у и пробормотал деланно равнодушным тоном:
- Вы, очевидно, поняли из этих записей, что моя жена,  активная  участница
наших опытов, разошлась со мной. Причины тут другие, чем можно  судить  по
отрывочным записям Мишеля, но... да, в общем, все равно! Так или иначе,  а
это случилось, и, надо признаться, совершенно неожиданно для меня... -  Он
помолчал. - Но я не об  атом.  Пойдите  сегодня  после  обеда  к  Шамфору,
попросите его прийти ко мне. Мне  нужно  поговорить  с  ним  о  заказах...
Кое-что, видимо, придется изменить... Мишель! Франсуа! - позвал он.
   Подошли Мишель и Франсуа.  Они  остановились,  выжидательно  смотря  на
профессора.
   - Я решил делать тебе операцию, Франсуа, - сказал профессор Лоран. - Ты
получишь возможность говорить. Ты хочешь говорить?
   Франсуа поспешно кивнул своей большой круглой головой. На  темном  лице
его проступило нечто вроде улыбки. Альбер смотрел  на  него  с  симпатией.
Этот неуклюжий, но умный и обычно очень  добродушный  силач  нравился  ему
больше всех обитателей лаборатории. Мишель уж слишком деловит и точен, как
автомат, и совершенно лишен всяких эмоций, если  не  считать  властолюбия;
Поль и сначала-то был полуидиотом, а сейчас и вовсе невменяем,  а  Пьер  -
лишь уродливое подобие человека. Действительно, как хорошо было бы, если б
Франсуа научился говорить!
   - Заодно я сделаю тебе новое лицо,  -  сказал  профессор  Лоран.  -  Ты
должен выглядеть хорошо.
   Франсуа опять закивал, соглашаясь.
   - Ему все  равно,  какое  лицо,  лишь  бы  научиться  разговаривать,  -
произнес Мишель, слушавший все это с неодобрительной гримасой.
   - Но ты-то понимаешь, что ему нужно лицо? Кстати, не хочешь ли ты  тоже
получить новое лицо?
   - Я? - Мишель недоумевал. - Но  зачем  же?  Ведь  у  меня  лицо  вполне
правильное.
   - Слишком правильное, в том-то и дело. Но ты этого не понимаешь.
   - Я  действительно  не  понимаю,  как  может  что-нибудь  быть  слишком
правильным. Я думаю, вы опять  шутите...  Но  когда  же  вы  рассчитываете
сделать операцию? Ведь вы еще очень слабы.
   -  Через  неделю!  -  бросил  профессор  Лоран  тоном,  не  допускающим
возражений. - Я к этому времени поднимусь. Отдохну потом, вместе с Франсуа
будем лежать, и ты нас будешь лечить.
   - Это неправильное решение, - строго сказал Мишель.  -  Операция  очень
сложна и тяжела, вы не справитесь.
   - Не беспокойся. Я справлюсь.
   - Потом - Поль. Запах крови, вся обстановка операции может очень тяжело
повлиять на него. Он ведь все время боялся операции, с  этого  и  началось
все.
   - Полю придется дать снотворное. Можно даже сделать укол  Т-24.  Прошло
уже много времени, вся доза давно уже выведена из организма.
   - Пьер тоже опасен. Наконец, я сам боюсь операции.
   - Ты? Но ведь тебе я не буду делать операцию, раз ты не хочешь!
   - Я знаю. Но я боюсь, что, когда вы будете делать операцию Франсуа,  со
мной случится приступ.
   Профессор Лоран разозлился:
   - Мишель, не говори глупостей! Не запугивай меня!  Ничего  с  тобой  не
случится! И операцию необходимо сделать, ты же знаешь!
   - Надо делать ее позже.
   - Не надо позже. Надо через неделю. И я сделаю  ее  через  неделю.  Как
только Шамфор добудет мне все необходимое.
   - Я еще раз предупреждаю вас, что  это  может  привести  к  катастрофе.
Советую отложить операцию.
   Мишель ушел к своему рабочему столику. Профессор Лоран досадливо  пожал
плечами:
   -  Нет,  вы  видели,  Дюкло,  до  чего   он   усложнился!   Властность,
настойчивость, вранье насчет страха и мрачных предчувствий... Вот  тебе  и
идеальный секретарь, о котором мы мечтали с Сент-Ивом!
   - Но почему вы думаете, что Мишель  врет,  когда  говорит,  что  боится
катастрофы? - решился возразить Альбер. - Мне его  рассуждения  показались
вполне убедительными...
   - Хоть вы-то не говорите глупостей, Дюкло! Ведь нас же четверо. В самом
худшем случае, если даже с Мишелем случится  приступ,  Франсуа  будет  под
наркозом, Поля мы тоже усыпим. Неужели вы втроем не справитесь с Пьером  и
Мишелем?
   - А если вам станет плохо, кто закончит операцию?
   - Мне не станет плохо во время операции. Потом - может быть, но потом -
не так уже страшно, я отлежусь. Идите к Шамфору, Дюкло.


   Шамфор был на этот раз очень приветлив, даже сердечен.
   - Рад видеть вас, мой мальчик! Проходите в кабинет.
   Коричневый гигант сидел в углу  за  столиком,  просматривал  журналы  и
что-то записывал. На плече у него улегся большой пушистый кот, желтый, как
солнце.
   - Фанфан-Тюльпан, что за выдумки! - Шамфор снял кота,  заглянул  в  его
янтарные прозрачные глаза. - Ты, я вижу, совсем освоился с Сократом.
   - А как Сократ к нему относится?
   - Ну, как он может относиться к коту? Сократ,  что  ты  сделаешь,  если
Фанфан-Тюльпан окажется у тебя на дороге?
   - Осторожно обойду, чтоб не раздавить. Еще лучше -  переставлю  его  на
подоконник или шкаф.
   - Правильные действия, но неправильное выражение. Кот - живое существо,
а не вещь. Его нельзя переставлять.
   - Да, но он не разговаривает, - словно извиняясь, сказал робот.
   - Конечно. Кроме того, он еще и чертить не умеет. И все же его  следует
переносить или пересаживать, а не переставлять. Понял, Сократ?
   - Я понял.
   - Видите, как у нас идет жизнь! - Шамфор захохотал. - Семейные радости!
А у вас там что новенького? Да вы садитесь!
   Выслушав рассказ Альбера, Шамфор возмущенно взмахнул руками  и  забегал
по комнате, ероша свои густые курчавые волосы.
   - Нет, но это же просто сумасшествие! - кричал он. -  Что  Лоран  скоро
свалится, это я видел. Но лежать в таком состоянии  там...  мой  бог,  это
чудовищно! И Мишель в роли придворного врача! Да он  уморит  Лорана,  этот
ваш умница!
   - Мишель очень знающий и деловой... - Альбер запнулся: слово  "человек"
ему показалось все же неподходящим. - И  он  первый  предложил  профессору
ехать лечиться и отдыхать.
   Шамфор остановился так круто, что чуть не упал.
   -  Ах,  вот  как,  он  сам  это  предложил!  -  Он  задумался,  постоял
раскачиваясь. - Да... все-таки до чего фантастична и  нелепа  наша  эпоха!
Ядерная энергия и полупроводники, полеты в космос и  такие  создания,  как
мой Сократ и его старшие, менее умные братья и сестры, и  в  то  же  время
черт знает какая дикая путаница в  умах  людей,  которые  творят  все  эти
чудеса! И Лоран - великолепный тому пример. Ну, ведь вы сами понимаете: он
чудотворец. А вместе с тем...
   - Послушайте... - робко проговорил Альбер. - Мне казалось, вы не  очень
одобряете то, что делает профессор Лоран?
   - О мой бог! Да я не очень одобряю и то, что делали другие  чудотворцы,
в том числе Иисус  Христос!  Превращение  воды  в  вино  -  это,  конечно,
неплохой номер, и жаль, что его секрет утерян.  Но  стоило  ли,  например,
топить целое стадо ни в чем не повинных свиней, для того чтобы привести  в
чувство одного истерика? Я бы назвал такой способ лечения  и  жестоким,  и
неэкономным.  Воображаю,  что  сказали  по  поводу  этого   чуда   хозяева
утопленных свиней! У Лорана есть некоторые коренные свойства  чудотворцев:
они далеко не всегда знали, зачем  делают  именно  это,  а  не  что-нибудь
другое и почему именно таким образом, а не другим. И еще:  они  никому  не
могли передать секреты своего производства.
   - Что же тут  общего?  -  нахмурившись,  спросил  Альбер:  он  вспомнил
рассказ профессора Лорана о том, как все началось у них с Сент-Ивом.
   Шамфор приблизил темно-карие живые глаза к лицу Альбера.
   - Вы любите его, мой мальчик! - сказал он. - Это с вашей стороны  очень
хорошо. Я, слово чести, сколько бы ни злился на Лорана из-за  Сент-Ива,  я
сам восхищаюсь им. Но вы  должны  любить  с  открытыми  глазами.  Лоран  -
фанатик, сумасшедший, он погубил Сент-Ива, сам стоит на  пороге  смерти  и
подвергает опасности всех, кто рядом  с  ним.  Да,  я  знаю,  вы  все  там
молодые, здоровые, смелые, вы думаете, что справитесь с любой  опасностью.
Но всего не предусмотришь. Кстати, Лоран продолжает опыты со стимуляторами
и с гормонами?
   - Нет. Поль все еще болен, из-за него профессор боится  трогать  Пьера:
эти двое как-то очень связаны друг с другом. С Мишелем сейчас тоже  нельзя
экспериментировать, он во многом замещает профессора...
   - Хм, он предложил его вообще заместить, значит! Любопытный субъект...
   - При нашей помощи, - сказал Альбер. -  А  Франсуа  решено  готовить  к
операции. Главным образом из-за этого я к вам и пришел...
   - Ладно, - сказал Шамфор, выслушав Альбера. - Я  пойду  и  посмотрю  на
месте, как обстоит дело, раз уж  мне  все  равно  надо  идти  в  этот  ваш
паноптикум. Но,  во-первых,  я  согласен  с  этим  чертовым  Мишелем,  что
операция совсем не ко времени во многих смыслах. А во-вторых, я  хочу  вам
кое-что объяснить для вашей же пользы, мой мальчик. Постарайтесь правильно
понять. Я повторяю для начала, что достижения Лорана поистине чудесны. Его
Мишель, в сущности, такая же конструкция из пластмасс  и  полупроводников,
как мой Сократ. С одним отличием - у него живой человеческий мозг. И  этот
мозг делает его человеком, с такими достоинствами и недостатками,  которые
могут быть присущи лишь человеку.  Мой  Сократ  никогда  не  предложил  бы
замещать меня, хотя он в этой роли был бы куда надежней, чем Мишель в роли
заместителя Лорана. У него нет честолюбия, эгоизма, страха, но зато нет  и
настоящей широкой инициативы, игры воображения, богатства эмоций...
   - Ну, у Мишеля тоже нет ни эмоций, ни воображения.
   - И все-таки Мишель - человек, хотя и неполноценный, - сказал Шамфор. -
Если б такой тип оказался среди людей, его бы почти наверняка отправили  в
психиатрическую   лечебницу,   несмотря   на   все    его    поразительные
способности... Но я не об этом. Я хочу сказать, что, как бы мы с  вами  ни
восхищались гением Лорана и его бешеным упорством, все-таки факт  остается
фактом: он не решил той основной задачи, над которой сейчас бьются  ученые
во всем мире, - он не раскрыл тайны сознания, не смог  изучить  сложнейший
механизм головного мозга. Ведь вы понимаете, что он сделал? Он вырастил  в
лаборатории человеческий мозг, более или менее жизнеспособный, несмотря на
неестественные условия, в которых этот мозг находится. Он  вырастил  таким
же  искусственным  путем  и  весь  человеческий  организм  -  ну,   пускай
неполноценный, пускай с пониженной жизнеспособностью и работоспособностью,
но все же! Это при современном уровне развития биохимии и  нейрофизиологии
настоящее чудо. Лоран далеко обогнал свой век. Но ведь  недаром  Лоран  не
может толком ответить, во имя чего  он  совершил  это  чудо.  Конечно,  он
приготовил ответ, но какой нелепый, вы же сами слышали.
   - Но ведь если в мире многое изменится, - сказал Альбер, - ну, если  на
всем земном шаре будут свобода, равенство и братство, - тогда  воздействие
на человеческий мозг может пойти правильным путем? Вы в принципе  считаете
возможным усовершенствование мозга?
   - Да, конечно. Как считаю в  принципе  возможным  наступление  всеобщей
свободы,  равенства  и  братства,  уничтожение   неграмотности,   дикости,
болезней. Не  только  возможным,  но  и  необходимым,  неизбежным.  Другой
вопрос, доживем ли мы до этого. Сомневаюсь, даже по  отношению  к  вам.  А
решать все вопросы нам с вами приходится, учитывая современную обстановку.
Но ответ Лорана нелеп вдвойне, он трагически нелеп. Я, собственно,  потому
заговорил о политической стороне  вопроса,  что  меня  поразило,  как  это
Лоран, мой товарищ по маки, хороший боец, вдруг несет такую чушь, будто  с
луны свалился! А ведь можно было бы и не говорить обо всем этом.  К  чему?
Ведь Лоран вовсе не научился управлять  сознанием.  Способности  Мишеля  и
Франсуа случайны и  сомнительны;  даже  если  допустить,  что  Лоран  и  в
дальнейшем сможет получать такие же результаты, как в  этих  двух  случаях
(пока всего в двух,  заметьте,  мой  мальчик!),  то  надо  еще  проверить,
насколько они устойчивы и не перекрывается ли их польза многими  и  сейчас
хорошо  заметными  недостатками  развития.   Давайте-ка   сообразим,   что
получается. Лоран вырастил четыре мозга. Три из них существуют отдельно от
живого организма, значит, в условиях явно неестественных. Один - у Поля  -
управляет,  как  и  положено  человеческому  мозгу,  живым  организмом   и
находится с ним в естественной неразрывной взаимосвязи. Электроды вживлены
во все четыре мозга. Питание у всех одинаковое. Так почему же  способности
какого бы то ни было рода удалось развить только у двоих? Вдобавок, именно
у тех, кто был создан раньше, а не наоборот, как можно  было  бы  ожидать!
Лоран объясняет, что Поль был оставлен для контроля, а у Пьера мозг сильно
поврежден.
   - Это правда, - поторопился сказать Альбер. - Мишель  рассказывал  мне,
что Франсуа и Поль ни с того ни с сего начали бегать по лаборатории и  все
опрокидывать. Профессор в это время был внизу, и, прежде чем Мишель  успел
вмешаться, они натворили массу бед. Термостат,  где  лежал  в  питательной
среде мозг Пьера, они тоже опрокинули. Мишель, конечно, сейчас же  кинулся
спасать мозг, но повреждения уже не удалось ликвидировать.
   - Вот видите - не удалось!  Это  тоже  очень  показательно.  Но  ладно,
сбросим Пьера со счетов. Однако почему  же  "контрольный"  Поль  получился
полуидиотом, психически больным? Ведь не этого же хотел Лоран?
   - Так ведь это совсем другой вариант работы. Поль  рос  слишком  быстро
для нормального организма. Отсюда его слабость и неустойчивость.
   - Ну,  прежде  всего  нельзя  тогда  говорить:  это,  мол,  контрольный
экземпляр,  а  надо   честно   сказать:   неудача.   Но   все-таки,   если
электропроцедурами, витаминами, гормонами - чем там еще оперирует Лоран, -
если всем этим можно хоть отчасти влиять на работу головного мозга, то как
же было не повлиять своевременно на Поля? И почему сейчас Лоран не пробует
пустить в  ход  свои  процедуры,  когда  Поля  надо  вывести  из  тяжелого
состояния?
   - Поль сейчас слишком слаб...
   - ...чтоб подвергать его случайностям и неизвестным опасностям? Да.  Но
в том-то и дело: если б Лоран добивался честных,  надежно  проверенных  на
эксперименте научных результатов, а не бил на эффект, на чудо,  на  шумный
успех у профанов, то он знал бы, что  можно,  а  чего  нельзя  делать,  он
должен был бы это знать! Нет, мой мальчик, человеческий мозг и для Лорана,
как это ни печально, остался "черным ящиком". Мы знаем,  какая  информация
входит туда, внутрь, и какие выводы делаются из нее, но как,  где,  какими
путями идет этот сложнейший анализ и отбор, мы не знаем. Хотя речь идет  о
нас самих! Смешно, не правда ли? Но что поделаешь! Мы знаем пути  движения
далеких звезд, мы можем предсказать лунные  и  солнечные  затмения,  а  не
понимаем, как же наш мозг всего этого добивается. Да что там!  Леверрье  и
Адамс при помощи карандаша и бумаги нашли невидимую  до  тех  пор  планету
Нептун, сказали, что она должна существовать именно в том месте,  а  не  в
другом. А вот попробуйте объяснить, почему  Фанфан-Тюльпану  вздумалось  в
эту минуту перебраться со шкафа на спинку кресла. Мы этого пока не  можем,
несмотря на все гениальные опыты Павлова с животными.
   - Психика кота, конечно, проще, чем психика человека, - оказал  Альбер,
гладя шелковистую желтую спину Фанфан-Тюльпана. - Но я помню, что  еще  на
одной из первых лекций профессора Лорана меня поразило, как мало мы  знаем
о самих себе. Носить под черепом устройство такой невероятной сложности  -
и не понимать, как оно действует, подходить к  нему  чисто  эмпирически...
это же просто нелепо!
   - Конечно! И вот в том-то и  беда,  что  Лоран  тоже  ничего  почти  не
объяснил в этом сложном деле. Больше того, все его результаты сомнительны.
Он вынужден был из-за одиночества,  нехватки  сил,  нехватки  материальной
базы гнаться за результатами, эффектными для профанов, во  что  бы  то  ни
стало. Этих  результатов  он,  как  вы  видите,  добился,  но  средствами,
недостойными настоящего ученого, тем более ученого  такого  масштаба,  как
Лоран. Он опускал важнейшие звенья, он не оставлял вех на своем  пути.  Вы
понимаете, о чем я говорю? Человек должен проложить  дорогу  другим  через
громадный лес, полный тайн и опасностей. Он  кое-где  идет  по  тропинкам,
где-то чуть не тонет в трясине, где-то натыкается  на  ядовитых  змей  или
хищных  зверей,  где-то  прорубается  через  сплошную   чащу,   а   потом,
израненный, обессиленный, видит,  что  можно  было  пройти  другим,  более
простым и безопасным путем. И вот он выходит на опушку, и лес,  казавшийся
неприступным, пройден, ну, пусть не насквозь, пусть  не  через  центр,  но
пройден. В лесу погиб его лучший друг; сам он измучен так, что неизвестно,
долго ли ему осталось  жить.  Он  герой?  Он  мученик  во  имя  идеи?  Да,
разумеется! Но как быть другим, которые должны будут пойти вслед  за  ним?
Он так торопился, что не мог расставить вехи, показать другим, где  и  как
идти, где гнездятся  ядовитые  змеи,  как  пройти  болотную  топь,  густые
заросли, с какого дерева виден  дальнейший  участок  пути.  Всем  придется
проходить этот путь заново,  подвергаясь  тем  же  опасностям,  приходя  в
отчаяние, попусту тратя силы там, где их можно было бы  сберечь.  Вот  что
такое фактическое отсутствие  экспериментальной  базы,  строгой  и  точной
проверки опытом.
   - Неужели это так? -  спросил  Альбер;  у  него  сердце  захолонуло.  -
Неужели вся эта гениальная работа даст такой  нестойкий  и  незначительный
результат? Мне трудно в это поверить!
   - Конечно,  трудно.  И  все  же  научный  результат,  добытый  Лораном,
невероятно мал по сравнению с тем, что можно было и обязательно  следовало
извлечь  из  такой  работы,  поразительной   по   замыслу,   размаху,   по
фанатическому упорству, с которым она делалась.
   Шамфор встал:
   - Так что ж,  пойдемте.  Сократ,  ты  продолжай  составлять  сводку,  я
вернусь часа через два-три.
   - До свидания, Сократ, - сказал Альбер, помахав рукой.
   - Я не понимаю, - ответил робот.
   - Сократ, это значит, что Альбер надеется снова увидеть тебя, -  сказал
Шамфор. - Нет, таким вещам я его не учил. Ему, конечно,  ничего  не  стоит
выучиться  формальной  вежливости.   Но   не   стоит   загромождать   этот
великолепный мозг всякой старой рухлядью. Пускай уж  лучше  Фанфан-Тюльпан
занимается сантиментами. Видите, как он вас провожает? Вы ему  определенно
понравились.
   Кот, мурлыча, терся о ногу Альбера. Альбер взял его на руки:  он  любил
кошек, а Фанфан-Тюльпан был очень красив.
   - Хотел бы я, чтобы в нашей лаборатории  был  вот  такой  красавчик,  -
сказал он, опуская кота на пол.
   - А вы заведите, - посоветовал Шамфор. - Интересно, как ваши подопечные
к этому отнесутся. Они ведь ничего такого просто не видели. Вначале  Лоран
и Сент-Ив вели опыты с белыми мышами и кроликами, а  теперь,  насколько  я
понимаю, Лоран и этого не делает. Пробует все сразу на своих питомцах и на
самом себе. Опять-таки потому,  что  времени  нет!  Ах,  это  ужасно,  мой
мальчик, ужасно, у меня сердце сжимается, когда я думаю об этом! Заплатить
жизнью Сент-Ива, гениального человека, да и своей, в сущности, и  за  что?
За  то,  чтоб  поразить  невежественную   аудиторию?   Какая   трагическая
нелепость! Умрет он сам, погибнут его питомцы - и что тогда останется?
   - Но почему вы думаете, что, например, Мишель  и  Франсуа  погибнут?  -
спросил Альбер, когда они подходили к станции  метро.  -  Ну,  я  понимаю,
Поль: он действительно  очень  слаб.  Но  профессор  говорит,  что  Мишель
практически вечен.
   - Ну, уж не знаю, - ворчливо отозвался Шамфор. - Почему он  может  быть
вечен? Наоборот, я уверен, что если он и  проживет  долго,  то  во  всяком
случае меньше, чем средний человек. А если к  нему  начнут  искать  ключи,
станут проводить на нем эксперименты, то его жизнь и вовсе сократится.
   "Значит, прав Мишель", -  подумал  Альбер:  Райм