еперь   нам   придется
испробовать что-то около шести тысяч сочетаний. Точно  не  скажу  -  я  не
математик.
   - Руди, вероятно, где-нибудь записал этот номер.
   - Надеюсь, на непромокаемой бумаге, чтобы  она  не  размокла  во  время
купания... Что и говорить, хозяйство у нас образцовое.
   - А если нам воспользоваться старым кодом?
   - Это небезопасно. Но что поделаешь...
   После долгих поисков они нашли "Шекспира для детей"  у  кровати  Милли.
Судя по загнутой странице, она дошла до половины "Двух веронцев".
   - Пишите телеграмму, - начал Уормолд. - Пропустите число. ... марта.
   - Неужели вы даже не помните сегодняшнего числа?
   - Нижеследующее от 59200 дробь пять абзац А начинается 59200 дробь пять
дробь четыре уволен за  пьянство  при  исполнении  служебных  обязанностей
опасается высылки в Испанию где его жизнь будет в опасности точка.
   - Бедняга Рауль...
   - Абзац Б начинается 59200 дробь пять дробь четыре...
   - А нельзя ли просто; он?
   - Ладно. Он. Он может при создавшихся условиях согласиться пролететь на
частном самолете над секретными  сооружениями  и  сфотографировать  их  за
соответствующее вознаграждение и право убежища на  Ямайке  точка  абзац  В
начинается ему придется вылететь из Сантьяго  и  сесть  в  Кингстоне  если
59200 обеспечит посадку.
   - Наконец-то мы, кажется, взялись за дело, - заметила Беатриса.
   - Абзац  Г  начинается  прошу  утвердить  пятьсот  долларов  за  прокат
самолета для 59200 дробь пять дробь четыре точка еще двести  долларов  для
подкупа аэродромного персонала в Гаване точка абзац Д начинается  вынужден
дать 59200 дробь пять дробь четыре  приличное  вознаграждение  в  связи  с
серьезным риском перехвата самолетами патрулирующими  над  горами  Орьенте
точка предлагаю тысячу долларов точка.
   - Какая аппетитная, круглая сумма, - сказала Беатриса.
   - Конец. Принимайтесь за дело. Что вы копаетесь?
   - Хочу найти подходящую фразу. Я не очень люблю "Шекспира для детей", а
вы?
   - Тысяча семьсот долларов, - мечтательно произнес Уормолд.
   - Надо было довести ее до двух тысяч: А.О. любит круглые цифры.
   - Боюсь показаться слишком расточительным, - сказал Уормолд.
   Тысячи семисот долларов наверняка  хватит  на  то,  чтобы  Милли  могла
пробыть год в одной из школ для благородных девиц в Швейцарии.
   - У вас такой самодовольный  вид,  -  сказала  Беатриса.  -  А  вам  не
приходит в голову, что вы посылаете человека на верную смерть?
   "Вот-вот, этого-то как раз я и хочу", - подумал Уормолд.
   - Передайте им в консульстве, - сказал  он,  -  что  телеграмма  должна
пойти вне всякой очереди.
   - Телеграмма длинная, - сказала Беатриса. - Как вы думаете, такая фраза
подойдет: "Он представил королю Полидора и Кадвала и объявил ему, что  это
два его пропавших сына - Гвидерий и Арвираг". Неправда ли, Шекспир  бывает
скучноват?


   Через неделю он пригласил Беатрису поужинать в ресторане  возле  порта,
где подавались только рыбные блюда. Запрошенную сумму утвердили, урезав ее
на двести долларов, так что пристрастие  А.О.  к  круглым  цифрам  все  же
сказалось. Уормолд представлял себе, как Рауль едет на аэродром: впереди -
опасный полет. Но финал еще неизвестен. Как и в  подлинной  жизни,  всякое
может случиться. Герой начнет своевольничать: его схватят еще до того, как
он сядет в самолет, задержит полицейская машина... Он исчезнет в застенках
капитана Сегуры.  В  печати  об  этом  не  появится  ни  строчки.  Уормолд
предупредит  Лондон,  что  прекращает  радиосвязь,  так  как  Рауля  могут
вынудить их выдать. Отправив последнее сообщение, они разберут  передатчик
и спрячут части; целлулоид будет наготове, чтобы  предать  все  огню...  А
может быть, Рауль вылетит благополучно и они так никогда и не узнают,  что
же стряслось с ним над горами Орьенте. Во  всей  этой  истории  ясно  было
одно: Рауль не прилетит на Ямайку и не доставит никаких снимков.
   - О чем вы задумались? - спросила Беатриса.
   Он еще не притронулся к фаршированному омару.
   - Я думал о Рауле.
   С просторов Атлантики задул свежий ветер. Замок  Морро  по  ту  сторону
бухты высился как океанское судно, прибитое к берегу штормом.
   - Вы за него беспокоитесь?
   - Конечно, беспокоюсь.
   Если Рауль вылетит в полночь, он сядет в Сантьяго для заправки как  раз
перед рассветом; там у него свои ребята: ведь в провинции Орьенте каждый -
мятежник в душе. Потом, как только рассветет и можно будет  снимать  -  но
еще до появления в воздухе патрульных самолетов, - он полетит  в  разведку
над горами и лесами.
   - А у него сейчас нет запоя?
   - Обещал, что пить не будет. Впрочем, кто его знает.
   - Бедняга Рауль.
   - Бедняга Рауль.
   - Жизнь его не баловала. Вам следовало познакомить его с Тересой.
   Он кинул на нее испытующий взгляд, но, судя по всему, она  была  занята
омаром.
   - Хороша конспирация!
   - А ну ее к черту, вашу конспирацию!
   После ужина они пошли домой по Авенида де Масео,  держась  подальше  от
моря. В эту дождливую, ветреную ночь здесь было мало прохожих и еще меньше
автомобилей. Валы набегали и разбивались о дамбу. Брызги перелетали  через
широкую дорогу, где днем в четыре ряда  шли  машины,  и  падали  дождем  у
подножия изрытых солью и ветром колонн. Тучи неслись  с  востока;  Уормолд
подумал, что и  его,  как  эти  камни  Гаваны,  разъедает  ветер  времени.
Пятнадцать лет - немалый срок.
   - Может быть, один из огоньков вон там, наверху, - это он,  -  произнес
Уормолд. - Как ему, должно быть, одиноко.
   - Ну, это литература, - сказала она.
   Он остановился как вкопанный под  одной  из  колонн  и  бросил  на  нее
тревожный взгляд.
   - Что вы сказали?
   - Да ничего. Иногда мне кажется, что вы смотрите на ваших  агентов  как
на марионеток или героев романа. Но ведь там наверху живой человек, верно?
   - Вы плохо обо мне думаете.
   - Простите. Я не хотела вас обидеть. Расскажите о ком-нибудь,  кто  вам
по-настоящему дорог. О вашей жене. Расскажите о ней.
   - Она была красивая.
   - Вы по ней скучаете?
   - Конечно. Когда ее вспоминаю.
   - А я не скучаю по Питеру.
   - Кто это?
   - Мой муж. Человек из ЮНЕСКО.
   - Значит, вам повезло. Вы свободны. - Он взглянул на часы, на  небо.  -
Сейчас он должен быть над Матансасом. Если все благополучно.
   - Это вы ему дали маршрут?
   - Что вы, он сам выбирает свой путь.
   - А свою смерть?
   Его снова что-то испугало в ее тоне -  какая-то  враждебность.  Неужели
она  его  подозревает?  Он  ускорил  шаг.  Они  миновали  бар  "Кармен"  и
"Ча-ча-клуб" с  крикливыми  вывесками,  намалеванными  на  ветхих  ставнях
старинного фасада. Из полумрака выглядывали красивые лица - карие глаза  и
темные волосы испанок, желтая кожа метисок; они стояли, лениво  прислонясь
к решетке, тщетно поджидая, не появится ли на  залитой  солеными  брызгами
улице хоть одна живая душа. Жить в Гаване - это жить на огромной  фабрике,
где беспрерывным потоком выпускают женскую красоту. Но  Уормолд  не  хотел
никакой красоты. Он дошел до фонаря, остановился и прямо  посмотрел  в  ее
правдивые, ясные глаза. Он хотел правды.
   - Куда мы идем? - спросил он.
   - Разве вы не знаете? Разве все не решено заранее,  так  же  как  полет
Рауля?
   - Я просто гуляю.
   - А вам не хочется посидеть у рации? Руди дежурит.
   - Ничего нового не будет до самого рассвета.
   - А что, ночное сообщение о гибели  самолета  над  Сантьяго  у  вас  не
предусмотрено?
   Губы его пересохли от соли и тревоги. Она обо всем догадалась.  Значит,
она донесет Готорну. Что сделают тогда  "они"?  У  них  не  было  законных
способов расправиться с ним, но они могли помешать ему вернуться в Англию.
Он подумал: теперь она улетит следующим самолетом, все  войдет  в  прежнюю
колею, и так будет даже лучше; ведь жизнь его принадлежит Милли.
   - Не понимаю, что вы хотите сказать, - пробормотал он.
   Большая  волна  разбилась  о  дамбу  и  выросла  над  набережной,   как
рождественская елка, покрытая пластмассовым инеем. Потом  она  исчезла,  и
другая елка выросла возле "Насьоналя".
   - Вы сегодня весь вечер какая-то странная, - сказал он. Незачем тянуть:
если игра все равно подходит к концу, лучше положить карты на стол.  -  На
что вы намекаете?
   - Значит, не будет аварии на аэродроме... или в пути?
   - Как я могу это знать?
   - А у вас весь вечер такой тон, будто  вам  все  известно  заранее.  Вы
говорите о нем не так, как говорят  о  живом  человеке.  Вы  сочиняли  ему
эпитафию, как плохой писатель, выдумывающий эффектную развязку.
   Ветер с силой толкнул их друг к другу. Она сказала:
   - Неужели вам не надоело подвергать людей опасности?  Ради  чего?  Ради
игры  в  духе  "Бойз  оун  пейпер"?  [английский  журнал  для   юношества,
печатающий детективные романы]
   - Вы ведь тоже играете в эту игру.
   - Я не верю в нее, как верит Готорн. - Она добавила с яростью. -  Лучше
быть последним жуликом, чем дураком или желторотым птенцом. Зачем вам  все
это нужно? Разве вас не кормят ваши пылесосы?
   - Нет. У меня есть Милли.
   - А что бы с вами было, если бы не появился Готорн?
   Он сделал слабую попытку отшутиться:
   - Пришлось бы, наверно, жениться на богатой.
   - А вы могли бы еще  раз  жениться?  -  Она  твердо  решила  продолжать
серьезный разговор.
   - Право не знаю, - сказал он. - Ведь Милли не считала  бы  второй  брак
законным. А я не могу рисковать уважением дочери. А что,  если  нам  пойти
домой и посидеть у рации?
   - Но вы же сами сказали, что не ждете никаких сообщений.
   - Не раньше, чем через три часа, - уклончиво ответил он. - Вероятно, он
будет радировать перед посадкой.
   Как ни странно, ему и самому все это  начинало  действовать  на  нервы.
Словно он и вправду ждал какой-то вести от взбудораженного ветром неба.
   Она сказала:
   - Вы даете мне слово, что ничего не подстроили?
   Он промолчал, и они повернули назад к темному дворцу президента, где со
времени последнего покушения президент уже больше  не  ночевал;  навстречу
им, опустив голову, чтобы спрятать лицо от брызг, шел доктор Гассельбахер.
Он, видно, побывал в "Чудо-баре" и теперь брел домой.
   - Доктор Гассельбахер! - окликнул его Уормолд.
   Старик посмотрел на него. На миг Уормолду показалось, что он сейчас  от
них убежит.
   - Что случилось, Гассельбахер?
   - Ах, это вы, мистер Уормолд. А я как раз о вас думал.  Легок  черт  на
помине... - он пробовал шутить,  но  Уормолд  готов  был  поклясться,  что
доктору и в самом деле померещилась нечистая сила.
   - Вы знакомы с моим секретарем, миссис Северн?
   - Как же, как же. День рождения Милли, сифон... Что это вы делаете  тут
так поздно, мистер Уормолд?
   - Мы ходили ужинать... гуляли... А вы?
   - Я тоже.
   Из необъятного, беспокойного неба донесся судорожный рокот  мотора;  он
усиливался, замирал, потом слился с шумом ветра и моря.
   - Самолет из Сантьяго, - заметил Гассельбахер. - Но почему так  поздно?
В Орьенте, наверно, плохая погода.
   - К вам кто-нибудь должен прийти? - спросил Уормолд.
   - Нет. Нет. Надеюсь, никто не придет. А вы не заглянете ко мне с миссис
Северн выпить по рюмке?
   ...Насилие похозяйничало в этих комнатах, но теперь картины  висели  на
прежних местах, стулья из  металлических  трубок  чопорно  выстроились  по
стенам, как стеснительные гости. Квартира была обряжена, будто покойник  в
ожидании похорон. Доктор Гассельбахер разлил виски.
   - Как хорошо, что мистер Уормолд завел себе секретаря, - сказал он. - А
ведь помнится, еще недавно вы места себе не находили от беспокойства. Дела
у вас шли неважно. Эта новая модель пылесоса...
   - Все меняется.
   Впервые  он  заметил  фотографию  молодого  доктора   Гассельбахера   в
офицерской форме времен первой мировой войны;  может  быть,  эту  карточку
сорвали со стены громилы.
   - Я не знал, что вы служили в армии, Гассельбахер.
   - Когда началась война, я бросил  свои  занятия  медициной.  Показалось
очень уж глупым лечить людей, чтобы их поскорее убили. Надо лечить,  чтобы
люди жили подольше.
   -  Когда  вы  уехали  из  Германии,  доктор  Гассельбахер?  -  спросила
Беатриса.
   - В тысяча девятьсот тридцать четвертом. Нет, я не повинен,  в  том,  в
чем вы меня подозреваете, моя юная дама.
   - А я не это имела в виду.
   - Тогда простите. Мистер Уормолд вам скажет: было  время,  когда  я  не
знал, что такое подозрительность. Хотите послушать музыку?
   Он поставил пластинку из "Тристана и Изольды". Уормолд подумал о  жене,
она теперь казалась ему еще менее реальной, чем  испанский  летчик.  И  не
вызывала мыслей ни о любви, ни о смерти - только о "Вуменс  хоум  джорнэл"
[буржуазный  журнал  для  женщин],  обручальном  кольце  с  бриллиантом  и
обезболивании родов. Он  посмотрел  в  другой  угол  комнаты  на  Беатрису
Северн, - а вот эта принадлежала к тому же миру, что  и  роковое  любовное
зелье,  безотрадный  путь  из  Ирландии,  разлука  в  лесу.  Вдруг  доктор
Гассельбахер поднялся и выдернул вилку из штепселя.
   - Простите, - сказал он. -  Я  жду  звонка.  А  музыка  звучит  слишком
громко.
   - Вызов к больному?
   - Не совсем.
   Он снова разлил виски.
   - Вы возобновили ваши опыты, Гассельбахер?
   - Нет. - Он безнадежно оглядел комнату. - Извините. У меня  больше  нет
содовой воды.
   - Я не разбавляю, - сказала Беатриса. Она подошла к книжным  полкам.  -
Вы читаете что-нибудь, кроме медицинских книг, доктор Гассельбахер?
   - Очень мало: Гейне, Гете. Все только немцев. А вы читаете  по-немецки,
миссис Северн?
   - Нет. Но у вас есть и английские книги.
   - Я получил их от одного пациента вместо гонорара. Но, кажется, даже не
открывал. Вот ваш бокал, миссис Северн.
   Она отошла от полок и взяла бокал.
   - Это ваша родина, доктор  Гассельбахер?  -  она  разглядывала  цветную
литографию конца  прошлого  века,  висевшую  рядом  с  портретом  молодого
капитана Гассельбахера.
   - Там я родился. Да. Это крошечный городок - старые  крепостные  стены,
развалины замка...
   - Я была в этом городе, - сказала Беатриса, -  перед  самой  войной.  С
отцом. Ведь это рядом с Лейпцигом?
   - Да, миссис Северн, - сказал Гассельбахер, уныло наблюдая  за  ней.  -
Это рядом с Лейпцигом.
   - Надеюсь, русские его не тронули?
   В передней раздался телефонный  звонок.  Доктор  Гассельбахер  неохотно
поднялся.
   - Извините, миссис Северн, - сказал он.
   Выйдя в переднюю, он закрыл за собой дверь.
   - В гостях хорошо, а дома лучше, - сказала Беатриса.
   - Вы, может, хотите сообщить в Лондон? Но я его знаю пятнадцать лет,  а
здесь он живет уже больше двадцати. Это старый добряк, мой лучший друг...
   Открылась дверь, и вернулся доктор Гассельбахер.
   - Простите, - сказал он. - Я что-то неважно себя чувствую. Может  быть,
вы зайдете послушать музыку в другой раз.
   Он тяжело опустился на стул, взял бокал и снова поставил его на  место.
На лбу его блестели капельки пота, но ведь и ночь была сегодня сырая.
   - Неприятные новости? - спросил Уормолд.
   - Да.
   - Я чем-нибудь могу помочь?
   - Вы!.. - сказал доктор Гассельбахер. - Нет. Вы мне помочь  не  можете.
Ни вы, ни миссис Северн.
   - Это больной?
   Доктор Гассельбахер покачал головой. Он вынул носовой  платок  и  вытер
лоб.
   - Кто же из нас теперь не больной? - сказал он.
   - Мы, пожалуй, пойдем.
   - Да, ступайте. Я был прав. Людей надо лечить, чтобы они жили подольше.
   - Не понимаю.
   - Неужели никогда люди не жили мирно? - спросил доктор Гассельбахер.  -
Простите меня. Говорят, что доктора  привыкают  к  смерти.  Но  я,  видно,
плохой доктор.
   - Кто-то умер?
   - Несчастный  случай.  Обыкновенный  несчастный  случай.  Всего-навсего
несчастный случай. По дороге на аэродром разбилась  машина.  Один  молодой
человек... - И он вдруг закричал в бешенстве:  -  Ведь  всегда  происходят
несчастные случаи. Повсюду. Вот и это, наверно, тоже несчастный случай. Он
слишком любил выпить.
   - А его случайно не звали Рауль? - спросила Беатриса.
   - Да, - ответил доктор Гассельбахер. - Его звали Рауль.




ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ


1

   Уормолд отпер дверь. Уличный фонарь напротив неясно  освещал  пылесосы,
стоявшие вокруг, как могильные памятники. Он двинулся к лестнице. Беатриса
прошептала:
   - Стойте, стойте... Мне кажется, я слышу...
   Это были первые слова, произнесенные после того,  как  они  закрыли  за
собой дверь квартиры доктора Гассельбахера.
   - В чем дело?
   Она  протянула  руку  и  схватила  с  прилавка  какой-то  металлический
предмет; держа его, как дубинку, она сказала:
   - Я боюсь.
   "Наверно, куда  меньше,  чем  я",  -  подумал  он.  Оказывается,  можно
написать о человеке, а он вдруг возьмет и оживет. И  как  он  будет  жить?
Интересно, узнал Шекспир о смерти Дункана где-нибудь в таверне или сначала
кончил "Макбета", а потом услышал стук в дверь  своей  спальни?..  Уормолд
стоял посреди магазина и тихонько напевал, чтобы себя подбодрить:

   Они твердят, что круг - это круг,
   И мое безрассудство их просто бесит...

   - Тише, - сказала Беатриса. - Наверху кто-то ходит.
   Ему казалось, что он боится  только  своих  вымышленных  героев,  а  не
живого человека, у  которого  скрипят  под  ногами  половицы.  Он  взбежал
наверх, но дорогу ему преградила какая-то тень. Ему хотелось  закричать  и
покончить со всеми своими выдуманными агентами разом - и с  Тересой,  и  с
механиком, и с профессором, и с инженером.
   -  Почему  ты  так  поздно?  -  послышался  голос   Милли.   Это   была
всего-навсего Милли;  она  стояла  в  коридоре,  между  своей  комнатой  и
уборной.
   - Мы гуляли.
   - Ты опять ее привел? - спросила Милли. - Зачем?
   Беатриса, крадучись, поднялась  по  лестнице,  держа  импровизированную
дубинку наготове.
   - Руди спит?
   - По-моему, нет.
   Беатриса сказала:
   - Если есть какие-нибудь новости, он вас ждет.
   Ну, раз выдуманные люди были настолько живыми, что могли умереть, их уж
во всяком случае хватит на то, чтобы послать радиограмму! Он открыл  дверь
в кабинет. Руди зашевелился.
   - Есть новости, Руди?
   - Нет.
   Милли сказала:
   - Вы прозевали самое интересное.
   - Интересное?
   - Полиция носилась, как оглашенная. Вы бы послушали, как ревела сирена.
Я думала, что это революция, и позвонила капитану Сегуре.
   - Ну и что он сказал?
   - Кто-то  хотел  кого-то  убить,  когда  тот  выходил  из  министерства
внутренних дел. Наверно, думал, что это министр,  но  это  был  совсем  не
министр. Выстрелил из окна машины и был таков.
   - А кто это был?
   - Его еще не поймали.
   - Да нет, кто был тот... в кого стреляли?
   - Какой-то тип. Но он похож на министра. Где ты ужинал?
   - В "Виктории".
   - Фаршированного омара ел?
   - Да.
   - Я ужасно рада, что ты не похож на президента. Капитан Сегура говорит,
что бедный господин Сифуэнтес так перепугался,  что  намочил  в  штаны,  а
потом напился в Загородном клубе.
   - Сифуэнтес?
   - Да ты его знаешь - инженер.
   - В него стреляли?
   - Ну да, по ошибке.
   - Давайте сядем, - сказала Беатриса. Она говорила за них обоих.
   Он предложил:
   - В столовой?..
   - Я не хочу сидеть на жестком стуле. Мне надо что-нибудь мягкое. Может,
мне захочется поплакать.
   - Ну что ж, если вас не смущает, что  это  спальня...  -  предложил  он
неуверенно, поглядывая на Милли.
   - Вы знакомы с господином Сифуэнтесом? - сочувственно спросила Милли  у
Беатрисы.
   - Нет. Я только знаю, что у него брошка.
   - Брошка? Какая брошка?
   - Ваш отец говорил, что здесь так называют бельмо на глазу.
   - Это он вам сказал? Бедный папа. Он всегда все путает.
   - Послушай, Милли, а не лечь ли тебе спать?. Нам с Беатрисой  надо  еще
поработать.
   - Поработать?
   - Ну да, поработать.
   - Но сейчас уже поздно работать.
   - Он платит мне сверхурочные, - сказала Беатриса.
   - А что вы делаете? Учите все насчет пылесосов? - спросила Милли. - То,
что вы держите в руке, называется пульве