Джон КРИСТОФЕР
   ДОЛГАЯ ЗИМА

Перевод с английского А. Кабалкина


Анонс

     Джон Кристофер - признанный классик английской научной фантастики, дебютировавший еще в 50-е годы XX века и впоследствии по праву занявший высокое место в мировой фантастике.
     Отечественному читателю творчество Кристофера знакомо в основном по переведенным еще в 60-е - 70-е годы рассказам, однако истинную славу ему принесли РОМАНЫ. Романы, достойно продолжающие традиции классической британской "фантастики катастрофы", идущие еще от Герберта Уэллса. Романы, сравнимые по силе воздействия только с произведениями Джона Уиндэма...

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

     Человеку, зашедшему в читальный зал с улицы, в первую минуту казалось, что он попал в тепло, но это впечатление быстро рассеивалось. Чтобы как можно дольше протянуть на оставшихся запасах топлива, помещение отапливали скудно. Холод, настоявшийся под высокими сводами, обрушивался на скрючившихся за столами закутанных в пальто людей, с трудом переворачивающих страницы неуклюжими пальцами в перчатках. Ноги у некоторых были укрыты одеялами. Время от времени кто-нибудь вскакивал с места, чтобы восстановить кровообращение, принимался размахивать руками и притопывать тяжелыми башмаками по натертому паркету. Остальные еще больше погружались в свои книги с угрюмой решительностью людей, готовых пожертвовать всем, что любили, и смело взглянуть в лицо смерти.
     Подняв голову и оглядев соседей, Эндрю Лидон приложил ладони к викторианской серебряной грелке для рук, подаренной ему женой. Мадлен раскопала ее в антикварном магазине и преподнесла Эндрю в день рождения вместе с кульком древесного угля, которым грелку полагалось топить. Однако теперь древесный уголь иссяк, и короткий срок службы нелепой вещицы, последовавший за долгим прозябанием без дела, подходил к концу. Эндрю подул в крохотные отверстия грелки и увидел оживший огонек.
     Скрип чьего-то стула заставил его снова обвести взглядом читателей. Он почувствовал жалость, смешанную с завистью. В самом недалеком будущем все они исчезнут в ледяном водовороте; недолго осталось болтаться, подобно пробкам на поверхности тихой заводи: подводное течение скоро затянет в страшную воронку. Однако людям не было до всего этого дела. Седовласого человека с покрасневшими глазами, сидевшего по другую сторону прохода перед стопкой томов "Короля Артура", можно было застать здесь в любое время на одном и том же месте, всегда с одними и теми же книгами. Скоро ему наступит конец, но никто не заинтересуется судьбой исчезнувшего читателя, даже если прибравшая его смерть примет небывалые доселе формы, как ею не заинтересовались бы и в былые времена, когда причиной освобождения места в читальном зале стала бы пневмония, сердечный приступ или рак. Скоро зал совсем опустеет, а потом сюда неминуемо ворвутся мародеры, чтобы унести всю оставшуюся древесину и книги, которые пойдут на растопку. Наиболее редкие издания уже перекочевали в библиотеки Каира, Аккры, Лагоса, Йоханнесбурга; в ближайшие недели за ними последуют остальные. Однако мародерам все равно останется чем поживиться. Здешние читатели были вовсе не так глупы, чтобы рассчитывать на отсрочку приговора - что для библиотеки, что для самих себя. Эндрю завидовал их рассудительности.
     В зале погас свет - экономия электроэнергии. Остались гореть лишь лампы на столах; через окна просачивалось промозглое серое мерцание. Эндрю подумал об Африке: раскаленное солнце, нескончаемые пляжи вдоль синего океанского прибоя, зелень деревьев и травы. Трудно поверить, что они окажутся там всего через десять дней. И все-таки это будет. Скоро им предстояло вознестись над замерзшими просторами и взять курс на теплый юг. Там будет нелегко, зато тепло и безопасно. Человеку не больше одного, от силы двух раз в жизни позарез требуется везение. Сейчас настал именно такой момент.
     Читатель с русой нечесаной бородой, запахнувшийся в грязный плащ, протопал по проходу и, остановившись перед Эндрю, вежливо осведомился:
     - Нет ли у вас, случайно, лишней спички?
     - Кажется, курить здесь все так же запрещено? - отозвался Эндрю. - Или изменились правила?
     Просящий покачал головой:
     - Я не курю. Это чтобы разжечь дома камин. У меня есть обо что чиркнуть. - Он выудил из кармана пустой спичечный коробок. - Мне хватило бы всего одной спички.
     - К сожалению, нет.
     Эндрю мог бы одолжить ему зажигалку; она не понадобится до возвращения домой, а у Мадлен была своя. Но так можно лишиться почти полностью заправленной газовой Зажигалки - слишком ценной вещи, чтобы идти на риск.
     - Простите за беспокойство, благодарю вас, - сказал бородач и зашагал дальше по проходу.
     Эндрю видел, как он обращается со своей просьбой еще к нескольким читателям. Ответ был неизменно отрицательным. Бородач остановился в дверях, оглядел напоследок зал с безнадежной мольбой во взгляде и скрылся. Эндрю чуть было не сорвался с места и не поспешил за ним с зажигалкой в вытянутой руке. Все равно ведь останется еще одна, и этого будет достаточно на несколько дней до отъезда; бедолаге же придется возвращаться в промерзшую комнату, простившись со всякой надеждой на тепло. Но Эндрю так и остался сидеть. Вдруг Мадлен потеряет свою зажигалку или в ней кончится газ? В эти дни было слишком опасно идти на риск. Холод препятствовал милосердию.
     Эндрю снова взялся за толстую подшивку "Тайме". Будучи одним из редакторов программы, он обычно не занимался розысками материалов самостоятельно, однако теперь все пошло наперекосяк. Популярной программе "На сон грядущий" предстояло показать зрителям прощальный документальный сюжет - о том, что же все-таки стряслось и почему. Пройдет еще день-другой, и передатчики отключатся, экраны погаснут. Только к тому времени он уже будет в Африке...
     Напряжения не хватало, и лампочки светились вполнакала. Эндрю неуклюже перелистывал подшивку, всматриваясь в даты и заголовки и погружаясь во времена, когда неуверенным догадкам и сомнительным прогнозам отводились скромные места, а заголовки звучали примерно так: "Информация со спутника подтверждает снижение солнечной активности". Все началось гораздо раньше; люди же как ни в чем не бывало продолжали умирать, любить, убивать, появляться на свет, становиться жертвами предательства. Связи между мировыми катастрофами и событиями в жизни отдельных людей почти не просматривалось. В день гибели Хиросимы кто-то праздновал день рождения, кто-то венчался, кто-то, наблюдая, как издыхает на лужайке любимый пес, прощался с детством...
     Наконец он нашел то, что искал: сообщение о невразумительном докладе неизвестного итальянского ученого на малозначительной конференции. У сообщения не было даже заголовка, только пояснение: "Предположение о цикличности солнечной активности". Доклад Фрателлини излагался всего в пяти строках; дальше в заметке речь шла о магнитных полях Земли.
     Какая маленькая стрелка, подумал Эндрю с иронией, а ведь она указала на довольно крупные события - на гибель всего мира и на то, как у него самого выросли рога.

Глава 2

     Сейчас, оглядываясь назад, было почти невозможно вспомнить, хорошим ли выдалось последнее лето. Статистика говорила о четвертом месте по засушливости и о третьем - по солнечным дням за все столетие. Однако предыдущие годы, с которыми можно было бы сравнить последнее лето, безнадежно перемешались в памяти. Лишь одно воспоминание до сих пор звучало в сердце мощным мажорным крещендо - любовь, ставшая водоразделом, как будто взметнувшимся над сумрачной долиной забытья... Погода ощутимо портилась лишь дважды - в июле и в начале сентября. Остальное время небо оставалось безмятежно голубым, а ненастья казались лишь паузами, в которых природа готовила людей к еще более лучезарным дням. Европа, от Сицилии до скалистых фьордов Норвегии, нежилась на солнышке.
     В жизни Эндрю все представлялось в те дни не менее ясным. Работа соответствовала сразу трем критериям, гарантирующим удовлетворение: она была Эндрю по душе, он не сомневался в своих профессиональных способностях, к тому же его труд благосклонно одобрялся начальством.
     Тылом была семейная жизнь, наполненная всем, о чем только может помыслить мужчина.
     Лидоны состояли в браке одиннадцать лет и имели двух сыновей, десяти и восьми лет. К моменту замужества Кэрол была удивительно красивой девушкой; она не утратила красоты и к тридцати с небольшим годам. У нее были густые каштановые волосы, голубые глаза, чистая кожа, тронутая румянцем, а черты лица не только отличались правильностью и соразмерностью, но и сулили мужчине довольство и покой. Последнее впечатление оказалось обманчивым: в ее натуре обнаружилось куда больше эгоизма и лени, нежели великодушия. Однако ее пороки не выходили за пределы терпимого, жизнь с нею не становилась из-за них труднее.
     Кэрол брала простотой и естественностью, не изменявшими ей ни в кризисные моменты, ни при обычных осложнениях, какими изобилует семейная жизнь. Эндрю справедливо полагал, что все это с лихвой компенсирует ее недостатки. Его влекло к жене, ее тело по-прежнему его возбуждало. Самое главное, Эндрю гордился ее красотой, самим ее присутствием рядом с ним, и даже спустя одиннадцать лет не переставал удивляться своему семейному счастью. Он никогда, даже на мгновение, не сожалел о сделанном выборе, никогда не чувствовал к другим женщинам ничего, кроме мимолетного желания К сыновьям Эндрю относился с непредубежденной, трезвой привязанностью. Старший, Робин, был агрессивным, непоседливым ребенком, способным на блестящие результаты в учебе при условии, что предмет ему интересен. Робин внешне был похож на отца: высокий, худой, слегка сутулый. Эндрю замечал, что Робин чувствует себя одиноким, однако не решался прийти к нему на помощь из опасения, что потерпит неудачу.
     Джерими был совсем другим: широким в плечах, с замедленными движениями, целеустремленным, добродушным и немного вялым. У него были глаза и лоб Кэрол, а волосы каждое лето выгорали добела. Он нравился взрослым, а мальчишки его возраста автоматически признавали в нем лидера.
     Оба учились в интернате. Эндрю всегда заранее предвкушал их возвращение домой в конце триместра, а потом на протяжении нескольких дней после их отъезда с трудом привыкал к порядку и тишине в доме; однако все остальное время он чувствовал себя вполне счастливым, погрузившись в обычную работу на телевидении и общение с друзьями.
     Кэрол писала детям каждую неделю; Эндрю иногда приписывал что-нибудь от себя.
     Спустя неделю после отъезда мальчиков на Михайлов триместр  Мак-Кей, главный редактор, зашел в кабинет Эндрю, когда тот что-то диктовал секретарше. Мак-Кей был щуплым рыжеволосым человечком с личиком хорька и белесыми ресницами; у него была напористая манера разговора, призванная, по всей видимости, компенсировать недостатки внешности, в остальном же он был вполне приветлив. Эндрю легче работалось с ним, чем с прежним телевизионным начальством, так как он умел быстро принимать решения и в дальнейшем старался не вмешиваться в служебную деятельность подчиненных.
     - Ничего, если я прерву вас? - спросил Мак-Кей. - Что-нибудь важное?
     - История в Торпли, - ответил Эндрю.
     Так называлась деревушка в графстве Суффолк, где разгорелся скандал с канализацией, которым собиралась заняться их программа: две тамошние коммунальные службы спихивали друг на друга ответственность и отказывались что-либо предпринимать. Тем временем некоторых местных жителей успели выселить в лачуги на окраине.
     - Мы все равно не сможем воспользоваться этим материалом на текущей неделе - слишком мало прошло времени после Литтл-Шиптона. Ладно, Сью, думаю, ты можешь собирать манатки.
     Они дождались, пока секретарша - спокойная, неглупая девушка, одевавшаяся с неизменным вкусом, - соберет бумаги и выйдет из кабинета.
     - Мы приглашены в одно местечко, - сообщил Мак-Кей.
     - Куда и насколько? - спросил Эндрю. - Если надолго, то мне надо позвонить домой. Этот вечер должен был быть у меня свободным, помнишь?
     - "Уинстон и Пек", с пяти тридцати до семи, но ты можешь улизнуть и через полчаса.
     Это было название издательства средней руки, специализировавшегося на документальной и научной литературе, хотя иногда грешившего и неплохой беллетристикой. Эндрю озадаченно наморщил лоб:
     - Стоящее дело? Что-то не припомню, чтобы у них ожидалось что-нибудь завлекательное.
     - Мемуары лорда Бенчитта.
     - Нам там нечем поживиться?
     - Я думал сперва поручить Керли поколдовать над этим, но потом решил, что даже плохая реклама - слишком щедрый подарок для этой старой бестии. Нет, просто там будет один тип, с которым я хотел тебя познакомить. Некто Картвелл из министерства внутренних дел.
     Эндрю знал, что Мак-Кей считает его большим специалистом по части общения с разными людьми и выуживания из них ценной информации. Собственные способности в этом деле Мак-Кей не без основания считал весьма скромными и уже неоднократно выставлял вперед Эндрю. Надо бы выяснить, что он задумал на этот раз.
     - Так, вообще или для чего-то конкретного?
     - И то, и другое. Такой человек всегда может оказаться полезным. Для начала попробуй выведать, знает ли он что-нибудь вот об этом.
     Мак-Кей протянул Эндрю вечернюю газету и указал пальцем на статью, вызвавшую у него интерес.
     - Видел, - кивнул Эндрю. - Нас ждет холодная зима.
     Разве Картвелл может располагать какими-то особенными сведениями?
     - Солнце выделяет меньше тепла. Чем не сенсация?
     - Различие весьма невелико, его улавливают только особо чувствительные приборы.
     - Важна идея. Мы полностью зависим от солнца. Может получиться любопытный материал.
     - И нам требуется мнение министерства внутренних дел?
     - Вдруг им известно что-то еще? - Мак-Кей посмотрел на Эндрю и пожал плечами. - А может, и нет. Но тебе все равно не мешает познакомиться с Картвеллом. Теперь, после ухода Прайса в промышленность, у нас не осталось своего человека в министерстве внутренних дел.
     В его голосе звучало раздражение. Эндрю усмехнулся:
     - Очень неосмотрительный поступок. Всего-то удвоенная зарплата, сколько угодно денег на расходы, самая высокая пенсия. Какая ерунда!
     Мак-Кей тоже улыбнулся.
     - Ерунда, - подтвердил он.
     - В любом случае я буду рад туда зайти, - сказал Эндрю. - В последний раз "Уинстон и Пек" порадовали хорошей выпивкой.
     - Как всегда. Хотя Бенчитту стоило бы поднести яду.

***

     Фирма "Уинстон и Пек", подобно многим своим конкурентам, долго путешествовала по разным адресам, пока не осела окончательно в новом офисе в Мейфэре, на одинаковом расстоянии от Керзон-стрит и от Гайд-парка. У двери поблескивала скромная медная табличка, служившая единственным указанием на то, что это не жилой дом. Аналогичные таблички висели и на всех окрестных зданиях; поблизости практически не было жилья. Напитки ждали гостей на втором этаже, в комнате, имевшей форму буквы "L". Когда-то здесь была гостиная, а теперь благодаря передвижным перегородкам размещались три директора. Из помещения временно удалили всю мебель, и взору посетителей предстала дюжина стульев в стиле регентства и два дивана. Эндрю и Мак-Кей застали почти всех гостей в сборе. Большинство напоминали пишущую братию, и поспешность, с какой они опрокидывали спиртное, свидетельствовала о солидной доле неудачников и алкоголиков среди приглашенных.
     - А, это вы, Картвелл! - обрадовался Мак-Кей. - Вот, познакомьтесь: Эндрю Лидон, составитель программы.
     Процедура представления в его нервозном исполнении свидетельствовала о полном отсутствии уверенности в собственных способностях по части цивилизованного общения.
     - Рад познакомиться, - улыбнулся Картвелл. - Я уже говорил Мак-Кею, что всегда смотрю ваши передачи, когда выпадает такая возможность. Это одна из трех телевизионных программ, нечасто вызывающих рвотный рефлекс. Я бы даже сказал, лучшая из трех.
     Во всех движениях этого невысокого улыбчивого брюнета сквозила природная живость. Костюм на нем был добротный, но, на взгляд Эндрю, чересчур светлый; на шее красовался галстук-бабочка, что тоже не вызвало у Эндрю одобрения.
     Представив их друг другу, Мак-Кей воспользовался первой возможностью, чтобы улизнуть. Он поступал так и раньше - Эндрю находил это трогательным и в то же время слегка действующим на нервы.
     - Йэн говорит, что вы служите в министерстве внутренних дел...
     - Стоит ли уточнять? Разве грубая внешность не выдает государственного чиновника?
     Эндрю улыбнулся:
     - Не сказал бы.
     - Слава богу! - Картвелл схватил бокалы с подноса у проходящего мимо официанта. - А то я уже встаю в оборонительную стойку. Надо будет за собой последить.
     - Значит ли это, что вы не любите свою работу или считаете, что ее не следует любить?
     - Скорее и то, и другое, но только понемножку. - Он заинтересованно взглянул на Эндрю. - Но вы верно мыслите.
     Вместо того чтобы кружить в толчее, они проговорили, не отходя друг от друга, до конца приема. Дэвид Картвелл оказался, на взгляд Эндрю, хорошим собеседником, умеющим внимательно слушать. Что еще более ценно, он был наделен даром задушевности, не переходящей в навязчивость.
     Когда пришло время расставаться, Эндрю сказал:
     - Надо будет встретиться как-нибудь еще.
     Картвелл кивнул:
     - Знаете что, приходите пропустить рюмочку в воскресенье. Часиков в одиннадцать устроит? С женой. Денхэм-Кресент, семнадцать - знаете, где это?
     - За угол от станции метро "Саут-Кенсингтон"?
     - Вот-вот.
     - Что ж, благодарю. С радостью придем.
     Лишь когда они распрощались и Эндрю шагал по Парк-Лейн к автобусной остановке, он припомнил, что Мак-Кей поручал ему выведать у Картвелла что-нибудь насчет уменьшения солнечной активности, предвещавшего холодную зиму.
     Он слегка разозлился на себя за забывчивость. Единственным утешением служила явная пустячность поручения.

***

     Кэрол попыталась было возразить против визита на основании шапочного знакомства. Она не любила входить в контакт, не имея возможности оценить, что за люди новые знакомые. В воскресенье она еще поговаривала о том, чтобы уклониться от встречи и заставить Эндрю принести за нее извинения. Однако, как следовало из откровенного признания Кэрол, прежние аргументы отошли в тень благодаря неприкрытому восхищению, которое всегда вызывали у нее дома на Денхэм-Кресент - стиль регентства, белая штукатурка и итальянские портики: ей не терпелось взглянуть, каковы они изнури.
     Их впустила в дом розовощекая брюнетка - нечто большее, чем гувернантка, и нечто меньшее, чем au pair  - проводившая их в гостиную с окнами, выходящими на улицу. Утро выдалось солнечным, и темная листва подстриженного кустарника томно лоснилась в маленьком садике у парадного.
     Кэрол оглядела обстановку.
     - Кое-что очень даже ничего, - заметила она. - Вон тот пузатый сундучок в углу...
     Ей пришлось умолкнуть, потому что в гостиной появилась худенькая блондинка. Ей можно было дать лет двадцать пять. Она оказалась очень простенькой, что вызвало у Эндрю некоторое удивление: он ожидал, что у Картвелла будет более изысканная супруга.
     До них донесся ее нервный, хрипловатый голосок:
     - Мистер и миссис Лидон? Я Мадлен Картвелл. Дэвид сейчас спустится.
     Она чуть-чуть улыбнулась, готовая улизнуть, но в этот момент раздались стремительные шаги, и перед ними предстал Дэвид Картвелл. Он и сейчас выглядел франтом: на нем были модные серые брюки и бордовая шелковая рубашка; последняя вызвала у Эндрю не меньшее осуждение, чем его галстук-бабочка на приеме. Кэрол также не одобряла франтов. Оставалось надеяться, что это не отпугнет ее раньше времени: обычно первое впечатление перерастало у нее в стойкое предубеждение.
     - Вы, кажется, не заблудились, - сказал Дэвид. - Здравствуйте, Энди. Миссис Лидон?
     - Кэрол, - сказал Эндрю. - А это Дэвид.
     Здороваясь с Кэрол за руку, Картвелл посмотрел на нее пристальным взглядом, после чего повернулся к Эндрю:
     - Вы ос