ка все же пошире, зато и грязи в ней...
   Юлия как-то сказала, что столицу выбросило из Москвы, как метастаз.
Нахваталась лексики, когда я зубрил медицину.
   Проехали... Едем дальше.
   - Личность установили?
   - Пока нет. Тело выловили, документов при нем нет. На  вид  мужчина
лет тридцати пяти - сорока. Работаем.
   Голова погибшего прикреплена к  туловищу  тонкой  полоской  кожи  и
смотрит набок, словно откидная крышка старинной чернильницы.
   - Чем это он?
   - Бензопилой. Есть свидетели. Вот на этом самом мостике он и ударил
себя по шее. Встал на перила и полоснул, быстрая смерть.  В  реку  уже
труп падал.
   - Глаза ему смотрели? - спрашиваю.
   - Смотрели. Симптома нет.
   Неделю назад, наглядно подтверждая ту давно известную  истину,  что
следствия без упущений не бывает,  совершенно  неожиданно  выяснилось,
что  примерно  каждый  пятый   самоубийца,  проходивший  по  категории
аномальных,  демонстрировал  ярко   выраженный   симптом   "заходящего
солнца", иначе говоря, сильно опущенные  книзу  зрачки,  иногда  почти
скрытые  под  нижним  веком,  -   один   из   классических   симптомов
гидроцефалии, и это при том, что  среди  самоубийц  с  этим  симптомом
отыскался лишь один клинический гидроцефал. Что обо всем этом  думать,
пока неясно. Немного утешает лишь  то,  что  нашелся  еще  один  общий
признак, впрочем, весьма ненадежный.
   Не пришей кобыле хвост, вот что. С кашей его прикажете  есть,  этот
признак?
   Топчусь, выбирая место посуше. Слякоть надоела. Весь декабрь стояли
сильные морозы, а под самый Новый год раскисло  так,  что  хоть  учись
кататься  на  водных  лыжах.  Разумеется,  тут  же  началась  сезонная
эпидемия гриппа, и словно  назло  в  Красноярске  и  Хабаровске  опять
вспыхнула  вульгарная  дифтерия,   а   в   Николаеве   среди   местных
гомосексуалистов и портовых шлюх ни к селу ни  к  городу  обозначилась
лихорадка Лаоса и, хотя быстро сошла на нет,  нервов  успела  помотать
достаточно. Если за последние столетия человеческая природа в чем-то и
улучшилась, то только  не  в  части  сопротивляемости  инфекциям,  это
точно. После "жемчужной болезни" в Верхоянске я вообще уже  ничему  не
удивляюсь. И это еще зима! То ли летом будет. До лета, впрочем,  нужно
еще дожить. Когда не  тобой  созданная,  но  тобой  укрепленная  линия
обороны, эшелонированная в глубину лучше, чем линия Мажино, с  дотами,
рвами, минированными дефиле и многократно  перекрывающимися  секторами
обстрела, начинает вздрагивать,  готовая  прогнуться,  это  не  просто
обидно. Это страшно...
   У трупа работают криминалисты из опергруппы. Лучше  им  не  мешать.
Орудие самоубийства  -  вот  оно,  лежит  на  куске  пленки,  покрытое
маслянистым илом. Кровь вода смыла, конечно.
   Топчусь, молчу, нервирую людей  своим  присутствием.  Не  при  деле
только я и двое СДЗНовцев от Нетленных Мощей. Один из них так и  дышит
в ухо, так и подмигивает, излагая какую-то чепуху. Отмахиваюсь, как от
мухи. Работа только началась, а этот Нат Пинкертон уже лезет со своими
соображениями  -  неумный  карьерист,  любит  нравиться  начальству...
Дельных работников Нетленный, конечно, не выделил, дельные наперечет и
самому нужны. Опять просить Кардинала намылить ему холку?
   Придется.
   Тошно-то как,  господи...  Всего  полтора  месяца  назад  Нетленный
выезжал на "экзотику" сам -  в  отчаянной  попытке  что-то  понять,  в
безотчетной надежде углядеть самому то, что  не  видно  другим...  Что
изменилось с тех пор? Лишь то, пожалуй,  что  теперь  вместо  него  на
"экзотику" выезжаю я.
   Радости - море!
   И еще я думаю о том, как быстро меняются взгляды на жизнь.  Полтора
месяца назад мне и в голову  не  пришло  бы  считать  массовый  суицид
явлением обыденным, чуть ли даже не нормальным... Привык  -  а  воз  и
ныне  там.  Ни  намека  на  решение  -  гипотезы,   одни   гипотезы...
Проверенные, пока не проверенные и в принципе непроверяемые. На всякий
вкус. И затупившаяся от бесконечного употребления золингеновская сталь
бритвы Оккама...
   Зачем я сюда приехал, что я тут мечтаю разглядеть?
   Беру себя в руки, иначе очень  хочется  накинуться  на  беззащитный
труп и начать пинать его ногами. Неумело, но сильно, притом так, чтобы
потом стыдно стало людям в глаза  смотреть...  Скотина,  гад,  букашка
человеческая, почему не жилось  тебе?  Сдох,  как  пес,  а  Малахов  -
расхлебывай...
   - Свидетелей отпустим, Михаил Николаевич? - предлагает Старостин;
   Ах да, свидетели.
   - Нет. Давайте-ка их сюда по очереди.
   Свидетелей  трое,  все  местные.  Первый  -  парень  лет  двадцати.
Студент. Завалил зачет, ехал домой в расстроенных чувствах, вон он дом
виден, вон за теми деревьями... нет, через парк не дальше, там  у  нас
улицу перекопали, и  автобус  здорового  крюка  дает,  а  мужик  этот,
значит, вон оттуда топал, с Донелайтиса... Ясен пень, я его  знать  не
знаю, никогда не видел... в общем, разминулись мы с ним, он быстро шел
и чего-то нес на плече, дуру  какую-то  зачехленную...  это  я  теперь
понимаю, что бензопила, а тогда мне по барабану  было...  Короче,  как
заверещало, так я и обернулся, а он уже в речку башкой вниз  пикирует,
ноги врастопырку... Ну, я к мостику сперва  рванул,  потом  в  полицию
звонить, объяснял  ведь  уже...  Вы  бы  мне  справочку  какую-никакую
кинули, если я вам еще нужен, а то, чую, пролечу мимо сессии...
   - Ничего необычного в облике мужчины не заметили?
   - Не-а. Мужик как мужик.
   Ясно... Точнее, опять не ясно ничего.
   - Давайте второго.
   Опрятный старичок со шнауцером. Псина скулит, продрогла.  Выгуливал
собаку в парке, хоть это и запрещено, но где  же  прикажете  гулять  с
животным?.. Нет-нет, немного не  так,  ваш  коллега  меня  неправильно
понял. Тот несчастный молодой человек сначала завел пилу, а потом  уже
полез на перила. Постоял секунду, не больше, и...  Нет,  по-моему,  он
молчал, а если бы и крикнул что, так я бы не услышал, я вон  где  был,
да и пила трещала. Я кричал, а не он... то есть когда он  уже  упал...
Простите, я могу идти? Собака мерзнет. Как  вы  сказали?..  Необычного
или странного? Молодой человек, если на ваших глазах  кто-то  отхватит
себе голову, а вам это не покажется  немного  странным,  значит,  пора
помирать, вот так-то. А больше ничего необычного, пожалуй...
   - Если что-нибудь вспомните, пусть даже какую-нибудь несущественную
мелочь, позвоните по этому телефону, прошу вас. Спасибо за помощь.
   - Не за что, молодой человек, не за что.
   Третий   свидетель   -   женщина.   На   вид   лет   за   тридцать.
Неразговорчивая. Стояла от места трагедии дальше  всех.  Так  же,  как
первые два свидетеля, обратила внимание на треск бензопилы. Ну и...
   - Что?
   - Вы обернулись. Что вы увидели?
   - Где?
   - На этом мостике.
   - Что?
   - Вот и я спрашиваю: что?
   - Где?
   - На мостике. Вот на этом. Где  мы  с  вами  стоим.  До  нас  здесь
находился мужчина,  а  вы,  значит,  стояли  вон  там.  Когда  мужчина
запустил пилу, вы обернулись. Что вы увидели на мостике?
   - Ничего.
   - Как так ничего? Вы не заметили мужчины на мостике?
   - Нет.
   - Тогда что же вы увидели?
   - Брызги.
   - На воде? Всплеск?
   - Да.
   Старостин начинает прислушиваться с повышенным интересом. Глаза так
и горят. А я того и гляди начну раздувать ноздри, как гончая,  взявшая
след.
   - Пожалуйста, повторите еще раз, где вы стояли?
   - Вон там.
   - Это где дерево кривое?
   - Да. Может быть. Не знаю.
   - Попытайтесь вспомнить, это очень важно.
   Долгое молчание.
   - Вы слышите меня?
   - Да.
   - Так все-таки где же вы стояли?
   - Вон там. Или нет. Нет.
   - И после того, как вы обернулись и увидели, что тут случилось,  вы
пошли к мостику?
   - Да.
   - Пошли или побежали?
   - Пошла.
   - И находились на мостике до приезда опергруппы?
   - Что?
   - Сколько времени вы находились на мостике?
   - На мостике? Не знаю.
   Старостин хищно втягивает носом воздух и быстро  шепчет  что-то  на
ухо подручному. Тот отбегает в сторонку и за рамку спутниковой антенны
вытягивает из кармана портативный комп.
   - Вы не волнуйтесь, пожалуйста. Можно вас спросить, что вы делали в
парке?
   - Можно.
   - Ну так спрашиваю.
   - Что?
   - Что вы делали в парке? Ждали кого-нибудь?
   - Ждала? Нет.
   - Просто гуляли?
   Молчание.
   -  Простите,  я  вынужден  задать  вопрос  еще  раз.  Вы  совершали
прогулку?
   Она дважды моргает.
   - Давно вы здесь?
   - Где?
   - В парке.
   - Давно. Не помню. Может быть.
   - Как тот мужчина шел к мостику, вы видели?
   - К мостику?
   - Да.
   - Что?
   -  Благодарю  вас,  -  говорю  я  серьезно.  -  Вы  оказали  помощь
следствию. Сейчас вас  проводят  домой,  вы  выпьете  горячего  чаю  с
коньяком и успокоитесь. Я понимаю: то, что  произошло,  чудовищно,  но
ведь жизнь продолжается...
   Никакой реакции. Полное непонимание.
   - Простите... Вы слышите меня?
   - Слышу.
   - Так вас проводить?
   - Куда? Нет.
   - Тогда всего хорошего.
   Она медленно уходит. Один из парней Старостина отпускает  ее  шагов
на сто и начинает неспешно двигаться по параллельной дорожке.
   Старостин потирает руки.
   - Михаил Николаевич, вам бы у нас сыскарем работать, ей-ей.  Может,
согласитесь впоследствии?..
   - Что вы, Олег Юрьевич. У вас чуть что беготня с высунутым  языком,
а у меня плоскостопие.
   Смеемся.
   - Кроме шуток, Олег Юрьевич, вам все понятно или лучше уточнить?
   - Вообще-то лучше уточнить. Во избежание.
   - Давайте сначала поглядим, что у нас по ней имеется.
   Старостин отбирает у подручного комп.
   - Угу. Так... Малькова  Ирина  Леонидовна,  тридцати  четырех  лет,
наладчица швейных машин на полставки. Замужем,  семья  здоровая,  сыну
десять лет. Психически нормальна.
   - То-то и оно, что нормальна. Вы подумали - легкий  ступор  с  ней?
Похоже, конечно, да еще при таких обстоятельствах... Я сам так сначала
подумал, но только нормальной клиникой тут не пахнет,  это  я  вам  то
говорю. Что она делает? Муж у нее, сын у нее, а в гнусную погоду  идет
в парк, зачем - сама не знает, сколько времени  тут  находилась  -  не
помнит, где конкретно - тоже не помнит. Курточка на ней легкая, другой
человек уже через полчаса на этом ветру  дуба  бы  врезал.  Ну  ладно,
бывают изредка в жизни обстоятельства, семейная драма, например...  вы
следите за мыслью? Где она находилась в момент происшествия - показать
не может, но заведомо дальше от моста, нежели двое других  свидетелей.
Старик кричит от ужаса, студент бежит к месту трагедии, а  что  делает
она? Идет не спеша, причем дороги не разбирает - на куртке брызг  нет,
зато сапоги грязнее грязи. Прямо сомнамбула какая-то. И на неожиданный
и громкий звук обернулась лениво, так что  труп  уже  успел  упасть  в
воду. Скажите мне, естественно это или нет?
   - Нет, Михаил Николаевич. - Старостин улыбается. Он уже все  понял,
но сейчас мы с ним с удовольствием разжевываем вкусное блюдо.
   - Дважды нет. Почему жена и мать не спешит  домой  варить  обед,  а
остается здесь дожидаться опергруппы? Сами  знаете,  замужние  женщины
редко рвутся в свидетели. К тому же  находилась  она  далеко,  момента
самоубийства не видела, ценность ее показаний близка к нулю,  так  что
она  могла   бы   спокойно   идти   домой,   успокоив   совесть   этим
обстоятельством. Практически любая женщина  так  бы  и  поступила.  Вы
подумайте, то, что  видела  она,  наверняка  заметили  еще  полдесятка
человек, а где они?.. Вывод?
   - Ей было безразлично, Михаил Николаевич. Предельно безразлично.
   - Ну  не  так  уж  и  предельно,  самоубийство  ее  все  же  слегка
заинтересовало... А еще у нее зрачки смещены  вниз,  вы  не  заметили?
Чуть-чуть, но смещены.
   - "Заходящее солнце"?
   - Прошу вас обеспечить неусыпное наблюдение, Олег Юрьевич. Она - на
очереди. Я надеюсь, что ее удастся спасти, но  это  задача  вторая.  А
первая задача вот какая; сегодня  же,  по  крайности  завтра  получить
полную картину ее здоровья, с анализом хотя бы крови.  Обдумайте,  как
это устроить. Я командирую к вам специального  человека  от  Воронина.
Черт возьми, мы должны знать, что творится у _них_ в организме _до,_ а
не после самоубийства. Я на вас очень рассчитываю, Олег Юрьевич.

x x x

   Вот так-то! Я сегодня в ударе. Ноги промокли, а душа  поет.  Больше
мне здесь нечего делать, два  раза  в  день  чудеса  не  случаются.  В
сущности, удача закономерна: рано или поздно в нашем неводе должен был
затрепыхаться  пескарь,  достойный  наблюдения.  Можно  понять  досаду
астрономов,  никогда  не  знающих,  какая  звезда   станет   следующей
сверхновой, чтобы присмотреться к ней до  взрыва...  А  мы  знаем.  До
решения проблемы еще далеко, как до той звезды, однако некий  просвет,
будем считать, забрезжил, появилась  хоть  малая,  да  зацепка,  а  то
словно висишь на скользком стекле на присосках и пукнуть боишься... Ай
да Малахов, ай да сукин функционер!.. Мегрэ, одно слово.
   В Конторе с некоторых  пор  наблюдается  легкий  шухер:  запущенная
группой  Лебедянского  деза  о  грядущей  большой  реорганизации,  как
положено, волнует  всех,  а  особенно  "нижних".  Вроде  бы  сработано
грамотно. Несмотря на то что число посвященных  все  детали  "Надежды"
уже достигло восемнадцати человек и продолжает монотонно  и  угрожающе
расти. Штейн докладывает об отсутствии - пока! - утечки информации.  О
том, что у него припасено для локализации  утечки, буде  она  все-таки
обнаружится раньше времени, он предпочитает помалкивать, а я тоже пока
- предпочитаю не спрашивать.
   Каким образом  Нетленные  Мощи  ухитрялся  обходиться  всего  семью
допущенными - ума не приложу.
   Кабинет. Ворох неразобранной почты сравнительно мал. Какая по счету
с меня шоколадка, Фаечка?
   Читая обширную бумагу из  ИВИАНа,  кусаю  губы  и  тычу  пальцем  в
идентификатор "шухерной" связи. В конце декабря группе Воронина  после
долгой возни с трупами удалось наконец раскопать кое-что любопытное. А
именно: в тканях мозговых оболочек и ликворе нескольких  погибших  был
обнаружен  необычный  РНК-вирус,  сразу  взятый  на   подозрение   как
возможный возбудитель небывалой доселе эпидемии.  Целую  неделю  после
этого Воронин относился ко мне с повышенным пиететом, готовый поверить
в то, что прав был я, а не он, и казнить себя за маловерие.
   - Можете поздравить своих коллег, - говорю  я  ему  кисло,  зачитав
выдержку из документа. - Они открыли новый вирус. Жаль только,  что  к
нашей проблеме он не имеет никакого отношения...
   Из чего еще не следует, что возбудителя нет вообще, добавляю я  про
себя. Пусть ищут. Возбудитель редкой  болезни,  вызываемой  царапаньем
кошки, тоже до сих пор неизвестен, ну и что?
   На то, чтобы понять смысл следующего послания,  у  меня  уходит  не
меньше десяти минут. Кто там  сегодня  был  в  ударе?  Я?  Что  толку.
Чугунная голова требует отдыха, грозя спрямлением извилин, и чем тупее
будет мой отдых, тем лучше. Любопытно знать, что  сейчас  творится  на
"Урании"? Не разнес ли ее вдребезги шальной метеорит? Не забыли  ли  о
ней сотрудники, озабоченные имитацией бурной деятельности в преддверии
липовой реорганизации?
   Сам себе я напоминаю сейчас почему-то загарпуненного  дохлого  кита
на слипе китобойной базы, которого сейчас зацепят за хвост и поволокут
по скользкой палубе на разделку под фленшерные  ножи.  Нет  уж,  пусть
Гузь гальванизирует бодрую атмосферу в коллективе, а я пас.
   "Фаечка, посмотрите на меня внимательно.  Вы  не  находите,  что  в
последнее время я основательно отупел?"
   "Вообще-то вы всегда этим отличались, Михаил Николаевич..."
   "Спасибо вам, милая".
   Прокручивая в уме варианты этого диалога, пытаюсь вспомнить то, что
минуту назад вылетело у меня из головы, и зря вылетело.  Гузь!  Точно.
Вызывая его по "шухеру", чувствую укол совести. У затюканного  первого
зама скорбный желтый лик недоделанной мумии, еще немного - и можно без
бальзамирования класть в саркофаг.
   Он крепкий мужик - терпит. Наверняка  многом  догадывается,  а  вот
сейчас даже смотрит на  меня  с  раздражающим  участием.  Наверное,  я
выгляжу немногим лучше его.
   -  Читали,  Виктор  Антонович?  -  Я  вывожу  ему  бегущей  строкой
сообщение инспекции из  Сыктывкара.  Дела  там  скверные:  три  случая
лихорадки  Эбола  на  оборонном  объекте,  один  человек  уже  умер  и
неизвестно сколько инфицировано.
   Жутко дергая кадыком, Гузь глотает слюну и  моментально  становится
похож не на мумию уже, а на лошадь  Суворова,  которой  в  Кинбурнской
баталии оторвало морду. Лица  на  нем  просто  нет.  Администратор  он
дельный, а медик никакой, вот и трепыхается раньше времени.
   - Прошляпили?!.
   - Успокойтесь, тут мы чисты. Военные пытали замять, надо им... -  Я
начинаю объяснять, что, куда и на какую глубину им  следует  вставить,
но Гузь уже встряхнулся и не хуже меня  знает,  кого  взять  к  ногтю,
чтобы  безруким  болванам   впредь   неповадно   было   баловаться   с
рабдовирусом. - А меры - обыкновенные с  учетом  группы  патогенности.
Прошу вас держать это дело на сугубом контроле, Виктор Антонович.
   - Не беспокойтесь, Михаил Николаевич.
   Он ждет - без особой надежды, впрочем,  -  дам  ли  я  ему  понять:
почему, собственно, он должен тянуть лямку за двоих,  к  тому  же  без
малейших перспектив занять когда-нибудь мое  место?  Он  смирится,  не
получив ответа.
   Звонит Лебедянский, и  голос  его,  вопреки  обыкновению,  не  вял.
Значит, накопано нечто такое, что может представлять интерес.
   Так и есть. Пакет новых  данных  по  исправительным  учреждениям  и
наркологическим  клиникам;  в  обоих  случаях  -   неожиданный   излом
аппроксимационной кривой... Интересно...
   На   минус   пятом   этаже,    специально    приспособленном    для
сверхгромоздкой аппаратуры, бродят сомнамбулы. Объединенная бригада из
людей Штейна и Воронина, сканирующая "железо" Филина,  опять  зашла  в
тупик. Один всклокоченный, с воспаленными глазами,  уныло  матюкается,
не замечая моего присутствия.
   И тут же снова Воронин. Наскакивает:
   - Михаил Николаевич...
   - Что еще?
   - Дайте отпуск Самохину. Еле держится.
   - Он из допущенных?
   - Да.
   - Нет.
   - Надо дать, - не унимается Воронин. - Все равно  сейчас  толку  от
него никакого, заездился человек до деревянных мозгов... Вы же знаете,
как это бывает.
   Я знаю? Ничего я не знаю!  Ничего,  понятно  вам?!.  Ничего,  кроме
того, что сейчас нам надо навалиться и  надавить  так,  чтобы  гнойный
этот  фурункул  наконец  лопнул.  Нельзя  прекращать  мозговой  штурм.
Впрочем, сегодня у меня кое-что получилось, и я добрый.
   - Так  и  быть.  Двое  суток,  начиная  с  этой  минуты,  под  вашу
ответственность. Пусть выспится.  От  себя  могу  порекомендовать  ему
лыжную прогулку, развеяться  ему  будет  полезно.  Хотя  какой  сейчас
снег...
   - Спасибо, Михаил Николаевич! В случае чего готов понести наказание
вплоть до строгого выговора. - Счастливый Воронин уносится, прежде чем
я успеваю накрутить ему хвост за дурацкие шутки, и минуту  спустя  уже
слышно, как он на кого-то орет в значительном  отдалении.  Мало  того,
слышно, как ему отвечают в том же  тоне,  и  он  терпит.  Может  быть,
только так и можно общаться с его немытой сворой гениев? Я бы  так  не
смог. Он ради них в лепешку расшибется и за малейшее послабление готов
чуть ли не униженно благодарить меня, Гузя и вообще кого угодно.
   Подите вы все со своей благодарностью!
   Штейн   обстоятельнее:   увязая   в    бесконечных    подробностях,
рассказывает мне, что удалось сделать с тех  пор,  как  я  терзал  его
группу в последний раз, на что можно надеяться в ближайшие дни и чего,
по-видимому, не удастся в принципе. Чересчур  пользованный  компьютер,
Михаил Николаевич, делаем что можем...
   - А что вы, собственно, можете?
   -  Выловили  слово  Kruchkov,  скорее  всего  это  название  файла.
Вероятно, фамилия. Либо Кручков