  не
узнала Ранада,  не знала  и где  находится. Она  чувствовала только ужасный
запах, предшествовавший ее припадкам.
          - Что ты чувствуешь? - спросил доктор Ранад.
          - Помогите мне, - закричала Лиза. Она попыталась пошевелиться, но
ощутила действие захватов. Она чувствовала приближение приступа. - Помогите
мне.
          - Лиза, - произнес встревоженный  Ранад, - Лиза, все  в  порядке.
Просто расслабься.
          - Помогите мне, - выкрикнула  Лиза,  теряя  над  собой  контроль.
Фиксатор головы  удержался, уцелел  и кожаный  ремень на  ее талии.  Вся ее
энергия сосредоточилась  в правой руке, которую она потянула с колоссальной
силой и  внезапностью. Кистевой  фиксатор  лопнул,  и  освободившаяся  рука
описала дугу через салфетки.
          Маннергейм,  завороженно   следивший  за  необычными  показаниями
электроэнцефалографа, краем глаза увидел лизину руку. Среагируй он быстрее,
несчастья можно  было бы  избежать. Но  он был  настолько потрясен,  что на
какое-то время  утратил способность  двигаться. Рука Лизы в своем неистовом
стремлении освободить  захваченное операционным столом тело натолкнулась на
выступающие электроды и всадила их прямо в мозг.
          Филипс беседовал  по телефону  с педиатром  Джорджем Ризом, когда
Роббинс постучал  и  открыл  дверь.  Филипс,  заканчивая  разговор,  жестом
пригласил лаборанта  в кабинет.  Риз спрашивал  о снимке черепа двухлетнего
мальчика, который, как предполагалось, упал с лестницы. Мартин вынужден был
высказать педиатру  подозрение,  что  с  ребенком  жестоко  обращаются - на
снимке грудной клетки были видны следы старых переломов ребер. Разговор был
неприятный и Филипс рад был его закончить.
          - Что у  вас? - спросил Филипс,  разворачиваясь на  стуле. Он сам
нанимал Роббинса  старшим рентгенолаборантом  Нейрорадиологии, и между ними
установились особые отношения.
          - Локализационные снимки,  которые вы  просили меня  сделать  для
Маннергейма.
          Филипс кивнул,  и Роббинс  вставил их в смотровой аппарат. Обычно
старший лаборант  не делал  снимков вне отделения, но Филипс просил его, во
избежание всяческих неприятностей, лично обслужить Маннергейма.
          На экране высветились операционные снимки Лизы Марино. На боковой
проекции был  виден светлый  многоугольник на  месте выреза.  В этой  четко
очерченной  области   выделялись   яркие   белые   силуэты   многочисленных
электродов.  Наиболее   ясно  светились   длинные  иглообразные   глубинные
электроды, которые  Маннергейм ввел  в височную долю Лизы Марино, и Филипса
интересовало именно  их положение.  Нажатием ступни  Филипс  включил  мотор
проектора. Пока  педаль была  нажата, изображения  на  экране  менялись.  В
установку можно  было вставлять  любое количество снимков. Филипс подождал,
пока на экране не появились прежние снимки Лизы Марино.
          Сравнивая новые  снимки со  старыми, Филипс мог определить точное
расположение глубинных электродов.
          - Здорово! Вы делаете отличные снимки. Будь у меня побольше таких
специалижтов, половина моих проблем была бы решена.
          Роббинс пожал  плечами с  безразличным  видом,  но  похвалой  был
доволен. Филипс был строгим, но понимающим начальником.
          С помощью  точной  линейки  Филипс  замерил  на  прежних  снимках
дистанции до  мелких кровеносных  сосудов. Пользуясь своим знанием анатомии
мозга и  обычного расположения  этих сосудов,  он мог  в своем  воображении
воссоздать  пространственную   картину  интересующего   участка.  По   этой
информации он определил положение кончиков электродов на новых снимках.
          - Потрясающе, - произнес Филипс,  откидываясь  назад. - Электроды
установлены идеально. Маннергейм - это фантастика. Если бы только его разум
соответствовал его технике.
          - Отнести пленки обратно в операционную?
          Филипс покачал  головой. - Нет, отнесу  сам.  Хочу  поговорить  с
Маннергеймом. Я  возьму и  некоторые старые  снимки. Меня немного беспокоит
положение  этой  задней  церебральной  артерии. - Филипс  собрал  снимки  и
направился к двери.
          Хотя  в   операционной  21   восстановилось  подобие   нормальной
обстановки, Маннергейма  случившееся привело  в  ярость.  Даже  присутствие
иностранных  визитеров   не  умерило  его  гнева.  Наибольшим  оскорблениям
подверглись Ньюмен  и Лоури.  Маннергейм как  будто считал, что они сделали
все преднамеренно.
          Он начал височную лобэктомию, как только Ранад подверг Лизу общей
эндотрахеальной анестезии. Сразу после лизиного припадка возникла некоторая
паника, но  все действовали  превосходно. Маннергейму  удалось схватить  ее
дико размахивающую  руку и  не допустить  новых  увечий.  Настоящим  героем
оказался Ранад:  он среагировал  мгновенно  и  ввел  усыпляющую  дозу - сто
пятьдесят  миллиграммов  тиопентала-4,  а  затем  мышечный  парализатор  д-
тубокурарин. Эти  препараты не только погрузили Лизу в сон, но и остановили
припадок. Всего  за несколько  минут Ранад  вставил  интубационную  трубку,
подал через нее окись азота и установил контрольные приборы.
          Тем  временем   Ньюмен   извлек   два   непреднамеренно   глубоко
погруженные электрода,  а Лоури  снял  остальные  поверхностные  электроды.
Лоури наложил  на открытый  мозг влажную  ткань и  прикрыл  все  стерильным
полотенцем. На  пациентке сменили  салфетки, а  врачи переоделись и сменили
перчатки. Все нормализовалось, кроме настроения Маннергейма.
          - Тьфу, - выдохнул Маннергейм,  выпрямляясь, чтобы дать отдохнуть
спине. - Лоури,   если   решите   заниматься   чем-нибудь   другим,   когда
подрастете, - скажите мне  об этом.  А сейчас держите подъемники так, чтобы
мне  было  видно. - Со  своего  места  Лоури  не  мог  видеть,  что  делает
Маннергейм.
          Дверь операционной открылась, и вошел Филипс со снимками.
          Осторожно, - прошептала  Нэнси   Донован. - Наполеон  в  скверном
настроении.
          - Спасибо за предупреждение, - ответил выведенный из себя Филипс.
Как бы  ни был  хорош Маннергейм  как хирург, все же возмутительно, что все
терпят  его  детскую  непосредственность.  Он  вставил  снимки  в  аппарат,
сознавая, что  Маннергейм видел  его. Прошло  пять минут, прежде чем Филипс
понял, что Маннергейм сознательно его игнорирует.
          - Доктор    Маннергейм! - голос     Мартина    перекрыл     звуки
кардиомонитора.
          Все  взоры   обратились  на  Маннергейма,  который  выпрямился  и
повернул голову так, чтобы луч налобной лампы типа шахтерской был направлен
прямо в лицо радиолога.
          - Вам, возможно,  неизвестно, что здесь идет операция на головном
мозге и  вам не  следует прерывать, - произнес  Маннергейм со  сдерживаемой
яростью.
          - Вы заказывали  локализационные снимки, - ответил  Филипс ровным
голосом, - и я считаю своим долгом обеспечить эту информацию.
          - Считайте свой  долг исполненным, - сказал  Маннергейм  ,  вновь
обращая взгляд на расширяющийся разрез.
          По существу,  Филипса волновало  не положение электродов, так как
он знал,  что они  установлены  идеально.  Беспокоила  ориентация  заднего,
гиппокампального  электрода   относительно  крупной   задней   церебральной
артерии. - Есть еще кое-что, - продолжал он. - Я...
          Маннергейм вскинул  голову. Луч  налобной лампы  прочертил стену,
затем потолок, а голос его стегал, как бич. - Доктор Филипс, не могли бы вы
убраться отсюда  вместе с  вашими снимками и дать нам возможность закончить
операцию? Когда нам потребуется ваша помощь, мы вам об этом скажем.
          Затем, уже  нормальным  голосом,  он  потребовал  у  операционной
стестры штыковидные пинцеты и вновь занялся делом.
          Мартин  спокойно   собрал  снимки  и  вышел  из  операционной.  В
раздевалке, возвращаясь  в свою  обычную одежду,  он  старался  не  слишком
задумываться - в его теперешнем настроении так было проще. На обратном пути
в Радиологию  он позволил  себе поразмышлять о возникших в результате этого
инцидента противоречивых  чувствах. Для  общения с Маннергеймом требовались
такие качества,  которых вряд  ли можно требовать от него как от радиолога.
Он возвратился в отделение, так ничего и не решив.
          - Вас ждут  в кабинете ангиографии, - сообщила Хелен Уокер, когда
он подошел  к двери  кабинета. Она  встала и  прошла за  ним внутрь. Хелен,
чрезвычайно грациозная  тридцативосьмилетняя негритянка из Куинса, пять лет
работала секретаршей  Филипса. У них были отличные рабочие отношения. Мысль
о том,  что она  когда-либо уйдет,  приводила Филипса  в ужас - как  всякая
хорошая секретарша,  она  была  необходима  для  ведения  повседневных  дел
Филипса. Даже  его нынешний гардероб был результатом ее усилий. Он и до сих
пор не  снял бы мешковатую одежку времен учебы в колледже, если бы Хелен не
вынудила Филипса встретиться с ней воскресным днем в магазине Блумингдейла.
В результате  этой встречи  возник  новый  Филипс,  современный  облегающий
костюм которого хорошо гармонировал с его атлетической фигурой.
          Филипс сунул  маннергеймовские снимки  на стол, где они слились с
общей массой  других снимков,  газет, журналов  и книг. Этого единственного
места Филипс  запретил Хелен  касаться. Не  важно, как  стол выглядит, зато
известно, где что лежит.
          Хелен стояла  позади него,  читая множество сообщений, с которыми
она считала  себя обязанной  его ознакомить.  Звонил доктор  Риз по  поводу
компьютерной томографии  своего пациента; рентгеновская установка во втором
кабинете ангиографии налажена и действует нормально; из кабинета неотложной
помощи  сообщили,   что  ждут   пациента  с   серьезной  травмой  головы  и
постребуется срочная  томография. Поток  был бесконечен  и  обычен.  Филипс
велел ей  всем этим заняться, что она и собиралась все равно сделать; Хелен
ушла к себе.
          Филипс снял  белый халат  и надел просвинцованный фартук, которым
пользовался для защиты от облучения при некоторых рентгеновских процедурах.
Выцветшую надпись  "Супермен" не удавалось вывести никакими средствами. Два
года назад  ее сделали  приятели из Нейрорадиологии. Филипс знал, что в это
вложено чувство уважения, и надпись не вызывала у него раздражения.
          Уже собираясь  выйти, он окинул взглядом поверхность стола, чтобы
насладиться видом  программной кассеты  и убедиться, что новость Майклза не
плод фантазии.  Не увидев  кассеты, Мартин подошел и порылся в самых свежих
слоях завалов.  Кассета оказалась  под маннергеймовскими  снимками.  Филипс
двинулся к двери, но вновь остановился. Он взял кассету и последний боковой
снимок черепа  Лизы Марино.  Крикнув через  открытую дверь  Хелен, что  сию
минуту будет в кабинете ангиографии, он подошел к рабочему столу.
          Просвинцованный фартук  был снят  и повешен на стул. Глядя на уже
обсчитанный  прототип,   он  с   сомнением  думал,  как  это  все  будет  в
действительности работать.  Мартин поднял  сделанные в  операционной снимки
Лизы Марино  и посмотрел  их на свет, идущий от экранов. Силуэты электродов
его не  интересовали и  он мысленно  удалил их.  Ему важно  было знать, что
скажет по  поводу краниотомии  компьютер. Филипс  знал, что в программу эта
операция не закладывалась.
          Он  щелкнул   выключателем  центрального   процесссора.  Зажглась
красная лампочка,  и он  медленно стал вставлять кассету. Едва кассета была
вдвинута на  три четверти,  как  машина  вцепилась  и  проглотила  ее,  как
голодный пес.  Сразу ожила пишущая машинка. Филипс подвинулся и стал читать
выдаваемое ею.
          - Привет! Я Радиолог, Череп 1. Введите имя пациента.
          Филипс настукал двумя пальцами "Лиза Марино" и ввел.
          - Спасибо. Введите нынешние жалобы.
          Филипс напечатал "нарушения, связанные с припадками" и тоже ввел.
          - Спасибо. Введите соответствующую клиническую информацию.
          Филипс напечатал:  "Женщина 21  года, в течение 1 года эпилепсия,
связанная с височной долей".
          - Спасибо. Вставьте снимок в лазерный сканер.
          Мартин подошел  к сканеру.  Ролики в  приемной щели двигались. Он
осторожно вставил  снимок, держа его эмульсией вниз. Машина схватила снимок
и втянула  внутрь. Заработала выходная пишущая машинка. Подойдя, он прочел:
"Спасибо. Выпейте  чашечку кофе."  Филипс улыбнулся.  Чувство юмора Майклза
проявляется самым непредвиденным образом.
          Сканер издавал  слабое электрическое  гудение; устройство  вывода
молчало. Филипс схватил фартук и вышел.
          В операционной  21  стояла  тишина,  пока  Маннергейм  освобождал
правую височную  долю Лизы  и медленно  отделял ее от основания. Было видно
несколько мелких вен, связывающих ее с венозными синусами, и Ньюмен искусно
коагулировал  и   отделил  их.  Наконец,  височная  доля  была  свободна  и
Маннергейм вынул  эту часть  мозга из  черепа Лизы  и  бросил  в  лоток  из
нержавеющей стали,  поданный операционной  сестрой Дарлен Купер. Маннергейм
взглянул на  часы. Все  идет хорошо.  В ходе проведения операции настроение
его вновь  изменилось. Теперь  он  был  исполнен  радости  и  справедливого
удовлетворения своей  работой. Все  проделано вдвое быстрее обычного. Можно
рассчитывать, что в полдень он вернется в кабинет.
          - Это  еще   не  все, - сказал  Маннергейм,  беря  в  левую  руку
металлический отсасыватель,  а  в  правую  зажим.  Он  тщательно  обработал
прежнее место  нахождения  височной  доли,  отсасывая  мозговую  ткань.  Он
называл  это   удалением  глубинных  ядер.  Это  была,  вероятно,  наиболее
рискованная часть  процедуры, но  именно она и нравилась Маннергейму больше
всего.  Маннергейм  действовал  отсасывателем  с  величайшей  уверенностью,
избегая касаться жизненно важных структур.
          В какой  то момент  крупная частица  мозговой ткани  на мгновение
заблокировала отверстие.  Послышался слабый свистящий звук, а затем частица
прошла  по  трубке. - Музыкальные  уроки, - произнес  Маннергейм.  В  устах
Маннергейма  после   всего  вызванного  им  напряжения  это  обычное  среди
нейрохирургов присловье  прозвучало смешнее обычного. Рассмеялись все, даже
два японских врача.
          Как только  Маннергейм закончил  удаление мозговой  ткани,  Ранад
сократил вентиляцию  пациента.  Он  хотел,  чтобы  кровяное  давление  Лизы
немного поднялось, пока Маннергейм осматривал полость, чтобы удостовериться
в отсутствии  кровотечения. После  тщательной проверки  Маннергейм  признал
операционное поле  сухим. Взяв  иглодержатель, он  стал  закрывать  прочную
мозговую оболочку.  В это  время Ранад начал понемногу уменьшать анестезию.
По окончании  операции нужно  было  иметь  возможность  удалить  трубку  из
лизиной трахеи,  не вызвав у нее кашля и напряжения. Это требовало искусной
оркестровки всех  применяемых медикаментов.  Кровяное давление  у Лизы ни в
коем случае не должно было повышаться.
          Закрытие оболочки  шло быстро;  ловким поворотом кисти Маннергейм
наложил последний шов. Мозг Лизы был вновь закрыт, хотя оболочка опустилась
и  была  темнее  удаленной  височной  доли.  Маннергейм  приподнял  голову,
восхищаясь плодами  своего искусства,  затем, отступив  назад,  резко  снял
резиновые перчатки. Звук эхом пронесся по комнате.
          - Порядок! - произнес Маннергейм, - закрывайте  ее. Но  только не
затягивайте это на целую вечность.
          Жестом пригласив двух японских врачей, он вышел из комнаты.
          Ньюмен занял место Маннергейма у лизиного изголовья.
          - Окей,    Лоури, - заговорил     Ньюмен,     подражая     своему
боссу, - старайтесь помогат