ортьеру  с
двери,  они  вдвоем  плотно  укутали  Луизу,  вытащили  ее  на   площадку,
захлопнули дверь: пламя рвалось наружу.
   - А они? - Роже указал на дверь.
   - Мишель убит, Франсуа, кажется тоже. - Раймон еле шевелил губами. -  А
из-за этих двух я не полезу на смерть. Да нам их теперь не вытащить,  даже
если они и живы...
   Роже угрюмо кивнул и наклонился над Альбером.
   - Слава богу, пока жив, - сказал он. - А Луиза?
   - Не знаю. - Раймон с ужасом отвернулся от черного, не то  закопченного
дымом, не то обгоревшего  лица,  от  волос,  рассыпавшихся  серым  пеплом,
подполз к профессору Лорану, взял его безжизненную руку. -  Кажется,  тоже
жив... пока... он в обмороке.
   - Надо спускаться вниз, вызывать пожарных, -  сказал  Роже,  кашляя  от
едкого дыма. - Бери Луизу, я потащу Альбера, потом вернусь за профессором.
   Роже обхватил здоровой рукой безжизненно  болтавшееся  тело  Альбера  и
начал медленно спускаться  с  лестницы.  Раймон  с  трудом  поднял  Луизу,
неловко прижал к себе.  Голова  ее  свисала  на  грудь.  Раймон  жмурился,
отворачивался, но эта жуткая, почерневшая голова  с  остатками  волос  все
качалась перед ним, даже когда он  закрывал  глаза.  Он  положил  Луизу  в
вестибюле на диван, вслед за Роже снова поднялся наверх. Вдвоем они снесли
вниз профессора Лорана.
   - Я вызову пожарных, - сказал Раймон.
   Он не был уверен, что дойдет, но не мог больше оставаться здесь. И надо
было сообщить шефу. С трудом отодвигая засовы калитки,  он  обернулся:  из
окон верхнего этажа вырывалось пламя. Раймон открыл калитку,  и  навстречу
ему бросились какие-то люди.
   - Что у вас там? Что это?
   - Вызовите пожарных! - прохрипел Раймон.
   - Вызвали! Уже вызвали! - кричали ему. - Что там делается?
   - Помогите мне добраться до телефона. И позовите врача, скорее врача...
   - Полицию! - кричал кто-то.
   - Потом полицию, сначала врача, люди умирают, -  срывая  голос,  хрипел
Раймон. - Врача, врача!
   Кто-то  кинулся  в  дом,  кто-то  побежал  вниз   по   улице.   Раймона
поддерживала чья-то крепкая рука.
   - Вы ранены... обгорели... - говорил ему кто-то. - Куда вы?
   - Помогите мне добраться до телефона! - исступленно повторял Раймон.
   Он почти повис на руках своего провожатого, еле втиснувшись в  кабинку.
Ничего не видя, ощупью он набрал номер домашнего телефона шефа.
   - Катастрофа... приезжайте немедленно... - хрипел он.
   - Кто это? Кто говорит? - кричал Пейронель.
   - Лемонье... приезжайте, скорее... Луиза...  -  Он  упал,  не  докончив
фразы.
   Его провожатый поднял болтающуюся трубку и быстро сказал:
   - Он ранен и обгорел. Дом горит. Да, да, это в Пасси. Да, правильно.  -
Он повесил трубку. - Вы дойдете? Там сейчас будет врач.
   Раймон не отвечал. Он был без сознания. Человек поднял его  на  руки  и
понес к дому.


   Альбер с усилием открыл глаза. Все плыло и  туманилось  перед  глазами,
голова нестерпимо болела, он не мог шевельнуться.
   - Что это? - прошептал он. - Что это?
   Что-то гремело, звенело, яростно шипело, с  гулким  грохотом  падало  и
перекатывалось. В дыму и кровавом свете двигались  неясные  фигуры  людей.
Наконец он увидел над собой чье-то лицо. "Это Роже", - подумал он.
   - Роже... что это? - Он еле шевелил губами.
   - Лежи, лежи, не двигайся, - незнакомым хриплым голосом сказал Роже.  -
Сейчас врач приедет.
   - А это кто? Вот эти?
   Роже не отвечал - должно быть, не расслышал. Лицо у него  было  черное,
как у негра, губы прыгали. Альбер приподнял голову. Он лежал  в  вестибюле
на полу. Рядом с ним, откинув голову набок и неловко подогнув ногу,  лежал
профессор Лоран. Альбер опять почувствовал, что все плывет  у  него  перед
глазами, его мучила тошнота, в голову будто били тяжелыми  молотками,  так
она болела и гудела.
   - Роже... он умер? - Альбер тронул его за рукав, и Роже охнул.
   - У меня рука перебита, не хватайся, - прохрипел он. -  Профессор?  Как
будто жив.
   - А остальные? Погибли?
   - Луиза тут. - Роже кивком указал направо.
   Альбер с трудом повел глазами, увидел руку Луизы, беспомощно  свисавшую
с дивана.
   - Размозженная рана черепа. Обломков не вижу, возможны трещины в кости.
Тяжелое сотрясение или ушиб мозга, -  говорил  кто-то.  -  Что  это  было?
Взрыв?
   - Не знаю, - угрюмо хрипел Роже.
   - А у вас что? Так... открытый перелом лучевых костей... ожоги... А тут
что? Болит? Похоже на то, что ребра сломаны. Как у вас там, Картье?
   -  Открывает  глаза,  -  отвечал  другой  голос.  -  Острая   сердечная
недостаточность, возможно, нервный шок. Что вы? Да  я  сам  не  знаю,  что
случилось! Пожар уже гасят.  Лаборатория?  Не  знаю.  Он  спрашивает,  где
Дюкло. Кто это Дюкло?
   - Вот он, - сказал Роже. - Профессор, Дюкло рядом с вами.
   Альбер повернул голову к профессору Лорану. На него глянули помутневшие
глаза, полные ужаса и боли.
   - Они... живы? Дюкло! Живы? - шептал профессор Лоран.
   - Живы, все живы, - хриплым голосом  сказал  Роже.  -  Все  в  порядке,
слышите?
   - Он опять потерял сознание. Несите его в машину. И этого тоже.  Что  с
женщиной?
   - Сильные ожоги и, по-видимому, тяжелый  нервный  шок.  Не  приходит  в
себя. Состояние угрожающее.
   - Вызвали вторую машину? Хорошо. У этого что?
   - Перелом ключицы. Ожоги первой и второй степени. Черт возьми, что  тут
случилось?!
   Кто-то поднял Альбера, положил  на  носилки.  Альбер  застонал:  голова
словно на части раскалывалась. Снова уходя во тьму, он еще услышал  чье-то
шумное дыхание, тяжелые шаги и потом не то стон, не то крик: "Луиза!  Боже
мой, Луиза, моя девочка!"


   - А что ты хотел? - сказал Роже. - Мы еще легко отделались. Я с  самого
начала видел, чем это пахнет.
   Он сидел на койке Альбера, похудевший,  обросший,  с  красными  пятнами
ожогов на лбу и на щеках. Левая рука его, в  гипсе  и  бинтах,  висела  на
перевязи.
   - Я не о себе, - с трудом проговорил Альбер. - Профессор Лоран...
   - Профессор? - задумчиво сказал Роже. - Что ж, он ведь и до  этого  был
тяжело болен...
   - Если б лаборатория уцелела... - прошептал Альбер, глотая слезы.
   - Да, если б... А после того как  погибли  все  его  ребята...  Я  было
соврал ему, но он скоро узнал - и сразу...
   - А какой диагноз? Как объяснили врачи его смерть?
   - Найдут, как объяснить, не беспокойся. Сказала  сестра,  что  инфаркт.
Очень возможное дело, что ж. Да ты не плачь. Он все равно долго не  прожил
бы.
   Альбер не шевелился: По щекам его катились слезы. Подумать только,  все
погибло, все, за что профессор Лоран заплатил счастьем, здоровьем и  самой
жизнью.
   - Ну, не плачь. - Роже откашлялся. - Я тебя вполне понимаю, дружище. Но
ты сейчас об этом не думай, а то не  поправишься.  У  тебя  башка  здорово
разбита была, уж я-то видел. Это кто тебя трахнул? Пьер? Ну, и  меня  тоже
он, и Раймона. Сильный был, черт! Говорил ведь  я:  нужно  оружие.  Раймон
говорит: не думал уже, что живым выйдет. Задержался  бы  я  в  аптеке  еще
минуты две-три, и конец.
   - Что Раймон?
   - Раймон? А чего ему? Выздоравливает. Видал его статьи?  И  фотографии,
подлец, ухитрился сделать. Говорит, теперь они на вес золота. Еще бы, ведь
пока пожарники добрались до Мишеля и других, никого  узнать  нельзя  было,
все обгорели, как головешки.
   - Почему начался пожар?
   - Вот уж не знаю. Говорят, короткое замыкание.  Наверное,  этот  чертов
Пьер хватил табуреткой по включенной плитке.
   - Прибор для электромассажа, - вспомнил Альбер. - Когда они набросились
на Мишеля, он делал массаж Франсуа. За что они убили Франсуа, не понимаю.
   - Психи, что ты хочешь! Наверное, заступился за Мишеля...  Да,  но  кто
умер, тот умер. А вот каково бедняжке Луизе!
   - А что с ней?
   - Как - что? Обгорела вся. Волосы сгорели, лицо все обожжено. И  вообще
она сама не своя. Врачи говорят -  нервный  шок,  но  это  по-научному,  а
попросту это называется: горе...
   - Разве она так любила мужа?
   - Не в муже дело,  чудак.  Она  не  мужа  кинулась  спасать,  а  своего
красавчика Раймона. А он на нее теперь и глядеть боится. Зайдет, постоит у
порога, а сам смотрит в сторону. У него палата вся цветами заставлена, как
оранжерея, а любовных записок - полон столик. Каждый день к нему ходит  не
меньше десятка девочек, да все такие нарядные! Герой, как же! Сегодня одна
прошла, блондиночка, с белой кошечкой на руках - все отдай, и мало!  Везет
человеку, ничего не скажешь...
   Альбер отвернулся. Счастливый Роже, ему в общем-то совсем  безразлично,
что на его  глазах  погиб  целый  мир,  фантастический,  невероятный  мир,
созданный волей, воображением, нечеловеческой энергией одного  гениального
человека. "Профессор Лоран умер от горя.  Я  сам  не  знаю,  что  со  мной
делается. Я бы тоже хотел умереть, слишком все это тяжело. А Роже думает о
том, какие шикарные поклонницы у Раймона. Это проще. Лучше жить проще.  Но
как же это сделать, если всю жизнь будешь помнить  лабораторию  профессора
Лорана?.."
   - Этого нельзя забыть! - сказал он вслух.
   - Нельзя, это верно, - согласился Роже. - Я как закрою глаза, так все и
вижу перед собой. Умирать будешь - и то вспомнишь.
   - А чего ж ты всякую чепуху болтаешь?
   - Чудак ты! Чтобы поменьше  об  этом  самом  думать!  -  снисходительно
пояснил Роже. - А то ведь и свихнуться недолго.
   В палату вошел Раймон. Он побледнел, похудел, глаза стали  больше,  это
ему очень шло, и даже большое красное пятно ожога на левой щеке не портило
его, а скорее придавало какой-то романтический  вид.  Плечо  у  него  было
перебинтовано и залито гипсом, но двигался  он  свободно  и,  по-видимому,
чувствовал себя неплохо.
   - Привет, друзья! - сказал он, садясь на табуретку у койки  Альбера.  -
Как дела?
   - Ничего дела, - пробурчал Роже.
   - Не хотите поговорить с моими коллегами? Они жаждут подробностей, сами
понимаете...
   - А мы ничего такого не жаждем, сам понимаешь, - сказал Роже.
   - Ну, как хотите, - мирно проговорил  Раймон.  -  Я  думал,  вам  будет
интересно поговорить, рассказать людям, что видели...
   - Ты лучше расскажи нам, как дела Луизы, - сказал Роже.
   - Луизы? - Раймон вдруг заинтересовался своими ногтями. - Что ж  Луиза?
Она понемногу выздоравливает...
   - А дальше как?
   - Дальше? Ну, я пока ее не спрашивал. Она столько пережила...
   - Вот именно! - сказал Роже. - А все-таки?
   - Что - все-таки? - Раймон начал сердиться. - Я не понимаю, чего вы  от
меня добиваетесь!
   - Ничего мы от тебя не добиваемся. Просто жалеем Луизу.
   - Я тоже ее жалею, поверьте... - Раймон встал.
   Роже посмотрел на него, презрительно хмыкнул и отвернулся.
   - Что вы хотите, ребята? - Раймон вдруг заговорил  совсем  иным  тоном,
гораздо более серьезным и искренним. -  Я  понимаю,  вы  считаете,  что  я
обязан... ну, словом... Но  вы  можете,  меня  понять,  вы  сами  все  это
пережили... Как я погляжу на  Луизу,  так  у  меня  в  памяти  встает  эта
кошмарная ночь, и... ну, просто ужас охватывает, бежать хочется куда глаза
глядят... Вы не можете сказать, Роже, что я себя плохо вел тогда...
   - Я и не говорю... - сказал Роже.
   - Ну вот, а теперь мне страшно. Меня  хватает  на  то,  чтоб,  стоя  на
пороге палаты, говорить с Луизой... и все... Я  ничего  не  могу  с  собой
поделать! Неужели вам это непонятно?
   - Нам это понятно, - сказал Роже. - И это, и еще кое-что.
   - А именно? - уже резко спросил Раймон.
   - Именно то, что ты на этом деле хорошо заработал, как и рассчитывал. А
накладные расходы никому не по вкусу. Вот и все.
   - Я отказываюсь продолжать разговор в таком тоне, - заявил Раймон.
   - Нужен ты мне очень, - сказал Роже, не поворачивая к нему головы. -  У
меня, понимаешь, тоже нет охоты с тобой разговаривать.
   Раймон остановился у порога:
   - Мне, право, очень жаль, что вы так  настроены...  Альбер,  может,  вы
объясните Роже, что я...
   - Выкатывайся, да поживей, - сказал Роже  не  шевелясь.  -  Нечего  мне
объяснять, я не маленький.
   Раймон выразительно развел руками - мол, снимаю с себя вину, - и ушел.
   - Чего ты к нему привязался, в самом деле? - морщась от головной  боли,
сказал Альбер. - Что ты хочешь: чтоб он женился  на  женщине,  которую  не
любит? Кому от этого будет легче, спрашивается?
   - Я хотел бы, чтоб на свете было поменьше сволочей. Вот  чего  я  хотел
бы, - сказал Роже. - А вообще мне на  него  плевать.  Пускай  делает  свой
бизнес, как говорят американцы.
   - А ты бы мог жениться на женщине не по любви, а из жалости? -  спросил
Альбер. - Ты считаешь, что это правильно - так поступать?
   Но с Роже, как всегда, было нелегко разговаривать.
   - Без любви? - спросил он. - Почему это без любви? Да я  бы  ее  любил,
вот и все!


   Под вечер молоденькая сиделка принесла  громадный  букет  темно-красных
роз.
   - Это вам посылает мсье Лемонье, из четвертой палаты. - Она сияла. - Он
такой добрый, такой милый, этот мсье Лемонье!
   Роже встал и, склонив голову набок, с интересом осмотрел букет.
   - Дорогая  мадемуазель  Анриетта,  -  торжественно  сказал  Роже,  -  я
рассчитываю  на  ваше  доброе  сердце.  Если   вы   действительно   хотите
осчастливить нас, ваших восторженных поклонников с этой минуты и до  самой
смерти, то умоляю вас... - он сделал  театральную  паузу,  -  умоляю  вас,
подметите этим шикарным веником нашу скромную палату!
   - Мсье шутит? - пролепетала сиделка.
   - Вовсе нет. Просто я всю жизнь мечтал, что буду ступать по розам.  Или
хотя бы по лепесткам роз. Но  все  не  приходилось,  дорогая  мадемуазель,
поверите ли! - Он нарочито шумно вздохнул. - И вдруг - такой  случай!  Ну,
осчастливьте же нас!
   Сиделка начала пятиться к двери. Роже расхохотался:
   - Слушайте, Анриетта, вы зря пугаетесь. Возьмите лучше себе эти  цветы.
А доброму, милому мсье Лемонье передайте, что он просто ошибся адресом...


   Раймон натянуто улыбнулся.
   - Он большой шутник, этот Роже Леруа. Не обращайте внимания,  Анриетта.
Просто я забыл, что у Альбера до  сих  пор  очень  болит  голова  и  такой
большой букет он не сможет держать в палате. В самом деле,  возьмите  себе
эти цветы, вы доставите мне удовольствие.
   "В сущности, какое мне  дело  до  этого  грубияна  Роже?  -  думал  он,
медленно расхаживая по палате. - Просто нервы растрепались  от  всей  этой
истории... Да, но игра стоила свеч! Сенсация на весь мир! Нашу  газету  из
рук вырывают..."
   Он взял с подоконника пачку газет, с удовольствием просмотрел заголовки
своих  статей:  "Тайна  особняка  в  Пасси",  "Кто  они:   люди   или?..",
"Гениальный безумец", "Власть над миром", "Великая мечта гибнет в  огне  и
крови"...  Фотографии  были  очень  выразительны.  Мишель,  склонясь   над
пробирками, записывает что-то в тетрадь - и тот же Мишель, так удивительно
похожий на человека, сам  вливает  себе  в  трубку  питательную  жидкость.
Франсуа и профессор Лоран за столиком;  Франсуа  делает  расчеты.  Пьер  и
Поль, обнявшись,  сидят  на  кушетке.  Поль  и  Мишель  спорят  о  чем-то.
Профессор Лоран  с  измученным  лицом  и  лихорадочно  блестящими  глазами
полулежит в кресле. Профессор Лоран  и  Мишель  осматривают  Поля.  Мишель
делает Полю внутривенное вливание; жгут держит Пьер...  "Да,  слава  богу,
что заранее удалось передать эти снимки шефу, а то  бы  и  они  пропали...
последнее свидетельство того, что это было в  действительности,  память  о
невозвратно исчезнувшем, странном и жутком  мире...  А  вот  и  фотография
Луизы...  Бог  мой,  какая  она  была  очаровательная,  с  этими  большими
лучистыми глазами, с несмелой и грустной  улыбкой!  Луиза...  что  же  тут
делать? Что делать? Пейронель должен понять... да он и понял, сразу  же...
Впрочем, теперь я и без Пейронеля пробьюсь в крайнем  случае.  Я  не  хочу
ссориться с ним, избави бог,  -  но  какие  лестные  предложения  от  двух
редакций... Не говоря уже о женщинах... те просто с ума сходят...  А  ведь
эта вдова фабриканта духов решительно недурна... положим, ей  не  двадцать
шесть лет, как она уверяет, а тридцать с  хвостиком,  но  это  не  так  уж
важно... зато - обеспеченная жизнь, вилла в Ментоне... Право, есть над чем
подумать. Но торопиться не стоит. Сейчас надо написать книгу.  Назвать  ее
надо как-нибудь хлестко, ошеломляюще: "Месяц среди чудовищ"... или нет, не
то... Лучше так: "Тайна  профессора  Лорана"  или  "Я  был  в  лаборатории
чудес"...  Впрочем,  название  -  потом.  Писать  пока  нельзя,  но  можно
продиктовать стенографистке.  Надо  поскорей,  а  то  даже  самые  крупные
сенсации очень быстро гаснут, публика теряет к ним интерес. Сегодня  любое
издательство ухватится за такую книгу,  а  завтра  о  ней  и  говорить  не
захотят.  -  Раймон  задумался.  -   Надо   торопиться...   Впрочем,   все
устроится... но вот Луиза..."


   - У меня уже ничего не болит, - безжизненным,  ровным  голосом  сказала
Луиза, - но мне запрещают вставать.
   Она не глядела на Раймона. Ее прозрачная, исхудавшая до невероятия рука
спокойно лежала на одеяле. Раймон сидел у кровати, опустив  глаза.  Он  не
мог смотреть на эту голову, пятнистую от ожогов, с  короткими  щетинистыми
волосами, на это бескровное лицо, с грубым красным рубцом, наискось идущим
по левой щеке от уха к подбородку. Нет, это не Луиза, это  чужая,  старая,
некрасивая женщина. Он старался представить себе ту, настоящую Луизу, -  и
не мог: полумертвое, изуродованное лицо неотступно стояло перед глазами.
   - Луиза, - сказал он, и голос его дрогнул. - Луиза...
   Неподвижные светлые глаза Луизы, казавшиеся огромными на этом истаявшем
лице, вдруг ожили. Луиза повернулась к нему:
   - Раймон...
   Какое-то мгновение они молча смотрели  друг  на  друга.  Раймон  первым
отвел глаза:
   - Луиза... если вам что-нибудь понадобится...
   - Благодарю, - очень тихо, но четко выговорила после  долгого  молчания
Луиза. - Мне ничего не нужно.
   Раймон почувствовал, что больше ни секунды не выдержит тут.  Он  быстро
наклонился, поцеловал холодную, неподвижную руку Луизы и почти выбежал  из
палаты, унося на губах ощущение неживого холодка.
   За дверью он остановился и крепко вытер губы платком.


   - Двигательное возбуждение... разлад тормозящих центров... э! -  Шамфор
горько усмехнулся. - Бедняга Лоран молча принимал эти  рассуждения  Мишеля
просто от усталости... и вообще ему нравилось, что Мишель так уверенно все
объясняет: все же существо, которое по его  воле  возникло  из  небытия...
Нет, мой мальчик, это был  бунт  людей  против  людей...  пускай  нелепый,
слепой, несправедливый - и все-таки  понятный.  Человек  есть  человек,  и
чужая, жестокая и холодная воля,  управляющая  его  жизнью,  лишающая  его
свободы, обязательно станет ему ненавистна, вызовет противодействие...
   - Но какое понятие о свободе могло быть у Поля? - спросил Альбер. - Что
он видел, кроме лаборатории?
   - В лаборатории он тоже кое-что видел.  Видел  Лорана,  вас  и  других.
Видел, что Мишель, существо, подобное ему, пользуется иными  правами,  чем
он, командует им и Пьером. Видел, что от  Мишеля  во  многом  зависит  его
судьба. Разве этого так уж мало?
   Альбер долго молчал.
   - И все погибло... - сказал он потом. - Нечеловеческое напряжение  воли
и энергии, жизнь, вытянутая в  одну  узкую,  жестко  ограниченную  полосу,
насильственно изуродованная, - и  во  имя  чего?  Если  б  не  фотографии,
которые тайком от всех сделал  Раймон,  никто  даже  не  поверил  бы,  что
существовали Мишель и Франсуа, Поль и Пьер... Такая долгая  борьба,  такой
упорный, ежедневный, ежечасный бой - и полный разгром... Об  этом  страшно
даже думать. Если б профессор Лоран и остался жить, он не смог  бы  начать
сначала...
   Шамфор покачал головой:
   - Вы неправы, дорогой мой. Вы, я вижу, безоговорочно согласились с тем,
что я сказал в минуту раздражения о работе Лорана. Но гибель Лорана -  это
гибель в жестоком бою, как вы правильно заметили. Это  был  неравный  бой,
тем  более  что   Лоран,   сражаясь   п