, либо  Крачков.  Возможно,  Кручкович,
Крачковский, а также иные варианты. На всякий случай я приказал  также
проверить  и  Крючковых,  ограничив  сферу  поиска  пока   что   нашей
губернией. Вот список,  жирным  шрифтом  отмечены  наиболее  вероятные
кандидатуры.
   - Оставьте мне.
   Брови Штейна ползут вверх.
   - Михаил Николаевич, нам проще самим...
   Ну как объяснить ему, что я иногда _вынужден_ делать не то, что мне
хочется? Как?!
   Боль в затылке отступает медленно.
   - У меня имеются кое-какие соображения, Отто Оттович,  и  проверить
их я должен сам.  Не  обижайтесь.  Продолжайте  копать  "железо",  это
сейчас важнее всего.
   Уже через полчаса я знаю ответ - нащупываю по-живому,  издергавшись
от  головной  боли.  Кручкович  Эраст  Христофорович,   врач-психиатр,
заведующий реабилитационным  отделением  частной  психоневрологической
клиники "Надежда" - странным  образом  название  клиники  совпадает  с
кодом разработки, в чем я  усматриваю  добрый  знак,  -  с  29/12/2039
находится в очередном отпуске. 51 год, холост.
   Теплее?..
   Какое там, уже горячо!


2

   - О! Привет.
   Совсем как Виталька.
   На экране мелькали сугробы и лыжные палки -  транслировался  лыжный
чемпионат на Валдайской Петле.
   - Ты давно здесь?
   - С час уже. Тебя за смертью посылать. Охрана  не  хотела  пускать,
предлагала посидеть в дежурке. Пришлось их тобой постращать...  Однако
и хоромина у тебя! Слушай, когда  твой  срок  выйдет,  тебе  этот  дом
оставят?
   Малахов ухмыльнулся.
   - Вряд ли. А вообще-то жалко. Я тут уже привык. Тихо, хорошо... Вот
на работе - там шумно и плохо.
   - Устал?
   - На пятерых хватит. Еще и ноги промочил  вдобавок.  Ничего,  скоро
буду как  новенький.  Медицина  рекомендует  термические  процедуры  и
толику крепкого по окончании, если насос в порядке. Ты мне компанию не
составишь?
   - О! У тебя тут и сауна есть?
   - Нет,  русская  парная.  Экспресс,  конечно,  но  в  кабинке  двое
поместятся.
   Усталость была отчасти физическая, приятная. Не чисто мозговая,  от
которой нет отдыха и не знаешь, куда деваться.
   - Иди один, а я подожду. С легким паром.
   - Нет уж. Если один, буду мыться в ванне.
   - Тогда семь футов под килем.
   - Убийца! Утону же!
   Когда  он  вернулся,  распаренный  и  завернутый  халат,  сам  себе
напоминая вареную сардельку в  оболочке,  Ольга  сидела  с  ногами  на
тахте, рассматривая коллекцию боевых топоров, а на ее коленях  поленом
валялся Бомж и подставлял живот, чтобы почесали. За  последние  недели
кот отъелся, восстановил утраченную шерсть и уже  не  раз,  несомненно
лелея реваншистские планы,  настырным  мявом  требовал,  чтоб  Малахов
выпустил его за дверь - показать, что  проигрыш  в  первом  матче  был
чистым недоразумением.
   - Осторожно, он кусается.
   Бомж прекратил урчать и настороженно открыл  на  Малахова  зеленый,
разделенный надвое зрачком светляк глаза.
   - Нечего зря на скотину наговаривать,  -  сказал  Ольга.  -  Только
разок царапнул, и то не со зла. Просто чтобы помнила, кто тут главный.
А так он зверь порядочный, душа у него интеллигентная.
   - Альпинистская у него  душа,  -  возразил  Малахов.  -  Все  ковры
разодрал от пола до потолка, первопроходец. Бердыш обрушил...  Слушай,
я тяпнуть хочу. Посмотри, что у нас там в баре, а?
   - Сам посмотри. Он меня не пустит. Он зверь, мужчина и собственник.
   - Хочешь, чтобы я приревновал, да? Так зря, не ревнивый. Мне  нужно
просто тебя видеть. Ты приехала, и мне хорошо.
   Сейчас он почти  не  врал.  Беспокоило  только  отсутствие  боли  в
затылке - к чему бы? Для чего, спрашивается, в прошлый раз  надо  было
петлять, уходя от наружки, чтобы вновь увидеть женщину,  к  которой  с
некоторых пор тянет все  сильнее?  И  в  позапрошлый  раз  тоже.  И  в
позапозапрошлый. Чтобы она, леди  моя  Белсом,  несмотря  на  уговоры,
приехала сюда и пререкалась с охраной? Или дело просто-напросто в том,
что уже поздно что-либо менять, что на этот раз, как  ни  крутись,  не
удалось бы ничего изменить - так зачем же "демонию"  изводить  хозяина
напрасной мигренью?..
   Вообще-то один раз может и обойтись, подумал он,  успокаивая  себя.
Теоретически "жучков" в доме быть не должно, проверял совсем  недавно.
В конце концов, что особенного  случилось?  Настырная  корреспондентка
приперлась в наивной надежде взять интервью - проверят и остынут. Хотя
не забудут, конечно.
   - Кстати, а кто у тебя в хоромине убирает? Я пришла - чисто.
   - Честно? Понятия не имею.
   - Врешь, - сказала она с удовольствием.
   - Кто, я? - возмутился Малахов. - Ладно, вру. - Он улыбнулся.  -  А
если скажу, что сам, ты поверишь?
   - Нет, конечно.
   - Почему?
   - Ты по телефону сболтнул, что неделю  тут  не  был,  а  где  пыль?
Складывать два и два в первом классе учат.
   - Ну ладно, есть такая Анна Ильинична,  она  на  чистоте  помешана.
Говорит, что функционеры, кроме грязи, ничего не производят и  норовят
жить как свиньи. Ее сына в Школу не приняли, так что у нее на нас зуб.
   - А ты что же?
   - А я слушаю и не  перебиваю.  Приятно  послушать  вечерком,  когда
мозги уже не работают.
   - Плюс смычка с населением?
   Малахов  почувствовал  раздражение.  Только  таких  разговоров   не
хватало ему сегодня на десерт. Незабвенная Юлия, ушедшая со  скандалом
жена, сказала однажды, что он  умеет  быть  либо  джентельменом,  либо
зверем, третьего состояния ему не дано, - и  он  подозревал,  что  это
правда. Зверь в нем еще не проснулся, но уже скалил клыки.
   - Слушай, я тебя обидел чем-то?
   - Ты что, не понимаешь?  Для  женщины  быть  обиженной  мужчиной  -
естественное состояние. Не станет у вас комплекса вины -  что  с  вами
сделаешь?
   - А с  нами  надо  что-то  делать?  -  спросил  Малахов.  Ольга  не
ответила, и он подумал о том, что женщина, какой бы умной она ни была,
не должна  умничать  при  мужчине.  Если  умничает  -  значит  или  не
слишком-то  умна,  или  ей  на  все  наплевать.  О  том,  какое  "или"
соответствует Ольге, размышлять сейчас не хотелось.
   Мельтешня лыжных палок давно исчезла с  экрана  -  был  там  выпуск
новостей, канадский корреспондент передавал материал  из  Ванкувера  о
противостоянии белых, цветных и разбавленных, затем  сюжет  сменили  и
известный обозреватель Матвей Кулуаров сказал несколько суровых слов о
парламентариях,   затеявших   тягомотные    дебаты    вокруг    нового
законопроекта об обуздании преступности. Приводились жутковатые  цифры
роста оной за последние месяцы, и Малахов удовлетворенно отметил,  что
свое слово Нетленный пока держит. За все время работы над "Надеждой" в
печать просочилась  одна-единственная  статейка  о  всплеске  суицида,
вдобавок тиснутая в бульварной газетенке, - статейка поганая, но вроде
бы оставшаяся незамеченной.  То  ли  не  уследил  Нетленный  за  своим
хозяйством, то ли пропустил сознательно - поди разберись. Сама по себе
статейка ничто, не прошла даже в информсеть, но -  лиха  беда  начало.
Как всегда, пресса готова лизать задницу тому, кто платит и не бьет...
пока лижут. Ох, не нужно бы сейчас привлекать внимание  к  Службам,  с
беспокойством подумал Малахов, опасно это...
   О том,  как  Мощам  удается  контролировать  потоки  информации  по
компьютерным    каналам,    оставалось    только    гадать.    Сетевые
информтехнологии - поистине чудище обло, озорно, стозевно и  гавкай...
то есть лаяй... Ну да мы, санитары, люди скромные,  спиртом  согретые,
карболкой умытые, в чужие профессиональные  секреты  носа  не  суем...
если, конечно, не уверены, что его не прищемят дверью.
   - Как Новый год прошел? - спросил Малахов.
   - Неплохо. Жаль, тебя не было.
   - Я бы вам всю компанию испортил. Подарок мой получила?
   - Угу.  Прелесть.  Скажи,  хоть  Рождество-то  мы  с  тобой  вместе
встретим? Только честно.
   - Честно? Вряд ли.
   - Малахов, ты нахал. И чего я с тобой  связалась?  Сколько  раз  мы
виделись за месяц? Три?  Иной  раз  волком  завыть  хочется,  то  есть
волчицей, конечно, а тебя нет.
   - Повыли бы вдвоем?
   - Язва ты, Малахов... В прошлый  раз  много  от  тебя  толку  было?
Явился пьян - ноги бантиком... Думаешь, если я русская женщина, то все
стерплю?
   - Подожди два года.
   - О! А что будет через два года?
   - Стану  консультантом.  Спокойная  работа,  непыльная.  И  никакой
ответственности. Подождешь?
   - Там посмотрим.
   За окном послышался мяв - еле слышный, но Бомжу  хватило  и  этого.
Кота словно сдуло с колен леди Белсом - прижатые  уши,  шерсть  дыбом,
толстый хвостище стучит по полу перед дверью. Рррразорву!
   - Ша, Бомж! Место!
   - Мя!
   - Господи, зверь, ну почему ты не собака!..
   - Уа-аа-ау!..
   - Придется выпустить, - вздохнул Малахов. - Иначе он  нам  жить  не
даст. Гладиатор с помойки.
   Едва открылась щелка, кот вылетел наружу торпедой, шарахнувшись  по
пути башкой о дверной косяк. Против ожидания, Ольга не  воспротивилась
- наверное, в самом деле считала, что мужчина должен  быть  бойцом,  а
дело женщин - рукоплескать с трибун  и  ублажать  победителей.  Против
такой постановки дела Малахов в принципе не возражал, хотя  немедленно
подумал, что ему-то,  функционеру  Малахову,  до  победы  еще  ох  как
далеко... Кручкович? Ну что Кручкович Э Ха? Завтра выяснится,  что  он
такое. Более чем вероятно -  очередной  тупиковый  коридор.  Чист  аки
агнец, с Филиным не связан и ни о каком факторе Т знать не знает.
   И - словно кот мог помешать вопросу  -  Ольга  теперь  привстала  с
тахты и смотрела так, что он понял: надо ответить. Хоть что-нибудь.
   - Спецы работают, - сказал он. - Я за этим делом слежу,  можешь  не
сомневаться. Следствие по высшему  классу.  Как  что  прояснится  -  я
сразу...
   - Значит, ничего? - Она помедлила, не отрывая взгляда от его  лица.
- Хоть что-нибудь сказать можешь?
   Малахов развел руками.
   -   Мотивов   не   нашли,   а   ты   знаешь,    как    раскрываются
немотивированные... Знаешь? Кстати,  если  ты  меня  обхаживаешь  ради
следствия, то зря - я и так сделаю, раз обещал...
   - Дурак! - перебила она со злобой, и он  увидел,  какова  в  ярости
леди  Белсом.  -  Козел!  Честный  какой:  "раз  обещал"...   Я   тебя
спрашивала, что ты будешь делать, если я под тебя не  полезу?  Ты  мне
условия ставил? Господи, ну почему вы все такие козлы!..
   - Прости, - сказал он. В горле стоял комок. -  Прости,  я  виноват.
Понимаешь, показалось почему-то... Так, наваждение.
   И надо было врать ей об этом ее давно мертвом  Андрее,  потому  что
иначе было нельзя. Надо было молчать о том, о  чем,  может  быть,  уже
завтра - упаси бог - будет кричать весь мир...
   Он дотянулся до бара, плеснул, выпил. Один.
   - Ты хочешь?
   - Хочу.
   Он наполнил второй бокал. За дверью неистово орали коты - исполняли
ритуал перед схваткой.
   - Поют...
   - Что? - не понял он.
   - Звери поют боевую песнь. А мы  так  петь  разучились.  Мы  врагам
улыбаемся. Отводим душу на близких, спиваемся, нюхаем  дурь,  из  окон
прыгаем...
   Она отстранила бокал, когда он попытался чокнуться.
   - Давай так.
   - Ты сердишься? - спросил Малахов.
   - Нет. На тебя нельзя сердиться. Тебя надо или очень сильно любить,
или очень сильно ненавидеть. И по-другому не выходит, и тебе вредно.
   - А ты?
   На этот раз она не ответила в раздражении: "А я - насадка  для...",
как он боялся и чего он не хотел; она просто промолчала.  И  это  было
славно.
   Коньяк,  вкуса  которого  он  с  первого  захода  не  почувствовал,
плеснулся в жилах теплой волной. Сейчас все будет хорошо, подумал  он.
Все у нас будет хорошо. Потому что я на самом деле по ней  соскучился.
Может быть, если "демоний" не возразит, удастся оставить Ольгу на  всю
ночь...
   "Демоний"  возразил,  и  одновременно  дзинькнул  дверной   звонок.
Проклиная все на свете, Малахов поплелся к двери. Хорошо,  если  всего
лишь  охрана.  Хотя  нет,  эти,  усомнись  они  в   чем-либо,   сперва
воспользовались бы телефоном... Он успел еще подумать, что надо бы  на
ближайшие час-два отключить всю связь, кроме "шухерной" линии, -  если
сейчас обойдется, конечно. Неожиданные звонки в дверь редко не чреваты
каким-нибудь ЧП.
   На пороге, переминаясь с ноги на ногу, стоял Виталька.
   Нашел время, подумал Малахов кисло.
   - Ну проходи, не стой столбом. Дует.
   - Пустишь, пап?
   Странный вопрос  Малахов  пропустил  мимо  ушей  занятый  скачущими
мыслями совсем  иного  свойства.  Во-первых,  ни  с  того  ни  с  сего
появилось и не отпускало ощущение пустоты, будто чего-то не хватало  и
что-то вдруг пошло не так, как следует,  -  нет,  не  то,  что  явился
Виталька,  а  что-то  с  этим   связанное,   но   другое.   Во-вторых,
предчувствие испорченного вечера  вырастало  в  уверенность:  все-таки
взрослый сын и любовница в одной кубатуре - это лишнее.  Не  дурак  же
Талька,  разберется.  Вот  зараза,  наверное,   придется   их   как-то
знакомить: "Это Виталий, мой  сын.  А  это  Ольга...  м-м...  простите
великодушно, как ваше отчество?"
   Поз-зорище!..
   К его огромному облегчению, ничего  этого  не  произошло.  Виталька
просто кивнул Ольге - на удивление пугливо и неуклюже, так что едва ли
приходилось  опасаться  как  открытого  агрессивного  хамства  с   его
стороны, так и сальных улыбочек и  подмигиваний  исподтишка.  Осталась
лишь натянутость, ну да странно было бы, не будь ее  вовсе.  И  бог  с
ней. Прорвемся.
   - Случилось что-нибудь? - спросил Малахов.
   - Пап, ты извини. Можно тебя на минутку?
   - А что, здесь нельзя?
   Сын замотал головой.
   - Вы нас тоже извините, пожалуйста, - произнес он, обращаясь к леди
Белсом.
   Вежливый... Поднимаясь с сыном наверх, Малахов улыбнулся так, чтобы
Виталька не заметил. Молодец парень,  а  для  своего  возраста  просто
умница. С женой не повезло - так хоть с сыном...
   А  не  собрался  ли  он  заночевать  тут?  Оч-чень,  надо  сказать,
вовремя... Мысль была черная, и Малахов прогнал ее.
   - Ну? В чем дело?
   - Пап, ты лучше не подходи. -  Виталька  говорил  быстрым  шепотом,
закрывая рот ладонью.
   - А что? - спросил Малахов и попятился. Ужас и  тоска  сочились  из
глаз сына. Случилось что-то ужасное, теперь он ясно это видел.  И  сын
пришел с этим. К отцу.
   - В молчанку играть будем?
   - У меня... пап... в общем...
   Слова не шли, застревали комками в гортани.
   - Ну?
   - Сифилис у меня, пап! - шепотом вытолкнул сын.
   Он был бледен, как трепонема.
   Коты на улице все тянули свой дуэт, и  где-то  поодаль  остервенело
подлаивали собаки. Так и не выкинутые Виталькины игрушки  сочувственно
смотрели с полки - игрушки тех времен,  когда  отец  еще  занимался  с
сыном и объяснял ему, что Коккинаки - это фамилия летчика,  а  не  еще
что-нибудь.  Не  кондитерское  изделие   и   не   вредоносный   штамм.
Механический дракон, глядя сверху вниз, как бы говорил: не  надо  вам,
люди, становиться взрослыми, вредное это занятие.
   - Ты не ошибся? - осторожно спросил Малахов. Витальку трясло. Слезы
копились в уголках глаз.
   - Шанкр...
   - А ну покажи!
   - Пап!..
   - Снимай портки, говорю! - рявкнул Малахов. - Стеснительный  какой.
Раньше надо было стесняться! Быть кретином надо стесняться!  Резинками
надо пользоваться! Девок себе выбирать не подряд, а  через  одну  хотя
бы!..
   Его несло, и он не мог  остановиться.  Пороть!  Как  поп  Сильвестр
учил. По заду. Вот  вам,  болтуны,  теоретики,  гугнивые  разработчики
педагогических методов, вся насущная педагогика,  взамен  тонн  вашего
дерьма: воспитывать можно только собой, а если собой не выходит  -  по
заду!
   Сын трясущимися руками расстегивал брюки...
   - Так. Одевайся. Давно вылезло?
   - Позавчера. Что же мне теперь делать, пап?..
   - Что делать, что делать... Хорошо, хоть вовремя пришел. Кто она?
   - Так... Одна девчонка.
   - Одна блядь, ты хотел  сказать?  Что  головой  мотаешь,  придурок?
Называй вещи своими именами Мама знает?
   - Нет. - Сын всхлипнул.
   - И не надо  ей  знать.  Дыши  на  нее  пореже,  целовать  себя  не
позволяй.  Понял?  Хоть  хами  ей,  только  чтоб   она   к   тебе   не
притрагивалась. О том, чтобы она не узнала, - моя забота, не твоя.  Не
ради тебя, дурака, - ради нее! Обратишься в диспансер завтра же. Адрес
дать?
   - А нельзя как-нибудь...
   - Что "как-нибудь"? - передразнил Малахов. - Ну? Ты говори, говори,
я послушаю.
   При виде трясущегося сына его мутило.
   - Как-нибудь... негласно... Ты же можешь попросить,  пап,  тебе  не
откажут!..
   - Вон чего ты  хочешь,  -  сказал  Малахов  со  злобой.  -  Сыночку
начальника, значит, особые условия? Обойдешься.  Хорошего  врача  тебе
порекомендую, будь уверен, о деньгах тоже не беспокойся, а больше ни о
чем не проси. И изволь сотрудничать! Источник назовешь как  миленький,
и не вздумай там врать, будто по пьяни дело было  и  не  помнишь,  кто
она. Ясно? Да, вот еще что... Не вздумай  учудить  что-нибудь.  Ничего
непоправимого с тобой не  случилось:  сифилис,  слава  богу,  лечится.
Стыдно, знаю, но потерпишь!
   - Пап...
   - Я так сказал, и так будет. Понял?
   - Да.
   Сын всхлипнул.
   - Разревись тут у меня еще!.. Еще раз  спрашиваю:  ты  хорошо  меня
понял?
   - Да.
   - Тогда до встречи. Сопли подбери. Маме - привет.
   Только сейчас, спускаясь вниз вслед  за  Виталькой,  глядя  на  его
вздрагивающие плечи, Малахов понял, отчего  возникло  ощущение,  будто
чего-то не хватает: сын, войдя в дом, не протянул руку для пожатия.
   Предусмотрительный... Может быть, стоило обойтись с ним помягче?
   Нет. Нельзя. И не хочется.
   Все-таки вечер был испорчен.  Как  бы  ни  было  дальше,  какую  бы
радость ни подарила  Ольга,  каким  бы  забором  он  сам  ни  старался
отгородиться от всего мира, от мыслей о Витальке уже не отделаться  ни
за что. Поняв это, Малахов смирился и даже не обозлился на  петушиное,
со всхлипом: "Всего хорошего. Развлекайтесь!" за  мгновение  до  того,
как за сыном бухнула входная дверь. Эх, парень...
   Ольга говорила что-то - он не слышал. Только видел,  как  беззвучно
шевелятся ее губы, и знал,  что  она  слегка  оскорблена,  но  реакцию
Малахова - младшего понимает и прощает,  -  а  вспоминалось  назойливо
совсем другое: обезьяны, лишенные родителей  и  сами  не  испытывающие
родительски чувств... И  толстая  пластиковая  Няня  в  младше  группе
интерната...
   Невероятная догадка мелькнула было, но  он  тут  же  забыл  о  ней,
выбегая вслед за  сыном.  Снаружи,  за  пятном  света  от  фонаря  над
крыльцом была чернота, и Витальки нигде не было видно.  Похолодало,  с
неба косо сыпал мелкий злой снег.  Крыльцо  был  припорошено.  Малахов
протрусил до ворот, вызвав удивление дежурного охранника, и  убедился,
что сын не шел, а бежал.
   Как ни странно выглядит зимой на улице человек в купальном халате и
тапочках на босу ногу, еще можно было поспешить вслед,  в  черноту,  в
снежные круги под редкими фонарями, нагнать на автобусной остановке...
Ничего, решил он. Парень не маленький. Хочется ему пореветь в кулак  в
одиночестве - пуст поревет. Даже полезно. И доедет нормально: двадцать
минут до вокзала на автобусе, пятьдесят минут экспрессом до Москвы...
   Он постоял, посмотрел, как Бомж и другой котяра лежат в обнимку  на
усеянных шерстью плитах  дорожки,  вцепившись  друг  другу  в  челюсти
мертвой хваткой, как два  варана,  и  исходя  сдавленным  мученическим
мыком. От котов  чуть  ли  не  пар  шел,  и  снег  мгновенно  таял  на
ободранных боках. В великой битве за право  покрытия  соседских  кошек
наступил пат. Перешагнув через котов, Малахов вошел в дом.


3

   Сон не приходил. Не шел ни в какую, и  все  тут,  хотя  всего  пять
часов назад казалось: добраться бы только до койки и  рухнуть,  а  три
часа назад казалось хуже: убью того следующего, кто сунется  со  своей
проблемой... И страшно не хотелось вновь включать  иную  связь,  кроме
"шухерной", после ухода Ольги, после ожесточенных топорных  упра