то  "докажите"?  Конечно,  я   существую.   У   меня
первоклассное дело по торговле недвижимостью, жена и двое детей в  Майами;
я сегодня прилетел сюда на "Дельте" и сейчас пью виски; что, верно, а? - В
голосе слышались слезы.
   - Бедняга, -  сказал  доктор  Гассельбахер,  -  вы  заслуживаете  более
изобретательного творца, чем я. Неужели я не мог придумать для вас  ничего
более интересного, чем Майами и недвижимость? Неужели не мог  уделить  вам
немножко фантазии? Придумать вам имя, которое стоило бы запомнить.
   - А чем плохое у меня имя?
   "Парашютисты" у стойки замерли в  немом  негодовании  -  перед  прыжком
нужно беречь нервы.
   - Ну, немножко поразмыслив, я сделаю его получше.
   - Спросите в Майами кого угодно о Генри Моргане...
   - Нет, ей-богу, я плохо сработал.  Но  знаете  что?  -  спросил  доктор
Гассельбахер. - Я на минуточку выйду из  бара  и  вас  уничтожу.  А  потом
вернусь с другой выдумкой, похлеще.
   - То есть как это - похлеще?
   - Понимаете, если бы вас придумал вот этот мой  друг,  мистер  Уормолд,
вам бы куда больше повезло. Он бы  дал  вам  университетское  образование,
какое-нибудь имя, вроде Пеннифезер...
   - То есть как это - Пеннифезер? Вы пьяны!
   - Конечно, пьян. А пьянство губит воображение.  Поэтому-то  я  вас  так
пошло  придумал:  Майами,  земельные  участки,  перелет   на   "Дельте"...
Пеннифезер прибыл бы из Европы  и  пил  бы  свой  национальный  напиток  -
розовый джин.
   - Я пью шотландское виски, и меня это устраивает.
   - Это вам кажется, что вы  пьете  виски.  Или,  точнее  говоря,  это  я
вообразил, будто вы пьете виски.  Но  мы  сейчас  все  это  переиграем,  -
радостно объявил доктор Гассельбахер. - Я на минутку выйду  в  холл  и,  в
самом деле, придумаю что-нибудь похлеще.
   - Я не позволю над собой измываться, - встревоженно заявил сосед.
   Доктор Гассельбахер выпил виски, положил на стойку доллар и поднялся  -
пошатываясь, но сохраняя достоинство.
   - Вы мне будете благодарны, - сказал он. - Ну, что  бы  нам  придумать?
Доверьтесь  мне  и  мистеру  Уормолду.  Художник,  поэт,   а   может,   вы
предпочитаете жизнь искателя приключений, контрабанду оружием, шпионаж?  -
С порога он отвесил поклон возмущенной тени. - Простите  меня  великодушно
за торговлю недвижимостью.
   Голос прозвучал нервно, в нем слышалась неуверенность и  даже  какой-то
страх:
   - Он либо пьян, либо тронутый.
   Но "парашютисты" продолжали молчать.
   Уормолд сказал:
   - Ну, я с вами попрощаюсь, Гассельбахер. Я и так опоздал.
   - Считаю своим долгом проводить вас, мистер Уормолд, и  объяснить,  что
это я вас задержал. Не сомневаюсь, что, когда я расскажу вашему Другу, как
мне повезло, он нас простит.
   - Не нужно. Уверяю вас, это лишнее, - сказал Уормолд.
   Он знал, что Готорн сделает из этого свои выводы. Даже разумный Готорн,
если бы таковой  существовал  в  природе,  был  бедствием,  ну  а  Готорн,
страдающий подозрительностью... у Уормолда холодела спина  от  одной  этой
мысли.
   Он направился к лифту; доктор Гассельбахер плелся за  ним.  Не  обратив
внимания на  красную  сигнальную  лампочку  и  предупреждение  "Осторожно!
Ступеньки", доктор Гассельбахер споткнулся.
   - О, господи, - сказал он, - у меня подвернулась нога!
   - Идите домой, Гассельбахер, - взмолился Уормолд с отчаянием.
   Он вошел в кабину лифта, но доктор Гассельбахер с неожиданной ловкостью
вскочил туда вслед за ним. Он сказал:
   - Деньги исцеляют любую боль. Я давно уже не проводил так хорошо вечер.
   -  Шестой  этаж,  -  сказал  Уормолд.  -  Мне  надо  остаться   одному,
Гассельбахер.
   - Зачем? Извините. У меня икота.
   - Я иду на свидание, Гассельбахер.
   - Красивая женщина, мистер Уормолд? Я поделюсь с вами выигрышем,  чтобы
вам было легче совершать безумства.
   - Да нет, это совсем не женщина. Деловое свидание, только и всего.
   - Секретное дело?
   - Я же вам говорил.
   - Какие могут быть секреты у пылесосов, мистер Уормолд?
   - Новое агентство, - сказал Уормолд.
   Лифтер объявил:
   - Шестой этаж.
   Уормолд шел на корпус впереди, и голова его работала более ясно, чем  у
Гассельбахера. Комнаты были расположены,  как  тюремные  камеры,  по  всем
четырем сторонам квадратной галереи; внизу, в  бельэтаже,  как  светящиеся
знаки на мостовой, блестели две лысины. Он заковылял к тому углу  галереи,
куда выходила лестница. и доктор Гассельбахер заковылял вслед за  ним,  но
Уормолд был куда более опытный хромой.
   - Мистер Уормолд, - кричал ему Гассельбахер,  -  мистер  Уормолд,  я  с
радостью помещу сто тысяч из моего выигрыша...
   Уормолд спустился уже на последнюю ступеньку, когда Гассельбахер только
подошел к лестнице; пятьсот десятая комната была близко. Он повернул ключ.
Маленькая настольная лампа  освещала  пустую  гостиную.  Уормолд  тихонько
притворил дверь - доктор Гассельбахер еще  не  успел  спуститься.  Уормолд
приложил ухо к скважине и услышал, как доктор  Гассельбахер  подпрыгивает,
припадает на одну  ногу,  икает  и  проходит  мимо.  Уормолд  подумал:  "Я
чувствую себя шпионом и веду себя, как шпион. Это идиотство. Что  я  скажу
Гассельбахеру завтра утром?"
   Дверь в спальню была закрыта, и он направился  было  к  ней.  Но  потом
остановился. Не буди спящего пса!  Если  я  нужен  Готорну,  пусть  Готорн
отыщет меня сам. Однако любопытство заставило его осмотреть комнату.
   На  письменном  столе  лежали  две  книги:  два  одинаковых  экземпляра
"Шекспира для детей" Лэма. На листке блокнота, - может быть, Готорн  делал
заметки для предстоящей встречи, -  было  написано:  "1.Оклад.  2.Расходы.
3.Связь. 4.Чарльз Лэм. 5.Чернила". Он собирался открыть книгу,  но  чей-то
голос сказал:
   - Руки вверх! Arriba los manos!
   - Las manos, - поправил Уормолд.  Он  с  облегчением  увидел,  что  это
Готорн.
   - Ах, это вы, - сказал Готорн.
   - Я немножко запоздал. Извините. Мы гуляли с Гассельбахером.
   На Готорне была лиловая шелковая пижама с монограммой на кармане. Вид у
него был королевский. Он сказал:
   - Я уснул, а потом услышал,  что  кто-то  здесь  ходит.  -  Можно  было
подумать, что его поймали врасплох и он забыл о своем жаргоне, не успел им
прикрыться, хоть и надел пижаму. Он спросил: - Вы трогали Лэма?
   Слова звучали, как укор, - он напоминал проповедника из Армии спасения.
   - Извините. Я просто хотел посмотреть.
   - Ничего. Это показывает, что инстинкт у вас верный.
   - Вы, видно, любите эту книгу.
   - Один экземпляр для вас.
   - Но я ее читал, - сказал Уормолд, - много лет  назад,  и  я  не  люблю
Лэма.
   - Она не для чтения. Неужели вы не слышали о книжном шифре?
   - Сказать по правде, нет.
   - Сейчас покажу вам, как это делается. Один экземпляр остается у  меня.
Сносясь со мной, вам надлежит только указать страницу и строку, с  которой
вы начинаете шифровку. Конечно, этот шифр не  так  трудно  разгадать,  как
механический, но и он заставит попотеть всяких там Гассельбахеров.
   - Я бы вас очень просил выкинуть доктора Гассельбахера из головы!
   - Когда мы как следует организуем вашу контору и  обеспечим  надлежащую
конспирацию - сейф с  секретом,  радиопередатчик,  обученный  персонал,  -
словом, приведем в порядок все ваше хозяйство, тогда мы,  конечно,  сможем
отказаться от этого примитивного кода,  однако  только  опытный  криптолог
может разгадать такой шифр, не зная названия книги и когда она издана.
   - А почему вы выбрали Лэма?
   - Это единственная книга, которую я нашел в двух экземплярах, не считая
"Хижины дяди Тома". Я очень торопился и должен  был  что-нибудь  купить  в
Кингстоне  до  отъезда.  Да,  там  была  еще  одна  книжка  под  названием
"Зажженная лампа. Руководство для вечерней молитвы". Но мне казалось,  что
она будет выглядеть как-то неестественно у вас на полке, если  вы  человек
неверующий.
   - Да, я человек неверующий.
   - Я привез вам и чернила. У вас есть электрический чайник?
   - Да, а что?
   - Понадобится, чтобы вскрывать письма. Наши люди должны  быть  оснащены
на все случаи жизни.
   - А зачем чернила? У меня дома сколько угодно чернил?
   - Да, но это симпатические чернила!  На  случай,  если  вам  что-нибудь
придется послать обычной почтой. У вашей дочери, надеюсь, есть крючок  для
вязания?
   - Она не вяжет.
   - Тогда вам придется купить. Лучше всего из пластмассы. Стальной иногда
оставляет следы.
   - На чем?
   - На конверте, который вы будете вскрывать.
   - А зачем, прости господи, мне вскрывать конверты?
   - Может возникнуть необходимость  познакомиться  с  перепиской  доктора
Гассельбахера. Вам, естественно, придется обзавестись своей  агентурой  на
почте.
   - Я категорически отказываюсь...
   - Не упрямьтесь.  Я  затребовал  сведения  из  Лондона.  Когда  мы  его
проверим, мы решим вопрос о его переписке.  Полезный  совет:  если  у  вас
выйдут чернила, пользуйтесь птичьим дерьмом - вы запоминаете, я не слишком
быстро?
   - Да ведь я еще не сказал, что согласен...
   - Лондон дает сто пятьдесят долларов в месяц и  еще  сто  пятьдесят  на
расходы - в этих придется отчитываться. Оплата вашей агентуры и так далее.
На дополнительные расходы надо получать специальное разрешение.
   - Постойте...
   - От подоходного налога вы освобождаетесь, имейте это в виду. -  Готорн
воровато  подмигнул.  Подмигивание  как-то  не  вязалось   с   королевской
монограммой.
   - Вы должны дать мне время подумать...
   - Ваш шифр 59200 дробь пять. - И он добавил с гордостью: - 59200 - это,
конечно, я. Вы будете нумеровать ваших агентов 59200 дробь пять дробь один
и так далее. Понятно?
   - Не понимаю, чем я могу быть вам полезен.
   - Вы ведь англичанин? - бодро опросил Готорн.
   - Да, конечно, англичанин.
   - И вы отказываетесь служить вашей родине?
   - Этого я не говорю. Но пылесосы отнимают у меня уйму времени.
   - Ваши пылесосы - отличная маскировка, - сказал Готорн.  -  Великолепно
придумано. Ваша профессия выглядит очень естественно.
   - Но я и в самом деле торгую пылесосами.
   - А теперь, если вы  не  возражаете,  -  твердо  заявил  Готорн,  -  мы
перейдем к нашему Чарльзу Лэму.


   - Милли, - сказал Уормолд, - ты не ела кашу.
   - Я больше не ем кашу.
   - Ты положила в кофе только один кусок сахару. У а не собираешься ли ты
худеть?
   - Нет.
   - Может, это покаянный пост?
   - Нет.
   - Но ты до обеда ужасно проголодаешься.
   - Я об этом думала. Придется приналечь на картошку.
   - Милли, что ты выдумываешь?
   - Я решила экономить. Вдруг, в ночной  тиши,  я  поняла,  сколько  тебе
приходится на меня тратить. Мне словно послышался чей-то голос. Я чуть  не
спросила: "Кто ты?" - но побоялась услышать: "Твой господь  бог".  У  меня
ведь как раз подходящий возраст.
   - Для чего?
   - Для голосов. Я старше, чем была  святая  Тереса,  когда  она  ушла  в
монастырь.
   - Слушай, Милли, неужели ты задумала...
   - Нет, что ты. Мне кажется, что капитан Сегура прав. Он сказал,  что  я
сделана не из того теста.
   - Милли, ты знаешь, как здесь зовут твоего капитана Сегуру?
   - Да. Кровавый Стервятник. Он пытает заключенных.
   - Он этого не отрицает?
   - Ну, со мной, он, конечно, ведет тебя паинькой, но  у  него  портсигар
сделан из  человеческой  кожи.  Он  уверяет,  будто  это  сафьян  -  можно
подумать, что я не знаю, как выглядит сафьян.
   - Милли, ты должна прекратить с ним знакомство.
   - Я так и сделаю, но не  сразу,  сперва  мне  надо  устроить  лошадь  в
конюшню. Кстати, мой голос...
   - А что этот голос сказал?
   - Он сказал, - но посреди ночи все  это  было  куда  больше  похоже  на
божественное откровение, - "Ты взяла себе орешек не по зубам, моя милая. А
как насчет Загородного клуба?"
   - А что насчет Загородного клуба?
   - Это единственное место, где я могу по-настоящему ездить верхом, а  мы
не члены клуба. Ну что за радость, если лошадь стоит  в  конюшне?  Капитан
Сегура, конечно, член клуба, но я ведь знаю, ты не  захочешь,  чтобы  я  у
него одалживалась. И вот я подумала, что если я начну меньше есть и помогу
тебе сократить расходы по дому...
   - Ну и что это даст?..
   - Тогда ты, может, сумеешь взять семейный членский билет.  Запиши  меня
как Серафину. Это звучит куда приличнее, чем Милли.
   Уормолду казалось, что во всем этом есть  здравый  смысл;  один  только
Готорн был порождением жестокого и необъяснимого детства.



ИНТЕРМЕДИЯ В ЛОНДОНЕ

   На одной из дверей в подземном этаже огромного  железобетонного  здания
недалеко  от  Майда-Вейл  красный  сигнал  сменился  зеленым,   и   Готорн
переступил порог. Он оставил свое щегольство на берегах Карибского моря  и
надел видавший виды серый фланелевый костюм.  Дома  незачем  было  пускать
пыль в глаза - Готорн стал частицей тусклого январского Лондона.
   Шеф сидел за письменным столом, на котором  гигантское  пресс-папье  из
зеленого мрамора придавило всей своей  тяжестью  один-единственный  листок
бумаги. Возле черного телефонного аппарата стояли недопитый стакан молока,
флакон с какими-то серыми пилюлями и лежала пачка туалетной бумаги. Тут же
стоял красный аппарат  специального  назначения.  Черная  визитка,  черный
галстук и черный монокль в левом глазу придавали шефу  вид  факельщика,  а
вся эта подземная комната напоминала склеп, мавзолей, могилу.
   - Вы меня вызывали, сэр?
   - Просто поболтать, Готорн. Просто поболтать. - Казалось, что, покончив
с похоронами, заговорил, наконец, наемный плакальщик, молчавший весь  день
с самого утра. - Когда вы вернулись?
   - Неделю назад. Обратно на Ямайку вылечу в пятницу.
   - Все в порядке?
   - Можно сказать, что Карибское море у нас  в  кармане,  сэр,  -  сказал
Готорн.
   - А Мартиника?
   -  Там  затруднений  нет.  Вы  ведь  помните,   в   Форт-де-Франсе   мы
сотрудничаем с Deuixieme Bureau [Второе бюро (генерального штаба) (фр.)  -
название французской разведки].
   - Но только в определенных границах?..
   - Ну да, конечно, в определенных границах. С  Гаити  было  сложнее,  но
59200 дробь два энергично взялся за дело. Сперва я был  не  совсем  уверен
насчет 59200 дробь пять.
   - Дробь пять?
   - Наш человек в Гаване. Выбор там небогатый, и сначала казалось, что он
не хочет сотрудничать. Упрямый тип.
   - Такие люди потом быстро растут на работе.
   - Да, сэр. Меня немного  смущали  его  связи.  (Есть  там  один  немец,
Гассельбахер, проверка пока не дала результатов.)  Однако  дело,  кажется,
идет на лад. Как раз, когда я  улетал  из  Кингстона,  от  него  поступила
заявка на непредвиденные расходы.
   - Это всегда хороший признак.
   - Да, сэр.
   - Показывает, что заработало воображение.
   -  Да.  Он  захотел  вступить  в  члены  Загородного   клуба.   Сборище
миллионеров. Наилучший источник политической и  экономической  информации.
Вступительный взнос очень высок, раз в десять больше, чем у нас в  "Уайте"
[английский великосветский клуб], но я дал согласие.
   - Правильно сделали. Как его донесения?
   - По правде говоря, мы их еще не получали, но надо же ему  дать  время,
чтобы наладить связи. Может быть, я слишком напирал на конспирацию.
   - Конспирация - прежде всего. Незачем пускать машину, если она  тут  же
взлетит на воздух.
   - Видите ли, у него очень выгодное положение. Отличные деловые связи, в
том числе с влиятельными чиновниками и даже министрами.
   - Так-так! - сказал шеф. Он вынул  монокль  с  черным  стеклом  и  стал
протирать его  листком  туалетной  бумаги.  Но  и  глаз,  который  за  ним
прятался, был тоже из стекла - бледно-голубой и неправдоподобный, словно у
куклы, говорящей "мама". - Чем он занимается?
   - Понимаете, он в общем импортирует. Оборудование и всякая такая штука.
   В интересах собственной карьеры  лучше  вербовать  агентов  с  солидным
положением в обществе. Прозаические детали, касавшиеся магазина  на  улице
Лампарилья хоть и занесены в особое досье,  но  вряд  ли  дойдут  до  этой
подземной комнаты.
   - Почему же он не был членом Загородного клуба до сих пор?
   - Да видите  ли,  в  последние  годы  он  живет  отшельником.  Семейные
неприятности, сэр.
   - Надеюсь, он не бабник?
   - Что вы, ничего похожего. Его бросила жена. Сбежала с американцем.
   - А он, кстати, не  антиамериканец?  Гавана  не  то  место,  где  можно
позволять себе подобные чудачества. Нам с американцами надо  сотрудничать,
- конечно, в определенных границах.
   - Нет, он совсем не такой. Человек разумный, положительный.  Отнесся  к
разводу спокойно, воспитывает ребенка в католической школе  -  так  хотела
жена. Мне говорили,  что  на  рождество  он  посылает  ей  поздравительные
телеграммы. Уверен, что на его донесения можно будет целиком положиться.
   - А знаете, Готорн,  насчет  ребенка  это  очень  трогательно.  Что  ж,
подтолкните его, тогда мы сможем судить, на что он способен. Если он  и  в
самом деле такой, как вы говорите, подумаем, не  расширить  ли  ему  штат.
Гавана может стать нашей  ключевой  позицией.  Стоит  где-нибудь  начаться
беспорядкам, коммунисты всегда тут как тут. Какой у него способ связи?
   - Я условился, что он еженедельно будет посылать дипломатической почтой
в Кингстон донесения в двух экземплярах. Один экземпляр я  оставляю  себе,
другой пересылаю в Лондон. Для телеграмм я дал ему книжный шифр. Он сможет
отправлять их через консульство.
   - Они будут недовольны.
   - Я сказал, что это временно.
   - Если он себя хорошо проявит, я буду за радиосвязь. Надеюсь, он сможет
расширить штат своей конторы?
   - Ну, конечно. Хотя... Как вам сказать, это не бог весть какая  большая
контора. Старомодная фирма, сэр. Вы же знаете этих купцов старого  закала,
искателей приключений...
   - Да, Готорн,  я  их  знаю.  Маленький,  обшарпанный  письменный  стол.
Несколько служащих, теснота. Допотопные арифмометры.  Секретарша,  которая
служит фирме верой и правдой вот уже сорок лет.
   Готорн вздохнул с облегчением - шеф отвечал на все  свои  вопросы  сам.
Если секретное досье и попадет к нему в руки, - все  равно,  то,  что  там
написано,  не  дойдет  до  его  сознания.  Маленький  магазин,   торгующий
пылесосами, безнадежно потонул в  бурном  море  фантазии  шефа.  Положение
агента 59200 дробь пять было упрочено.
   - Все это стало его второй натурой, - объяснял шеф Готорну, словно  он,
а не Готорн отворял дверь на улице  Лампарилья.  -  Это  человек,  который
всегда считал гроши и ставил на карту тысячи. Вот почему он и  не  состоял
членом Загородного клуба... неудачный брак  тут  ни  при  чем.  Вы  у  нас
романтик, Готорн. Женщины в его жизни приходили и уходили,  но  я  уверен,
что они никогда не играли в  ней  такой  роли,  как  дело.  Секрет  успеха
заключается в том, чтобы видеть своих людей насквозь. Этот наш  человек  в
Гаване, так сказать, - порождение века Киплинга. "Останься прост,  беседуя
с царями", - как там дальше? "Останься честен, говоря с толпой", - и  тому
подобное. Уверен, что в его залитом чернилами  столе  где-нибудь  спрятана
затасканная грошовая записная книжка в черном клеенчатом  переплете,  куда
он записывал свои первые расходы - четверть гросса резинок, шесть  коробок
перьев...
   - Ну, не такой уж он древний старик, чтоб у него не было автоматической
ручки.
   Шеф вздохнул и вставил на место  черное  стеклышко.  Его  невинное  око
снова спряталось при первом же намеке на оппозицию.
   - Дело не в деталях, Готорн, - сердито сказал он. - Но если  вы  хотите
держать его в руках, вы должны найти  его  старую  записную  книжку.  Это,
конечно, метафора.
   - Слушаюсь, сэр.
   - Ваша версия о том, что он стал отшельником, потеряв жену, основана на
ложной посылке. Такой человек ведет себя совсем иначе.  Он  не  выставляет
сердца напоказ и не афиширует своих чувств. Если  ваша  посылка  верна,  -
почему он не стал членом клуба еще до смерти жены?
   - Но жена его бросила.
   - Бросила? Вы в этом уверены?
   - Совершенно уверен.
   - Значит, она так и не нашла этой старой  записной  книжки,  не