у берегу. Лед тонок, но пока держит мой вес. Пора? Нет, еще
шагов пять. Четыре, три, два, один...
   Он даже не трещит, сволочь. Ну же! Давай! Затылок готов расколоться
- адское пламя в мозгу, адская  боль.  Теперь  ее  не  приглушишь,  не
обманешь наивной выдумкой: мол, иду по  дрова  -  "демонию"  предельно
ясны мои намерения. Еще немного... Знаю: как  только  я  окажусь  подо
льдом, боль исчезнет сама собой и "демоний" смирится, потому  что  уже
ничего нельзя будет изменить...
   Прыжок - удар ногами о лед.  Мало?  Вот  тебе  еще.  Трещишь?  Ага,
трещишь!..
   С третьего удара я проваливаюсь по пояс в  ледяную  кашу,  отчаянно
цепляясь за края полыньи. Мышцы сработали сами, словно я в самом  деле
тону, и это к лучшему: может быть,  останутся  следы  моего  цепляния.
Понятен ужас провалившихся в  полынью,  очень  даже  понятен!  Течение
тянет меня туда - в черное, холодное, жуткое. Холода пока не чувствую,
он скажется потом, не сразу, а пока - жарко... Пора. Еще раз для пробы
вдохнув воздух через загубник, перестаю цепляться...
   Жидкий огонь ледяной воды  обнимает  незащищенное  лицо.  Последним
уползает под лед рюкзак, что зажат у меня в руке. Страшное,  наверное,
зрелище - хорошо, что никто не видит...


4

   - Может, все-таки вызвать врача? - предложила Ольга.
   - Не вздумай, - сказал я и закашлялся, давясь мокротой.
   - Тогда еще укол. Сплюнь и повернись.
   - Что, опять пора колоть? Я сам отлично знал, что пора.
   - Не трепись и заголяйся.
   Она не очень-то церемонилась - удар  из  бытового  инъект-пистолета
(вот уж садистский инструмент!) подбросил меня на тахте.
   Скверное дело - крупозная пневмония, пусть даже не двусторонняя,  а
только левосторонняя. И очень кстати здесь Ольга, леди моя Белсом.  То
есть не она здесь, а я у  нее,  ввалился  внезапно  -  "чудовище  вида
ужасного". Просто поражает, с  какой  предусмотрительностью  вел  себя
поганый мой "демоний", если сразу после моего знакомства с  "Надеждой"
велел мне приготовить себе  нору.  Заранее  исследовал  все  возможные
развилки, стелил соломку там, где я мог оступиться в своих шараханьях,
знал, подлец, с кем имеет дело!
   Унизительно, зато безопасно для  нелегала.  Утонул  я  двенадцатого
марта, а сегодня восемнадцатое. Шесть дней. Вряд ли  Кардинал  еще  не
понял, что я обдурил его, а я, как ни странно, все еще на свободе.
   Действительно странно. Если  поразмыслить  хорошенько,  то,  что  я
учинил, - истинно детский сад, штаны на лямках... И все в мире детский
сад и шебуршанье. Не придумано еще такого, чему  Кардинал  поверил  бы
безоговорочно.
   А самое главное -  не  мучила  меня  голова.  Нисколечко.  Кажется,
смирился  мой  "демоний",  сдался,  а  вернее,  успел  оценить   новую
ситуацию, и теперь наши с ним устремления  совпадают:  оба  мы  жаждем
залечь на дно, зарыться в ил и не высовываться. Отрадно, черт подери!
   - Как ты сегодня? - спросила Ольга.
   - Почти здоров. Даже думал выйти прогуляться - погодка-то!  Кстати,
где мои ботинки?
   - Выйди, выйди... На тот свет захотелось?
   - Кто из нас врач: я или ты? - возразил я. - Потом,  не  вышел  же.
Лежал, в окно смотрел, радовался. Синичка прилетала, сидела  на  твоем
свитере. Просто сидела и смотрела на меня. А я на нее. Хорошая такая.
   Нужно знать женщин - Ольга тут же сунулась на балкон посмотреть, не
осталось ли  на  свитере  конкретных  следов  пребывания  синички.  Не
осталось. А когда она вернулась, я как-то сразу  понял,  что  разговор
пойдет  иной,  что  мне  от  него  не  отвертеться  и  что  скидок  на
болезненность не будет.
   Не надо, попросил я про себя. Пожалуйста, не надо.
   Глас вопиющего.
   - Слушай, что вообще происходит? - спросила  она.  -  То  тебя  нет
неделями, то вдруг являешься черт знает в каком виде - и лечи тебя. Ни
разу никуда не позвонил отсюда. Прячешься, что ли?
   - Угу, - вздохнул я. - Ну их всех. Взял отпуск.
   Зря я это сказал.
   - Ты меня совсем уж круглой дурой не считай, ладно?  Я  ведь  и  до
всей этой шумихи кое о чем догадывалась... Эпидемия самоубийств, да?
   - Пандемия.
   Она немного помолчала.
   - Даже так... И ты не знаешь, как ее остановить, я правильно поняла
ситуацию?
   Я не мог ей врать. Она решила бы, что я трус.
   - Я знаю, как ее остановить.
   - Очень мило.
   Она ждала. И тогда я рассказал ей все. Ну, почти все. Мы молчали  -
не знаю сколько времени. Долго. Потом она сходила на кухню и  принесла
из холодильника водку. Что ж, рассудила верно. Мы молча выпили по  сто
и еще по сто, и только после этого она спросила:
   - А ты подумал вот о чем: кто ты такой, чтобы судить?
   - Подумал, - сказал я. -  Как  раз  об  этом  я  подумал  в  первую
очередь. Об  этом  в  русской  литературе  столько  написано,  что  не
подумать невозможно. Только я не сужу.  Это  меня  судят.  И  тебя.  И
вообще всех и каждого.
   - А ты умываешь руки?
   Я попытался изобразить улыбку. Получилось так себе.
   - Что меня в тебе привлекает, так это точность формулировок...
   Она отвернулась к  окну.  Точеный  профиль  леди  Белсом,  осиянный
солнцем...
   - А вещи твои где? Без ничего ушел, что ли?
   - Спрятал.
   - Ну-ну. А насчет того, чем я тебя привлекаю, уж лучше бы не  врал.
Я ведь сразу поняла, что ты меня используешь. Если  бы  я  была  нужна
тебе хотя бы как женщина для постели... А так - не о  чем  жалеть.  Ты
сам сделал все для того, чтобы я  не  влюбилась  в  тебя,  как  кошка.
Спасибо, а только рано или - поздно кому-нибудь из нас это должно было
надоесть первому. Надоело мне. Скажи-ка лучше: я с самого начала  была
нужна тебе только для того, чтобы ты мог при случае у меня отлежаться?
   - Не говори так, - попросил я.
   - А почему? - изумилась леди Белсом. - Я была тебе  нужна,  ты  был
мне интересен. Мы квиты. Что еще? Только договориться о том, когда  ты
уйдешь. Нет, я тебя не тороплю, ты не думай.
   - Завтра.
   - А не рано?
   - Пора, - сказал я,  почувствовав  укол  в  затылке.  Легкий  укол,
легчайший. - Ну, может, послезавтра.
   - Кстати, куда ты пойдешь, ты мне не скажешь, конечно?
   - Понятия не имею. Честно. Уеду куда-нибудь подальше.
   - Деньги у тебя есть?
   - Есть.
   - Все равно в твоем положении лучше зря не тратить.  Вот  что...  -
Она посмотрела на меня с интересом. Почти с таким же любопытством, как
тогда, в День нашего знакомства возле тела ее покалеченного дружка.  -
Ты умеешь путешествовать стопом?
   - Посредственно.
   - Научу.
   Ночью она пришла ко мне - так же, как  прежде,  и  я  пытался  быть
нежным настолько, насколько  меня  на  это  хватало,  а  она  была  то
грубовата и ненасытна, то нежна так, как мне и не снилось,  совершенно
невероятной, запредельной  нежностью...  Сколько  у  меня  после  Юлии
перебывало баб - ни с одной я не испытал ничего подобного...  Я  знал,
что это в последний раз. И она это знала. Уже под утро  я  понял:  она
врала. Врала, говоря, что я ей надоел. Врала, говоря,  что  мы  квиты.
Врала для того, чтобы легче перенести потерю -  или  для  того,  чтобы
стало легче мне? А утром меня кольнуло.
   - Пойду прогуляюсь.
   - Совсем уходишь?
   - Нет, я недолго.
   Ох как сладко дышалось  на  воле  -  свежестью,  голубизной,  ясным
мартовским утром!  За  то  время,  что  я  валялся  на  тахте,  плюясь
мокротами в баночку, в природе произошло что-то вроде репетиции весны.
Утро выдалось чудесное. Грязные сугробы съежились и  стали  похожи  на
больных колючих рептилий, оставленных издыхать на  солнышке,  утренний
ледок похрумкивал под подошвами, готовый охотно растаять к полудню,  и
пахло сложной смесью запахов:  талой  водой,  автомобильным  выхлопом,
оттаявшими собачьими следами и  крепким  дезодорантом-адсорбентом  для
очистки  воздуха,  распыляемым  ползущей   по   Ведерникову   переулку
цистерной,  принадлежащей,  судя  по  бело-голубой  раскраске,  Службе
защиты среды.
   Возле церкви Всех Скорбящих я  поизучал  вывешенный  на  щите  план
кладбища, неприятно похожий на схему разделки говяжьей туши, и отыскал
двадцать первый участок. Дорожка в снегу была  утоптана  основательно,
песочком не посыпана, так что я дважды поскользнулся на  наледи,  пока
дошел. Могила родителей  была  в  порядке:  наверное,  кто-то  за  ней
ухаживал, так что и поправлять было нечего. Малахов Николай Ефимович и
Малахова Инна Васильевна, дата смерти одна на двоих. Давней мгновенной
смерти в смятой в гармошку автомобильной жестянке...
   Скромная, но достойная плита, заведомо не халтура местной гранитной
мастерской. Полированный черный кварцит, буквы - золотые.
   Почему-то я не испытывал никаких эмоций - может быть,  оттого,  что
никак не мог вспомнить ни отца, ни  мать?  Хорошо  ли  каждый  из  нас
помнит себя с четырехлетнего возраста? То-то и оно.  Почему  я  решил,
что должен улавливать какие-то флюиды? Мистика это. И вообще никто  из
живущих не помнит покойников, в лучшем случае помнят легенду о них,  и
то если при жизни эти люди были сколько-нибудь  достойны  легенды  или
хотя бы кому-нибудь нужны на этом свете.
   А кто ты сам такой, спросил я себя, кому нужен? Димку ты подставил,
Ольгу тоже, Кручковича не спас,  у  Самохина  украл  два  года  жизни.
Единственный сын не помнит тебя и знать не хочет... Мать он  почему-то
помнит!
   Стоп! Проехали. Только таких эмоций мне сейчас и не  хватало.  А  с
Ольгой как-нибудь образуется. Еще не вечер. Еще успею подумать.
   Мобилизовав запас приличествующих мыслей,  я  стоял  и  смотрел  на
могильную плиту. Сколько же лет я тут не  был?  Пять?  Семь?  Надо  бы
заказать  выгравировать  портреты  -  фотографии  есть.  Хотя  в  моем
положении как теперь закажешь? Фотографии и те не при мне, теперь я до
них долго не доберусь, и все, что есть у меня с собой, - память...
   Одну фотографию я помнил хорошо. Как и другие, она оказалась в моем
личном деле в особом пакете и вручили мне ее перед  окончанием  Школы.
Довольно скверный любительский снимок, сделанный кем-то из сослуживцев
отца на похоронах. Себя я там не нашел, конечно. Много людей, снятых в
основном со спины, много венков, краешек гроба, в углу кадра на  снегу
кладбищенской аллеи громоздятся отвалы мерзлой земли.  Крайняя  аллея,
слева могилы, справа - ограда кладбища, а на дальнем плане  за  сеткой
голых зимних ветвей кладбищенских деревьев - одноглавая церковь...
   _Отсюда не видно церкви!_
   Как часто нам хочется забыть очевидные, но  досадные  неприятности.
Закрыть глаза - и нет их... Первым делом я подумал, что ошибся,  -  но
шиш, плохой зрительной памятью я никогда не страдал, так что  пришлось
признать, что ошибки нет. Я отступил назад и начал метаться, выискивая
место, с которого  фотограф  взял  ракурс.  Кажется,  здесь...  Точно,
здесь. Во  всяком  случае,  это  единственная  возможная  точка,  иных
вариантов просто нет. И что-то тут не  так...  А  "не  так"  вот  что:
церковь за спиной, она никак не могла попасть в кадр...
   Это не _то_ кладбище!
   Примерно так, должно быть, чувствовал себя тот ирландский комендант
крепости,  которому  солдаты  Кромвеля  оторвали  деревянную  ногу   и
шарахнули ею по голове. Кладбище-то, может, то самое,  Калитниковское,
но  место  -  другое,  и  фотография  -  липа.  Странно...  Странно  и
непонятно. Случайно  попала  в  пакет  не  та  фотография?  Еще  более
странно. А поди теперь подними втихую кладбищенские документы!  Дурило
я. Как ни крути, а умом не вышел. Не догадался даже  изготовить  копию
"пайцзы", обыкновенный муляж для идиотов,  без  встроенного  маячка  и
прочей начинки. Полезная была бы вещь.
   Обогнув по плитчатой дорожке замерзший пруд, я  двигался  домой  не
спеша. Погуляли - и на первый раз хватит, не хватало мне еще  плеврита
в качестве осложнения. Неприятна история с кладбищем, но  разберусь  в
другой раз. Домой... Любопытно,  как  меняется  понятие  слова  "дом",
размышлял я, топая по Талалихина. Дом. Домой. Не  домой  я  иду,  а  к
Ольге, и завтра, а то и сегодня уйду совсем. Нет у меня дома.
   И тут меня ужалило довольно крепко. Я выбрал позицию и стал ждать.
   Через десять минут к дому подъехала машина, и из нее вышли четверо.
Я прекрасно знал, куда они идут.
   Не знаю, зачем я кружил возле дома Ольги еще долго после того,  как
они, поднявшись  в  квартиру  и  приказав  по  радиотелефону  водителю
отогнать машину за угол, принялись меня ждать, и даже после того,  как
они в конце концов уехали, забрав с собой  Ольгу.  Я  еще  долго  ждал
чего-то.
   Возвращаться не было смысла - даже если они не оставили в  квартире
ни людей, ни сюрпризов, во что я не верил.  Рюкзачок  с  моими  вещами
ждал меня в камере хранения на Казанском вокзале.


Глава 8

                       Завтра наступит вечность

                                 Когда мир стал черней Темноты слепых,
                              "Светает", - сказали слепые.

                                                 Фазыл Хюсню Дагларджа

   - На этот раз он попался, шеф.
   Волосатая раскормленная муха, невесть как залетевшая в комнату, как
раз сейчас перестала  бестолково  метаться  под  потолком  и,  оборвав
жужжание, присела на краешек стола. Может быть, оттого, что сидящий за
столом человек желал сохранить  нечаянную  оглушительную  тишину,  его
голос прозвучал спокойнее обычного:
   - Вы хотите сказать, что взяли его?
   Маленький человечек  с  детским  личиком  и  тонким  прямым  шрамом
наискосок через щеку неодобрительно скосил на муху глаза,  но  тут  же
вернул взгляд к сидящему и покачал головой:
   -  Пока  нет.  Однако  мы  плотно  ведем  его  уже  вторые   сутки.
Безусловно, он догадывается об этом  и  попытается  снова  оторваться.
Наша задача  не  позволить  ему  этого,  иначе  говоря,  не  создавать
ситуаций, которые он мог бы использовать. Должен сказать,  что  объект
то  предельно  осторожен,  то  нахален  прямо-таки  вызывающе.   Очень
труднопредсказуемый тип - до сих  пор  он  не  дал  нам  стопроцентной
уверенности в благополучном исходе операции  захвата.  Я  прошу  вашей
санкции на продолжение наблюдения при отказе  от  немедленной  попытки
задержания. Как только объект занервничает, мы начнем действовать.
   - Вы надеетесь, что объект допустит ошибку?
   - Рассчитываю на это, шеф.
   - На вашем месте я бы на это не рассчитывал.
   Маленький человечек почтительно замер, и  лишь  опытное  ухо  могло
различить каплю иронии в его голосе.
   - Простите?
   - Он не  делает  ошибок.  -  Сидящий  звучно  припечатал  ладонь  к
столешнице. Муха с  гудением  метнулась  из-под  ладони,  забилась  об
оконное стекло. Сидящий поморщился. - Да, представьте себе, он  их  не
делает. Мне кажется, к настоящему моменту вы могли уже  догадаться  об
этом сами. Или вам мало опыта ваших предшественников?
   Человечек вскинул голову, отчего тонкий шрам искривился  и  потянул
за собой кожу на подбородке.
   - Простите, шеф, - сказал  он  казенным  голосом,  выждав  короткую
паузу. - Вероятно, вам известно нечто такое, что не известно мне.
   Он лишь намекал - не клянча,  не  унижаясь.  "Не  так  уж  плох,  -
подумал сидящий. - Будет жаль, если сломает себе шею".
   Срикошетировав от стекла, муха села на потолок. Стало тихо.
   - То, что мне известно, не  должно  вас  касаться.  Безусловно,  вы
понимаете, что о каком-либо  недоверии  к  вам  речь  не  идет  и  мое
молчание продиктовано исключительно интересами операции. Я поддерживаю
ваше предложение. Считайте, просимая санкция вам дана, и  учтите:  это
не только санкция. Это приказ. Полагаю, впрочем, что в ближайшее время
вы получите новые инструкции. Я хочу, чтобы вы  и  ваши  люди  наконец
уразумели: на дворе конец лета, а не начало весны. У нас уже давно нет
права даже на единственную оплошность. Ни у ваших людей, ни у вас,  ни
у меня.
   - Еще раз простите, шеф, но если новые инструкции...
   - Об этом не сейчас, - прервал  сидящий.  -  Продолжайте  выполнять
задание,  но  от  захвата  объекта  вплоть  до  особого   распоряжения
воздержитесь. Вести объект предельно плотно. Самое главное  сейчас  не
дать ему оторваться. Делайте все, что сочтете нужным,  хоть  привяжите
себя к нему, но он не должен уйти на этот  раз.  Не  должен,  вы  меня
поняли?..

x x x

                      К. (особо секретно, лично)

        ТЕМА: Малахов М.Н.
        СОДЕРЖАНИЕ: диктотайпные материалы по работе  с  объектом
     "Лайма"; 4-й сеанс; 23.08.2040.
        Подготовка к сеансу: стандартная. Начало сеанса: 11 ч. 06
     м. Конец сеанса: 11 ч. 13 м.  Форсирование:  4  кубика  0,2%
     раствора препарата "Калхас-Х" внутривенно.

         ЗАПИСЬ СЕАНСА:
        Вопрос: "Где он сейчас?"
        Ответ: "Южный город.  Тепло.  Солнце  в  глаза.  Вхожу  в
     подобие. Улица, пыль".
        В: "Допустим. Море там есть?"
        О: "Да. Море. Штиль. Водоросли. Вижу запах".
        В: "Что еще там есть?"
        О: "Речка в бетоне. Грязная, прямая, течения нет.  Мазут.
     Дохлая чайка. Автовокзал".
        В: "Держи подобие. Как твое имя? Где ты? Что видишь?"
        О: "Я Малахов Эм  Эн.  Иду  по  улице  вверх.  По  правой
     стороне. Много людей.  Сторонятся.  Я  устал  и  хочу  пить.
     Покупаю в автомате пакетик яблочного сока. Пью. Иду и пью".
        В: "Что ты чувствуешь?"
        О: "Устал. Хочу спать. Мозоль на  пятке.  За  мной  идут,
     следят, хотят плохого. Надоело. Хочу один".
        В: "Ты боишься?"
        О: "Не знаю. Нет. Не хочу бежать. Не  хочу  стрелять.  Не
     боюсь. Очень устал".
        В: "Сейчас ты видишь тех, кто ходит за тобой?"
        О: "Нет".
        В: "Так. Расскажи, что ты делаешь теперь".
        О: "Стою. Оглядываюсь. Очень болит голова".
        В: "Еще раз повтори: кто ты?"
        О: "Малахов Михаил Николаевич".
        В: "И у тебя болит голова?"
        О: "Да. Затылок. Нет, теперь нет".
        В: "Что ты делаешь? Все время говори, что ты видишь и что
     делаешь".
        О: "Перехожу на  другую  сторону  улицы.  Большая  машина
     разворачивается, едет за мной. Стекла темные. Иду вниз.  Иду
     быстро. Деревья - толстые. Автомат с мороженым. Они - вокруг
     меня, они ходят за мной повсюду. Надоели".
        В: "У тебя на спине рюкзачок. Расскажи, что в нем".
        О: "Нет. Излом подобия. Не держу. Не вижу. Нет  сущности.
     Кто я?"
        В: "Ты - Малахов! Малахов Эм Эн. Держи  подобие.  Что  ты
     делаешь?"
        О:  "Он  входит  в  магазин.  Большой  магазин,  нарядная
     витрина. Он внутри, я его не вижу. Ушел.  Нет  подобия.  Нет
     сущности. Красивая кукла на витрине. Уходит...  Дядя,  я  не
     хочу!.. Дядя, пожалуйста..."
        В: "Будет тебе кукла,  самая  лучшая!  Попробуй  войти  в
     подобие еще раз. Потерпи. Ты - Малахов!  Ответь  на  главный
     вопрос: что ты собираешься делать?"
        О: "Дя-а-дя-ааа..."
        В: "Стоп! Куда, идиот!.. На стол  ее  клади...  Инъектор,
     живо! Врача..."
        (конец записи)

         ПРИМЕЧАНИЕ
        По      предварительному       заключению       экспертов
     парапсихологического отдела, объект "Лайма" в ближайшие  дни
     использован быть не может.  Предлагаю  продолжить  работу  с
     объектом "Кассий",  а  также  ускорить  подготовку  объектов
     "Шива" и "Белый Кролик".
        (конец сообщения)


1

   Магазин   оказался   обыкновенным   провинциальным   супермаркетом,
скромным, но довольно приличным. Побродив по отделам, Малахов купил за
наличные туфли с мягким задником, новую рубашку, зубную пасту  и  крем
для бритья, батарейки к мозгокруту, лечебные сигареты общеукрепляющего
действия и бутылку минеральной воды "Радость бедуина". Из двух молодых
людей в одинаковых рубашках навыпуск, вошедших в магазин  после  него,
один со скучающим видом посетителя музея слонялся за Малаховым из зала
в зал, другой же занял стратегическую позицию у  витрины  с  кружевным
дамским бельем, держа в поле зрения все выходы:  действующий  главный,
заперты