ожно
подумать, что его уничтожили просто от злости.
     - Наши парни так же поступают?
     - Думаю,  да. -  Его голос был печален. - Эта  война - огромная зудящая
задница.
     Мне стало неприятно, впервые за все время нашего общения. Он сказал это
не так,  как  сказал  бы солдат морской  пехоты  или  ревностный приверженец
высокой Церкви. Он был расстроен исключительно тем, что  война разрушила его
личную  жизнь. Я промолчал. Такое отношение бытует  среди тех,  кто не видел
настоящих  боев.  Для  него предстоящая схватка  была не  более  чем  частью
джентльменского развлечения, эпизодом весеннего рыцарского турнира.
     Мы достигли Кента во второй  половине дня.  Сонный  поселок,  будто  бы
целиком   телепортированный  со  Старой   Земли,  из   прошлого.   Настоящее
представлено несколькими нечесаными  гвардейцами, выглядевшими  как  местные
жители,  взявшие на  себя, помимо повседневных, еще  и обязанности  военного
времени.
     - Если ты знаешь адрес, могу тебя высаживать, лейтенант.
     - Хорошо. Мне сказали  спросить у гвардейцев.  Кто-нибудь меня заберет.
Давай вот здесь. Спасибо, что подбросил.
     - Ради Бога.
     Он долго провожал меня взглядом, высадив на немощеную улицу.
     - Лейтенант... Ты человек отважный. Но клаймеры... Ладно, удачи тебе.
     Он хлопнул крышкой  люка и исчез. Скоро он стал не  более чем полоской,
тянущейся к Тербейвиллю, как мотылек к пламени.
     Пожелал  мне  удачи.  Пожелал  так,  будто  она  мне   будет  чертовски
необходима. Что ж, желаю и тебе  удачи, посыльный. Может  быть, тебе удастся
разбогатеть на ханаанских трассах.
     Вот   тогда-то  я  впервые  задумался,  что,  может  быть,  блуждая  по
Вселенной, я не нашел еще пути в hexenkessel[2].
     Я переговорил с  женщиной-гвардейцем, та  куда-то  позвонила,  и  через
десять минут какая-то другая женщина спустила на меня загадочную дребезжащую
штуковину  -  старинное  транспортное  средство   местного  производства  на
двигателе внутреннего сгорания. Моего нюха не  хватало, чтобы определить, на
чем он работает - на бензине или на  спирту; на глайдере  мы пользовались  и
тем, и другим.
     - Запрыгивайте, лейтенант. Я - Мери. Он принимает душ, поэтому приехала
я. Вы будете сюрпризом.
     - Ему не сказали, что я приеду?
     - Он думал, что вы прибудете завтра.
     Через десять минут мы были у дома, спрятавшегося в деревьях, которые, я
полагаю,  были  соснами. Импортированными и  скрещенными  с  чем-то местным,
чтобы не нарушать экологического равновесия. Мери ни секунды не молчала и не
сказала  ни  одного слова,  которое  меня  бы заинтересовало. Она, наверное,
решила, что я мрачный, надутый старпер.
     Мой приятель врасплох захвачен не был. Он устроил мне засаду у дверей и
заключил меня в тяжелые медвежьи объятия.
     - Обратно в упряжь? А выглядишь неплохо. Вижу, тебе дали лейтенанта.
     Ни  одного  слова  о моей ноге. Он почувствовал, что это - verboten[3].
Ранение - мое больное место. Из-за него погибла моя карьера.
     - Корабль пришел раньше времени?
     - Не знаю.  Посыльный все  время ходил куда-то  с  полным грузом. Может
быть, и так.
     - Маленький личный бизнес на стороне? - усмехнулся он.
     Он был  старше  того человека,  которого  я  помнил,  и старше,  чем  я
предполагал. Улыбка сделала его лет на десять моложе.
     - Ну, давай выпьем и забьем Мери голову враками про Академию.
     Он  сказал  то,  что  и  хотел сказать,  но все же... Как-то  это  было
неискренне,  будто  бы  ему  приходилось  делать  над  собой  усилие,  чтобы
связывать слова во фразы. Он вел себя  как человек, так долго находившийся в
изоляции, что забыл, как ведут себя в обществе. Это меня заинтриговало.
     То,  что происходило в течение последующих нескольких дней, интриговало
еще более.  Скоро  я понял, что  мой старый приятель - совершенно незнакомый
мне  человек,- что он  лишь снаружи покрыт закаленной временем шелухой  того
парня, с которым я дружил в Академии. И он понял, что у нас не слишком много
точек  соприкосновения. Это были печальные дни. Мы старались что-то сделать,
но  чем больше  мы  старались, тем очевиднее становилось,  что нам  придется
смириться с неизбежным.
     Ханаан  - его родина, и он  попросил, чтобы  его послали сюда.  Просьбу
удовлетворили, он  был  откомандирован на клаймеры, пробыл дома  чуть меньше
двух лет, ходил на  клаймерах на семь заданий,  и теперь у  него собственный
корабль.
     Меня тревожило, что он ничего об этом не рассказывал. Он никогда не был
болтлив,  но и не  отказывался поделиться личным  опытом, если  ему задавали
уместные вопросы. Для данного случая уместных вопросов не существовало  - он
пытался притвориться, будто его жизнь никак не связана с войной.
     Всего  каких-то  четыре скоротечных  года миновало  с  последней  нашей
встречи,  и за это время  моего приятеля вытряхнули из  кожи и  вместо  него
засунули внутрь кого-то другого.
     Они с женой бились друг  с другом, как дикие звери. Я  не заметил между
ними никаких положительных  эмоций. Она орала, визжала, кидалась предметами,
стоило только  им оказаться  вне моего  поля зрения.  Будто у меня нет ушей.
Будто если я не вижу, то все  это понарошку. Порой визг не умолкал  половину
ночи. Он никогда не защищался, насколько я понял. Я ни разу не слышал, чтобы
он  повысил  голос. Однажды,  когда мы прогуливались с ним  под соснами,  он
проговорил:
     - Она по-другому не может. Она просто шлюха со Старой Земли.
     Я  не  стал  задавать вопросов,  а  он  не  стал  ничего  объяснять.  Я
предположил,  что она была  одной  из тех  потаскушек, которых набрали еще в
самом  начале  и рассеяли здесь,  надеясь повысить  боевой  дух мужчин, и  в
которых отпала необходимость после появления смешанных команд. Добрые такие,
эти наши папы-руководители. Этих женщин они просто бросили.
     Наверное, Мери имела право злиться.
     Три  пренеприятнейших  дня.  А потом,  намного раньше  запланированного
срока, мой приятель сказал мне:
     - Пора. Собирай вещи. Мы выезжаем, как стемнеет.
     Ссоры его достали, он решил исчезнуть.
     Но в этом  он не признавался, ограничился таким вот кратким заявлением.
А  когда Мери  открыла рот, тайное  стало явным. Она более не считала нужным
держать свой яд при себе.
     Я не стал винить его в бегстве.
     Девушка-гвардеец доставила нас к  армейскому  глайдеру после заката. Мы
взошли на  борт под  небывало  яростным  артобстрелом  со стороны  Мери. Мой
приятель даже не обернулся.
     Когда мы высадили девушку-гвардейца у ее квартиры, я спросил:
     - Почему ты не пошлешь ее подальше? Ты ничего ей не должен.
     Очень долго он не отвечал, а вместо этого  раскурил  трубку. В середине
пути он сказал:
     -  Нам предстоит забрать старпома и  одного  новичка. Перешел в  летный
состав. Из Академии. Таких теперь немного.
     Позже  он отрывками поведал мне,  что он  думает  об  офицерах с нашего
корабля.  Многого  он  не  сказал.  Кратенькие зарисовки.  Ему  не  хотелось
говорить  о  своей  команде.   А  на  тот,  первый  мой  вопрос  он  ответил
непосредственно перед тем, как мы забрали старпома.
     - Но кто-то ей должен. Не сама же она влезла в эту задницу. Она никогда
не выберется. Пусть живет у меня.
     Что на  это ответишь? Обозвать  простофилей?  Но я  так не считаю. Я бы
сказал,  что  это  тот  случай,  когда  некто  собственными  незначительными
средствами исправляет одну  из неисчислимых несправедливостей, совершающихся
во Вселенной. Я думаю, что именно так он себе  это представлял. И думаю, что
даже на дыбе в этом бы не признался.
     Старпома  звали  Стефаном  Яневичем. Старший лейтенант.  Тоже  родом  с
Ханаана. Худой,  длинноногий,  рыжеволосый  человек,  глаза  которого  порой
казались  серыми, порой - светло-голубыми.  Тонкие, резкие  черты  и  сонный
взгляд. Говорил он  с мягкой, манерной  медлительностью, и бывало это редко.
Он был так же молчалив, как мой друг командир.
     Он ждал у своей квартиры, один. Казалось, ему не терпится отправиться в
путь. Но в том,  как он швырнул свои пожитки  в глайдер, никакого нетерпения
не чувствовалось.
     Шевеля длинными  тонкими пальцами, он пересказывал мне свою  биографию.
Двадцать  пять  лет. Поступил в Академию  через  два  года после  нас. Пошел
добровольцем на Ханаан, потому что это его родина. Это задание будет шестым.
Командир  был о нем хорошего мнения.  Следующий  патруль Яневичу  предстояло
отслужить на собственном корабле. Меня он принял без вопросов. Я  думаю, что
командир за меня поручился.  Казалось, его  не интересует, зачем я здесь или
кем  я  был  раньше.  Это  я  тоже  отнес  на счет  проинформировавшего  его
командира.
     - Следующая остановка - новичок, - сказал Старик.
     Яневич заинтересовался:
     - Ты его видел? Какой он?
     -   Появился   на   прошлой   неделе.   Подготовлен   хорошо.  Выглядит
многообещающе. Он вам понравится.
     Судя по интонации, с которой он это произнес, не имело значения, как мы
отнесемся к новому человеку, но если он нам понравится, будет только лучше.
     Младший лейтенант Бредли был таким же спокойным, как и остальные,  но у
него это  выходило более естественно -  он ни  от чего не прятался. Когда он
что-нибудь  говорил, ему с  успехом удавалось скрыть  недостаток  опыта.  Он
искусно, в отличие от  меня,  вызывал на откровенность командира и старпома.
Со  временем  я  увидел  в  нем  очень  яркого и  привлекательного  молодого
человека. Он не был ханаанитом. Так, чтобы услышал только я, он сказал:
     -  Получив  офицерское звание, я кинул монетку. Орел или решка, на флот
или на клаймеры. Выпал орел:  флот.  -  Он  улыбнулся  широкой  мальчишеской
улыбкой,  из тех, какими пытаются добиться материнской любви. - Я решил, что
лучше кинуть два из трех и три из пяти. Voila[4]! Я здесь.
     - Через год станешь адмиралом, - сказал Старик.
     - На это может уйти больше времени. - Улыбка  на лице Бредли стала чуть
поуже.  - Не могу понять,  почему меня  послали сюда,  а  не на второй флот.
Адмирал Танниан вполне справляется.
     -  Может,  слишком хорошо справляется,  - предположил я.  - Кое-кому  в
штабе  кажется,  что он даже слишком независим, у него тут целая собственная
империя.
     Командир обернулся:
     - Ты что-то знаешь, или это просто догадки?
     - Пятьдесят на пятьдесят
     Яневич фыркнул, а мой приятель впал в апатию. Позже он сказал:
     - Подходим к Т-Виллю. Старпом, я высажу вас с Бредли  у северных ворот,
а своего друга поведу осматривать достопримечательности.
     Здесь недавно был крупный налет, небо над Тербейвиллем кишело кораблями
и ракетами. Я  выразил  заинтересованность в осмотре  последствий. И  не раз
потом об этом пожалел.
     Раньше  было  два штаба. Один - под Тербейвиллем,  а другой - в глубине
главной луны Ханаана. У Ханаана  два  спутника  - крохотный Тервин и большая
луна,  у которой другого названия нет,  просто Луна. Я был  рад  возможности
перед вылетом на задание поглазеть на один из штабов.
     Я  гулял  в одиночестве. Командир и старпом  готовились к  рейсу, и это
казалось  бессмысленным,  как бывает,  когда  власти  искусственно  пытаются
создать рабочие места. В штабе,  где на  связи с общественностью  смотрят  с
большим вниманием, ко мне отнеслись радушнее, организовали для меня интервью
с  людьми,  имена  которых  стали  нарицательными  во  Внутренних  Мирах,  с
настоящими героями  флота.  Мужчины и женщины,  выдержавшие десять патрулей.
Они производили  гнетущее впечатление. Я и  сам начал  наводить  своим видом
тоску на окружающих и перестал понимать, чего это я так радостно ждал, когда
просил, чтобы меня взяли в клаймерный патруль.
     В один прекрасный  день в моей комнате в офицерском  общежитии появился
командир.
     - Сегодня  наша последняя ночь  здесь, завтра отправляемся  в Ямы. Наши
собираются кутнуть. Хочешь, пойдем вместе?
     - Не знаю.
     Я  уже заходил  в один местный  офицерский  клуб.  Унылые штабные рожи,
атмосфера скуки  и тупости. Что может  быть ужаснее  сборища  добросовестных
чиновников?
     - Мы идем в другое место, в  частный клуб. Только для клаймерщиков и их
гостей. Там настоящие  фронтовики.  - Он саркастически  улыбнулся. - У  тебя
будет шанс познакомиться с  нашим астрогатором  Уэстхаузом. Классный парень,
но очень много говорит.
     - Почему не сходить?
     -  Он  называется  "Беременный  дракон", по  причинам,  затерявшимся  в
бесследных пустынях  времени.  -  Он усмехнулся, заметив мою  приподнявшуюся
бровь. - Надень, .что похуже. Там бывает весело.
     Случилось  нечто, потребовавшее  неотложного вмешательства  со  стороны
командира, поэтому мы пришли поздно.  Но недостаточно поздно. Лучше бы я еще
дольше задержался. Эта ночь стала свидетельницей того, как обратились в прах
сотни хрустальных замков моего иллюзорного мира.
     "Дракон" располагался неглубоко, в старом подвале. Я слышал о нем много
еще до того, как увидел, а увидев, спросил:
     - Это в самом деле офицерский клуб?
     - Только  для клаймерщиков, - улыбаясь,  ответил Уэстхауз. - Сухопутные
не знают, как тут себя вести.
     Четыре  сотни  людей   упаковались  на   площади,   которая   до  войны
предназначалась  для двухсот.  Вонь ударяла  в нос  и чуть не валила с ног с
первого  вздоха.  Алкоголь.  Блевотина. Сигаретный дым. Моча. Наркотики.  На
фоне  такого шума, что  едет крыша. Чтобы слышать друг  друга  сквозь потуги
гнуснейшей местной рок-группы, завсегдатаям  приходилось  орать. Официанты и
официантки в штатском  петляли  в  толчее,  ощупываемые посетителями  обоего
пола.  Я  полагаю, что  чаевые  тут  давали  в качестве платы  за  унижение.
Проходящим службу на клаймерах свою зарплату тратить больше не на что.
     Напротив   входных  дверей,  подобно  прельстившемуся  грехами  Гоморры
падшему   ангелу,   лежал   какой-то   капитан   в   полном   обмундировании
мусульманского  судового капеллана. Он  храпел в  луже  рвоты  с  улыбкой на
устах. Никто и не думал его убрать или почистить. Приспосабливаясь к местным
нравам,  мы перешагнули  через  эту бездвижную массу.  На  расстоянии  менее
одного  метра  от него  целовались два  офицера мужского  пола,  тискаясь  в
медвежьих объятиях. Боюсь, что  тут у  меня  перехватило дыхание.  Согласен,
такое бывает, но не прямо же в дверях офицерского клуба!
     Командир фыркнул:
     - Не растеряй шарики. Будет еще веселее.
     Он сделал два  неловких шага, не обращая внимания на любовников, уперся
кулаками  в  бедра  и огляделся,  подобно  внезапно  нагрянувшему  ревизору.
Увидев, что тут творится, я ожидал с его стороны взрыва.
     Откинув назад голову, он резко дернулся и заржал, как осел.
     - Очистить место для экипажа самого лучшего из всех проклятых клаймеров
на всем проклятом флоте, придурки желтозадые! - заревел Яневич.
     Какофония уменьшилась на один децибел. Люди осматривали нас.  Некоторые
замахали  руками. Кто-то закричал. Кто-то  - видимо, друзья  - направился  к
нам.
     Куколка-китаяночка   неземной   красоты,   накрасившаяся   так,   чтобы
подчеркнуть свои  аристократические маньчжурские черты, проскользнула  у нас
под  локтями  с  ловкостью  ласки.  Отойдя  на  метр,  она   остановилась  и
передразнила позу командира, в глазах ее блеснул огонек.
     - Ты  -  хренова куча дерьма. Стив! - крикнула  она  Яневичу. -  Лучший
клаймер - "А-92", и не тренди зря.
     Яневич ринулся вперед, как медведь в период гона.
     - Черт! Я ж не знал, что вы здесь, ребята.
     - Спустись разок хоть ненадолго со своих идиотских небес, некрофил.
     Она хихикала и извивалась, пока он ее мял.
     - У  тебя  еще стоит,  Данки Дик? Или отвалился там,  в  развалинах? Мы
только пришли. Могу трахаться всю ночь.
     - Мы уже  отправляемся. Кусака. Сейчас я тебе кое-что  скажу, у тебя не
останется ни малейших сомнений. Я прилеплю жвачку себе на конец. Предупреди,
когда начнешь жевать.
     Я  был так поражен, что даже не почувствовал  отвращения. Это выпускник
Академии такое говорит?
     Не  имея  никаких  разумных  причин,  ни  малейшего   повода,   женщина
обратилась ко мне:
     -  У  этого  гада  самый  длинный  член из  всех, что  я  видела. - Она
облизнула  губы. -  Красота.  Но, может быть,  сегодня ночью мне захочется I
чего-нибудь новенького.
     - Прошу прощения.
     Я подумал, что она  делает мне предложение. Мне не хотелось вламываться
на территорию Яневича.
     - Новенького? Мао,  я весь патруль  ловил в бороде мандавошек! - Яневич
подмигнул мне,  не замечая,  как я побледнел и как перекосился  у меня рот в
подобии улыбки. Еще больше, чем он, потрясла меня девушка.  Ей не могло быть
и двадцати.
     - Научилась уже двигать задом? - спросил он.
     - Да уж не  твоими трудами. - Она повернулась  ко мне. - Этот  мерзавец
лишил  меня девственности.  Поймал  меня в минуту  слабости,  в первую  ночь
после, первого  патруля. Трахал  всю ночь и ни разу не объяснил, что от меня
предполагается еще что-то, кроме как просто под ним лежать.
     Несомненно, я поменял цвет с мертвенно-бледного на инфракрасный. Бредли
был потрясен не меньше моего.
     - Они, наверное, разыгрывают нас, сэр.
     Он попытался укрыться  от шока, предположив, что это - патриархальное и
безопасное легкомыслие армейских шуток.
     - Не думаю.
     - Да, я тоже не думаю.
     Мне показалось, что его сейчас вырвет.
     -  Я  думаю,  что мы наблюдаем людей  с  клаймеров  в  их естественном,
неприрученном  состоянии, мистер Бредли.  Я подозреваю,  что  журналисты нас
дезинформировали. - Я улыбнулся собственному сарказму.
     - Да, сэр.
     У него развивалась крайняя степень культурного шока.
     Командир схватил меня за локоть.
     - Вон там. Я вижу свободные места.
     Мы  тронулись в путь  под огнем иронических замечаний по поводу  нашего
корабля и эскадрильи. Другие офицеры, очевидно, из наших, освободили для нас
место за своим  столом.  Последовал  парад знакомств, но  я сомневался,  что
наутро вспомню хоть одно имя. Бредли переживал  эту процедуру со стеклянными
глазами и дряблой кистью.
     Реальность  обрушилась на нас, вырвавшись из пелены мифов и пропаганды,
и затаптывала с нежностью  мастодонта, ступающего на комариную лапку. Она не
укладывалась у нас в голове. Пока ее туда не запихнули вот таким образом.
     Яневич с подружкой исчезли. А так на  него было непохоже.  Он изменился
прямо в дверях.
     Ешь, пей и веселись?
     Уэстхауз  тоже испарился,  прежде  чем мне удалось  узнать  что-нибудь,
кроме его имени. После этого почтенной штабной капитаншей был похищен Бредли
с остекленевшими глазами.
     -  Какого  хрена  она тут  делает?  -  пробормотала  какая-то женщина и
плюхнулась лицом в лужу пива на столе, бубня что-то о том, что "Дракон" - не
место для всякого сброда.
     - Да пусть, - ответила другая. - От него нам никакого проку.
     Я ушел  в  себя, что-то  пил  и размахивал  перед  лицом  камерой. Если
поражен  чем-нибудь  - снимай.  Я лишь отчасти осознавал, что из  всей нашей
эскадрильи рядом со мной  остался один  лишь командир. Как  и я,  он застыл,
превратившись в статую  со сложенными на груди руками. Я попытался вспомнить
"Озимандия". Мне на ум пришли строки  о поднимающихся  красных городах, но я
не  был уверен,  что  они  оттуда.  Почему,  собственно,  "Озимандий"?  Тоже
непонятно. Должна же быть какая-то причина. Я заказал еще выпивки.
     Он тоже наблюдал,  наш молчаливый доблестный командир корабля. Когда-то
это было предлогом для неучастия в наших пьяных разговорах.
     Время   шло.  Толпа  заметно   поредела.  Я   нагрузился  сильнее,  чем
предполагал. Комната стала немного  качаться, а  я - думать,  собираются  ли
наши приятели сверху сегодня бомбить. Командир мягко тронул меня за локоть.
     - А? - Ничего более осмысленного в тот момент я произнести не мог.
     - Ее ты, наверное, вспомнишь.
     Он указал на  высокую