а крейсеров Сатара сожгла ее
космическим холодом... Атмосфера сугробами лежала на земле, и дома, как
сказочные терема, обросли кружевами изморози. Я вошел в дом Арлауба и
увидел, что моя дочь Дождилика, которой было три годика, укутанная с
головой, лежит в кровати лоцмана, а сам Арлауб прикрывает ее своим телом от
ледового залпа Сатара. Я поднял Арлауба, и тело его раскололось на куски в
моих руках, а обломки эти, ударившись об пол, разлетелись на стекляшки. Я
не стал прикасаться к Дождилике, лишь отломил уголок одеяла, чтобы увидеть
ее лицо. До сих пор мне страшно, когда я вспоминаю длинные ледяные
кристаллы ее ресниц.

Все пути назад были отрезаны, и отныне ничто не могло остановить меня в
моем движении к истине. Я потерял все, кроме корабля и мечты, и шел
напролом... Я пробился сквозь тройной заслон на границе Пцеры и исчез среди
ее солнц. Крейсера бороздили туманность во всех направлениях, разыскивая
меня, но я выстроил маленькую космическую станцию в точке, где излучения
трех звезд интерферировали друг друга и где любое материальное тело
делалось неразличимым извне. Я назвал ее Фокус. Она стала базой для моего
корабля, точкой отсчета линий моего поиска. Триста лет я обшаривал всю
Пцеру, пытаясь найти механизм Кораблей, и наконец нашел Ракай. Когда я
понял, что это и есть ключ-планета Валатурба, я почувствовал, как
вздрогнула вселенная.

Но на Ракай надо было еще суметь проникнуть. Я оставил Ракайский Ключ в
покое и отправился в Нанарбек, чтобы прочесть древние книги и понять секрет
прохода. К тому времени у меня появились ученики - Эрлех и Кромлех,
близнецы, которых я подобрал с гибнущего корабля. В Нанарбеке я узнал
секрет Ракайского Ключа. Там же я встретил пиратов, обреченных на гибель,
потому что монахи повелели умереть в Нанарбеке любому, кто придет сюда не
за знанием. Я пожалел юнгу пиратов и забрал его с собой. Юношу этого звали
Навага.

Вместе с Навагой и Кромлехом я спустился на Ракай. Эрлех ждал нас на
Фокусе. Я не подозревал, что Навага подговорил Кромлеха выкрасть перлиор из
Храма Мироздания и продать его, чтобы стать самыми богатыми людьми в
Галактике. Навага хотел убить меня и ударил ножом. Но чаморы - хранители
жемчужины - не дали предателям унести камень. Навага и Кромлех бежали на
"Ультаре", бросив меня умирать на Ракае. Так я потерял и корабль, и
учеников. О судьбе Наваги я ничего не знаю. Кости Кромлеха мы с тобой нашли
на Олберане, а "Ультар" я встретил только на Иилахе.

Я не умер на Ракае. Оправившись от раны, я стал искать выход из ловушки, в
которую попал. Хотя я и обладал перлиором, без корабля я не мог запустить
Валатурб. Я провел несколько лет в блужданиях по бесплодным кручам и скалам
Ракая, обдумывая то, что видел в Храме Мироздания. Наконец на высокогорном
плато я обнаружил умирающего Великого Улита - последнего из древнего
племени улитов, космических ракушек, первых звездных коней человечества.
Улит был огромен, как целый город. Я сумел раздуть в нем огонь жизни. Его
витой панцирь покрывали полустертые иероглифы, рассказывающие о
бесчисленных битвах и победах умирающего титана. В память о своем народе
улит решил трижды послужить мне. Первой его услугой было то, что он перенес
меня на Фокус.

Эрлех, узнав о предательстве Наваги и своего брата, поклялся искупить вину
своей крови. Он многому научился по книгам Нанарбека. Вместе с Эрлехом я на
улите через все заслоны Сатара снова вернулся на планету Текла. Со всеми
предосторожностями мы перенесли в улита ледяное тельце моей дочери
Дождилики. Последний перелет улит сделал к планете Фарналь, где проходил
Галактический Тракт. Там, у Тракта, улит и умер. Эрлех же взял тело
Дождилики и велел мне через три дня прийти туда, где он решил укрыться. Я
выждал этот срок и пошел по следам Эрлеха. Пирамидки из булыжников вывели
меня к маленькому гроту в утесе. В глубине пещеры на полу лежал Эрлех -
мертвый и ледяной, какою была Дождилика. А девочка, живая и невредимая,
играла камешками на склоне. Пользуясь знаниями Нанарбека, Эрлех поменялся с
ней жизнью, искупая вину своего брата Кромлеха. Последний друг покинул
меня.

Вместе с дочкой я пошел по Галактическому Тракту. Много лет длился наш
путь, бесчисленное множество миров сменилось перед нашими глазами. Когда
Дождилика выросла, я построил ей корабль - Парусник. Галактика не знала
корабля лучше Парусника. Даже если Галактический Тормоз никогда не будет
запущен, моя жизнь уже прожита не зря, потому что я построил Парусник. Все
лучшее, что есть в мироздании, я воплотил в нем. Он - та истина, которую я
смог постичь.

На Паруснике мы вернулись в Пцеру. Миновало триста тридцать три года с того
дня, как в Млечный Путь пришел силант Ребран, который помог мне вырвать у
Сатара тайну Валатурба. Орден силантов галактики Цветущий Куст каждые
триста тридцать три года высылал к нам по силанту. Почти все они гибли -
или уничтоженные Сатаром, или утонув в Орпокене. Но я все равно ждал
метагалактианина и, оставив Дождилику с Парусником на Фокусе, отправился
встречать его. На это и рассчитывали механоиды, устроив мне засаду у
Вечного Маяка на Скут-полюсе в скоплении Ящера. Взяв меня в плен, они
привезли меня на Иилах, где я и томился, пока не пришел силант Зелва. Ну, а
что было дальше - тебе известно, мальчик...

Вот и вся моя жизнь - такая долгая и такая горькая. Я делал дело, пока еще
никому не нужное. Я был жесток и принес много зла. Я не спас тех, кого мог
спасти, и погубил тех, кто помогал мне. На мне тяжелые вериги человеческих
смертей. Но все мои грехи и жертвы обретут воздаяние, став
одухотворенностью мира. Я был Корабельщиком и не отступил от замысла
Кораблей. Мои победы и несчастья, принесенные мною, зависят только от того,
насколько верно я понимал волю мироздания. Если меня ждет кара, то не за
порожденное мною горе, а за то, что я остался глух к неизмеримой красоте
мира. Но слишком много я отдал и принял в себя сил, чтобы зажечь Сингуль, и
теперь подошел к пределу...

Я знаю все, что будет с тобой, мой мальчик, и поэтому не буду просить у
тебя обещаний... Но только ты береги Дождилику и Парусник... Вам будет
труднее, чем мне. Я благословляю вас, дети мои.

И еще... Прежде, чем меня не станет... Мой мальчик, ты понимаешь, что до
тех пор, как стал Корабельщиком, я, как и все люди, имел свое имя... Хочешь
его услышать?.. Слушай: в Нанарбеке меня звали Навк.

Глава 22. МГИДА

Предания не лгут. В великой ткани одухотворенности мира еще не успела
затянуться рана, нанесенная гибелью Корабельщика, как вдали показалась
легендарная Мгида - блуждающая планета, чье имя с древних языков
переводится как "неприкаянный мир" либо " земля разлуки". Дымчато-опаловый
мячик быстро катился по незримому уклону вселенной навстречу двум кораблям
- живому и мертвому.

Мгида была планетой, на которой издревле хоронили капитанов вместе с их
кораблями. Повинуясь неведомому замыслу, она сама всплывала из бездн
мироздания там, где умирал человек, достойный быть погребенным на ее
просторах. Парусник, вздрагивая, вошел в атмосферу и начал медленно
опускаться, бережно держа в узле силовых полей своего погибшего собрата.

- Не касайся почвы, - сказала Паруснику Дождилика. - Живые корабли касаются
земли Мгиды только на Пристани Прощания... Жди нас там...

Черный, обгорелый "Ультар" мягко лег в высокую траву треугольной полянки
среди сплошного леса. По веревочной лестнице Навк и Дождилика спустились с
борта Парусника. Парусник по собственной воле застыл над телом товарища.
Длинные вымпелы на его мачтах, дрожа, поползли вниз. Огни зажглись на
клотиках из латуни Бурманая, на кончиках всех рей, на бушприте. Печальный
звон корабельного колокола, как стая птиц, взлетел над долиной. Дождилика
вдруг словно сломалась, согнувшись и зажав уши руками. Тогда Парусник
беззвучно поплыл вверх и скоро скрылся, отправившись ожидать экипаж на
остров Пристань Прощания, где все корабли дожидаются тех, кто оставляет на
Мгиде дорогих им людей.

Странными были леса Мгиды, называвшиеся пранью. Лишенная солнца, планета
жила теплом своих недр, и тепло это чувствовалось даже сквозь обувь.
Повсюду били горячие гейзеры, голубые фонтаны взлетали прямо в чаще среди
ветвей и листьев. Над пранью поднимались цепи низких скалистых гор. Узкие
горячие реки рассекали прань во всех направлениях. Все вокруг заволакивал
туман пронзительно-голубого цвета, оставляющий чистым лишь небесный свод.
Невысокие, причудливо изогнутые растения стояли очень тесно, они таяли в
тумане, превращаясь в тени, шевелились и лопотали, смешивая свой голос с
неумолчным шумом воды. Веероподобные, саблевидные, вычурно изрезанные
листья фосфоресцировали, отчего Мгида, не имеющая солнца, была освещена,
как днем. В глубине прани тлели огромные, в два человеческих роста,
блекло-алые шары, травы доходили до пояса, цветы заполняли поляны. Словно
жидкое зеленоватое свечение лежало над землей Мгиды - так, перемешиваясь,
звучали ее цвета, а над ней извечно сияли яркие созвездия галактики Млечный
Путь.

"Ультар" стоял на поляне, как мрачная изъязвленная глыба. Какой-то вьюнок
уже забрался в его выбитый иллюминатор. Навк и Дождилика обошли корабль
кругом, Навк - чуть в стороне, сумрачный, а Дождилика - вплотную к корпусу,
ведя рукой по обшивке. Остановившись напротив вылетевшего лобового окна,
они долго глядели на мертвого Корабельщика, неподвижно лежавшего в
пилотском кресле. Даже кудри его бороды, его волосы были мертвы - ветерок
не мог сдвинуть тяжелые завитки. Лицо Корабельщика имело выражение
напряженного раздумья, мучительной сосредоточенности. Он точно
прислушивался к своей смерти.

Сев в траву, Дождилика долго плакала, дрожали ее плечи и кудри, тряслись
губы, слезы бежали из-под век по прозрачному лицу; она, боясь своего
отчаяния, зажимала себе рот, но горе было поистине выше сил. Навк стоял
рядом с ней, и душа его лежала в груди, тяжелая, как мешок камней.

Наконец, Дождилика встала, перегнувшись через раму иллюминатора, поцеловала
руки отца и металл его корабля, отвернулась и быстро пошла в прань. А Навк
задержался, забрасывая на корпус "Ультара" упругие спирали побегов, чтобы
вечная жизнь укрыла печальное зрелище разрушения.

Путь по прани от поляны, где навеки остался Корабельщик, до озера с
островом Пристань Прощания был очень долгим, но на Мгиде не было смены дня
и ночи, и Навк не мог сосчитать, сколько дней этот путь занял. Две ярчайшие
звезды - Сингуль и Джизирак - горели в небе. Прань, всегда новая и вместе с
тем однообразная, шумела вокруг, открывая свои мрачные секреты.

Вся Мгида была многотысячелетним некрополем, где обрели покой и последний
приют столько кораблей и капитанов, что это не вмещалось в сознание. Время
заносило их песками, их оплетала прань и точила вода, металл ржавел и
рассыпался, истлевали тела, но сам воздух, напоенный тяжелым запахом
вечности, хранил память обо всех, кого поглотила Мгида. В дымке этой
вечности перед застывшими ликами былых эпох измученные души переставали
ныть, отпускала боль, израненные сердца переставали метаться в груди,
словно птицы, попавшие в ловушку.

Изглоданные межзвездной пылью носы кораблей вздымались над пранью, но
корпуса затягивала растительность. Они громоздились, как холмы. На них
росли цветы, их опутывали лианы. Навк, разгребая заросли, добирался до
обшивки, но погибший корабль всегда оказывался уже только коробкой, внутри
которой давно царила прань. Неведомые капитаны растворились в чаще и теперь
сами заключали в себе свои корабли, как некогда корабли заключали в себе
капитанов. На бортах Навк находил имена, и Дождилика, на мгновения забывая
о своем горе, рассказывала ему, чем знаменит корабль. Навк видел клипер
"Сканд", что единственный из всех кораблей не погиб в Великом Космическом
Урагане "Вероника". Навк видел каравеллу "Вельсира", единственную из всех
кораблей, которая сквозь Орпокену достигла галактики Цветущий Куст, но на
обратном пути погибла от черного излучения прогнившего времени в разломе
структуры мира у полюса Евл. Навк видел корвет "Валюир", единственный из
кораблей, достигший дна Ворги - Берлоги Рептилий, где он и погиб в схватке
с Рептилоидом - монстром, порожденным усталостью пространства. Навк видел
фрегат "Ннорбан" - флагман эскадры людей, которая в сражении у звезды Танги
разбила армады Весеннего Бунта Мутаций. Навк видел даже легендарную "Малую
Медведицу" - яхту человека, написавшего книгу о Полночи в Мироздании. Эту
яхту Старые Капитаны вывезли на своем Ковчеге с планеты Сонк, когда все
силы Энергетического Неблагополучия были брошены Сатаром на уничтожение
Галактической Лоции. Дождилика долго стояла перед этой яхтой в молчании, а
потом сказала:

- Папа рассказывал, что на центральной площади Нанарбека стоит памятник
этому человеку. На постаменте на языке бестар написана фраза из его книги:
"Онтра канга гнакарт но". Слева направо она читается как "Человек -
ипостась мироздания", справа налево - "мироздание - ипостась человека"...

Навк понял, что девушка по-прежнему ищет примирения со смертью отца, и едва
закрывшиеся раны его души опять покрылись кровью.

Но корабли времен Нанарбека были лишь малой частью великих захоронений
Мгиды. Иногда посреди прани Навк и Дождилика видели торчащие из земли узкие
каменные головы высотою в три человеческих роста. Такие статуи водружали
над могилами своих вождей древние кочевники. Пыль вселенной, оседая на
поверхность Мгиды, уже по горло занесла этих истуканов. Однажды Навк увидел
огромное хрустальное яйцо, полупогруженное в почву. Внутри яйца был
странный корабль, похожий на кузнечика. Это было захоронение загадочных
Пернатых Сутулаков, жителей планеты Хидла, которая еще в незапамятные
времена достигла небывалых знаний и отреклась от Млечного Пути, а потом,
после какого-то опыта своих мудрецов, вообще выпала из мироздания, ничего
не оставив после себя. Навк встречал огромные окаменевшие раковины улитов,
на которых отважные повстанцы атаковали Цитадель - планету-крепость, откуда
диктатор Керм-516 управлял Галактикой.

В своих блужданиях Навк и Дождилика наткнулись на залитую бетоном площадку,
которую ограждали четыре мощных стены. На площадке стоял могучий
броненосец. По углам стен торчали башни с огнеметами, выжигавшими все
живое, что могло нарушить священный покой Ягрива Ондрива - великого воина и
капитана, который победил Галактического Выморока. Выморок обосновался в
теснинах Ленормана в скоплении Меченосца на левом Авл-Зарватовом течении и
пожирал караваны с териумом. Териум был нужен для металлической сферы
вокруг звезды Чиатура. Бебел, великий астролог, не ошибившийся ни одного
раза, кроме последнего, предрек Чиатуре сжечь Млечный Путь, если ее не
заключить внутрь шара из териума, где бы она прогорела сама по себе.
Чиатура горела десять тысяч лет, каждые три года полностью испепеляя сферу
вокруг себя, и сферу строили заново, перевозя териум с другого конца
Галактики... Три огнемета на гробнице Ягрива Ондрива не работали, а
четвертый все еще стерег покой героя, имя и дела которого давно уже стали
крохотной звездочкой в галактике судеб человечества.

Навк и Дождилика проходили мимо затянутых пранью холмов, на вершинах
которых торчали какие-то зубцы, балки, костяные купола и бивни. В недра
этих холмов вели провалы, заплетенные волосатыми корнями. Из провалов
вытекали ручьи, в чьих руслах, словно костяные шары, лежали человеческие
черепа. Эти холмы были древними традерами - летающими крепостями из ребер и
шкур гигантских животных, обмазанных глиной и укрепленных щитами из
металла-антиграва. На традерах Первые Люди воевали с Мамбетами.

Не раз Навк и Дождилика натыкались на верхушки утонувших в земле строений -
пирамид, сложенных из огромных блоков, храмов, валунных тулумусов и башен,
а однажды встретили резной гранитный мавзолей, где в склепе, глубоко под
землей, увидели небольшой подиум, из которого торчали вросшие кости. Кости
были накрыты окаменевшим обрывком паруса, который еще сохранял очертания
тел юноши и девушки. Юноша был Великим Лоцманом Гандамагой.

Навк и Дождилика шли сквозь прань, и словно вся история Галактики, разбитая
на фрагменты и смешанная беспорядочной мозаикой, проплывала перед их
глазами. Одни события были знакомыми, ясными, другие же непонятными,
странными, что-то пугало, что-то манило, сердце то застывало в смутной
печали перед тенями ушедших времен, или же вдруг пело, точно при звуке слов
старой и давно любимой сказки. Бесконечная вереница судеб, страстей,
характеров, событий каждый раз завершалась одним и тем же - смертью и
покоем в прани, где из светящихся трав бьют голубые гейзеры и меж стволов
плывет туман. И от смутного величия этого неумолимого исхода душа
содрогалась, освобождаясь от груза лживых трагедий; и, казалось, все те,
кто ушел за черту смерти, возвращаются, чтобы сказать скорбящим: погодите,
вы плачете не о том, нас не надо жалеть, мы ведь не расстались, мы еще
воссоединимся; жалейте лучше тех, кто во мгле невежества не понимает, что
когда жизнь догорит, то вместе со смертью придет истина, а с осознанием
бессмысленности, бездарности невозвратимой жизни придет самое страшное
горе.

Однажды прань вдруг раскололась перед Навком и Дождиликой, и они вышли на
широкую и ровную дорогу, выложенную желтыми плитами. Остановившись посреди
нее, Навк посмотрел назад, на буйную прань, откуда они явились, на свои
следы в тонкой пыли, покрывающей камни, посмотрел вперед - на точно такую
же буйную, светящуюся, переливающуюся прань за дорогой под полночным небом,
посмотрел по сторонам в туманное пространство, куда единым мощным движением
уносился путь, и тревожное чувство проницаемости вселенной, доступности
всей Галактики мурашками поползло по его спине.

- Пойдем, - позвала Навка Дождилика. - Здесь не надо долго стоять. На эти
камни не становятся из праздного любопытства. Это Галактический Тракт.

И они с Тракта снова ушли в прань.

Неясные, необычные мысли волновали Навка. Лицо его в дороге прояснилось, но
глаза потемнели.

Через несколько переходов прань кончилась. Навк и Дождилика вышли на мокрый
прибрежный песок. Перед ними исполинским зеркалом лежало темное озеро,
подковой охватывала его светящаяся прань. Блестящая паутина ручьев
рассекала пляж, но великий мрак объял мир. Небосвод и водоем были словно
крылья огромной бабочки, на которых сияли одинаковые созвездия.

Парусник, дожидавшийся людей на острове Пристань Прощания, с берега казался
лепестком света. Навк и Дождилика долго стояли неподвижно и глядели в
распахнувшееся пространство. Звезды ожидали их, зависнув над водой. Два
ярких огня - Сингуль и Джизирак - горели над горизонтом. Прань затихла, и в
пустоте беззвучия была только едва слышна музыка мироздания, гул
необъятного простора, сквозь который предстояло идти, плыть, лететь до тех
пор, пока воля, направляющая мировое движение, не ослабнет, выпуская на
свободу тех, кто уже не в силах ее исполнять.

- Надо как-нибудь закрыть карман, - подумал вслух Навк, чтобы в воде из
него не выпал перлиор...

- Всю одежду оставляют на берегу, - тихо ответила Дождилика. - Это озеро
никто не переплывает в одежде...

Она медленно расстегнула молнию на своем потрепанном, грязном комбинезоне и
движением плеч скинула его, оставшись перед Навком, как перед богом,
обнаженной. Подойдя к нему, она молча сняла с его пальца перстень Кромлеха;
закусив зубами, выпрямила кованые золотые листочки и вынула из гнезда
граненый бриллиант, в котором испуганно метался небывалый пламень.

- Дай мне перлиор, - протянув ладошку, велела она.

Навк вынул из кармана волшебную жемчужину Кораблей.

Дождилика поставила ее на место бриллианта и, улыбаясь, снова надела
перстень на палец Навку.

- Догоняй меня, - сказала она.

Она отвернулась, пошла к озеру и швырнула в него бриллиант. Потом зашла в
воду по щиколотку, по колено, по пояс; легла и легко поплыла вперед, к
дальнему лепестку света, что был Парусником.

И образ обнаженной девушки, входящей в воду чу