сь сетью, в которой светила повисли, как рыбы в неводе,
как кони в упряжке.

Две огромные звезды - Сингуль и Джизирак - слились друг с другом, породив
новое, невиданное светило. Кроме легендарной Таэры, с незапамятных времен
скрытой космическими трясинами Вырлами, Млечный Путь не знал такой звезды.
Не только Цветущий Куст и Райская Птица, не только Материнский Сад и
Гейзер, но и сверхдальние галактики Коралл, Плюмаж, Солнечная Подкова,
Вымпел, Корона Небес, Павлинье Перо, Перламутровый Кубок, Лучистый Герб,
Глаз Урагана, Фейерверк, Гребень Дракона, Темная Крепость, Диадема, Ночная
Роса, Колесница, Буран - увидели, что в тусклой галактике Млечный Путь
засияла небывалая звезда. Сила, что вдохнули в нее Корабли, была столь
велика, что она преобразила всю Пцеру, возбудила косное пространство.
Туманность превратилась в единый организм, где от светила к светилу по
нервам-линиям, по нитям невода, по силовым осям бежала энергия,
объединяющая всю Пцеру в неразрывную, неразделимую сущность - в
Галактический Тормоз Валатурб.

Валатурб впился в Скут-полюс, заменяя его собою, как при операции насос
заменяет слабое, одряхлевшее сердце. Едва родившись, он уже всполошил всю
Галактику, сотрясая ее до самых основ. Первый же толчок вывел все
внутригалактические связи из режима медленного угасания. Вращение Галактики
дало сбой только на мгновение, но это уже поколебало стабильное разбегание
звезд от центра, рассеивание Галактики в Орпокене. В механизме вращения
Млечного Пути сломалась только одна шестеренка, но это было уже той первой
трещиной во льду, по которой узнают начало весны.

Вся Галактика, составленная из космических кирпичиков - звездных скоплений,
- почувствовала, как в мерном движении ее элементов один из них вдруг
отказался двигаться, затормозил, и возмущение в общем движении принялось
расти, грозя охватить всю гигантскую систему. Так давно бездействовавшие
силы галактического единства - сама гармоничная организация, замысленная и
реализованная Кораблями при строительстве Млечного Пути - вдруг восстали из
праха, вдруг проявили себя. По галактической кровеносной системе к Пцере
хлынул немыслимый поток возбужденной энергии. Она была той самой
вырожденной энергией вселенной, что, запертая в пределах Галактики,
коллапсировалась в режим Энергетического Неблагополучия, образуя
непреодолимые препятствия для полетов людей.

Млечный Путь замедлял вращение, и эта энергия, очищая Галактику, служила
горючим для Валатурба. Космические течения несли ее к Скут-полюсу. Замысел
Кораблей был как на ладони - Млечный Путь полностью остановится тогда,
когда горючее кончится и Валатурб перестанет работать; а горючего этого
осталось в запасе ровно столько, сколько скопилось энергии вселенной, пока
Млечный Путь раскручивался. Струя энергии била из Валатурба навстречу
вращению, как корабельный винт работает в обратном направлении, когда
корабль останавливается. Яркий свет излучения вселенной заревом горел во
всех окнах Галактики, пылал на пороге, и уже только миг оставался до тех
пор, когда копья мироздания пронесутся без препятствий сквозь Млечный Путь
и поразят спящих Мамбетов. Гибель их была неотвратима. Раса Мамбетов
прекращала свое существование, уходя вслед за своими непримиримыми врагами,
поразившими их из-за грани вечности.

Поток энергии, летящий из Валатурба навстречу движению Галактики, как
грязевой сель, нес в себе всякий мусор. В чистом океане Орпокены вслед за
Млечным Путем волочился шлейф космического хлама в пыли, оставленный
ревущим Валатурбом. В этом потоке, крутя и раскачивая, несло и Парусник,
выскользнувший из теснин сталкивающихся светил.

Вид у Парусника был ужасен, но корабль оставался живым. В рубке его на
клавишном пульте, небрежно брошенный, горел хрустальный цветок, выросший на
Вольтане из перлиора, политого водой Синистера. Навк осторожно поднял его.
На хрупком, тонком стебельке вместо стеклянного шара светилось
парусами-лепестками соцветие-кораблик, маленький Парусник. В теплом свете
этого живого уголька мироздания лицо Дождилики было спокойным и счастливым.
Кудри ее выступали из мрака тугими медными завитками. И в этот миг в полной
тишине за спиной Навка вдруг сам собою забил колокол.

- Это сигнал готовности к бою, - сказала Дождилика. - Папа научил Парусник
всем сигналам капитанов Нанарбека...

Парусник лег набок, накренился, разворачиваясь. Заскрипели его суставы, и
Дождилика схватилась за Навка. В иллюминаторах звездный полумрак прорезал
багровый огонь Вечного Маяка Кораблей, горящего на Скут-полюсе. Внезапно
этот фонарь погас - какое-то тело заслонило его, приближаясь к Паруснику.
Кровавый ореол засветился по контуру пришельца, очертив его зловещей
линией.

- А теперь будет самое страшное... - тихо сказал Навк.

Великий Мамбет, он же Последний Мамбет - Сатар, уцелевший после взрыва
Пцеры, - нашел своих врагов, чтобы отомстить им.

Он не выжидал и не лавировал. Он несся прямо навстречу. Навк, видя, как
приближается черное чудовище, почувствовал, что бессилен, что от него уже
ничего не зависит, что Сатар атакует не людей, не двух ничтожных
человечков, а призрак Кораблей. Навк понял, что бой будет вести Парусник.

Парусник вонзился в Сатара, как дротик вонзается в разъяренного дракона.
Все его паруса взвились вверх, точно лебеди, вспугнутые с озерной глади.
Мачты застонали, захрустел корпус, и огонь забурлил со всех сторон - синий
мертвый огонь гибнущей плоти, что отвергла одухотворение. С огромным
прораном в боку Сатар пролетел мимо. Тотчас мощный удар в борт отшвырнул
Парусник. Корабль завертелся в вихре магнитных полей, танцуя на бурунах
пространства. Вселенная колесом крутилась в глазах Навка. Свечи дальних
галактик светящимися линиями процарапали небосвод. Другой удар - в днище -
подбросил Парусник, и он взмыл вверх, застонав. Черная тень носилась где-то
внизу. Красный огонь Вечного Маяка качался из стороны в сторону.

Но горящий фрегат Млечного Пути раздвинул завесу пыли, и в пустоте за
кормой Парусника из глубины космоса всплыл ровный и мощный свет мириадов
солнц. Словно мерцающий ветер наполнил паруса. Навк почувствовал, что нет
ни боли, ни усталости, а радостью, отвагой и силой переполнена вся душа.
Парусник, как драгоценность, заиграл в конусе света Галактики.

Сатар налетел снова, но словно меч рассек его на куски. Бесформенные
клочья, извиваясь, отскочили прочь из млечного луча, слипаясь и
переплетаясь. Навк почти физически ощутил рев обожженного чудовища. В
вираже уклонившись от черного молота. Парусник снова загнал в затылок вепря
острогу чистого света. На миг Сатар весь проявился из мрака - жуткая и
омерзительная тварь, исчадие пустоты и злобы, страшная ошибка мироздания,
дозволившего жить гигантскому мертвому ящеру.

Тяжелая пощечина вновь сбила Парусник, другая перебросила его обратно, и
каменная палица протаранила днище, расплескав по волнам Скут-зоны легкие и
звонкие щепки волшебных дариальских сосен. Со сломанными ребрами Парусник
отпрянул в сторону, и солнечные стрелы впились в брюхо вплотную
промчавшегося Сатара. Трепеща, Парусник снова выровнялся с врагом, но Навк
знал, какая мука течет по его нервам. Дождилика обхватила голову руками,
пытаясь противостоять боли корабля, но уже не было времени останавливать
кровь. Ничто уже не могло остановить побоища. Кони безумия, кони возмездия
неслись к пропасти.

Парусник и Сатар ринулись друг на друга. На миг, когда тьма клокотала в
недрах света, когда свет кипел и бурлил, раздирая тьму, они застыли в
равновесии. Капли их крови - огненные шары, сгустки сверхчеловеческой
энергии - точно воробьи, запрыгали по пространству. Но враги вырвались из
объятий друг друга. Пробитые, разорванные паруса корабля тянули его обратно
в схватку. Все острые шпили - клотики мачт, концы рей и бушприта - стали
точно копья фаланги, хищно вылетевшие из-за выпуклых щитов всклокоченного
оперения Парусника. Черная туша Сатара обозначилась в галактическом мраке
глубинным фиолетовым свечением изогнутых сабель - окровавленных когтей
Мамбета.

Они сшиблись снова, и лязг и вой помутили огонь Вечного Маяка. Лучи секли,
кромсали, рубили Сатара, серебряные молнии с широкими лезвиями
разбрызгивались и ломались, переотраженные зеркалами стекленеющего
пространства, а корпус Парусника трещал. Бизань сломалась пополам, а затем
ее, как больной зуб, вращая, выдрало вон, разворотив корму, и отшвырнуло
прочь, точно обглоданную кость. Парусник вырвался из клешней Сатара,
оставляя за собой кометный шлейф легких алых звездочек. Мачты его качались,
и он, слабея, все заваливался набок, но упрямо выпрямлялся. Навк тоже слеп
от потери сил, и тело его немело, но воля - последнее и ясное слово смысла
- горела так же ярко, как цветок Вольтана в его ледяной ладони.

Ощеренный Сатар кинулся на Парусник, и Парусник уже не сумел отклониться от
тисков вражеской ненависти. Клыки Сатара с треском вошли в плоть корабля.
Свет Парусника померк, как костер, залитый водою, и только слабые язычки
огня лизали металлические руки, раздирающие грудь корабля. Сатар сорвал
паруса и сбил реи, словно ветви у дерева, а затем протащил последнюю мачту
сквозь корпус, вырвав ее из днища. Стальные щупальца ударили в каждый
иллюминатор, пробираясь внутрь. Звездный спрут напрягся, пытаясь разломить
Парусник надвое, как орех. Сметая и круша все, щупальца ползли по палубам и
стенам. Сатар подмял Парусник под себя, охватил со всех сторон и теперь
добивал, разваливая на щепки.

Навк оттолкнул Дождилику от черной змеи, извивающейся по полу. Пучок змей
полз в дыру от мачты в своде потолка, толстые языки влезали в иллюминаторы.
Только красное свечение цветка Вольтана озаряло рубку, которую громил
Мамбет. Смялась в ком Навигационная Машина Гандамаги, рухнул клавишный
пульт, вскрикнув всеми струнами. Парусник погибал. Из его трюма донесся
стон и хруст ломающихся костей. Навк обнял Дождилику и прижал ее к себе,
стоя посреди рубки на последнем островке. Когда черное щупальце, как кобра,
угрюмо полезло на него, он поднял руку и без сожаления разбил о его рыльце
чудесный цветок Вольтана.

Алая вспышка окатила пространство, озарила треснувшие своды и стены рубки,
черные заросли щупалец, Дождилику с медной кожей, с глазами, полными
туманного, темного огня, и с пылающими, клубящимися кудрями. Корпус
Парусника лопнул, рассыпавшись тонкими изогнутыми досками. Гнездо змей
расплескалось во все стороны. Млечный Путь сияющей грозовой тучей навис над
изорванным и разлохмаченным тряпьем - останками растерзанного Парусника. А
Сатар, беснуясь, вертелся вдали, размахивая щупальцами, точно дрался с
новым, невидимым врагом.

Врагом этим был огонь. Он выскочил из разбитого цветка Вольтана, и теперь
несколько щупалец Мамбета горели, как бенгальские свечи. Искры били во все
стороны. Сатар крутился, пытаясь загасить, сбить пламя, но от этого только
новые и новые костры загорались на его теле. И вдруг он разом вспыхнул
весь. В ореоле изумительного блеска, в костре своего пожарища он впервые
воочию предстал перед Галактикой, чьим незримым тираном был столько тысяч
лет. В ярком пекле поражения он оказался в своей истинной ипостаси -
гнусным червем, скорпионом, который в костре, изгибаясь, жалит себя в
хвост, ядовитой медузой, рассеченной форштевнем корабля.

Дождилика прикрыла глаза руками, а Навк сощурился. Они не отрывали взгляда
от зрелища страшной агонии Мамбета. Держась за руки, они парили в пустоте,
как ангелы, как человеческие души в эфире за хрустальными сферами небес.
Когда рубиновые угли, остывая и рассыпаясь золою, поплыли среди обломков
Парусника, в вечном круговороте одухотворенной материи во вселенной
смешивая прах врагов, Навк понял, что кончается история и начинается
будущее.

Мамбеты и Корабли уплывают вниз по течению реки времени, и за толщей
полупрозрачных веков меркнут соединившиеся за гранью бытия силуэты былых
владык - Зодчих, Всадников, Пахарей, Воителей, Хозяев, Монахов...
Протиснувшись сквозь узкое горнило настоящего, в безвозвратное прошлое
погружаются невзгоды и победы, любовь и ненависть, горе и радость только
что завершившегося мира, и дальше уже надо жить иначе. Бег времен неумолим,
бесконечность метет дорогу, с каждым взмахом унося что-то дорогое и
невосполнимое, и оставляет на камнях памяти лишь светящийся песок. Вот уже
лучший корабль Галактики отправился в вечный полет за своим Корабельщиком,
а на осыпающемся обрыве берега вслед ему смотрят его капитаны.

Прибой веков крушит берег, отслаивая целые пласты, точит утесы памяти, и
всегда надо отступать, отступать, отступать от кромки обрыва, чтобы не
упасть на дно забвения раньше своего срока. А гул прибоя ритмичен, могуч и
печален, как шум крови в голове, как бой часов. Часы бьют, часы Галактики
бьют полночь мироздания, и вслед за тьмою идет небывало ясный день, и он
обязательно будет полон неисповедимого счастья.

- Не плачь, - сказал Навк Дождилике. - Парусник полетел своей дорогой... Мы
уже в новой эпохе, не плачь, Дождилика... Смотри, нам остался другой
корабль... - И он, протянув руку, показал ей на сияющую галактику Млечный
Путь, которая, словно корабль, выплывала из облаков.

Эпилог. КАЛАНХОЕ

Равнина была бескрайней и пустынной. Желто-зеленая, выгоревшая трава
покрывала ее до горизонта. Изредка налетал ветер и гнал по травяному ковру
полосы серебристого отсвета - травинки сгибались, показывая бледно-серый,
блестящий испод. И небо было тоже совершенно чистым, только на юге сквозь
синеву проступало белое, полурастворенное сгущение случайного облака.
Трещали цикады, и их песни больше, чем тишина, говорили о вечности.

Темная точка проклюнулась на голубом небосводе, и над безмятежными
пространствами поползло басовитое шмелиное гудение. Точка приближалась,
превращаясь из оптической абстракции в нечто объемное. Темная ниточка
вилась вслед за ней, распушаясь на хвосте. И вот наконец стало ясно, что
низко над лугом несется космический катер малого тоннажа в полном боевом
оснащении.

Он вырос почти моментально. Грохочущая закопченная машина мчалась над
степью, оставляя за собой грязный инверсионный след. Невидимая рука
расшвыривала травы, воздух ревел и бурлил, летя вслед катеру ураганным
колесом. Катер был явно поврежден - корпус в черных шелушащихся пятнах, в
пробоинах, с дырами выбитых иллюминаторов, торчали пеньки и остовы
срезанных и спаленных антенн аут-связи, из-под заглушек двигательного блока
валил дым, в бортовых генераторах, едва различимых сквозь обросшие сажей
решетки охладительной системы, безостановочно стреляли голубые разряды.
Одна турбина не работала, другая била длинной струей огня, то и дело
прерывающейся и визжащей. Габаритные огни на кончиках коротких толстых
крыльев и на верхушке длинного хвоста не горели. Ствол лучебоя был задран
вверх в знак полного опустошения батарей.

Катер - один за другим - выбросил три тормозных парашюта, которые лопнули,
словно хлопушки, разбросав стаи цветастых лоскутьев. Носовые сопла катера
работали в полную мощь. Промчавшись над равниной несколько километров,
катер вдруг переложил рули, соскользнул на грунт, поехал на днище, как на
полозе, и, замерев, врезался в землю, швырнув в небо комья и какие-то
обломки. Почти сразу же спекшийся фонарь пилотской кабины треснул. Подняв
над собою крышку, пилот вылез на корпус. Был он совершенно закопчен. Сделав
несколько шагов в пламени, которое побежало по корпусу и задранному вверх
крылу, пилот тяжело спрыгнул в траву и хромающей трусцой устремился прочь
от горящей машины.

Он деловито, точно на марафоне, бежал минуты полторы, а потом в корме
катера бабахнуло раз, другой, и раздался настоящий взрыв - с иглами огня,
брызнувшими из всех щелей, с фонтаном искореженных железяк и ленивой черной
тучей, которая важно выбралась из вскрытых недр двигательного отсека и
повисла над ним клубящимся бесформенным комом.

От толчка горячего воздуха в спину пилот споткнулся, но не упал. Он перешел
на шаг, оглянулся на погибший катер и направился к девушке, которая с
букетом невзрачных диких цветов стояла посреди луга, изумленно взирая на
сцену драматического финиша.

Пилот стащил с головы шлем и оказался совсем молодым пареньком, чумазым и
улыбающимся до ушей.

- Ловко? - спросил он у девушки, заговорщически подмигивая ей и кивая на
дымящиеся развалины. - Едва успел!

Девушка молчала.

- Еще немного, и накрылся бы, - добавил пилот, разглядывая ее.

Она была в грубом сером комбинезоне, перехваченном на талии широким ремнем.
Широко расстегнутый ворот открывал загорелые ключицы. Лицо девушки -
задорное и одновременно какое-то печальное - не было испуганным, что очень
ободрило молодого аса. В губах девушки была соломинка. Серые, неуловимо
раскосые глаза были сощурены, отчего казались почти черными. Огромная шапка
золотых кудрей, растрепанная горячим ветром взрыва, сама собою словно
светилась под солнцем.

Пилот довольно смелым и уже немного хамским движением вынул соломинку из
губ девушки и сказал:

- Привет. Как тебя зовут?

- Дождилика, - ответила та, улыбаясь. - А почему ты летаешь на неисправном
корабле?

- Да в общем-то, он был совершенно исправен, когда я позаимствовал его у
одного механоида... Правда, после того, как псаи невежливо всадили мне в
брюхо пять ракет, он почему-то и впрямь немного забарахлил.

- А почему тебя обстреливали? Ты преступник?

- Конечно, - согласился молодой человек. - Я же угнал катер.

- И все?

- По-твоему, этого мало?

- Мало, - сказала девушка. - Я бы не стала за это тебя убивать.

- Это делает честь твоему сердцу, но механоиды в данном вопросе
придерживаются иного мнения, - уклончиво сказал пилот. - А это что за
планета?

- Она называется Каланхое.

- Не слышал о такой. Что ты делаешь одна в такой глуши?

- А я не одна, - возразила девушка.

Пилот привстал на цыпочки и увидел, что недалеко от них проходит широкая
дорога, вымощенная желто-песочными плитами, а за дорогой в траве сидит
какой-то мужчина. Молодой человек приветственно помахал ему рукой и
спросил:

- А чего он там сидит?

Девушка не ответила.

- В какой стороне город? - не обратив на это внимания, спросил пилот. -
Далеко до него? Есть ли в нем комендатура механоидов?

- Не знаю, - покачав головой, сказала девушка.

Вдвоем они направились к дороге и остановились на обочине. Мужчина,
сидевший в траве, поднялся и подошел к ним. Только теперь пилот заметил,
что он сидел у двух белых плит, лежащих на земле.

Мужчина выглядел лет на пятьдесят. Его темное лицо рассекали глубокие
морщины, в виски и брови вплелись белые ниточки седины, на высоком лбу
виднелся шрам. Глаза мужчины, глубоко запавшие, полуприкрытые тяжелыми
веками, глядели устало, но пристально. Этот человек словно нес в себе
какую-то боль, какую-то жестокую истину, другим еще недоступную, и пилоту
стало немножко стыдно за свою лихую посадку посреди этой тишины.

- Здравствуйте, - сказал он.

- Папа, его только что сбили механоиды. Они всадили ему в брюхо пять ракет,
- сказала девушка.

Мужчина улыбнулся, приобняв ее за плечи.

- А за что это они тебя так? - спросил он.

- Он угнал у них катер, папа.

- И за это механоиды теперь убивают?

- Ха! - воскликнул молодой человек. - Сейчас отправляют на рудники Помроя
даже тех, у кого найдут штурманские карты тысячелетней давности!

Человек покачал головой.

- А зачем ты угнал катер? - спросил он.

- На прорыв к своим. Я из эскадрильи Перелетных Птиц.

- Что это такое?

- Вы ничего не знаете? - изумился пилот. - Да-а... Занесло же меня в
глухомань... Вы хоть слыхали про запрет механоидов на полеты людей в
космосе, про то, что мы сами научились строить корабли или угонять их, про
войну, в конце концов?..

- Кое-что слышал, - ответил мужчина. - Краем уха...

- Ну, вы даете! - Молодой человек развел руками. - Вся Галактика бурлит,
люди дерутся против механоидов, а вы тут цветочки собираете!

- Чего ты привязался к моим цветам? - сразу отреагировала девушка.