или даже тип. Поймать бы, подумал Симо,- 
Джулии показать, самому покорпеть... Но он хорошо знал, что не станет 
этого делать, потому что совсем рядом, в десяти шагах от живой стены, в 
грязи, увязнув в ней основанием, стоял вариадонт.

Судя по всему, он стоял уже давно - должно быть, приполз сразу после 
толчка, еще до рассвета, и Симо проклял себя за то, что не рискнул 
выйти под ливень - ну пусть бы сбило с ног... Это действительно был 
Третий. Он ждал.

- Привет,- сказал Симо.

Тетраэдр задвигался: не то приглашал к разговору, не то просто устал 
быть тетраэдром. Нет, все-таки приглашал. Симо почувствовал 
покалыванье в висках, что-то теплое пришло и вдвинулось в мозг - 
вариадонт налаживал связь.

- Ты хоть из грязи-то вылези.

Третий скруглил углы, сплющился с боков. Симо моргнул. Теперь к 
нему, медленно раздвигая грязь, катилось огромное рубчатое колесо: не 
иначе, вариадонт где-то у границы подсматривал за армейским 
вездеходом. Очень похоже. Только к тем колесам грязь липла, а к этому - 
нет. На твердой почве колесо завалилось набок, подпрыгнуло, будто 
резиновое.

- Все шутишь,- сказал Симо. - Не до шуток ведь тебе, знаю. Тоже вроде 
нас, только что врать не умеете... Ты ведь спросить пришел, так я жду, 
спрашивай...

Он знал, о чем спросит Третий. Вариадонт, он же кучевик, он же нуклеед, 
каких только названий им не выдумывали, а до сих пор ни одного 
годного, каждое каким-то боком равняет их со зверьем. Вариадонт. 
Зверь-де, меняющий форму тела по своему разумению. Оч-чень 
исчерпывающе, знаете ли. Креодонт. Мастадонт. Глиптодонт. Глипт.

- А человеком можешь?

Колесо без видимых усилий встало, точно в фильме, пущенном в 
обратную сторону, потянулось вверх, вырастая в колонну, и колонна 
выпустила из себя, как выстрелила, отростки-руки и шар головы, 
лопнула снизу, формируя ноги. Человек. Вот только лица у человека не 
было - вместо лица была гладкая черная поверхность, матово 
отсвечивающая, как кожа, как искусственная кожа, еще не бывшая в 
употреблении,- иллюзия для непосвященных. Настоящей кожи у 
вариадонтов нет и никогда не было. Зато был запах, резкий и 
специфический, и когда Третий шагнул вперед, запах прорвался сквозь 
дыхательный фильтр и ударил в нос, заглушая миазмы топи. Не запах - 
вонь, бежать от нее хочется. Это им повезло, подумал Симо. 
Неудивительно, что вариадонты не очень-то боятся сельвы - ну кто 
захочет пробовать на зуб существо с таким запахом? Разве что нарвутся 
на пограничный пост...

...Хруст ветвей, клацанье, писк брызнувшего сока или, вернее всего, 
крови. Долгий поросячий визг... Симо не повернул головы на хорошо 
знакомые звуки. В чаще происходило то, что и должно было 
происходить: один панцирный гад вскрывал другого. Урчал, пожирая. 
Природа... И вариадонты все еще по уши в этой природе, подумал Симо, 
никуда от нее не ушли, она же их и пожрет, как только найдется какая-
нибудь тварь без обоняния. Вот Седьмого не видно уже которую неделю, 
да и Четвертый вчера был какой-то странный: подранили? Не нужно им 
в сельву лезть, совсем не нужно, да, как видно, придется...

А вопрос все нарастал, бился в черепной коробке, и было ему там тесно. 
Симо поднес ладони к вискам, зажмурился, привычно напряг и 
расслабил мышцы шеи. Он был готов к передаче. Он уже знал, что 
ответит. И знал, о чем попросит. Никогда бы раньше не подумал, что 
придется о чем-то просить вариадонта... Да, в лучшем случае придется 
туго. Если очень повезет, то будет туго. А в худшем случае - не будет 
Процесса, не будет вариадонтов, не будет Симо Муттика. 
Радиоактивного горизонта и то не будет, выскребут его мало-помалу, а 
вот тут, например, вот на этом самом месте, где мы с тобой, Третий, 
стоим, возведут горнообогатительный комбинат, и потекут от него 
составы на ту сторону, в Северный Редут. А вон там будет огромный 
карьер, здесь у нас под ногами такое лежит... Ты знаешь, что такое 
карьер? Сейчас я его представлю - вид сверху - и ты поймешь... Теперь 
понял? Здесь будут люди, много людей, они и сельву заставят 
отодвинуться, насколько смогут. Но прежде будет последний взрыв, и 
тоннель выйдет наружу. Будет, наверное, радиоактивное облако, но это 
совсем не та радиоактивность, что у вашего горизонта, и вам от нее 
лучше держаться подальше. А может быть, в вас станут стрелять. 
Объяснить тебе, что такое - стрелять?..

Вариадонт стоял неподвижно. Он ждал. Он привык ждать. Сначала, еще 
в Процессе, как только начал сознавать себя, он ждал очередного глипта. 
Потом ждал, когда выйдут из Процесса Четвертый, Пятый... Восьмой. 
Потом стоял в грязи и ждал, когда же к нему, наконец, соизволит выйти 
Симо Муттик. Теперь он ждал, когда же этот бестолковый человек 
докончит свой бестолковый рассказ о других бестолковых людях, 
грызущих тоннели под горными хребтами - зачем? Должно быть, в свое 
удовольствие... Ничего он не поймет, с тоской подумал Симо, самому бы 
понять...

- Я понял. - Голос был негромкий, но явственный. - Продолжай.

Симо вздрогнул. Вот это да! - значит, они умеют и разговаривать... 
Интересно, чем? А как мы их учили, как старательно выговаривали 
слоги, пока не поняли, что телепатировать им и проще, и удобнее... И 
какие же мы кретины, если не уяснили до сих пор, что в вариадонтах 
куда больше непознанного, чем во всей сельве! А голос... Господи, да это 
же мой голос! То-то слышу - знакомое. Дрянь у меня, а не голос, блею, 
как старый козел, слушать не хочется. Но Чернов!.. Если он и после этого 
не захочет поверить, что перед ним разумная форма жизни, тогда он 
сволочь и остальным под стать. Пусть увидит Процесс, вот что. Глипт 
нужен...

- Мне нужен глипт,- сказал он вслух.

- Мало,- глухо возразил Третий. - Трудно найти.

Он уже пятился к придвинувшейся вплотную чаще - черный, 
неестественно прямой,- уже уходил, как всегда, неожиданно, легко 
вынимая из топи ноги, к которым не липла грязь, а ступней на ногах не 
было... Нужен глипт... Глиптов мало. Еще бы не мало, коли в последнюю 
войну их выбили на девять десятых: принимали, видите ли, за танки. Это 
в сельве-то - танки!..

- Ты слышишь! - закричал в чащу Симо. - Мне нужен глипт! Сегодня! 
Чернову!.. Я знаю, что их мало, но мне очень нужен хороший глипт...

Он попятился. Коричнево-зеленая стена наступала, нависала над ним, 
как океанская волна, тянула хищные ветви. Где-то там, в зловонной 
трясине пискнуло под ногой Третьего какое-то растение. И все смолкло.



2

С самого утра полковник Нуньес чувствовал себя неважно. Во-первых, 
полковника мучил кашель, неизбежный спутник сезона муссонов,- и не 
дал-таки уснуть ночью, несмотря на таблетки и дилетантскую попытку 
самогипноза; во-вторых, на краю стола лежал далекий от завершения 
полугодовой отчет, о котором командующий округом напоминал не 
далее как вчера, и это было непонятно, а непонятного Нуньес не любил. 
Да еще этот больной... Полковник озабоченно потер подбородок. 
Больной - это скверно. И непонятно, как беднягу угораздило подхватить 
- не в сельву же ходил... Как назло: который год все тихо и вот на тебе - 
пятнистая горячка, да еще с такой анемией, что хоть прямо в учебник. 
Жаль солдата - толковый, случайно сюда попал,- но тут уже ничего не 
поделаешь. Выраженные симптомы, и даже не поймешь сразу, плохо это 
или хорошо, что они сразу заметны? Наверное, плохо, коли врач кинулся 
бежать, едва увидев больного, и назад в лазарет светило медицины 
пришлось волочить силой и при непосредственном участии начальства в 
лице самого Нуньеса. Врач впал в истерику и только визжал и плевался, 
когда Нуньес орал ему в самое лицо, в бешеные глаза: "Твоя работа? 
Твоя работа, я спрашиваю!.." Толку не было.

О гарнизонном враче Нуньес не мог думать без тихой ярости. В военное 
время мерзавца следовало бы расстрелять перед строем, без суда и 
незамедлительно. Неужели же знал, подлец, что сыворотка скисла? 
Наверняка знал, брезгливо подумал Нуньес. Вор не вор, а разгильдяй и 
трус первейший. Заплевал весь лазарет. Не на пол наплевал, скотина 
полуштатская,- на службу. В карцере в потолок он давно не плевал, это 
точно.

Полковник промокнул лоб носовым платком и расстегнул китель. Утро 
выдалось жарким, кондиционер уже не справлялся. Днем будет еще хуже, 
если только не разразится ливень, а к вечеру станет уже совсем 
невыносимо, но за вечером придет ночь, и тогда, может быть, удастся 
уснуть. Если позволит кашель. И если сегодня за ворохом мелких дел 
найдется время закончить отчет. Ну, пусть не закончить, пусть только 
выделить главные моменты. Хотя бы в черновом варианте.

Он дотянулся до клавиши интеркома.

- Дежурный... Кхе!..- И приступ кашля разразился, как всегда, 
совершенно неожиданно.

- Дежурный слушает. Доброе утро, господин полковник.

- Доброе,- соврал Нуньес, вытирая глаза. - Я еще когда заказывал 
документы из архива. Где?

- Они на вашем столе, господин полковник.

Нуньес скосил глаза на стол - действительно, все три пластиковых листка 
на месте. Надо же, не заметил. Глупо и, пожалуй, обидно. Лишний повод 
к сочинению очередной байки для любителей устного словотрепа. 
Впрочем, сегодня дежурит хороший малый, этот не позволит себе 
лишнего, разве что отметит про себя, что хрыч Нуньес успешно 
переходит в новое качество: в хрычи старые, заслуженные. И это, надо 
признать, соответствует действительности. В линейной пехоте стариков 
не держат. А если тебе шестьдесят два, то о пехоте забудь и радуйся, что 
командуешь хотя бы пограничным участком, без перспектив повышения 
по службе и по уши в сельве. Унизительно, если знать, что сельва 
охраняет границу лучше любых постов, сколько бы их ни было,- а кто же 
этого не знает? Начальство, во всяком случае, знает. Но и в отставку 
пока не гонит. Это главное.

О значении слова "синекура" Нуньес лишь догадывался. Судя по 
конкретным признакам, его предшественникам это понятие было 
знакомо во всех приятных подробностях. Участочек оказался из рук вон, 
оторви и выброси, что же касается личного состава, то он, подобно 
всякой изолированной системе, уверенно стремился к нулевой энергии и 
вполне в этом преуспел. Нуньес впрягся в службу как вол и о начальном 
периоде командования участком отзывался кратко: чистил нужник. Для 
дам он на всякий случай держал в памяти "авгиевы конюшни", однако 
дам на участке не было, а тех существ последнего разбора, что поначалу 
были, язык не поворачивался назвать дамами, и Нуньес с особенным 
удовольствием вышвырнул их с заставы при первой возможности. В него 
стреляли: кто-то, пожелавший остаться неизвестным, пустил в 
полковника две пули - обе мимо. Нуньес не стал выяснять, кто это 
сделал. Он знал, что когда хотят убить - убивают. Вместо этого он 
добился замены большей части младших офицеров и сержантов - как ни 
странно, это удалось - и в конце концов смог констатировать некий 
минимум порядка, который и старался поддерживать, не особенно 
рассчитывая на большее. На него писали кляузы, всегда остававшиеся 
без последствий. Раз в полгода он сам писал отчет "о положении дел" с 
грифом: "Секретно. Лично." - по обязанности и без энтузиазма, ибо 
хорошо знал, что насчет секретности еще так-сяк, а что касается "лично", 
то вряд ли командующий лично вникает в каждый документ подобного 
рода, и правильно. Он был забыт, это кололо самолюбие, но пока 
устраивало. И вот - начальство вспомнило, что есть еще такой Нуньес, и 
вместо того чтобы попросту гнать вон со службы, торопит с очередным 
отчетом. Почему? Об этом полковник еще успеет подумать, но сперва 
нужно разгрести текучку.

- Дежурный! Вы слышите меня?

- Еще что-нибудь, господин полковник?

"Еще что-нибудь!.." Наглец. Тон, как у официанта. Наказать? Нет, пока 
рано. В линейную бы пехоту его, суток на трое в сельву с полной 
выкладкой, да чтобы без жратвы... Сдохнет ведь. Молодежь, одно слово.

- Еще вот что,- хмуро сказал Нуньес. - Сегодня же эвакуируйте больного. 
Да, вы. Вертолетом. Займитесь этим немедленно. Что? Это как 
понимать: "если позволит погода"? Пусть позволит. Запомните себе на 
будущее: плохая погода бывает только для разгильдяев. Вот и хорошо, 
что вы поняли. Далее. С больным полетят двое сопровождающих, 
выберите их сами из резервной смены. Еще полетит врач. А меня не 
интересует, захочет он или не захочет. И не интересует его 
невменяемость. Тогда так: еще двое сопровождающих полетят с врачом. 
Пусть получит в медицинском управлении новую партию вакцины, вы 
поможете ему составить заявку, если он забыл, как это делается. Кхм... 
Кха! Кашель, черт... Вакцина сегодня же должна быть здесь. Сегодня же. 
И врач тоже. Нет, не "пусть он катится к чертовой матери", а пусть 
сегодня же проведет повторную вакцинацию всего личного состава. Да. 
Я сказал: всего личного состава. Полностью. Ответственный - вы лично. 
Это все.

Полковник снова закашлялся и, прочистив горло, сплюнул в носовой 
платок. Вот гадость. А ведь после прививки станет еще хуже. Люди 
будут недовольны, и трудно их за это осуждать. Но аверс аверсом, а с 
реверса отчетливо маячит пятнистая горячка - та еще хвороба, верный и 
мучительный конец. Вакцина спасает от пятнистой горячки, зато делает 
человека крайне восприимчивым к обычным простудам, это бы еще 
ничего в сухое время года, но теперь пошел муссон, и значит, уже завтра 
личный состав будет едва волочить ноги. Вакцина - дерьмо... И жара. 
Страшно подумать, что будет там, снаружи, когда солнце взберется 
повыше. Особенно завтра, после прививки. По-видимому, единственной 
работоспособной единицей на всем участке останется полковник, 
строчащий полугодовой отчет. Трогательная картина.

Он подошел к окну, скосил глаза вниз. Оттуда, с прямоугольной 
площадки, отвоеванной у сельвы под плац, забетонированной и 
расчерченной в соответствии с назначением, поднимались торопливые 
дрожащие испарения. В тени старой башни, реликта эпохи Второго 
Нашествия, ныне увенчанной крутящейся антенной станции дальнего 
обнаружения, досыхали последние, самые стойкие лужи. Двое солдат с 
натугой катили через плац гигантскую кабельную катушку, их движения 
были плавны, как в замедленном кино. "Мухи дохлые",- определил 
Нуньес. В катушке было куда больше жизни, чем в солдатах, она 
проявляла норов и стремилась покатиться в направлении, солдатами не 
предусмотренном. Полковник отогнал мысль о том, что было бы с ним 
самим, вздумай он спуститься вниз. И здесь-то не продохнуть... 
Скверный сезон. Муссонные ливни все похожи один на другой. И еще 
они похожи на конец света. Но сельве того и надо.

И вот пожалуйста! - на плацу опять свежая трещина. Спрашивается: 
откуда? Вчера ее здесь не было, это точно. Не иначе, опять из земли лезет 
какая-то дрянь, ей двухметровый бетон вроде скорлупы для любителей 
яиц всмятку. Санобработка? Да, и чем скорее, тем лучше. Полковник 
поморщился. Излучатели выжгут всякую жизнь на пятьдесят метров 
вглубь, но, конечно, лишь на время. В муссонный сезон эту процедуру 
необходимо повторять как минимум раз в неделю. Плохо то, что 
излучатели портят плац: бетон крошится, рассыпается в неприятную 
вонючую пыль, и плац потом выглядит как обгаженный. Не дай бог, 
командующий округом затеет инспекционную поездку - сгореть от стыда 
полковнику Нуньесу.

Сельва, кругом сельва, до горизонта во все стороны, кроме севера - там 
она только до гор. Сельва бессмертна. У нее тысячи способов 
расправиться с человеком, и поэтому углубиться в нее хотя бы на пять 
шагов способен лишь самоубийца или буйно помешанный, каких здесь, 
слава Лиге, пока еще не держат. Каждому доводилось видеть, как легко и 
вместе с тем мощно движется, нависая над чащей, шагающий баньян и 
отвратительное месиво словно бы раздвигается, угадывая, где он ступит, 
и давая ему ступить. Несуразный глипт в шишкастой броне ползет 
напрямик, с треском валит подгнившие деревья, оставляя за собой 
развороченную просеку. Там, где он прошел, могла бы получиться 
хорошая вездеходная трасса - только сельва не даст. Для этого в ней 
слишком много жизни.

Можно каждый месяц выжигать вдоль границы контрольную полосу. 
Если хорошо выжечь и если на ней не укоренится баньян, ее 
действительно хватит на месяц. Потом - снова, и так без конца. Жечь, 
травить дефолиантами, выметать излучателями все живое - в золу и 
пепел. Надолго ли? Сельва упорна от рождения, гораздо упорнее людей. 
На соседних участках контрольной полосы давно уже не существует, 
линия границы условна, как мнимое число, и на это обстоятельство не 
устают выжидательно намекать подчиненные. Дьявольский соблазн. 
Люди не понимают, что они охраняют и от кого. По эту сторону хребта 
Северный Редут формально владеет куском территории, до которого еще 
ни у кого не дошли руки - потому и владеет. Между прочим - 
потенциальный противник, несмотря на то, что уже лет двадцать как 
полноправный член Содружества и плюс к тому формальный доминион 
Земной федерации. Но их людей здесь нет, если не считать каких-то 
биологов в предгорьях, да и те не северяне, а из Межзоны, как-то их там 
терпят. Больше никого. У полковника Нуньеса нет коллеги по ту сторону 
границы. Это плохо. Такая служба оскорбляет командный состав и 
разлагает подчиненных. У них есть задачи, текущие и на перспективу, но 
нет цели, придающей службе значимость и видимый смысл. Людей 
трудно винить, но необходимо. Подчиненные не понимают, за спиной 
полковника делают неприличные жесты, сочиняют похабные анекдоты и 
думают, что одеревеневший на службе Нуньес ничего не видит. Один из 
этих сочинителей пустил в него две пули. Его пытались напугать - что ж, 
на службе случается всякое. И тем не менее полковник не считает своих 
людей сбродом. Просто они не могут дать ответ на мучительный вопрос: 
з а ч е м ? Нет ответа. И, наверно, не будет, и не надо его искать, ответ 
этот. Служить надо.

Он переждал приступ кашля и вернулся к столу. Сначала дело, нытья на 
сегодня уже хватит. Отчет - тоже дело, и дело первейшей важности, когда 
отчетом интересуется лично командующий. И он не скрыл того, что 
интересуется потому, что заинтересовались в высших сферах, похоже, 
даже в генштабе. Непонятно, зачем им? Совсем темный лес, вроде 
здешней сельвы. Что они там хотят выудить из этого отчета? Уж 
наверное не то, что гарнизонный врач скотина, не исполняющая прямых 
обязанностей. Тогда что?

Дана подсказка: случай с нарушением воздушной границы, очень 
неприятный случай. Нуньес не любил о нем вспоминать. В свое время и 
начальство о нем не вспоминало, то есть настолько, что вообще не 
отреагировало, хотя по убеждению полковника отреагировать следовало 
бы, и самым крутым образом. Случай был скандальным, до сих пор 
сидел как заноза, и хотя обошлось без видимых последствий, но дураку 
было ясно, что об этом еще вспомнят... Вспомнили - но странно. Об 
отставке ни слова. Само собой очевидно: ждут не оправданий и, 
вероятно, даже не анализа бездарных действий дежурной смены, не 
говоря уже о предложениях по совершенствованию порядка боевых 
дежурств. Ждут чего-то иного, а если подумать, то все это очень похоже 
на тотальный сбор информации, настолько систематизированный, что 
задействованы все каналы сбора, даже самые гиблые... Знать бы еще: 
какой информации? И на кого?

Полковник недовольно посмотрел на тощую пачку исписанных листков. 
Отчет называется... Нет, строго говоря, нормальный отчет "о положении 
дел на вверенном...", ну и так далее, по стандарту. Даже против 
обыкновения позволил себе кое-какие предложения касательно 
"совершенствования порядка"... Нуньес поморщился. Дельные, между 
прочим, предложения, а придется все же убрать, чтобы у высших сфер не 
застревал глаз на том, на что они заведомо не обратят внимания.

Итак. Нуньес перетасовал три полученных из архива листка и выбрал 
наугад. Короткий текст оказался рапортом давно уже сплавленного 
отсюда солдата, и с первого взгляда было видно, что документ составлен 
не по форме.

"По