нить,
бедняге, кроме лаборатории да книг, которые он читал? Но  это  не  значит,
что он жаждет власти и славы... Ладно, мы еще  поговорим  об  этом...  Ну,
Шамфор, так в чем же особенность вашего робота?
   - Пластические нейроны, - сказал Шамфор. - Они способны  изменять  свои
логические свойства в зависимости от того, чем занимается в  данное  время
робот. Мне-то он  нужен  прежде  всего  как  конструктор,  и  я  вовсе  не
собираюсь много экспериментировать с  ним.  Но  эти  пластические  нейроны
удивительно емки, нервные сети, составленные из них, невероятно сложны.  И
Сократ может  обучиться  чему  угодно.  Я  могу  сделать  его  физиологом,
специалистом   по   древнегреческой   литературе    или    железнодорожным
диспетчером. Он выучится всему гораздо быстрей и прочней, чем человек.  Он
сможет   действовать,   как   я   говорил,   в   изменчивой    обстановке,
приспосабливаясь к ней, на ходу меняя свое решение или выбирая новые  пути
для  его  осуществления.  Селективная  способность  у  него  развита  даже
сильней, чем у человека: он очень экономно отбирает то, что ему нужно,  из
потока внешней информации.
   -  При  такой  сложности  у  него,  конечно,  бывают  неожиданности   в
поведении?
   - Бывают.  Но  сказываются  они  куда  более  безобидно,  чем  у  ваших
питомцев. Был случай, когда Сократ целый день говорил только по-русски. Он
свободно владеет еще  английским  и  немецким:  на  этом  я  проверял  его
способность обучаться, а кроме того, он должен следить за  литературой  по
специальности. Читает он очень быстро и делает  для  меня  сводки.  Да,  я
знаю, так же как Мишель  -  для  вас...  Так  вот,  он  начитался  русских
технических   журналов   и   почему-то   на   время   разучился   говорить
по-французски. По-русски я не понимаю, так что день был испорчен. Потом  я
сообразил: он-то ведь меня понимает. Дал ему задание, он начал  чертить  и
проработал до вечера. К утру у него все наладилось.
   - Сократ, почему ты говорил по-русски? - спросил профессор Лоран.
   - Этого я не знаю, - сказал робот. - Это случайность.
   - Конечно, он не знает. Не задавайте  таких  нелепых  вопросов,  Лоран.
Лучше скажите: какое впечатление производит на вас Сократ?
   - Великолепное создание, что и говорить. Но это все же другой путь...
   - Конечно, другой... Но  согласитесь,  что  те  успехи,  о  которых  вы
мечтаете, достигаются на этом пути быстрей и верней, чем на вашем...
   - Дело в принципе, а не в наличии успехов,  -  хмуро  сказал  профессор
Лоран. - Вы же знаете, в каких условиях работал я,  особенно  в  последние
три года. А если б у меня была такая  лаборатория,  как  у  вас,  с  таким
штатом? Хотя, честно говоря, для моих дел  и  такой  лаборатории  мало.  В
конце концов, Шамфор, вы идете по проторенному пути. Электронных роботов в
наши дни делают повсюду. Помните, мы с вами читали о  роботе,  которого  в
Советском Союзе сделали школьники? А мои опыты...
   - Господи, Лоран, не считайте меня дубиной! Разве я не понимаю? Да,  вы
человек подлинно гениальный, вы далеко обогнали современную науку. Да,  вы
ведете жизнь героя и  мученика,  вы  губите  себя,  работая  сверх  сил  и
искусственно подхлестывая мозг.  Но  во  имя  чего?  Лоран,  человек  есть
человек. Он прекрасен, да, он гениален, он все глубже  проникает  в  тайны
природы. Но он и силен, и слаб. Стремления его духа далеко  превышают  его
физические возможности. Ему понадобилось умение добывать  огонь  и  делать
орудия из камня. А потом ему  понадобились  колеса,  рычаги,  самолеты,  и
электричество, и ядерная энергия, и полупроводники, и кибернетика. Как  ни
тренируй руки, они  не  поднимут  такого  груза,  который  шутя  поднимает
башенный кран. Как ни упражняйся в беге, поезд не обгонишь.  И  летать  не
будешь без самолета, и на расстоянии не поговоришь без телефона или радио.
Нет, Лоран, не вам бы шарахаться  от  нашей  кибернетики,  вы  ей  слишком
многим обязаны.
   - Да, я знаю... - пробормотал профессор Лоран.
   - Вы знаете, да... Вся беда в  том,  что  у  вас  архаическая  психика,
Лоран. Вы из тех, кто считает в глубине  души,  что  человеку  унизительно
происходить от обезьяны. Вот вам и хочется во что бы то  ни  стало  помочь
человеку превзойти машину...
   - Не говорите чепухи, Шамфор! - вспыхнул профессор Лоран. - Совсем не в
этом дело! Разве вы не понимаете, что если мы научимся  воздействовать  на
мозг, развивать его способности в нужном направлении, то это откроет  путь
к  созданию  идеального  человечества,  содружества  мудрецов  и   поэтов,
избавленного от всех моральных уродств и несовершенств духа!
   Шамфор взмахнул руками и уставился на профессора Лорана.  Его  смуглое,
негритянского типа, лицо потемнело от прилива крови.
   - Мой бог, что за идеи! Лоран, не будьте олухом, вы же воевали, вы были
в маки!
   Профессор Лоран, наоборот, побледнел еще  больше,  так  что  даже  губы
побелели.
   - А при чем тут маки? - спросил он сдавленным голосом.
   - Да при том! Гитлер, например,  в  юности  рисовал,  правда,  говорят,
довольно паршиво. Так что ж, по-вашему, если б усилить его  способности  к
рисованию и сделать его хорошим живописцем, то второй мировой войны  и  не
было бы?
   - Но ведь я говорю не только о развитии талантов. Вообще можно и  нужно
помочь человеку с детства избавиться от  всяких  неправильностей.  Хорошие
качества есть в каждом человеке, их нужно развивать...
   - Это вы все выдумали, сидя  взаперти  в  своей  клетке!  -  решительно
заявил Шамфор.  -  Нет,  серьезно,  Лоран,  если  б  вы  жили  по-прежнему
нормальной жизнью, вам бы и в голову эта чепуха не пришла. Сказали  бы  вы
об этом Сент-Иву... Да что говорить!
   - Объясните же, что вы  находите  нелепого  в  моих  идеях?  -  спросил
профессор Лоран.
   Альбер видел, что у него дрожали губы; он прислонился к  стене.  Шамфор
тоже заметил это.
   - Лоран, успокойтесь! - сказал он. - Ну, сядьте  вот  сюда,  в  кресло.
Так... дайте пульс... К черту ваш Сиаль-5, я вам сейчас сделаю укол.
   Он вышел из кабинета. Альбер сел возле профессора, с тревогой глядя  на
его полураскрытые посиневшие губы.
   Робот вдруг отвернулся от чертежной доски  и  двинулся  к  ним.  Альбер
невольно вскочил. Темно-коричневый блестящий  исполин  двигался  на  своих
гусеницах с удивительной легкостью.
   - Вам что-нибудь нужно, Сократ? - спросил Альбер.
   - Мне нужна  стенограмма  симпозиума  нейрофизиологов  и  кибернетиков,
проходившего на медицинском факультете в октябре прошлого года, -  ответил
Сократ своим приятным, баритонального тембра, голосом.
   Альбер принужденно улыбнулся и сел.  Робот  прошел  к  книжному  шкафу,
стоявшему в углу, достал толстый том  в  темном  переплете,  нашел  нужную
страницу и задумался. Альбер внимательно  наблюдал  за  ним.  Робот  снова
полистал стенограмму, потом вернулся к  прежней  странице.  Вошел  Шамфор,
неся шприц.
   - В чем дело, Сократ? - спросил он.
   - Мне кажется,  лучше  будет  иначе  расположить  фосфатные  электроды.
Профессор Грин на симпозиуме высказал мысль, что...
   - Сократ, делай как знаешь. Решай сам, - перебил его Шамфор.  -  Ну-ка,
Лоран, давайте вашу руку.
   Робот  положил  стенограмму  на  место  и  вернулся  к  чертежу.  Лоран
усмехнулся.
   - Если вы хотели поразить меня,  Шамфор,  вы  этого  добились,  -  тихо
сказал он. - Ваш  Сократ  просто  чудо.  Я  не  поверил  бы,  если  б  мне
рассказали. Это ничуть не похоже на всех обычных роботов  с  их  удручающе
прямолинейной,  школьной  логикой,  с  полным  отсутствием  воображения  и
свободы выбора. Я поздравляю вас от всей  души.  Мы  с  вами  не  виделись
меньше двух лет, и за такой короткий срок такие успехи...
   - Лоран, не говорите, сидите спокойно. У вас тоже поразительные успехи,
да еще и в одиночку...
   - Я буду молчать и слушать. А вы мне  пока  объясните,  почему  вы  так
решительно отрицаете мои идеи.
   - О боже мой! Да если вам пожить хоть месяц подальше от лаборатории, вы
и сами поймете, до чего это все нелепо... Хорошо, хорошо, не сердитесь,  я
попробую объяснить вам, что дважды два - это все-таки четыре, а не  лампа.
Допустим, что можно действительно  научиться  управлять  развитием  мозга,
искусственно усиливать способности,  создавать  добродетели  и  уничтожать
пороки. Признаюсь, я не очень-то верю в такую возможность, но -  допустим!
Кто же будет осуществлять такой контроль над сознанием всего человечества,
как, по-вашему, Лоран? Сказать вам кто?
   - Говорите, - сказал профессор Лоран, закрывая глаза.
   - Да, конечно, те, в  чьих  руках  власть!  Капиталисты,  Лоран,  боссы
войны, а может быть, и фашисты!  Что  вы,  черт  возьми,  не  видите,  как
устроен наш мир? Забыли гитлеровские  крематории,  забыли  Хиросиму?  Кому
попадет в руки сказочная сила, если она будет открыта вами?
   - Об этом я-не думал, - сказал профессор Лоран, не открывая глаз.
   - Как же можно не думать о последствиях того, что мы делаем?
   - А вы? - Лоран не шевелился. - Вашего Сократа  не  могут  использовать
боссы войны?
   - Конечно, могут. Но Сократ - всего только робот.  Он  не  дает  своему
обладателю власти над сознанием людей. А ваши опыты  со  стимуляторами,  с
нейрохимией, с токами высокой частоты, если их направить по такому пути, о
котором  вы  мечтаете,  если  за  них   возьмется   хорошо   финансируемая
лаборатория... Бог мой, Лоран, неужели вы не понимаете, что это,  пожалуй,
опасней, чем водородная бомба!
   Профессор Лоран долго молчал.
   - Может быть, вы и правы, Шамфор, - устало сказал он. -  Все  это  надо
обдумать. Но как вы-то, при таких настроениях, продолжаете работать?
   Шамфор развел руками:
   - Ну что поделаешь, дорогой мой! Я, как и большинство людей, надеюсь на
лучший исход, вот и все. Я, по-видимому, неисправимый оптимист...
   - Я бы не назвал вас оптимистом...
   - Не  назвали  бы?  Знаете,  Лоран,  вы  действительно  сумели  начисто
изолироваться от жизни. Вот послушайте, что пишет один умный и  порядочный
человек. - Он достал  из  шкафа  небольшую  книжку.  -  "Те  из  нас,  кто
способствовал развитию новой науки - кибернетики, находятся, мягко говоря,
не в очень-то утешительном моральном положении. Эта новая  наука,  которой
мы помогли возникнуть, ведет к техническим достижениям, создающим огромные
возможности и для добра, и для зла. Мы можем передать наши знания только в
окружающий мир, а это  -  мир  Бельзена  и  Хиросимы,  Мы  даже  не  имеем
возможности задержать эти новые  технические  достижения.  Они  носятся  в
воздухе, и самое большее, чего  мог  бы  достичь  кто-либо  из  нас  своим
отказом от исследований по кибернетике, - это отдать развитие всего дела в
руки самых безответственных и самых корыстных из  наших  инженеров.  Самое
лучшее, что мы можем сделать, - это  позаботиться  о  том,  чтобы  широкая
публика понимала общее направление и значение этой работы, и  ограничиться
в  собственной  деятельности  такими  далекими  от  войны  и  эксплуатации
областями, как физиология и психология"... Ну, тут  у  него,  как  видите,
заблуждения вроде ваших... Правда, он, сколько мне известно, не  занимался
проблемами воздействия на человеческий  мозг...  И  вот  дальше:  "Есть  и
такие, кто надеется, что польза от лучшего понимания человека и  общества,
которое дает эта новая отрасль науки,  сможет  предупредить  и  перевесить
наше невольное содействие концентрации власти (которая  всегда,  по  самым
условиям своего существования, сосредоточивается в руках  людей,  наиболее
неразборчивых в средствах). Но я должен  заявить,  что  надежда  на  такой
исход очень слаба"... Вот! - Шамфор захлопнул книгу. -  Так  что  не  меня
следует считать пессимистом...
   - Это Норберт Винер? - спросил профессор Лоран. - Ну да, я так и думал.
Но у него в мозгу так прочно застряла идея о неизбежности тепловой  смерти
Вселенной,  что  я  удивляюсь,  как  это  он  еще  занимается  социальными
проблемами.
   - Он считает, что даже на тонущем корабле надо сохранять порядочность и
человеческое достоинство. Вероятно, поэтому.
   - Но ведь вы тоже, по сути  дела,  думаете,  что  наш  мир  -  это  мир
Хиросимы и крематориев.
   - Нет, я так  не  думаю.  Да  и  что  такое  "мир  Хиросимы"?  Хиросима
искалечена, но жива, и люди, борясь  против  войны,  вспоминают  именно  о
Хиросиме. Нет, я не разделяю  пессимизма  Винера  ни  в  прогнозах  насчет
будущего Вселенной, ни в размышлениях о судьбах человечества.  Но  это  не
значит, что вы вправе закрывать глаза на ту яростную борьбу, которая  идет
сейчас по всему миру, и думать, сидя у себя в лаборатории, что вы живете в
счастливой Аркадии.
   - Я вижу, вы стали заправским политическим деятелем, Шамфор,  -  вместо
ответа сказал профессор Лоран, поднимаясь. - Благодарю за вашего Сократа и
за ваши поучения, достойные современного Сократа.  Мне,  пожалуй,  льстит,
что вы обращаетесь ко мне как к случайно  заблудившемуся  единомышленнику.
Но, откровенно говоря, вы  ошибаетесь.  Война,  маки  -  все  это  далекое
прошлое, тогда я был моложе, проще и  на  многие  вещи  смотрел  иначе.  А
сейчас я далек от политики. Да и вообще  -  это  ведь  была  война  против
фашистов. Что ж, я и остался  противником  фашистов.  Но  Гитлера  нет  на
свете...
   - Вот из-за таких, как вы, и появляются на  свете  Гитлеры!  -  вскипел
Шамфор.  -  Вы  в  своих  лабораториях  создаете  могучие  силы,  а  потом
равнодушно смотрите, как эти  силы  используются  против  человечества,  и
говорите: "Я далек от политики".
   Лоран усмехнулся:
   - Да что это с вами, Шамфор? Вас не узнать.  Какой  накал  политических
страстей! Значит, вы меня обвиняете в пособничестве Гитлеру? А ведь раньше
у вас было нормально развитое чувство юмора...
   Шамфор сжал кулаки и с усилием глотнул.
   - Ладно, Лоран, - сказал он. - Заказ ваш я выполню.
   - Заранее благодарю, - церемонно произнес профессор Лоран.


   В лаборатории было тихо. Раймон и Роже читали,  Мишель  делал  какой-то
сложный анализ. Солнце светило прямо в  окна,  на  белых  шторах  четко  и
зловеще чернели кресты решеток,  на  зелени  линолеума,  устилавшего  пол,
лежали скрещенные узкие полосы. "Светлая, просторная тюремная  камера",  -
вдруг подумал Альбер.
   Кажется, профессор Лоран подумал то же самое. На его сером,  бескровном
лице выразилось отвращение и тоска; он постоял на пороге, обводя  взглядом
комнату. Роже отложил книгу.
   - Пойду приготовлю поесть, - сказал он. - Хорошо, что  я  вчера  набрал
продуктов на два дня. А то сидели бы сейчас голодные.
   Раймон ушел вслед за ним. Профессор  Лоран",  волоча  ноги,  прошел  по
комнате, тяжело опустился в кресло у окна, откинул голову на спинку.
   - Что нужно сделать, профессор? - спросил Альбер.
   - Ничего. - Профессор  Лоран  пошевелился,  достал  Сиаль-5,  проглотил
крупинку. - Многовато  на  сегодня,  но  что  поделаешь,  слишком  большая
нагрузка на сердце и мозг... Мишель, все благополучно?
   Мишель впервые повернул голову от своих пробирок:
   - Поль просыпался. Он чувствует себя очень плохо. Франсуа еще спит.
   - Что с Полем?
   - Сердце работает слабо. И потом - у него что-то неладное  с  психикой.
Он словно впервые меня видит и не знает, кто я такой.
   - Плохо. Очень плохо. А что Пьер?
   - Он очень встревожен. Не отходит от Поля.
   - Ладно. Подождем, пока Поль снова проснется. Мишель, даю тебе  срочное
задание: самым подробным образом запиши все, что помнишь об окружающем.  С
самого начала, с  первых  минут.  Пусть  это  будут  отрывочные,  неясные,
неполные впечатления. Пусть ты не все осознал. Все равно -  записывай  то,
что видел, слышал и так далее. Главное - подробность,  последовательность,
точность. Понятно?
   - Понятно, - сказал Мишель, внимательно глядя на профессора. -  Хорошо.
Я все подробно запишу.
   - Начинай это сейчас же.
   - Хорошо. - Мишель явно колебался. - А если там будут личные мотивы, не
относящиеся к делу?
   - Какие личные мотивы? Я ведь прошу тебя записать все, что ты  помнишь.
Ты  лично,  с  первого  дня.  Постарайся  не   путать   последовательность
восприятии, вот и все.
   - Я многое видел и слышал, а понял, что это значит, только потом.
   - Ладно. Напиши в скобках: потом я понял - это означает то-то и  то-то.
А сначала точно запиши: это я увидел, я услышал, я понял в этот момент,  в
этот день, а не в другой.  Мне  важно  выяснить,  как  формировалось  твое
сознание.
   Мишель Достал из шкафа пишущую машинку, пачку бумаги, уселся за стол  в
углу и,  немного  подумав,  начал  с  удивительной  быстротой  стучать  по
клавишам. Профессор Лоран посмотрел на него и вздохнул.
   - Все-таки в Мишеле есть какие-то нечеловеческие  черты,  -  сказал  он
тихо. - И хорошие и плохие. Ни один человек не может в два  дня  выучиться
так быстро печатать. Да, я думаю,  и  вообще  не  может.  Мишель  печатает
быстрее самой лучшей машинистки, которую я знал. И не  делает  ошибок.  То
есть опечаток. Ошибки у  него  есть,  и  иногда  очень  курьезные:  он  не
понимает многих простых вещей, потому что не жил по-настоящему.
   - Профессор, вам надо лечь, мне не нравится, как вы дышите, -  тревожно
сказал Альбер.
   -   Да...   Сиаль-5,   конечно,   не   панацея,   особенно   если    им
злоупотреблять...  -  Лицо  профессора  Лорана  подернулось  синевой,   он
задыхался.
   - Мишель! - позвал Альбер.
   - В чем дело, профессор? - спросил Мишель, подходя. - Вы... вы больны?
   - Мишель удивляется, видите? - Профессор Лоран слабо  усмехнулся.  -  Я
все время держался хорошо. Но сейчас, когда есть помощь, я  позволил  себе
расклеиться...
   - Вы слишком много ходили, говорили, волновались, - поучительно  сказал
Мишель, считая пульс профессора. - Пульс  частит...  перебои...  Я  сейчас
сделаю вам укол. Сиаль-5 не принимали?
   - Я принял сегодня уже три таблетки.
   Мишель внимательно поглядел на профессора. Лицо его стало  напряженным,
словно он решал какую-то трудную задачу.
   - Три таблетки? Но ведь вы знаете,  что  больше  двух  нельзя!  Это  же
нелогично!
   Профессор Лоран молча усмехнулся. Мишель еще секунду неподвижно  глядел
на него, потом пошел готовить шприц.
   - Если дальше так пойдет, - тихо сказал профессор Лоран, - Мишель будет
считать меня моделью, нуждающейся в  переделке...  Нелогические  поступки,
нечеткая работа тормозящих центров, физическая слабость... Вы слышали, как
он объяснял, что я должен быть в глазах здешних обитателей всемогущим?
   - Да. Но Мишель, по-моему, все больше склоняется к той  мысли,  что  он
сам по меньшей мере равен вам. В чем-то сильнее вы, в чем-то  -  он,  а  в
общем - так на так.
   - Да... возможно...
   Мишель принес шприц.
   - Что это? - спросил профессор Лоран.
   - Не беспокойтесь, это то, что вам  нужно,  -  сказал  Мишель,  помогая
профессору закатать рукав.
   - Ну что ж, полагаюсь на тебя, -  сказал  профессор,  переглянувшись  с
Альбером.
   - А теперь вам надо полежать, - сказал Мишель, сделав укол.  -  Мы  вам
поможем перебраться на диван.
   Профессор Лоран со вздохом  облегчения  вытянулся  на  диване  у  окна.
Альбер снял с него туфли, расстегнул пояс, накинул  на  ноги  плед.  Белая
штора мирно колыхалась от  ветерка,  за  окном  шелестели  деревья,  и  не
хотелось думать о том,  что  от  вольного  ветра  и  майской  зелени  тебя
отгораживает решетка добровольной тюрьмы.
   - Посидите со мной, Дюкло, - тихо сказал профессор. - А ты, Мишель, иди
писать.
   Он долго лежал молча. Альбер смотрел на его истаявшее, почти прозрачное
лицо, на высокий лоб, наискось рассеченный-тонкой красной  линией...  Боже
мой, ведь всего пять лет назад  профессор  Лоран  выглядел  самое  большее
тридцатилетним! Альбер почти увидел, как профессор  Лоран  стремительно  и
легко вбегает в аудиторию и проводит рукой по  густым  волосам,  откидывая
прядь  со  лба.  Он  увидел  яркие  глаза  Лорана,  тогдашние  его  глаза,
сверкающие огнем жизни, а не призрачным ож