гче  сказать,  чем  сделать,  -  это  ведь  не  трагедия
Шекспира, да и там бы понадобилась отравленная шпага".
   - Вот. Понимаете теперь, как это делается?
   - А румяна?
   - Зачем вам румяна?
   - Какими духами вы душитесь?
   - "Sous le vent" ["Под ветром" (фр.)].
   "Гассельбахера они застрелили,  но  у  меня  нет  пистолета",  -  думал
Уормолд. - А ведь пистолет должен входить в инвентарь  нашей  конторы  как
сейф, листы целлулоида, микроскоп и электрический чайник". Он  ни  разу  в
жизни не держал в руках пистолета; но это не беда. Надо только  подойти  к
Картеру поближе - быть от него не дальше, чем от той двери, из-за  которой
доносятся голоса.
   - Давайте сходим вместе  в  магазин.  Вам,  наверно,  понравится  запах
"Indiscret" ["Нескромные" (фр.)]. Это Ланвен.
   - Ну, судя по названию, в них не больно-то много темперамента.
   - Вы еще совсем молоденькая. Вам не нужен покупной темперамент.
   - Но мужчину нужно подзадорить, - сказала Милли.
   - Вам достаточно на него поглядеть.
   - Да ну?
   Уормолд услышал смех  Беатрисы  и  с  удивлением  посмотрел  на  дверь.
Мысленно он давно пересек границу и совсем забыл о том, что он еще  здесь,
по эту сторону, с ними.
   - Ну, до такой степени их подзадоривать не стоит, - сказала Беатриса.
   - Вид у меня томный?
   - Скорее пылкий.
   - А вам скучно оттого, что вы не замужем? - спросила Милли.
   - Если вам хочется спросить, скучаю ли я по Питеру, - нет, не скучаю.
   - А когда он умрет, вы опять выйдете замуж?
   - Вряд ли я буду так долго ждать. Ему только сорок.
   - Ах да, у вас ведь, наверно, разрешается выходить во второй раз замуж,
если это можно назвать браком.
   - По-моему, это самый настоящий брак.
   - Мне-то придется выйти замуж раз и навсегда. Вот ужас!
   - Большинство из нас  всякий  раз  думает,  что  выходит  замуж  раз  и
навсегда.
   - Мне куда удобнее быть любовницей.
   - Вряд ли вашему отцу это понравится.
   - А почему? Если бы он опять женился, он бы  и  сам  оказался  в  таком
положении. И она ему была бы не настоящая жена, а  любовница.  Правда,  он
всегда хотел жить только с мамой. Он мне сам это говорил. Вот  у  них  был
настоящий брак! Даже доброму язычнику - и тому не дано нарушать закон.
   - Вот и я раньше думала только о Питере. Милли, деточка, не  позволяйте
им сделать вас жестокой.
   - Кому им?
   - Монахиням.
   - А-а... Ну, они со мной об этом не разговаривают. Никогда.
   "В конце концов, можно прибегнуть и к ножу. Но для  этого  нужно  очень
близко подойти к Картеру, а это вряд ли удастся".
   Милли спросила:
   - Вы любите моего папу?
   Он подумал: "Когда-нибудь я вернусь и решу все эти вопросы. Но сейчас у
меня есть дело поважнее: я должен придумать, как убить человека.  Наверно,
есть такие руководства, труды, где сказано, как сражаются голыми  руками".
Он поглядел на свои руки, они не внушали доверия.
   Беатриса сказала:
   - Почему вы об этом спрашиваете?
   - Я видела, как вы на него смотрели.
   - Когда?
   - Помните, когда он вернулся  с  банкета.  А  может,  вам  просто  было
приятно, что он произнес там речь?
   - Да, очень приятно.
   - Нехорошо, - сказала Милли. - Вам стыдно его любить.
   Уормолд сказал себе: "Если я смогу его  убить,  я  убью  его  с  чистой
совестью. Я убью его для того, чтобы доказать: нельзя убивать  и  не  быть
убитым в отместку. Я не стану убивать его из патриотизма. Я  не  буду  его
убивать за капитализм, за коммунизм, за социал-демократов, за процветание.
Чье процветание? Я убью Картера за то, что он убил Гассельбахера.  Родовая
месть в старину была куда более разумным мотивом для убийства, чем  любовь
к Англии или пристрастие к  какому-нибудь  экономическому  строю.  Если  я
люблю или ненавижу, позвольте мне считать любовь или ненависть моим личным
делом. Я не желаю быть 59200 дробь 5 ни в какой глобальной войне".
   - А если бы я его любила, что тут плохого?
   - Он женат.
   - Милли, детка, берегитесь общих правил. Если бог есть, то не он создал
общие правила.
   - Вы его любите?
   - Я этого не сказала.
   "Нет,  единственный  способ  -  это  застрелить  его;  но  где  достать
пистолет?"
   Кто-то вошел в дверь; он даже не поднял головы. Приемник  Руди  истошно
завопил в соседней комнате. Голос Милли произнес:
   - Мы и не слышали, как ты вернулся.
   Он сказал:
   - Я хочу тебя кое о чем попросить, Милли...
   - Ты подслушивал?
   Беатриса спросила:
   - Что случилось? Что-нибудь неладно?
   - Несчастный случай.
   - С кем?
   - С доктором Гассельбахером.
   - Серьезный?
   - Да.
   - Ты боишься сказать нам правду? - спросила Милли.
   - Да.
   - Бедный доктор Гассельбахер!
   - Да.
   - Я попрошу капеллана отслужить по обедне за каждый год, который  мы  с
ним дружили.
   Напрасно он старался поделикатнее сообщить Милли о смерти доктора. Ведь
смерть в ее глазах - переход к райскому блаженству. Когда веришь в рай,  -
мстить бесполезно. Но у него нет этой веры.  В  христианине  милосердие  и
всепрощение не добродетели, они даются ему слишком легко. Он сказал:
   - Приходил капитан Сегура. Он хочет, чтобы ты вышла за него замуж.
   - За такого старика?! Никогда больше не сяду к нему в машину!
   - Я тебя прошу сделать это еще раз - завтра. Скажи ему,  что  мне  надо
его видеть.
   - Зачем?
   - Я хочу сыграть с ним в  шашки.  В  десять  часов.  Тебе  с  Беатрисой
придется на это время куда-нибудь уйти.
   - А он ко мне не будет приставать?
   - Нет. Ты ему скажи, чтобы он пришел поговорить со мной.  Скажи,  чтобы
принес свой список. Он поймет.
   - А потом?
   - Мы едем домой. В Англию.
   Оставшись вдвоем с Беатрисой, он сказал:
   - Ну вот. Скоро нашей конторе конец.
   - Почему?
   - Может быть, нам удастся окончить свои дни с честью, если я  раздобуду
список действующих здесь иностранных агентов.
   - Включая и нас с вами?
   - Ну нет. Мы с вами никогда не действовали.
   - Не понимаю.
   - У меня нет тайных агентов, Беатриса. Ни одного.  Гассельбахера  убили
зря. В горах Орьенте нет никаких сооружений.
   Характерно, что она не выказала ни малейшего удивления. То, что  он  ей
сообщил, ничем не отличалось  от  любых  сведений,  которые  ей  надлежало
занести в  картотеку.  Оценка  этих  сведений  будет  произведена  Главным
управлением в Лондоне. Он сказал:
   - Я понимаю, ваш долг - немедленно сообщить об этом  начальству,  но  я
буду вам очень  благодарен,  если  вы  подождете  до  послезавтра.  Тогда,
надеюсь, мы добавим к этому что-нибудь настоящее.
   - Если вы к тому времени будете живы.
   - Конечно, я буду жив.
   - Что вы задумали?..
   - У Сегуры есть список иностранных агентов.
   - Нет, вы задумали совсем не это. Но если вы умрете, - сказала  она,  и
ему показалось, что голос ее звучит гневно, - что  ж,  как  говорится,  de
mortuis... [о мертвых... (говорят только хорошее) (лат.)] и так далее.
   - Если со мной что-нибудь случится, я не хочу, чтобы вы узнали из  этих
липовых карточек, каким я был мошенником.
   - Но Рауль... ведь Рауль-то должен был существовать!
   - Бедняга! Вот, наверно,  удивлялся.  Поехал  покататься,  как  обычно,
по-видимому, и пьян был тоже, как обычно... Надеюсь, что был пьян.
   - Но он существовал!
   - Надо же было мне назвать какое-то имя. Почему  я  взял  имя  Рауль  -
теперь уж и сам не помню.
   - А чертежи?
   - Я снял их с пылесоса "Атомный котел". Ну, теперь всем забавам  конец.
Будьте добры, напишите за меня мое признание, а я подпишу.  Я  очень  рад,
что они не сделали ничего дурного с Тересой.
   Беатриса засмеялась. Она  опустила  голову  на  руки  и  смеялась.  Она
сказала:
   - Ох, до чего же я вас люблю...
   - Все это вам кажется ужасно глупым, правда?
   - Глупыми кажутся мне наши  в  Лондоне.  И  Генри  Готорн.  Неужели  вы
думаете,  что  я  бросила  бы  Питера,  если  бы   он   хоть   раз,   хоть
один-единственный раз оставил в дураках ЮНЕСКО? Но ЮНЕСКО  было  для  него
святыней. Конференции по вопросам культуры были святыней.  Он  никогда  не
смеялся... Дайте мне носовой платок.
   - Да вы плачете!
   - Я смеюсь. Эти чертежи...
   - Один из них - пульверизатор, а другой - двусторонний наконечник.  Вот
не думал, что специалисты не догадаются.
   - Специалисты их и не видали. Не забывайте,  ведь  это  разведка.  Надо
оберегать источники. Мы  не  можем  допустить,  чтобы  подобные  документы
попадали в руки знающим людям. Дорогой вы мой...
   - Вы сказали дорогой?
   - У меня просто такая манера. Помните "Тропикану"? Как там  он  пел?  Я
еще не знала, что вы мой хозяин, а я  ваш  секретарь,  вы  для  меня  были
просто милым человеком с красивой дочкой, и я вдруг поняла, что вы  сейчас
наделаете каких-то отчаянных глупостей с этой бутылкой  шампанского.  А  я
так смертельно устала от здравого смысла.
   - Ну, меня вряд ли можно назвать человеком отчаянным.

   - Они утверждают, что круг - это круг,
   И мое безрассудство их просто бесит.

   - Будь я человеком отчаянным, стал бы я продавать пылесосы?

   - А я говорю, что ночь - это день.
   И нету во мне никакой корысти.

   - Неужели вы не знаете, что такое верность, как и я?
   - Нет, вы человек верный.
   - Кому?
   - Милли. Плевать мне на людей, верных тем, кто им платит, тем,  у  кого
они служат... Не думаю, чтобы даже  моя  страна  заслуживала  верности.  В
наших жилах смешано слишком много разной крови, но если мы любим, в сердце
у нас - только один человек, правда? Разве на свете творилось  бы  столько
гадостей, если бы мы были верны тому, что любим, а не каким-то странам?
   Он сказал:
   - Боюсь, что у меня могут отнять паспорт.
   - Пусть попробуют!
   - Все равно, - сказал он. - Теперь мы оба без работы.



5

   - Входите, капитан Сегура.
   Капитан Сегура сиял. Сапоги его сияли,  пуговицы  сияли  и  только  что
припомаженные волосы тоже  сияли.  Он  был  словно  начищенное  до  блеска
оружие. Он сказал:
   - Я ужасно обрадовался, когда Милли передала мне ваше приглашение.
   - Нам с вами о многом нужно переговорить. Но  сперва  давайте  сыграем.
Сегодня я вас непременно побью.
   - Сомневаюсь, мистер Уормолд. Я покуда еще  не  обязан  выказывать  вам
сыновнее почтение.
   Уормолд раскрыл шашечницу. Потом он расставил на  ней  двадцать  четыре
маленькие  бутылочки  виски:  двенадцать  пшеничного   против   двенадцати
шотландского.
   - Это еще что?
   - Выдумка доктора Гассельбахера. Мне хочется,  чтобы  мы  сыграли  одну
партию в память о нем. Тот, кто берет шашку, ее выпивает.
   - Хитро придумано, мистер Уормолд. Так как я играю лучше, я больше пью.
   - А потом я вас догоню - и в выпивке тоже.
   - Я бы предпочел играть обыкновенными шашками.
   - Боитесь остаться битым? Или голова у вас слабая?.
   - Голова у меня не слабее, чем у других, но, выпив,  я  могу  вспылить.
Мне было бы неприятно поссориться с будущим тестем.
   - Милли все равно не выйдет за вас замуж, Сегура.
   - Это нам еще надо обсудить.
   - Вы играете пшеничным. Пшеничное  крепче  шотландского.  У  вас  будет
преимущество.
   - Я в нем не нуждаюсь. Я буду играть шотландским.
   Сегура повернул шашечницу и сел.
   - Почему вы не снимете пояс? Вам будет удобнее.
   Сегура положил пояс с кобурой на пол возле себя.
   - Ладно. Я буду сражаться с вами голыми руками, - сказал он весело.
   - Пистолет у вас заряжен?
   - Конечно. Мои враги не дадут мне времени зарядить пистолет.
   - Убийцу Гассельбахера нашли?
   - Нет. Он не из уголовного мира.
   - Это Картер?
   - После того что вы мне сказали, я, конечно, навел  справки.  Во  время
убийства он был с доктором Брауном. А разве мы можем не верить  президенту
Европейского коммерческого общества?
   - Значит, и доктор Браун числится у вас в списке?
   - Разумеется. Ну, а теперь начнем.
   Как это знает каждый игрок, шашечница пересекается по диагонали  надвое
"большой дорогой": это линия обороны. Тот, кто держит  под  обстрелом  эту
черту, берет в свои руки инициативу, пересечь ее - значит перейти в  атаку
на противника. Сегура выбрал дебют "Вызов" и уверенно начал  игру,  двинув
бутылочку в центр доски. Он не обдумывал ходов; он едва глядел  на  доску.
Раздумывал и медлил Уормолд.
   - Где Милли? - спросил Сегура.
   - Ушла.
   - И ваша прелестная секретарша тоже?
   - Да, они ушли вдвоем.
   - Положение у вас с самого начала неважное, - сказал капитан Сегура. Он
ударил в центр обороны Уормолда и выиграл "Старого Тейлора". - Ну  что  ж,
выпьем первую, - сказал  он  и  осушил  бутылочку.  Уормолд  отважился  на
ответный маневр, чтобы взять противника в клещи, и сразу  же  потерял  еще
бутылочку, на этот раз - "Старого  Форестера".  На  лбу  Сегуры  выступили
капельки пота; выпив, он откашлялся. Он сказал:
   - Уж больно смело играете, мистер Уормолд. - Он показал на доску. - Вам
следовало взять ату шашку.
   - Можете меня фукнуть, - предложил Уормолд.
   Сегура призадумался. Он сказал:
   - Нет. Лучше уж вы берите мою шашку.
   Марка была непривычная - "Кэрнгорм"; виски обожгло Уормолду язык.
   Некоторое время они играли с необычайной для  них  осторожностью  и  не
брали друг у друга шашек.
   - А Картер все еще живет в "Севил-Билтморе"? - спросил Уормолд.
   - Да.
   - Вы установили за ним слежку?
   - Нет. Какой смысл?
   Уормолд цеплялся за бортовое  поле,  настаивая  на  своем  уже  отбитом
обходном  маневре,  но  шансов  у  него  оставалось  немного.  Он   сделал
неправильный ход, позволивший Сегуре двинуть защищенную шашку на  поле  Е5
и, потеряв возможность спасти свою шашку на ноле В6,  пропустил  Сегуру  в
последний ряд; тот вышел в дамки.
   - Зеваете, - сказал Сегура.
   - Мы можем пойти на размен.
   - Но у меня дамка.
   Сегура выпил "Четыре розы", а Уормолд снял  с  противоположной  стороны
доски "Хейга с ямочками". Сегура сказал:
   - Какой душный вечер!
   Он короновал свою дамку, положив на нее клочок бумаги. Уормолд сказал:
   - Если я ее побью, мне придется  выпить  две  бутылочки.  У  меня  есть
запасные в шкафу.
   - Здорово вы все предусмотрели, - сказал Сегура. В  его  тоне  Уормолду
послышалось раздражение.
   Играл Сегура теперь в высшей степени  осторожно.  Заставить  его  взять
шашку становилось все труднее, и Уормолд начал понимать,  в  чем  слабость
его затеи: хороший игрок может победить противника, не беря у него  шашек.
Он взял у Сегуры еще одну, и его заперли. Ходить ему было некуда.
   Сегура вытер потный лоб.
   - Видите, - сказал он, - победить вы не можете.
   - Вы должны дать мне отыграться.
   - Пшеничное виски слишком крепкое. 85 градусов.
   - Давайте меняться, играйте теперь пшеничным вы.
   На этот раз Уормолд играл черными - шотландским виски. Он  заменил  три
выпитые бутылочки у себя и три у Сегуры. Он  выбрал  дебют  "Четырнадцатый
старый", который ведет обычно к затяжной игре, ибо теперь  уже  знал,  что
единственная его надежда - это раззадорить  Сегуру,  чтобы  тот  забыл  об
осторожности. Он снова попытался подставить партнеру шашку, но  Сегура  не
принял хода. Казалось, он понял, что самый опасный противник - не Уормолд,
а  его  собственная  голова.  Он  даже  пожертвовал  шашкой,  не   получив
тактического преимущества, и Уормолду пришлось  выпить  "Хайрема  Уокера".
Уормолд понял, что и его голова в опасности: смесь  шотландского  виски  с
пшеничным была убийственной. Он попросил:
   - Угостите меня сигаретой.
   Сегура перегнулся через стол, чтобы дать ему огня, и  Уормолд  заметил,
как у него дрожат  руки.  Зажигалка  не  действовала,  и  он  выругался  с
неожиданной злостью. "Еще две бутылочки - и он мой", - подумал Уормолд.
   Но отдать шашку упорствующему противнику было так же трудно, как  взять
шашку у него. Помимо его воли, победа стала доставаться Уормолду. Он выпил
"Харпера" и вышел в дамки. Он сказал с наигранным торжеством:
   - Игра моя, Сегура. Сдавайтесь.
   Сегура, нахмурившись,  смотрел  на  доску.  В  нем  явно  боролись  два
чувства: желание победить  и  желание  сохранить  трезвую  голову,  однако
голову его туманил гнев, а не только виски. Он сказал:
   - Ну и свинство - так играть в шашки!
   Теперь,  когда  у  его  противника  была  дамка,  он  больше   не   мог
рассчитывать на бескровную победу,  потому  что  дамка  обладает  свободой
передвижения. На этот раз он пожертвовал "Таверной в Кентукки", но  жертва
была вынужденная, и он разразился проклятиями.
   - Вот черт, - сказал он, - да эти штуки все  разные!  Стекло!  Где  это
слыхано о шашках из стекла?
   Уормолд чувствовал, что и его мысли путаются от  пшеничного  виски,  но
миг победы - или поражения - настал. Сегура сказал:
   - Зачем вы передвинули мою шашку?
   - Нет, это - "Красная этикетка". Моя.
   - Не могу я, будь они прокляты, запомнить  разницу  между  пшеничным  и
шотландским! Бутылочки, как бутылочки, вот и разбирайся в них!
   - Вы сердитесь потому, что проигрываете.
   - Я никогда не проигрываю.
   И тут Уормолд сделал вид, будто совершил оплошность: он  подставил  под
удар свою дамку. Какой-то миг ему казалось, что Сегура этого не заметил, а
потом он решил,  что,  боясь  пить,  Сегура  нарочно  упускает  счастливую
возможность. Однако соблазн взять дамку был  велик,  тем  более,  что  это
грозило Уормолду полным разгромом. Его собственная шашка выйдет в дамки  и
устроит врагу форменное побоище. И все же Сегура колебался.  Разгоряченное
от виски и духоты, лицо его словно оплывало, как у восковой  куклы,  глаза
застилал туман. Он спросил:
   - Зачем вы это сделали?
   - Что?
   - Потеряли дамку и... партию?
   - Черт! Не заметил. Я, наверно, пьян.
   - Вы пьяны?
   - Немного.
   - Но я тоже пьян. И вы знаете, что я пьян. Вы нарочно  стараетесь  меня
опоить. Зачем?
   - Не валяйте дурака. На что мне вас  спаивать?  Бросайте  игру,  пускай
будет ничья.
   - К черту! Не желаю. Но я знаю, зачем вы хотите меня споить. Вы  хотите
показать мне список... нет, вру, вы хотите, чтобы я показал вам список...
   - Какой список?
   - Все вы у меня в руках. Вот так! Где Милли?
   - Я же вам сказал, она ушла.
   - Сегодня же пойду к начальнику управления. Всех вас возьмем в силки.
   - И Картера?
   - А кто он  такой,  ваш  Картер?  -  Он  помахал  пальцем  перед  носом
Уормолда. - Вы тоже в списке, но я-то знаю, что вы никакой  не  шпион.  Вы
симулянт.
   - Поспали бы немножко, Сегура. Игра кончилась вничью.
   - Не желаю. Смотрите.  Я  бью  вашу  дамку.  -  Он  откупорил  "Красную
этикетку" и выпил.
   - За дамку  пьют  две  бутылочки,  -  сказал  Уормолд  и  протянул  ему
"Даносдейл крим".
   Сегура тяжело развалился на стуле, подбородок его мотался из стороны  в
сторону. Он сказал:
   - Ну, признавайтесь, что вы побиты. Я не играю в поддавки.
   - И не подумаю! Я трезвее вас, смотрите - беру фука. Играйте дальше.
   Канадское ячменное виски  "Лорд  Калверт"  почему-то  затесалось  среди
бутылочек пшеничного, и Уормолд его проглотил. Он  подумал:  "Надо,  чтобы
эта была последней. Если Сегура сейчас не свалится, все  пропало.  Я  буду
так пьян, что не смогу нажать курок. Он, кажется,  говорил,  что  пистолет
заряжен?"
   - Вам ничего не поможет, - шепотом произнес Сегура. -  Все  равно  ваше
дело каюк. - Он медленно повел рукою над шашечницей, словно  нес  ложку  с
яйцом всмятку. - Видите? - Он взял одну шашку, другую, третью...
   - А ну-ка выпейте, Сегура.  -  "Георг  IV",  "Королева  Анна",  "Горная
королева" (игра кончалась по-королевски). - Ходите, Сегура. А  может,  мне
вас снова фукнуть? Пейте. - "Бочка 69". - Еще  одну.  Выпейте,  Сегура.  -
"Опора Гранта", "Старик Арджилл". - Пейте, Сегура. Теперь я сдаюсь.
   Но сдался Сегура. Уормолд расстегнул ему воротник мундира, чтобы  легче
было дышать, и прислонил его голову к спинке стула, но  и  сам  он  ступал
нетвердо, когда шел к двери. В кармане у него лежал пистолет Сегуры.


   Добравшись до "Севил-Билтмора",  он  позвонил  Картеру  по  внутреннему
телефону. Видно, нервы