Майкл Коуни. 

                            Здравствуй, лето... и прощай


 Перевод: Кирилл Плешков (kir@pleshkov.spb.su)
 "Если" N2 - 1995.
 OCR  spellcheck: Андрей Подрубаев


Глава 1.

   Я  часто  вспоминаю  тот  день в Алике, когда  мы  с  отцом  и  матерью
торопливо  носились  туда-сюда, складывая в кучу  на  крыльце  наши  вещи,
готовясь к отпуску в Паллахакси. Хотя я был тогда еще мальчишкой,  но  уже
достаточно хорошо знал взрослых, чтобы по возможности держаться в  стороне
во  время  этого  ежегодного  события, которое почему-то  всегда  вызывало
состояние, близкое к панике. Мать бегала вокруг с отсутствующим  взглядом,
постоянно  спрашивая  о местонахождении жизненно необходимых  предметов  и
затем   отвечая   на  свои  же  собственные  вопросы.  Отец,   высокий   и
величественный, спускался и поднимался по ступеням, ведущим  в  подвал,  с
канистрами для предмета его гордости - самоходного мотокара. Каждый  раз,
когда родители бросали взгляд на меня, в их глазах не было любви.
   Так  что  я старался не попадаться им на глаза, тем не менее  следя  за
тем,  чтобы не были забыты мои собственные вещи. Я уже сунул в  кучу  свой
слингбольный  мяч, кругляшечную доску, модель грум-глиссера  и  рыболовную
сетку.  Во  время  тайного визита к мотокару я спрятал за задним  сиденьем
клетку с ручными бегунчиками. В это мгновение из дома появился отец с  еще
одной канистрой в руке. Он хмуро взглянул на меня.
   -  Если хочешь принести хоть какую-то пользу, можешь заправить бак. -
Он  поставил канистру рядом с машиной и протянул мне медную воронку. - Не
пролей. В наши дни это большая ценность.
   Он  имел в виду дефицит, возникший вследствие войны. Мне казалось,  что
вряд  ли  он  когда-либо имел в виду что-либо другое.  Когда  он  вернулся
обратно  в  дом,  я  отвинтил пробку, вдыхая пьянящий  запах  спирта.  Эта
жидкость  всегда  привлекала  меня; моему  мальчишескому  разуму  казалось
невероятным,  что  жидкость, особенно жидкость, очень  напоминающая  воду,
способна гореть. Как-то раз, по предложению приятеля, я попытался ее пить.
Спирт,  говорил  приятель, основа пива, вина и всех  прочих  возбуждающих,
запрещенных напитков, которые подавали в забегаловках.
   И  вот  однажды  ночью я пробрался в подвал, крепко держась  за  теплый
камень, чтобы отогнать страх, открыл канистру и отхлебнул из нее. Судя  по
тому,  как спирт обжег мой рот и горло, я вовсе не удивился тому,  что  он
может  приводить в действие паровой двигатель. Но я не мог поверить  тому,
что  люди пьют это для удовольствия. Шатаясь и испытывая тошноту, я какое-
то  время  стоял  и  стонал, прислонившись к стене,  чувствуя,  как  вдоль
позвоночника  стекает  холодный пот. Была зима, и  холодная  планета  Ракс
наблюдала  за мной, словно дьявольский глаз; ледяные зимние ночи  в  Алике
навевали ужас.
   Но  я  всегда  связывал Паллахакси с летом и теплом, и именно  туда  мы
сегодня  отправлялись.  Я  вставил носик  воронки  в  горловину  мотокара,
наклонил канистру, и спирт с бульканьем потек в бак. Через дорогу за  мной
наблюдали три маленькие девочки. Они разинули грязные рты от восхищения  и
зависти при виде великолепной машины. Я поставил пустую канистру на  землю
и  поднял  другую.  Одна из девчонок швырнула камень, который  ударился  о
полированную  поверхность,  затем все три с  воплями  кинулись  по  дороге
прочь.
   За  домами через дорогу виднелись высокие шпили зданий Парламента,  где
Регент  возглавлял  Палату  Депутатов и где в  маленьком  темном  кабинете
работал мой отец в должности секретаря министра общественных дел. Мой отец
-  парл,  а  мотокар, во всем своем блеске, служил веским доказательством
социальной  значимости  отца.  Досада детишек  была  понятна,  но  чем  же
виновата машина?
   Я  повернулся  и  взглянул на наш дом. Это было большое  сооружение  из
местного  желтого  камня. В окне промелькнуло встревоженное  лицо  матери.
Mесколько  разумных цветов охотились в саду за неуловимыми насекомыми,  и,
помню,  меня тогда удивило, что сад выглядел в том году столь неухоженным.
Повсюду  росли  сорняки  - расползлись, словно  раковая  опухоль,  удушая
последние   синеподы  изумрудными  гарротами.  Их  неумолимое  наступление
внушало необъяснимый страх, и я внезапно содрогнулся, представив себе, что
к  тому  времени,  когда мы вернемся из отпуска, они  завладеют  домом  и,
пробравшись ночью сквозь обшивку стен, задушат нас во сне.
   - Дроув!
   Надо мной возвышался отец, протягивая мне еще одну канистру. Я виновато
поднял глаза, и он со странным выражением пожал плечами.
   -  Ладно,  Дроув.  - Он тоже разглядывал дом. - Я сам  закончу.  Иди
собери свои вещи.
   Быстрым  взглядом я окинул свою комнату. В Паллахакси  мне  понадобится
совсем  немного  вещей: там нас ожидает другой мир  и  другие  занятия.  В
соседней комнате слышались быстрые шаги матери.
   На  подоконнике стояла стеклянная банка с моим ледяным гоблином. Я чуть
не  забыл о ней. Я внимательно рассмотрел ее, и мне показалось, что я вижу
тонкую  пленку  кристаллов  на поверхности густой  жидкости.  Я  огляделся
вокруг,  нашел палочку и осторожно дотронулся до ледяного гоблина.  Ничего
не произошло.
   Прошлой  зимой, когда далекое солнце едва было заметно на небе  и  Ракс
казался  ночью  жуткой  холодной глыбой, среди  соседских  ребят  возникло
повальное увлечение ледяными гоблинами. Никто не мог в точности сказать, с
чего  началось  это  увлечение,  но  вдруг  оказалось,  что  у  всех  есть
стеклянные банки, наполненные насыщенными растворами, в которых  с  каждым
днем  росли  удивительные  кристаллы, пришедшие  с  болотистых  прибрежных
равнин, где жили ледяные дьяволы.
   - Надеюсь, ты не собираешься брать эту гадость с собой! - воскликнула
мать, когда я вышел из комнаты с гоблином в руках.
   - Не могу же я его оставить, правда? Он почти готов. - Чувствуя страх
в  ее голосе, я развил свою мысль. - Я начал делать его тогда же, когда и
Джоэло  с нашей улицы. Гоблин Джоэло ожил два дня назад и чуть не  откусил
ему палец. Смотри! - Я покачал банкой у нее под носом, и она отшатнулась.
   -  Убери  эту мерзлую дрянь! - крикнула она. Я с удивлением уставился
на  нее, так как до сих пор не слышал, чтобы мать ругалась. Я услышал шаги
отца  и,  быстро поставив гоблина на стол, отвернулся и начал  возиться  в
углу с кучей одежды.
   - Что случилось? Это ты кричала, Файетт?
   -  О...  О, все в порядке. Дроув меня немного напугал, вот  и  все.  В
самом деле, ничего страшного, Берт.
   Я почувствовал руку отца на плече и с некоторым колебанием повернулся к
нему лицом. Он холодно посмотрел мне в глаза.
   -  Давай  говорить прямо, Дроув. Хочешь поехать в Паллахакси -  тогда
веди  себя как следует. У меня хватает забот и без твоих глупостей. Иди  и
отнеси вещи в машину.
   * * *
   Мне всегда казалось несправедливым, что отец может силой заставить меня
подчиниться  его  воле.  Когда  человек  становится  взрослым,   полностью
формируется его интеллект, и с этого момента он начинает катиться вниз под
гору.  Вот  так  же  и с моим отцом, с обидой думал я,  загружая  мотокар.
Напыщенный  старый  дурень,  сознавая  свою  неспособность  победить  меня
интеллектуально, вынужден прибегать к угрозам. В некотором смысле я  вышел
победителем из этого небольшого поединка.
   Проблема была в том, что отец этого не сознавал. Он бегал из комнат  на
крыльцо  и обратно, не обращая на меня внимания, в то время как я  пытался
поспевать за ним - безуспешно, поскольку груда ящиков продолжала расти. Я
доставил  себе небольшое удовольствие, швырнув его вещи в багажник,  в  то
время как свой собственный багаж аккуратно разместил на свободном сиденье.
Я  обнаружил,  что размышляю о том, почему мне нравится время  от  времени
пугать  мать, и решил, что меня подсознательно возмущает ее глупость.  Она
жила  во  власти  предрассудков, считая их неопровержимыми  аргументами  в
любом споре.
   Мы  все страшно боялись холода - подобный страх вполне естественен, и,
несомненно, возник как средство, предупреждающее нас о том, чем грозят нам
ночь,  зима и стужа. Но ужас перед холодом, который испытывала  мать,  был
куда сильнее: совершенно неоправданный и, вполне возможно, наследственный.
   Все  дело  в  том, что ее сестра попала в сумасшедший дом. В  этом  нет
ничего особенного, и такое случается со многими, но мать сумела облечь эту
историю в форму высокой драмы.
   Мне всегда казалось, что тетя Зу как-то влияла на моего отца; во всяком
случае, она уговорила его одолжить ей мотокар - она хотела показать  меня
каким-то дальним родственникам. Была зима.
   Мы  были  на  полпути  домой, в совершенно безлюдной  местности,  когда
кончилось топливо и мотокар, зашипев, остановился.
   -  О  Господи, - тихо сказала тетя Зу. - Нам придется  идти  пешком,
Дроув.  Надеюсь,  твоим  маленьким ножкам хватит  сил.  -  Я  в  точности
запомнил ее слова.
   И  мы  пошли пешком. Я знал, что нам никогда не удастся добраться домой
до  темноты,  что вместе с темнотой придет холод, а мы были слишком  легко
одеты.
   -  О  Господи,  -  сказала  тетя  Зу несколько  позже,  когда  солнце
скрылось, и на горизонте появился зловещий диск Ракса. - Мне холодно.
   Мы  прошли мимо группы кормившихся лоринов, которые сидели среди ветвей
и  что-то  шумно  жевали, и я подумал, что, если мне действительно  станет
холодно  -  страшно  холодно,  - я смогу  прижаться  к  одному  из  них,
зарывшись  в теплую длинную шерсть. Лорины - безобидные, мирные создания,
и в Алике их главным образом используют в качестве компаньонов для локсов.
В  холодные  дни  локсы могут впасть в оцепенение и частичный  паралич  от
страха,  и  присутствие  лоринов действует на них успокаивающе.  Некоторые
говорят,  что это разновидность телепатии. В тот вечер я жадно смотрел  на
лоринов, завидуя их шелковистой шерсти и ленивому добродушному нраву.
   Ракс поднялся над деревьями, отражая холодный свет.
   - Если бы у меня была меховая шуба... - пробормотала тетя Зу.
   - Мы могли бы прижаться к лоринам, - нервно предложил я.
   -  С  чего  ты  взял,  что  я  позволю себе приблизиться  к  подобному
животному? - огрызнулась тетя Зу, раздражение которой усиливал страх.  -
Ты что, думаешь, я не лучше локса?
   - Извините.
   - Почему ты идешь так быстро? Тебе, должно быть, тепло в твоей куртке.
У меня такая легкая одежда.
   Вероятно, я был столь же испуган, как и она; мы были далеко от дома, и,
несмотря  на куртку, холод начинал кусать меня своими острыми  клыками.  Я
сунул  руки  в карманы и молча зашагал быстрее. И все же подсознательно  я
постоянно  думал о лоринах: если все остальное - включая тетю  Зу  -  не
поможет, животные обо мне позаботятся.
   Они всегда так поступали...
   - Дай мне свой шарф закутать руки, Дроув. У меня нет карманов.
   Я  остановился, разматывая с шеи шерстяной шарф, и протянул ей, все так
же  не говоря ни слова. Я не хотел, чтобы ее страх передался мне. Когда мы
поднялись на холм, я увидел далекие огни - слишком далекие. Зимний  ветер
хлестал  по моим ногам, и кровь, казалось, превращалась в лед  по  пути  к
сердцу. Я слышал бормотание тети Зу.
   -  Фу...  Фу... - молилась она солнечному богу. - Фу,  мне  холодно.
Согрей меня, согрей меня... Помоги мне.
   По  бокам дороги тянулись низкие живые изгороди, состоявшие из  колючих
неразумных  растений.  Зная  о наших страхах,  каким-то  странным  образом
ощущая их, у дальней стороны дороги стояли лорины, лохматые головы которых
выделялись   бледными  пятнами  в  свете  Ракса;  они  с  доброжелательным
любопытством разглядывали нас, ожидая, когда холод окончательно лишит наши
трясущиеся тела способности двигаться.
   -  Мне  нужна  твоя куртка, Дроув. Я старше тебя, и я  не  могу  столь
хорошо переносить холод. Ее пальцы впились в меня, словно когти.
   -  Пустите!  -  я вырывался, но она была больше и сильнее  меня.  Она
оказалась у меня за спиной, срывая с меня куртку, и я ощущал ее отчаяние и
ужас.
   Я бросился бежать, но слышал топот ее ног позади. Внезапно я ударился о
ледяную  поверхность  дороги, а тетя Зу упала на  меня,  срывая  куртку  и
издавая  неразборчивые жуткие вопли. От страха я погрузился  в  полусонное
состояние  и вскоре едва слышал ее удаляющиеся шаги. Лежа, я почувствовал,
как  меня  поднимают лорины, и, словно в тумане, осознал, что  мне  тепло.
Потом они куда-то несли меня, обнимали, успокаивали своим бормотанием.
   Когда  я  заснул, образ тети Зу, со стоном бредущей по  залитой  светом
Ракса дороге, изгладился из моего сознания.
   * * *
   На  следующий  день лорины принесли меня домой, оставив у  порога,  под
теплыми  лучами  солнца Фу, после чего удалились по своим делам.  Когда  я
пришел  в  себя,  то  увидел нескольких из них: один  стоял  возле  локса,
понукая  животное,  запряженное  в тележку  с  навозом;  другой  сидел  на
корточках в поле, удобряя посевы. Третий раскачивался на ветвях ближайшего
дерева  обо, грызя зимние орехи. Я открыл дверь и вошел в дом. Мать полдня
отмывала  меня;  она  сказала, что от меня воняет. Лишь  намного  позже  я
узнал, что тетя Зу попала в сумасшедший дом.
   Вернемся  к  дню  нашего отъезда из Алики. Весь наш багаж  был  должным
образом  погружен в мотокар, от которого теперь интригующе пахло  спиртом.
Машиной  пользуются  редко; большую часть времени она  стоит  возле  дома,
молчаливо   обозначая   должность  моего  отца  с  помощью   флага   Эрто,
изображенного на борту.
   Я  проскользнул обратно в дом, намереваясь сказать "до свидания"  своей
комнате, но меня остановила мать. Она намазывала хлеб ореховым маслом;  на
столе стоял кувшин сока кочи.
   -  Дроув, я бы хотела, чтобы ты что-нибудь поел, прежде чем мы поедем.
Последнее время ты стал плохо есть.
   -  Послушай, мама, - терпеливо сказал я. - Я не голоден. Впрочем,  у
нас дома никогда не бывает того, что мне нравится.
   Она восприняла это как критику ее кулинарных способностей.
   -  Как я могу накормить вас на деньги, которые приносит отец, со  всем
этим нормированным распределением? Ты понятия не имеешь, что это значит. В
магазинах  ничего нет - вообще ничего. Может быть, тебе  стоило  бы  как-
нибудь самому сходить за покупками, молодой человек, вместо того чтобы все
каникулы болтаться по дому. Тогда бы ты знал, что это такое.
   - Я только сказал, что не голоден, мама.
   -  Еда - топливо для тела, Дроув. - В дверях стоял отец. - Так  же,
как  спирт  - топливо для мотокара. Без топлива в виде еды твое  тело  не
сможет двигаться. Ты станешь холодным и умрешь. Благодаря моей должности в
правительстве  мы  можем получать еду, без которой  другим,  кому  повезло
меньше,  приходится обходиться. Ты должен понимать, какое это счастье  для
нас.
   Я медленно закипал, пока мы ели жареную рыбу и сушеные фрукты.
   Мать бросила на меня взгляд, который можно было бы даже назвать хитрым,
и обратилась к отцу:
   - Интересно, мы увидим этим летом ту девочку - как ее зовут, Берт?
   - Дочь директора консервного завода, Конча? - рассеянно ответил отец.
- Златовласка, или что-то в этом роде. Прекрасная девушка. Прекрасная.
   -  Нет,  нет,  Берт.  Маленькая девочка - они с Дроувом  были  такими
друзьями. К сожалению, ее отец - хозяин гостиницы.
   - Вот как? Тогда я не знаю.
   Я  что-то пробормотал, быстро вышел из-за стола и взбежал по лестнице в
свою комнату.
   Девочка была не маленькая - она была чуть ниже меня ростом и одного со
мной  возраста, а имя ее - которое я никогда не забуду, пока жив, - было
Паллахакси-Кареглазка.
   С  тех  пор  не было ни дня, чтобы ее лицо не всплывало в моей  памяти;
миловидные  ямочки  на щеках, когда она улыбалась, -  что  бывало  часто;
искренняя  грусть в ее больших карих глазах, - что было  лишь  один  раз,
когда мы прощались.
   Последнее,  что  я  забрал  из  комнаты,- маленький  зеленый  браслет.
Кареглазка однажды уронила его, а я подобрал, но не вернул. Он должен  был
послужить  поводом для новой встречи. Я сунул браслет в карман и спустился
вниз, к родителям, которые уже готовы были ехать.
   Проходя через кухню, я заметил стеклянную банку. Я взял ее, внимательно
рассмотрел и понюхал.
   Мать выкинула моего ледяного гоблина.



Глава 2.

   Последние  приготовления проходили в молчании. Отец торжественно  зажег
горелки,  в  то  время как я, все еще переживая из-за  моего  предательски
уничтоженного  ледяного  гоблина, наблюдал за происходящим  с  безопасного
расстояния.  Послышался  обычный приглушенный хлопок,  когда  пары  спирта
воспламенились, и вскоре пар пошел по трубам и цилиндрам, и  шипящий  звук
из  котла  возвестил  о  том, что мотокар готов к  поездке.  Мы  забрались
внутрь; отец и мать рядом на переднем сиденье, а я сзади, рядом с котлом.
   Мы   проехали  мимо  последнего  общественного  калорифера,  небольшого
сооружения  из  вертикальных труб, над которым  клубилось  легкое  облачко
пара,  и оказались на открытой местности. Отец и мать о чем-то беседовали,
но  я  на своем заднем сиденье не слышал слов; прямо позади меня шипели  и
стучали клапаны.
   Перед нами простирались холмы, словно медленные волны моря, когда  грум
достигает   наивысшей  точки.  Тут  и  там  виднелись   возделанные   поля
корнеплодов,  но  большей частью вокруг была открытая равнина,  где  мирно
паслись локсы под незаходящим солнцем раннего лета. Все вокруг было свежим
и  зеленым после долгой зимы, ручьи и реки все еще несли свои воды;  позже
они  высохнут  от жары. Невдалеке группа из четырех локсов тащила  тяжелый
плуг;  между  ними  шагали два лорина, время от времени похлопывая  их  по
гладким  бокам  и,  несомненно,  мысленно их  ободряя.  Наверху  плуга  на
непрочном  возвышении  сидел фермер, издавая бессмысленные  крики.  Как  и
большинство людей, жизнь которых прошла под солнцем Фу, он был мутантом, и
у него была одна лишняя рука с правой стороны. В этой руке он держал кнут,
которым постоянно размахивал.
   После нескольких дней пути по почти безлюдной пустыне мы наткнулись  на
застрявший на обочине грузовик. Рядом с разбитой машиной сидели двое.  Как
обычно,  из  пустыни появились несколько лоринов и сели рядом,  дружелюбно
подражая людям.
   Отец  что-то  сказал матери; я не сомневался в том, что он  намеревался
ехать  дальше, но в последний момент затормозил и остановился в нескольких
шагах от грузовика. От машины невыносимо несло рыбой.
   - Я могу подвезти вас до почты в Бекстоне, - крикнул отец, когда двое
поспешили  к нам. - Оттуда вы сможете сообщить о том, что случилось.  Вам
придется ехать на багажнике, внутри места нет.
   Они  что-то  благодарно  пробормотали, устроились  позади  меня,  и  мы
поехали дальше.
   -  Привет,  сынок,  - крикнул один из них сквозь лабиринт  сверкающих
трубок.  Перебравшись  через  бортик,  он  уселся  рядом,  заставив   меня
придвинуться ближе к котлу.
   Он  сунул свою руку мне под нос, и я заметил, что на каждой руке у него
всего  по  два  пальца - гигантские клешни, начинавшиеся от  запястья.  Я
пожал этот странный предмет, больше из интереса, чем из вежливости.
   Его  компаньон  с  риском для жизни просунул свою  узкую  голову  между
движущимися частями механизма. Я подумал, что лишь человек с очень длинной
шеей мог проявить подобные чудеса ловкости.
   Путешествие  продолжалось, и компания странных попутчиков  хоть  как-то
развлекла меня. Мужчина рядом со мной представился как Паллахакси-Гроуп, а
его  товарищ  -  Джуба-Лофти, и время в их обществе пролетело  незаметно,
пока  впереди  не появились дома и мечущиеся в небе птицы не возвестили  о
том, что мы прибыли в Бекстон-Пост.
   Попутчики снова пожали нам руки, поблагодарили отца за то, что  подвез,
и  направились  в  сторону  почты, небольшого  домика,  белого  от  помета
почтовых голубей.
   * * *
   Незаходящее солнце постепенно клонилось к закату, когда мы спустились с
холмов  и  поехали  по прибрежной равнине. Изменилось и настро