а.
Совершенно диссонируя  с обстановкой,  из  небольшого  транзистора  в  углу
доносилось пение "Би Джиз".
          - Ну вот,  обратилась к  ней Кэрол  Бигелоу. - Тебе нужно  только
соскользнуть туда на стол.
          - О'кей. Спасибо. - Она  испытала раздражение  от своего  ответа.
Менее всего  на уме  у нее  была  благодарность.  Но  ей  хотелось  сделать
приятное людям,  от которых зависело проявление заботы о ней. Перемещаясь с
каталки на  операционный стол, Лиза придерживала простыню в тщетной попытке
сохранить хоть малую толику собственного достоинства. Перебравшись на стол,
она неподвижно  лежала, уставившись  в светильники.  Чуть сбоку  от них она
видела застекленную  перегородку. Увидеть что-либо за ней было трудно из-за
бликов, но  потом она рассмотрела глядящие на нее лица. Лиза закрыла глаза.
Она представляла собой зрелище.
          Жизнь ее превратилась в кошмар. Все было чудесно до того рокового
вечера. Она  была у  Джима,  они  оба  занимались.  Постепенно  Лиза  стала
ощущать, что  испытывает затруднение  при чтении, особенно когда доходит до
определенного  предложения,  начинающегося  со  слова  "всегда".  Она  была
уверена, что  знает  это  слово,  но  мозг  отказывался  его  воспринимать.
Пришлось спросить  Джима. Тот в ответ улыбнулся, приняв все за шутку. После
повторной просьбы  он сказал:  "Всегда". Но и после того как Джим это слово
произнес, в  печатном виде  оно до  нее не доходило. Она помнит нахлынувшее
чувство растерянности  и страха.  Потом  она  почувствовала  этот  странный
запах. Он  был неприятен,  но она, хоть и вспоминала его смутно, определить
не могла.  Джим отрицал  наличие запаха,  и  это  было  последнее,  что  ей
запомнилось. За  этим последовал  ее первый  припадок. Очевидно,  это  было
ужасно, и,  когда она  пришла в  себя, Джима  трясло. Она его несколько раз
ударила и расцарапала ему лицо.
          Доброе утро, Лиза, - произнес приятный мужской голос с английским
акцентом. Посмотрев  вверх за голову, Лиза встретила взгляд темных глаз Бал
Ранада,    доктора-индийца,     у     которого     она     занималась     в
университете. - Помнишь, что я тебе говорил вчера вечером?
          Лиза кивнула. - Не  кашлять и  не делать резких движений, сказала
она с  услужливой готовностью. - Ей  хорошо запомнилось  посещение  доктора
Ранада. Он  появился после ужина и отрекомендовался анестезиологом, который
будет ею  заниматься во  время операции.Затем  он задал  те  же  вопросы  о
состоянии  здоровья,  на  которые  она  отвечала  уже  много  раз.  Разница
заключалась  лишь  в  том,  что  доктор  Ранад,  похоже,  не  интересовался
ответами. Его  лицо цвета  красного дерева изменило выражение только тогда,
когда Лиза описывала аппендэктомию в возрасте одиннадцати лет. Доктор Ранад
кивнул, когда  Лиза сказала, что проблем с анестезией не было. Из остальной
информации его  интересовало только  отсутствие аллергической  реакции. При
этом он тоже кивнул.
          Обычно Лиза  предпочитала открытых  людей. У  доктора Ранада  все
было как  раз наоборот.  Он не  проявлял никаких эмоций - только сдержанную
силу. Но в данных обстоятельствах Лизе нравилось это спокойная приязнь. Она
рада была  встретить кого-то, для кого ее мука была обычным делом. Но потом
доктор Ранад  потряс ее.  С тем  же тщательным оксфордским произношением он
сказал: - Я полагаю,  доктор Маннергейм  обсуждал с  вами метод  анестезии,
который будет использоваться.
          - Нет, - ответила Лиза.
          - Это странно, - произнес доктор Ранад после паузы.
          - А  что? - спросила   Лиза  обеспокоенно.   Мысль  о   возможной
недоговоренности вызывала тревогу. - Почему это странно?
          - При краниотомии  мы обычно  применяем общий  наркоз. Но  доктор
Маннергейм сообщил нам, что ему нужна местная анестезия.
          Лизе не  слыхала, чтобы ее операцию называли краниотомией. Доктор
Маннергейм говорил,  что собирается  "открыть створку"  и  проделать  в  ее
голове небольшое  окошко, чтобы  удалить поврежденную часть правой височной
доли. Он  сказал Лизе,  что часть  ее мозга  каким-то образом повреждена, и
именно этот  участок вызывает  припадки. Если  ему удастся  удалить  только
поврежденную часть,  припадков больше не будет. Он провел около сотни таких
операций с  великолепными результатами.  Тогда Лиза  испытала  восторженное
чувство,  потому  что  до  этого  доктора  только  сочувственно  покачивали
головами.
          А припадки ее были ужасны. Обычно она чувствовала их приближение,
так как  появлялся странно  знакомый запах.  Но иногда  они  наступали  без
предупреждения, как  гром среди  ясного неба.  Однажды в  кинотеатре, после
интенсивного медикаментозного  лечения  и  заверений  о  том,  что  процесс
находится под  контролем, она почувствовала этот жуткий запах. В панике она
вскочила, спотыкаясь, добралась до прохода и побежала в фойе. Она перестала
осознавать свои  действия. Позже,  когда она  пришла в себя, оказалось, что
она стоит, привалившись к стене у автомата по продаже леденцов и держа руку
между ног.  Одежда была  частично снята,  а сама  она, как  кошка в  период
течки, занималась  мастурбацией. Группа  людей  смотрела  на  нее,  как  на
ненормальную, включая  и Джима,  которого она  била  и  пинала.  Потом  она
узнала, что напала на двух девушек и одной из них нанесла такие увечья, что
ту пришлось госпитализировать. В тот момент, когда она пришла в себя, ей не
оставалось ничего  иного, как закрыть глаза и разреветься. Никто не решался
к ней  приблизиться. Она  помнит, как  издали послышался звук машины скорой
помощи. Ей казалось, что она сходит с ума.
          Жизнь Лизы  дошла до  мертвой точки.  Она  не  была  безумна,  но
никакие медикаменты  не прекращали  ее припадков.  Поэтому, когда  появился
доктор Маннергейм,  он показался  ей  спасителем.  И  только  после  визита
доктора Ранада  она начала  понимать реальность того, что должно было с ней
произойти. Вслед  за Ранадом  пришел служитель  брить ей  голову. Начиная с
этого момента, Лиза испытывала чувство страха.
          - А  есть   какая-нибудь  причина,   почему  ему   нужна  местная
анестезия? - спросила  Лиза.  У  нее  начали  дрожать  руки.  Доктор  Ранад
тщательно обдумывал ответ.
          - Да, - сказал он  наконец, - он хочет найти больную часть вашего
мозга. Ему нужна ваша помощь.
          - Вы хотите  сказать, что  я не  буду спать,  когда... - Лиза  не
докончила фразу. Голос ее сорвался. Идея представлялась дикой.
          - Совершенно верно, - ответил доктор Ранад.
          - Но  он   же  знает,   где   находится   больная   часть   моего
мозга, - возразила Лиза.
          - Не совсем  хорошо. Но не беспокойтесь. Я буду там. Никакой боли
не будет. Помните только, что нельзя кашлять и делать резких движений.
          Воспоминания  Лизы   были  прерваны   ощущением  боли   в   левом
предплечье. Подняв  глаза,  она  увидела,  как  в  сосуде  над  ее  головой
поднимаются мелкие  пузырьки. Доктор  Ранад начал внутривенное вливание. То
же самое  он проделал  с ее правым предплечьем, введя в него длинную тонкую
пластиковую трубку.  Затем он  слегка наклонил  стол, так  что голова  Лизы
опустилась.
          - Лиза, - сказала Кэрол Бигелоу, - я введу тебе катетер.
          Приподняв  голову,  Лиза  посмотрела  вниз.  Кэрол  разворачивала
покрытую пластиком  коробку. Нэнси  Донован, еще  одна операционная сестра,
откинула простыню, обнажив Лизу ниже    - Катетр? - переспросила      Лиза.
пояса.
          - Катетер? - переспросила Лиза.
          - Да, - ответила    Кэрол,     натягивая    большие     резиновые
перчатки. - Введу трубку в мочевой пузырь.
          Лиза бессильно  опустила голову.  Нэнси Донован  взялась за  ноги
Лизы и  расположила их  так, чтобы  подошвы были  сомкнуты, а колени широко
разведены. Лиза лежала обнаженная на всеобщее обозрение.
          - Я    буду     давать    тебе     лекарство    под     названием
"манитол", - объяснил доктор Ранад. - От него у тебя будет выделяться много
мочи.
          Лиза кивнула,  как будто  что-то поняла,  чувствуя при  этом, как
Кэрол Бигелоу обрабатывает ее гениталии.
          - Привет, Лиза, я - доктор Джордж Ньюмен. Ты меня помнишь?
          Открыв глаза,  Лиза всмотрелась еще в одно лицо в маске.Эти глаза
были голубыми.  По другую  сторону от  нее показалось  еще  лицо  с  карими
глазами.
          - Я старший стажер в Нейрохирургии, - произнес доктор Ньюмен, - а
это доктор  Ральф Лоури,  один из  наших младших  стажеров.  Я  тебе  вчера
говорил, что мы будем помогать доктору Маннергейму.
          Прежде чем  Лиза успела  ответить, она  ощутила внезапную  резкую
боль между  ног, а  затем - странную переполненность мочевого пузыря. Лизаа
сделала вдох.  Она чувствовала,  как на  внутреннюю сторону  бедра  наносят
липкую ленту.
          - Сейчас просто  расслабься, - сказал доктор Ньюмен, не дожидаясь
ее ответа. - Не  успеешь оглянуться,  как все  уже  будет  в  порядке.  Оба
доктора стали  рассматривать серию рентгеновских снимков, висящих на задней
стене.
          События в  операционной ускорялись.  Появилась  Нэнси  Донован  с
дымящимися инструментами  на подносе  из нержавеющей  стали, который  она с
грохотом опустила  на соседний  стол. Дарлин  Купер, еще  одна операционная
сестра, уже  в хирургической  одежде и  перчатках,  взялась  за  стерильные
инструменты и  стала располагать  их на  подносе. Лиза отвернулась, увидев,
что Дарлен Купер берет большую дрель.
          Доктор Ранад  намотал манжету  для измерения  кровяного  давления
выше правого  локтя Лизы.  Кэрол Бигелоу  обнажила лизину грудь и закрепила
лентой провода  для снятия  электрокардиограммы, и  вскоре звуковые сигналы
кардиомонитора  смешались   с  доносящимся  из  транзистора  голосом  Джона
Денвера.
          Доктор Ньюмен  кончил рассматривать  снимки и  стал устраивать  в
нужное положение бритую голову Лизы. Приставив мизинец к ее носу, а большой
палец к  затылку, он  взялся за маркировочную ручку. Первая линия прошла от
уха до  уха через  темя.  Вторая  линия,  пересекающая  эту,  начиналась  в
середине лба и уходила в затылочную область.
          - Теперь, Лиза, поверни голову влево.
          Лиза не раскрывала глаз. Она чувствовала, как пальцем прощупывают
край кости,  идущей от  правого глаза  к правому  уху. Потом  маркировочная
ручка провела  линию, начинающуюся  у правого  виска, изгибающуюся  вверх и
заканчивающуюся  за   ухом.  Получилась  подковообразная  зона,  которой  и
предстояло стать "створкой", описанной доктором Маннергеймом.
          Неожиданно по  телу Лизы  поползло чувство  сонливости.  Ощущение
было такое,  как будто  воздух в операционной стал вязким, а ее собственные
конечности налились  свинцом. Ей стоило большого труда поднять веки. Доктор
Ренад улыбнулся  ей сверху.  Одной рукой он держал трубку для внутривенного
вливания, в другой был зажат шприц.
          - Это чтобы помочь тебе расслабиться, - объяснил он.
          Время разделилось  на отдельные  промежутки. Звуки  вплывали в ее
сознание  и   уплывали.  Она   хотела   уснуть,   но   тело   непроизвольно
сопротивлялось сну.  Она ощущала,  как ее поворачивают, приподнимают правое
плечо и  подкладывают под  него подушку. С полной отрешенностью чувствовала
она, что обе ее кисти прикрепляют к доске, отходящей от операционного стола
под прямым  углом. Руки  так отяжелели,  что она  все равно  не  могла  ими
пошевелить. Тело  ее по  талии закрепили кожаным ремнем. Голову протирали и
чем-то мазали.  Прежде чем  голову закрепили каким-то захватом, она ощутила
несколько уколов,  сопровождавшихся мимолетной  болью. Незаметно  для  себя
Лиза уснула.
          Она проснулась  в испуге  от внезапной  резкой боли.  Неизвестно,
сколько прошло времени. Боль находилась над правым ухом. Вот опять. Изо рта
Лизы вырвался  крик, она  пыталась пошевелиться. Если не считать тоннеля из
ткани прямо перед лицом, Лиза была покрыта слоями хирургических салфеток. В
конце тоннеля было видно лицо доктора Ранада.
          - Все в  порядке, Лиза, - произнес  Ранад. - Теперь не  шевелись.
Тебе вводят местное обезболивающее. Это будет очень быстро.
          Боль возникала снова и снова. Лизе казалось, что череп ее вот-вот
разорвется. Она попробовала поднять руки, но только натянула фиксирующие их
петли. - Пожалуйста! - крикнула она, но голос был еле слышен.
          - Все хорошо, Лиза. Постарайся расслабиться.
          Боль прекратилась.  Лиза услышала  дыхание врачей. Они были прямо
над ее правым ухом.
          - Скальпель, - произнес доктор Ньюмен.
          Лиза сжалась  от страха.  Она ощутила  нажатие, как  будто  палец
прижали к  голове и  провели по  отмеченной линии.  По шее  сквозь салфетки
потекла теплая жидкость.
          - Зажимы. - Лиза услышала резкие металлические щелчки.
          - Зажимы Рейни, - сказал  доктор Ньюмен. - И  зовите Маннергейма.
Скажите, что для него все будет готово через тридцать минут.
          Лиза старалась не думать о том, что происходит с ее головой. Зато
она думала о дискомфорте в мочевом пузыре.
          Она окликнула доктора Ранада и сказала, что ей нужно помочиться.
          - Но у тебя в мочевом пузыре катетер, - ответил тот.
          - Но мне нужно помочиться, - повторила Лиза.
          - Просто   расслабься,    Лиза.   Я    дам   тебе   еще   немного
снотворного.Следующим, что  вошло в  сознание Лизы,  был пронзительный  вой
газового мотора  в сочетании  с ощущением давления и вибрацией головы. Звук
этот возбуждал  страх, поскольку  она знала,  что  он  означает.  Ее  череп
вскрывали пилой; она не знала, что это называют краниотомом. Хорошо хоть не
было боли, хотя Лиза напряженно ожидала ее появления в любой момент. Сквозь
закрывающую лицо  кисею салфеток  просочился запах  паленой  кости.  Доктор
Ранад взял ее руку в свою и она была за это благодарна. Она сжала его руку,
как единственную надежду.
          Звук краниотома  замер. Во  внезапно наступившей  тишине возникло
ритмичное попискивание кардиомонитора. Затем вновь появилась боль - на этот
раз скорее напоминающая дискомфорт локальной головной боли. В конце тоннеля
показалось лицо  доктора Ранада. Он следил за ней, пока наполнялась манжета
на ее руке.
          - Костные щипцы, - потребовал доктор Ньюмен.
          Лиза услышала  и почувствовала  треск  кости.  Звук  располагался
рядом с правым ухом.
          - Элеваторы.
          - Лиза  ощутила   еще  несколько  болевых  толчков,  за  которыми
последовал громкий треск. Ей стало ясно, что голову вскрыли.
          - Марлю, - закончил доктор Ньюмен будничным тоном.
          Продолжая   обрабатывать    руки,   доктор    Курт    Маннергейм,
перегнувшись, заглянул  в дверь  операционной N21  и посмотрел  на часы  на
дальней стене.  Почти девять.  Он увидел,  как его  старший  стажер  доктор
Ньюмен отступил от стола. Стажер скрестил на груди руки в перчатках и пошел
смотреть снимки,  установленные в аппарате. Это могло означать только одно:
краниотомия проведена  и для  Шефа все готово. Маннергейм знал, что времени
оставалось в  обрез. В  полдень должна  прибыть комиссия  из  Национального
института здоровья.  Решалась судьба двенадцати миллионов долларов, которые
могут обеспечить  его исследовательскую деятельность на ближайшие пять лет.
Ему необходима  эта субсидия.  В противном  случае  он  потеряет  всю  свою
лабораторию с  животными и  вместе с  ней результаты  четырехлетних трудов.
Маннергейм был  уверен, что  находится на  пороге открытия  в мозге точного
места, ответственного за агрессивность и ярость.
          Ополаскивая руки,  Маннергейм заметил  Лори  Макинтер,  помощника
директора операционных. Он окликнул ее по имени, и она резко остановилась.
          - Лори, дорогая!  У меня  здесь два японских врача из Токио.Ты не
пошлешь кого-нибудь в комнату отдыха проследить, чтобы им дали одежду и все
прочее?
          Лори кивнула,  хотя и  показала, что  просьбе этой  не  рада.  Ее
раздражало, что Маннергейм кричал в коридоре.
          Маннергейм  уловил   молчаливый  упрек   и   вполголоса   обругал
сестру. - Бабы, - пробормотал он.  Для  Маннергейма  сестры  все  больше  и
больше становились бельмом на глазу.
          Маннергейм ворвался  в операционную,  как бык на арену. Атмосфера
дружелюбия сразу  пропала. Дарлин  Купер вручила  ему стерильное полотенце.
Вытерев одну  кисть, затем  другую и  продолжая тереть запястья, Маннергейм
склонился и осмотрел отверстие в черепе Лизы Марино.
          - Черт   побери,    Ньюмен, - прорычал   Маннергейм, - когда   вы
научитесь прилично  делать краниотомию?  Я уже  говорил вам, говорил тысячу
раз, что нужно больше скашивать кромки. Боже! Полная неразбериха.
          Прикрытая салфетками  Лиза ощутила  новый наплыв страха. Что-то в
ее операции шло не так.
          - Я... - начал Ньюмен.
          - Я не хочу слушать никаких оправданий. Либо вы будете делать это
как следует,  либо ищите  другую работу.  Ко мне сейчас придут японцы и что
они подумают при виде этого?
          Нэнси Донован  стояла рядом  с ним,  чтобы  взять  полотенце,  но
Маннергейм предпочел  бросить его  на пол. Он любил создавать напряженность
и, как  ребенок, требовал  всеобщего внимания, где бы он ни находился. И он
его получал.  По уровню  технического мастерства он считался в стране одним
из лучших  нейрохирургов, и при том самым скоростным. Он сам выражался так:
"Как только  влез в  голову, миндальничать уже некогда." И благодаря своему
энциклопедическому знанию  тонкостей нейроанатомии человека он действовал в
высочайшей степени эффективно.
          Дарлен Купер  держала раскрытыми специальные коричневые резиновые
перчатки, которые требовал Маннергейм. Всунув в них руки, он посмотрел ей в
глаза.
          - Аааах, - томно   проворковал    он,   как    будто    испытывая
оргастическое наслаждение от всовывания рук. - Бэби, ты сказка!
          Дарлен  Купер,  подавая  ему  влажное  полотенце,  чтобы  стереть
порошок с  перчаток, избегала  смотреть Маннергейму в глаза. Она привыкла к
его комментариям и по опыту знала, что лучше всего было не обращать на него
внимания.
          Расположившись во  главе стола  с Ньюменом по правую руку и Лоури
по левую,  Маннергейм вгляделся в полупрозрачную оболочку, закрывавшую мозг
Лизы. Ньюмен  сделал аккуратные швы на неполную толщину мозговой оболочки и
прикрепил их  к кромке  участка краниотомии.  Эти швы  обеспечивали плотное
прилегание оболочки к внутренней поверхности черепа.
          - Ну      что      же,      начнем      представление, - произнес
Маннергейм. - Дуральный крючок и скальпель.
          Инструменты шлепнулись в руку Маннергейма.
          - Легче, детка.  Мы не  на телевидении. Я не хочу испытывать боль
всякий раз, когда прошу инструмент.
          Начав  работать,   Маннергейм   полностью   сосредоточился.   Его
сравнительно небольшие  руки двигались  с экономной  осмотрительнотью,  его
выпуклые  глаза   не  отрывались  от  пациента.  Руки  исключительно  точно
контролировались зрением.  Его малый  рост - 170 сантиметров - был для него
источником раздражения. Он считал, что его обманули на пять дюймов, которых
не  доставало  до  его  интеллектуальной  высоты,  но  поддерживал  себя  в
великолепной форме  и выглядел значительно моложе своего шестидесяти одного
года.
          Пользуясь небольшими ножницами и коттоноидными полосками, которые
он вложил  между оболочкой  и мозгом  для его  защиты, Маннергейм  прорезал
оболочку  по   контуру  окна   в  черепе.  Указательным  пальцем  он  мягко
пальпировал  височную  долю.  Благодаря  своему  опыту  он  мог  обнаружить
малейшее отклонение  от нормы.  Эта тонкая взаимосвязь с живым пульсирующим
человеческим мозгом  была апофеозом  существования  Маннергейма.  Во  время
многих операций это вызывало у него сексуальное возбуждение.
          -