, как с подопытным кроликом!
   - Вы с ума сошли, Шамфор. По-вашему, я жесток с Полем?
   - Почти так. Вы слишком равнодушны к нему. И Мишель...
   - Мишеля я убью, - вдруг заявил Поль. - Он злой. У него нет сердца.
   Шамфор опять положил ему руку на плечо.
   - Нельзя так говорить, мальчик. Мишель заботится о тебе, лечит тебя...
   - Если б не я, ты бы умер, когда наглотался таблеток. Ты это знаешь?  -
спросил Мишель, подходя к Полю и глядя на него сверху вниз.
   - Знаю. Ты лечишь меня потому, что боишься профессора.  -  Поль  теснее
прижался к Шамфору; он дрожал. - Ты хочешь меня убить.
   - Это нелепо. Переделать не значит убить. Я хочу, чтоб тебе было легче.
У тебя ведь все время болит спина. А тогда ты будешь вполне здоров, как я.
   - А я не хочу быть таким, как ты! У тебя нет сердца.
   - Я тебе объяснял, что глупо так говорить. У меня есть  сердце,  и  оно
лучше, чем твое. Гораздо прочнее и надежнее.
   - Ну и пускай, - упрямо сказал Поль, по-детски оттопыривая губы. - А  я
не хочу такое, как у тебя. Пусть будет мое.
   - Мишель не может тебя переделывать, ты это знаешь, - сказал  профессор
Лоран. - Могу только я. А я не собираюсь делать тебе  операцию.  Разве  ты
мне не веришь?
   Поль не ответил. Шамфор погладил его по мягким взъерошенным волосам.
   - Иди полежи, мой мальчик. Пойдем, я тебя провожу. -  Шамфор  встал.  -
Никто не хочет тебе вреда. Никакой операции тебе не будут  делать,  ты  же
слышал. Мишель тоже хочет тебе пользы, и ты на него не сердись.
   Они ушли за ширму. Мишель неодобрительно смотрел им вслед.
   - Дюкло, что вы стоите у двери? - спросил профессор Лоран.
   Альбер отошел от двери и поставил поднос с чаем  и  печеньем  на  стол.
"Значит, Роже прав, - думал он. - Как всегда, прав. Ну, и нюх у него!"
   Шамфор вышел из-за ширмы.
   - Вы слышали? - обратился он к Альберу. - Ну, Лоран болен, а вы-то  все
куда смотрели?
   - Я не замечал ничего, - сознался Альбер, краснея. - Поль и до  болезни
был неразговорчив, а теперь и вовсе замолчал. Я  просто  ушам  не  поверил
сначала, когда услышал, как он разговаривает.
   - Это потому, что вы не подобрали к нему ключа. Да вы и не пробовали, я
уверен.  Ведь  никаких  тут  сложностей  нет.  Вообразите  себе,  что  это
подросток, измученный болезнями и неправильным  воспитанием.  Вы  что,  не
видели таких?
   - Хорошо, я это учту, - сказал Альбер, разливая чай. - Мы будем  с  ним
разговаривать почаще, постараемся его успокоить.
   - Шамфор, пейте чай. - Профессор Лоран уселся за  стол,  отломил  кусок
печенья. - Это что, Леруа сам делает такие вкусные штуки?
   - Вы считаете, что тут не о чем разговаривать? - спросил Шамфор.
   - Ничего подобного. Просто мне очень хочется чаю... - Он сделал большой
глоток. - Чудесный напиток!
   Шамфор уткнулся в свою чашку.
   - Послушайте, Шамфор, - сказал после паузы профессор Лоран. - Вы должны
меня понять. Я действительно очень болен, а вернее,  смертельно  устал.  У
меня уже не хватает сил.  Я  сейчас  могу  рассчитывать  на  одно:  удачно
провести операцию  Франсуа.  Ну,  и  устроить  демонстрацию  опытов  перед
аудиторией. А потом отдыхать и лечиться. Поэтому я  и  недосмотрел  насчет
Поля. Хотя вы, по-моему,  преувеличиваете.  Он  болен  психически,  и  его
отношение к Мишелю имеет характер мании.
   - Чепуха! - буркнул Шамфор, с шумом отхлебывая чай.
   - Ну, пусть чепуха. Все равно, вы же видите, что  я  не  могу  оставить
лабораторию, когда тут такое творится.
   - Вы могли бы взять Поля с собой, - неожиданно сказал Шамфор.
   - Поля? - усмехнулся профессор Лоран. -  Что  за  идея!  Хорош  был  бы
отдых... Нет уж, если ехать вдвоем, то с Луизой.
   - Хорошо, что вы хоть по такому поводу вспомнили о Луизе.
   - Не говорите чепухи, Шамфор. Я вовсе не только по этому поводу помню о
Луизе.
   - Хорошо. Поля я могу взять к себе. У меня он быстрее выздоровеет.
   Профессор Лоран с недоумением посмотрел на него:
   - Ничего не понимаю! Что это вы так взялись за Поля?
   - Что ж тут непонятного? Мне его жаль. Ласковое беззащитное существо.
   - Ну, знаете! Когда это ласковое беззащитное существо  схватит  вас  за
горло, вы перемените мнение! Он опасный сумасшедший.
   - Тише! - попросил Шамфор, оглядываясь на ширму. - Можно подумать,  что
вы никогда не  бывали  в  психиатрических  лечебницах,  Лоран.  Для  самых
опасных безумцев ласковое отношение кое-что значит. А  Поля  я  берусь  за
месяц-другой совершенно вылечить. Да и физически  он  будет  крепче...  Вы
просто  его  запустили.  Мишель  вбил  себе  в  голову,  что   Поля   надо
переделывать, а вы, должно быть, внутренне с ним давно согласились...
   - Ну, уж не знаю... - с сомнением сказал профессор Лоран. - Если  вы  в
самом деле соглашаетесь взять Поля к себе...
   - При условии, что вы уедете отдыхать! - живо ответил Шамфор.
   Профессор Лоран откинулся на спинку стула и засмеялся:
   - Да вы просто шантажируете меня, Шамфор!
   Из-за ширмы показалась голова Поля. Он делал непонятные гримасы, моргал
глазами. Альбер первым заметил его.
   - Ты что, Поль? - тихо спросил он, подойдя к ширме.
   Поль сейчас же спрятался.
   - Позовите его, - прошептал он, указывая на Шамфора. - Мне нужно с  ним
поговорить...
   Шамфор пошел за ширму. Поль вцепился в него горячими дрожащими руками.
   - Возьмите меня к себе! - шептал он. - Вы добрый, вы хороший,  возьмите
меня к себе, я здесь боюсь! Возьмите меня и Пьера!
   - Пьера? - Шамфор поглядел на темную неуклюжую тушу: Пьер ткнул себя  в
грудь и кивнул головой. - Но, мой мальчик, Пьера я никак не могу взять.
   - Почему? - с отчаянием спросил Поль. - Пьер хороший. Он очень хороший.
Он будет вас слушаться, правда, Пьер?
   Пьер опять закивал и ударил себя в грудь.
   - Поль, ты похож на человека, а Пьер - нет, - мягко  сказал  Шамфор.  -
Его нельзя отсюда уводить. Я не могу его взять с собой.
   Поль посмотрел Шамфору в глаза и понял,  по-видимому,  что  он  говорит
правду. Он еще с секунду постоял, потом, как подрубленный, упал на кушетку
и уткнул лицо в стиснутые руки. Шамфор тронул его за плечо.
   - Разве ты не можешь на время расстаться с Пьером? - спросил он.
   Поль не отвечал. Плечи его  тряслись  от  беззвучных  рыданий.  Шамфор,
очень расстроенный, вышел из-за ширмы.
   - Надо дать ему что-нибудь успокаивающее, - сказал он.
   - Ему пора вливать  серпазил,  -  отозвался  Мишель.  -  Дать  ему  еще
таблетку Т-24?
   - Попробуй, - сказал профессор Лоран. - Дюкло, помогите Мишелю.
   Шамфор тоже пошел за  ширму.  Но  Поль  не  сопротивлялся.  Бледный,  с
застывшим лицом, он покорно проглотил таблетку  и  позволил  сделать  себе
вливание. После этого он лег и повернулся лицом к  стене.  На  Шамфора  он
даже не взглянул.
   - Что у вас делается тут, Лоран? - спросил Шамфор после  долгой  паузы,
обводя рукой лабораторные столы. - Над чем вы, собственно, работаете?
   -  Главным  образом  проверяю  действие  стимуляторов  и  витаминов  на
различные ткани. Я начал было выращивать новую кожу для Поля - вы  видите,
какой он пятнистый, - но сейчас это уже ни к чему. Он не  перенесет  такой
сложной,  многоступенчатой  операции.  Да  и  результаты,   мне   кажется,
сомнительны.
   - А  если  на  лицо  Франсуа  дать  трансплантаты  живой  ткани,  а  не
пластмассу?
   - Да не получается у меня с кожей, - сказал профессор Лоран.  -  Вы  же
видите, у Франсуа тоже какой-то  странный  оттенок.  И  приживляться  кожа
будет дольше. Уж лучше пластмассу.
   - Как знаете... И это все, что вы делаете?
   - Да. Я главным образом занимаюсь опытами на  них.  -  Профессор  Лоран
показал на Мишеля и Франсуа. - Больше  у  меня  ни  для  чего  не  хватает
времени.
   - Все это здорово  попахивает  кустарщиной,  Лоран!  -  Шамфор  покачал
головой. - Прямо-таки  невероятно:  сотворить  такие  чудеса  и  так  мало
приблизиться к истине! В средние века  вас  сожгли  бы  на  костре,  да  и
теперь, я уверен, найдутся люди, которые сочли бы  это  полезным.  А  ведь
дьявол науки, которому вы продали душу, только дразнит вас. Я, по  крайней
мере, точно знаю схему своего  Сократа,  а  вы?  Что  вы  знаете  о  своих
созданиях?
   - Вы все упрекаете меня за то, что я не шел обычными путями,  -  сказал
Лоран. - Вам хочется, чтоб я обязательно прошел  по  каждой  ступеньке.  А
если мне некогда?
   - Да, пожалуйста, прыгайте хоть через десять ступенек, если сил хватит!
Но не пытайтесь ходить по перилам! Разобьетесь вдребезги и даже рассказать
не успеете, что вы увидели. Ведь не расскажете, а?
   - Мишель ведет записи. Он все знает и помнит лучше меня.
   - Мишель знает не больше того, что вы помогли ему узнать. Он  не  может
самостоятельно разработать и  продолжить  ваши  концепции.  Чем  он  лучше
Сократа? В этом отношении - немногим. Во всех других отношениях он намного
слабее Сократа. Ну что  такое  человек?  Вы  же  сами  знаете,  какая  это
несовершенная машина. Работает медленно, устает легко, пороги рецепторов у
него грубы. Он не имеет  органов  чувств  для  электричества,  магнетизма,
ультразвука, радиации.  А  электронному  роботу  можно  все  это  придать.
Интеллект Мишеля уж никак не выше интеллекта среднего человека.  Память  и
работоспособность? Я знал людей с такой же великолепной памятью. А  насчет
того, что он почти не устает... вот посмотрите, как это  "почти"  вырастет
понемногу до обычной человеческой нормы! Он в таком виде существует  всего
каких-нибудь два года и все время усложняется и запутывается!
   - Чего вы напустились на Мишеля? - усмехаясь, сказал профессор Лоран. -
Если даже все то, что вы говорите, святая истина, это еще не порочит всего
замысла. Ведь это же только первые шаги - и в каких условиях!
   - А у меня не первые шаги,  что  ли?  -  возмутился  Шамфор.  -  Будьте
справедливы, Лоран! И смотрите истине в глаза - дело не только в условиях!
   - Может быть, и не только в условиях. Я мог допустить даже самые грубые
просчеты. И все-таки вы не правы. Электронная кибернетика  не  решит  всех
вопросов. Человек должен сам совершенствоваться, иначе  ему  будет  трудно
жить в том мире  сверхскоростей  и  чудовищной  энергии,  который  он  сам
создает.
   - Ну, это, конечно, правильно, - сказал Шамфор,  вздохнув.  -  Человеку
уже сейчас становится трудновато. Но и тут почти  всегда  выручат  роботы,
даже не такие, как Сократ,  а  обычные,  более  примитивные.  Я  вовсе  не
сторонник тех, кто считает, что идеал - это полное устранение человека  из
производства. Но мы ведь живем на заре электроники, помните! Мы еще  плохо
представляем себе, какую роль она будет играть  в  нашей  жизни,  как  она
облегчит и упростит очень и очень многое. В том числе и вашу задачу.
   - Разумеется! - насмешливо сказал Лоран. -  И  мою  задачу!  Биологи  и
физиологи должны ждать, пока ее величество физика  не  разрешит  им:  "Вот
теперь, ребятки, еще один шаг вперед. Но не больше".
   - Да бросьте вы, Лоран! Какой смысл считать,  кто  раньше,  кто  позже,
когда успех одного все равно зависит от других, идущих  с  ним  рядом.  Мы
пока не знаем, какие физические явления лежат в основе работы мозга. Пока!
А когда узнаем, вы сможете проделывать свои эксперименты с электродами  не
на ощупь, не вслепую, как сейчас. И смешно обижаться,  честное  слово!  Не
обижаются  же  физиологи  на  физиков  за  то,  что  они  изучили   законы
преломления света в линзах и этим помогли понять устройство глаза!
   - Вы скажите вот что: нужно человеку переделывать самого  себя  или  не
нужно?
   - Нужно. Только  я  думаю,  что  по-настоящему  такая  переделка  будет
возможна лишь при другом общественном устройстве. Без войн и эксплуатации.
   - Шамфор, что это с вами! - Профессор Лоран смотрел на него с искренним
изумлением. - Вы просто помешались на политике.
   - А вы - на политической слепоте! - Шамфор вскочил. - Знаете, Лоран,  я
пойду, а то мы поссоримся! Мне и пора, кстати.
   - Ну, сядьте! - Профессор Лоран встал, положил ему  руки  на  плечи.  -
Нельзя же нам так расставаться. Не будем говорить о политике, вот  и  все.
Разве мы что-нибудь понимаем в цивилизации, которую сами создали?
   - Если уж не говорить о политике, так не говорить, - проворчал  Шамфор,
садясь. - Можете быть уверены, что  в  ваших  рассуждениях  нет  ни  капли
оригинальности.  Вы  повторяете  чужие  слова  и  прикрываетесь   ими   от
действительности.
   - Ну, пусть будет так! - согласился  профессор  Лоран.  -  Пусть  будет
по-вашему,  Шамфор.  Если  б  вы  только  знали,  до  чего  мне  все   это
безразлично! Чужие слова... мои слова... мне сейчас просто  не  до  этого,
доймите, чудак! Скажите мне лучше вот что: почему вы отрицаете  мой  путь?
Ведь, по существу, вы его осуждаете? С самого начала было так,  еще  когда
мы работали с Сент-Ивом.
   - Ваше дело было переубедить меня и всех скептиков!  -  пожав  плечами,
сказал Шамфор. - Но вы этого не сделали, а  только  окончательно  запутали
все дело. Представьте, например, что геолог отправился  в  Гималаи  искать
какое-то ценнейшее месторождение. Он долго бродил в опасных  и  совершенно
неисследованных местах, истратил массу сил и в конце концов поймал  живого
снежного человека... Сенсация! Все потрясены! Ну,  а  как  же  все-таки  с
ценнейшим месторождением? Да по-прежнему! Этот  геолог  так  ничего  и  не
узнал: он увлекся погоней за снежным человеком.
   - Остроумно, ничего не скажешь! - засмеялся профессор  Лоран.  -  Но  я
решил не обижаться. Я хочу добиться ответа. Ведь не можете же  вы  всерьез
считать, что принципы  работы  головного  мозга  способны  постичь  только
физики,  что  химикам  и  физиологам  тут  делать  нечего?  Ну,  пускай  я
действовал неправильно, пускай я гнался  за  внешними  эффектами,  как  вы
считаете. Но это моя  личная  ошибка,  и  она  не  порочит  всего  пути  в
принципе. Как же можно обойтись без физиологических опытов с мозгом? И при
каких условиях можно добиться лучших, более точных результатов?  Опыты  на
живых, здоровых  людях?  Это  практически  нереально.  Исследование  мозга
только что умерших? Но необратимые изменения в  нервных  тканях  наступают
уже через три-четыре минуты после смерти. Опыты на животных? Но Павлов уже
дошел здесь почти до предела, многого к его выводам не прибавишь.  И  ведь
он сам хорошо понимал все несовершенство этих опытов. Вы же знаете, как он
жаловался на то, что мозг при опытах жестоко травмируется и изучается  уже
в патологическом состоянии. Операция - травма, заживление раны  -  травма,
рубец - новая травма, да и какая подчас  серьезная:  почти  у  всех  собак
Павлова начинались  при  образовании  рубца  судороги,  потому  что  рубец
стягивал, давил, калечил мозг." Как же при таких условиях  изучать  работу
сложнейших, легко ранимых нервных функций? Это же все равно  что  отрезать
человеку ногу, а потом пробовать судить о его походке или о способностях к
танцам! Не говоря уже о том, что психика человека несравнима по  сложности
с психикой собаки... Что же  еще?  Попытка  отводить  биотоки  от  нервных
центров, раздражая отдельные  участки  мозга?  Но  ведь  это  тоже  работа
вслепую. Это все равно что пытаться понять принципы работы  вычислительной
машины, следя за тем, как вспыхивают лампы и работают реле.
   - А ваши опыты -  не  травма  для  мозга?  Выращивать  мозг  сначала  в
искусственной среде, в полной изоляции от  организма,  которым  он  должен
управлять, то есть не давать развиваться  основным  его  функциям,  в  том
числе и важнейшему механизму обратной афферентации, -  это  что  означает?
Разве это можно назвать хоть относительно  нормальными,  не  травмирующими
условиями? И, наконец, ваши опыты со вживленными  электродами  -  чем  они
отличаются по сути  от  опытов  с  отведением  биотоков?  Разве  вы-то  не
работали  вслепую?  Разве  вы   добились   точных,   надежно   проверенных
результатов?
   - Но ведь я добился специализации  функций,  -  тихо  сказал  профессор
Лоран. - Разве это не ответ - Мишель и Франсуа?
   -  Послушайте,  Лоран,  но  ведь  это  единичные  случаи,  а  не  серия
экспериментов! Это же может быть случайностью, вы сами понимаете! И  потом
- ни Мишель, ни Франсуа не могут служить доказательством хотя  бы  потому,
что они не представляют  собой  полноценные  человеческие  организмы.  Это
опять  искусственная  изоляция  от  нормальной  среды.  Живой  организм  -
нераздельное целое. Снимая или приглушая многие его функции, разве  можете
вы не разрушить его естественную  гармонию,  разве  можете  сохранить  все
богатство и сложность ассоциаций? Развитие одних функций за счет отмирания
других, не менее важных, - это ведь не выход из положения...
   - Но, Шамфор, разве в нашем обществе нет специализации функций? Я уж не
говорю о рабочих конвейера, шахтерах или, допустим, о горцах, привыкших  к
головокружительным тропам и разреженному воздуху высот. Но ведь длительное
занятие любым трудом влечет за собой усиленное развитие  одних  функций  и
угнетение, а то и полное почти угасание других. Я уж не говорю о себе - от
последствий такой жестокой специализации даже вы пришли  в  ужас.  Но  кто
угодно: грузчик или пианист, конторщик или врач - каждый развивает в  себе
одно за счет другого. И условия жизни у многих  обитателей  нашей  планеты
так жестоки и неестественны с  точки  зрения  физиологии  -  ну,  и  вашей
любимой социологии, что...
   - Это казуистика, Лоран. Речь идет о  приблизительной  норме,  а  не  о
резких и порой ужасных отклонениях от нормы, какое бы  распространение  ни
приобретали они в нашем жестоком мире. Я понимаю, что люди в  гитлеровских
лагерях уничтожения находились  в  ряде  случаев,  пожалуй,  в  еще  более
неестественных и ужасных условиях, чем ваши питомцы. Но ведь никому  и  не
пришло бы в голову утверждать, что режим такого лагеря хоть отчасти близок
к нормальным условиям человеческой жизни.
   - Я все-таки вас не понимаю, Шамфор, -  сказал  после  паузы  профессор
Лоран. - Что вы хотите доказать? Что я не все открыл, не все проверил,  не
все обосновал? А кто это сделал? Ведь даже после великолепно поставленных,
очень  тщательно  продуманных  многолетних  опытов  Павлова   все-таки   в
физиологии высшей  нервной  деятельности  осталось  бесконечное  множество
нерешенных вопросов. Почему же вы так строги именно ко мне?
   - Лоран, вы просто хитрите! - возмутился  Шамфор.  -  Ну  при  чем  тут
Павлов? Конечно, его опыты с собаками не дали  и  не  могли  дать  полного
представления о механизме высшей нервной деятельности человека. Но Павлов,
помимо  всего  прочего,  оставил  науке  точные,  прекрасно  разработанные
методы! То, что он применял комплексы раздражителей и анализировал  ответы
мозга на эти воздействия, дало возможность изучать алгоритмы работы  мозга
как функциональной системы. Ведь  именно  на  этой  основе  нейрофизиологи
стали добиваться  выработки  сложных  систем  условнорефлекторных  реакций
вместо одиночных условных  рефлексов.  И  мне,  как  вы  понимаете,  очень
помогло то, что сделал Павлов. А ведь его опыты на вид, да и по сути дела,
далеко не так эффектны, как ваши! Но что доказывает  существование  Мишеля
или Поля, хотел бы я знать? Что это даст  науке,  кроме  самого  факта  их
существования?
   - Мне не хочется больше с вами спорить, Шамфор, я  слишком  плохо  себя
чувствую, - сказал профессор Лоран, полузакрыв глаза. - Да вы, по-моему, и
сами понимаете, что перегнули. То вы говорите, что учитываете  условия,  в
которых я работаю, а то начисто о них забываете. А  ведь  эти  условия  со
счетов не сбросишь, будьте же благоразумны!  Вы  спрашиваете,  что  я  дал
науке, кроме факта существования Мишеля, Поля  и  других?  А  разве  этого
факта действительно так уж мало для одиночки? Будьте справедливы,  Шамфор!
Кто может больше, пусть делает  больше.  А  я  сделал,  что  мог:  доказал
реальность того, что большинство - да  почти  все!  -  считают  совершенно
невозможным. Я надеюсь, что меня не обвинят