кно, как Сегура прошел мимо  серой  статуи  Колумба,  будто
вырезанной из пемзы, и направился  к  себе  в  управление.  Тогда  Уормолд
заказал еще одно  даровое  "дайкири".  Гаванский  клуб  и  капитан  Сегура
заменили "Чудо-бар" и доктора Гассельбахера - это была перемена, с которой
приходилось мириться.  Назад  ничего  не  вернешь.  Доктора  Гассельбахера
унизили в его глазах, а дружба не терпит  унижения.  Он  больше  не  видел
доктора Гассельбахера. В этом клубе, как и в  "Чудо-баре",  он  чувствовал
себя гражданином  Гаваны.  Элегантный  молодой  человек,  который  подавал
"дайкири", и не пытался всучить ему, словно какому-нибудь туристу, бутылку
рома из тех, что стояли на стойке. Человек с седой бородой, как  всегда  в
этот  час,  читал  утреннюю  газету;  забежал  почтальон,  чтобы  на  пути
проглотить  бесплатную  рюмку  спиртного,  -  все  они,  как  и  он,  были
гражданами Гаваны. Четверо туристов  весело  вышли  из  бара  с  плетеными
корзинками, в которых лежали бутылки рома; они раскраснелись и тешили себя
иллюзией, что напились даром. Он подумал: "Они иностранцы, их-то, конечно,
не пытают".
   Уормолд слишком быстро выпил свой "дайкири", так что у него даже  глаза
заслезились; он вышел  из  клуба.  Туристы,  перегнувшись,  заглядывали  в
колодец семнадцатого века; они побросали туда  столько  монет,  что  могли
дважды заплатить за свои коктейли; зато они наворожили себе, что  еще  раз
побывают в этих благословенных местах. Его окликнул  женский  голос  и  он
увидел Беатрису, которая стояла между колоннами аркады, возле  антикварной
лавки, среди трещоток, бутылей из тыквы и негритянских божков.
   - Что вы здесь делаете?
   Она объяснила:
   - Я всегда волнуюсь, когда вы встречаетесь с Сегурой. На этот  раз  мне
хотелось удостовериться...
   - В чем?
   Может быть, она, наконец, стала подозревать, что  у  него  нет  никаких
агентов? Может быть, она получила инструкции следить за ним -  из  Лондона
или от 59200 из Кингстона? Они пошли домой пешком.
   - В том, что это не ловушка  и  что  вас  не  подстерегает  полиция.  С
агентом-двойником не так-то легко иметь дело.
   - Зря вы беспокоитесь.
   - Вы слишком неопытны. Вспомните, что произошло с Раулем и Сифуэнтесом.
   - Сифуэнтеса допрашивала полиция. - Уормолд добавил с облегчением: - Он
провалился, теперь он нам больше не нужен.
   - А как же вы тогда не провалились?
   - Он ничего не выдал. Вопросы задавал капитан Сегура, а Сегура  -  один
из наших. Мне  кажется,  что  пора  выплатить  ему  наградные.  Он  сейчас
составляет для  нас  полный  список  иностранных  агентов  в  Гаване  -  и
американских, и русских. "Дикие утки", как он их называет.
   - Ну, это большое дело. А сооружения?
   - С ними придется повременить. Я  не  могу  заставить  его  действовать
против своей страны.
   Проходя мимо собора, он, как  всегда,  бросил  монету  слепому  нищему,
сидевшему на ступеньках. Беатриса сказала:
   - На таком солнце жалеешь, что ты и сам не слепой.
   В Уормолде проснулось вдохновение. Он сказал:
   - Вы знаете, а он ведь на самом деле не слепой. Он все отлично видит.
   - Ну, тогда он очень хороший актер. Я наблюдала за ним все время,  пока
вы были с Сегурой.
   - А он следил за вами. Откровенно говоря, он  -  один  из  лучших  моих
осведомителей. Я всегда сажаю его здесь, когда иду на свидание с  Сегурой.
Простейшая предосторожность. Я совсем не так беззаботен, как вы думаете.
   - Вы ничего не сообщали об этом в Лондон?
   - Зачем? Вряд ли у них  заведено  досье  на  слепого  нищего,  а  я  не
пользуюсь им для получения секретных сведений. Но если бы меня арестовали,
вы узнали бы об этом через десять минут. Что бы вы стали делать?
   - Сожгла бы все бумаги и отвезла Милли в посольство.
   - А как насчет Руди?
   - Велела бы ему радировать в Лондон, что мы сматываем удочки,  а  потом
уйти в подполье.
   - А как уходят в подполье? - Он и не пытался получить ответ. Он говорил
медленно, давая волю своей фантазии. - Слепого зовут Мигель. Он служит мне
из чувства благодарности. Видите ли, я когда-то спас ему жизнь.
   - Каким образом?
   - Да так, ерунда! Несчастный случаи на пароме. Просто оказалось, что  я
умею плавать, а он нет.
   - Вам дали медаль?
   Он быстро взглянул на  нее,  но  прочел  на  ее  лице  только  невинное
любопытство.
   - Нет. Славы я не  сподобился.  Если  говорить  по  правде,  меня  даже
оштрафовали за то, что я вытащил его на берег в запрещенной зоне.
   - Какая романтическая история! Ну, а теперь он, конечно,  готов  отдать
за вас жизнь.
   - Ну, это слишком...
   - Скажите, есть у вас где-нибудь маленькая  грошовая  книжка  в  черном
клеенчатом переплете для записи расходов?
   - По-моему, нет. А что?
   - Где вы когда-то записывали, сколько истрачено на перышки и резинки?
   - Господи, зачем мне перышки?
   - Да нет, я просто так спрашиваю.
   - Записную книжку так дешево не купишь. А перышки - у  кого  же  теперь
нет автоматической ручки?
   - Ладно, не будем об этом говорить. Это мне как-то  рассказывал  Генри.
Ошибка.
   - Какой Генри?
   - 59200, - сказала она.
   Уормолд почувствовал какую-то странную ревность,  несмотря  на  правила
конспирации, она только раз назвала его Джимом.
   Когда они вошли, дома, как всегда, было пусто; он понял, что больше  не
скучает по Милли, и с грустью вздохнул: хотя  бы  одна  любовь  больше  не
причиняла ему боли.
   - Руди ушел, - сказала Беатриса. - Наверно, покупает сладости.  Он  ест
слишком много сладкого. Но, по-видимому, затрачивает уйму энергии,  потому
что совсем не толстеет. Но на что он ее тратит?
   - Давайте поработаем.  Надо  послать  телеграмму.  Сегура  сообщил  мне
ценные сведения относительно просачивания коммунистов в полицейские кадры.
Вы даже не поверите...
   - Я готова верить во что угодно. Смотрите. Я обнаружила в  шифровальной
книге очень забавную вещь. Вы знали, что есть специальное обозначение  для
слова "евнух"? Неужели оно так уж часто встречается в телеграммах?
   - Наверно, нужно для Стамбульского отделения.
   - Жаль, что оно нам ни к чему, правда?
   - Вы когда-нибудь выйдете еще раз замуж?
   - Ваши ассоциации иногда бывают слишком явными. Как вы думаете, у  Руди
есть по секрету от нас личная жизнь? Он не может тратить всю свою  энергию
в конторе.
   - А существуют правила для  личной  жизни?  Если  вам  хочется  завести
личную жизнь, надо спрашивать разрешения у Лондона?
   - Что ж, конечно, лучше проверить досье,  прежде  чем  зайдешь  слишком
далеко. Лондон не одобряет половых связей своих работников с посторонними.



2

   - Видно, я становлюсь важной персоной, - сказал Уормолд. - Меня  просят
произнести речь.
   - Где? - вежливо спросила Милли, отрываясь от "Ежегодника  любительницы
верховой езды".
   Вечерело, рабочий день кончился, последние лучи золотили крыши,  волосы
Милли цвета меди и виски у него в стакане.
   - На ежегодном обеде Европейского коммерческого общества.  Меня  просил
выступить наш президент, доктор Браун, ведь я - старейший  член  общества.
Почетным гостем у нас будет американский генеральный консул, - добавил  он
не без гордости.
   Казалось, он  совсем  недавно  поселился  в  Гаване  и  познакомился  с
девушкой, которая стала матерью Милли, - это было во "Флоридита-баре", она
пришла туда со своими родителями. А  теперь  он  был  здесь  самым  старым
коммерсантом. Многие ушли на покой; кое-кто уехал на родину, чтобы принять
участие в последней войне, - англичане, немцы, французы; а его не взяли  в
армию из-за хромоты. Из тех, что уехали, никто уж не вернулся на Кубу.
   - О чем ты будешь говорить?
   - Ни о чем, - грустно ответил он. - Я не знаю, что сказать.
   - Держу пари, что твоя речь была бы самая лучшая.
   - Ну, что ты. Если я самый старый член общества, то и самый  незаметный
тоже. Экспортеры рома и сигар - вот они действительно важные птицы.
   - Да, но ты - это ты.
   - Жаль, что ты не выбрала себе отца поумнее.
   - Капитан Сегура говорит, что ты неплохо играешь в шашки.
   - Но не так хорошо, как он.
   - Пожалуйста, согласись,  папа,  -  сказала  она.  -  Я  бы  так  тобой
гордилась!
   - Я буду выглядеть там ужасно глупо.
   - Ничего подобного. Ну, ради меня.
   - Ради тебя я готов хоть на голове стоять. Ладно. Я скажу речь.
   В дверь постучал Руди. В этот час он заканчивал прием  радиограмм  -  в
Лондоне была полночь. Он сказал:
   - Срочное сообщение из Кингстона. Сходить за Беатрисой?
   - Нет, я справлюсь сам. Она собиралась в кино.
   - Кажется, дела идут бойко, - заметила Милли.
   - Да.
   - Но я не вижу, чтобы ты вообще продавал теперь пылесосы.
   - У нас сделки по долгосрочным обязательствам, - сказал Уормолд.
   Он пошел в спальню и расшифровал  радиограмму.  Она  была  от  Готорна.
Уормолду предлагалось первым же самолетом вылететь в Кингстон для доклада.
Он подумал: наконец-то они все узнали.


   Свидание было назначено в гостинице "Миртл-Бэнк". Уормолд много лет  не
был на Ямайке, и теперь его привели в  ужас  здешние  грязь  и  жара.  Чем
объяснить убожество британских владений?  Испанцы,  французы,  португальцы
строили города, чтобы в них жить, англичане же предоставляли городам расти
как  попало.  Самый  нищий  закоулок  Гаваны  был  полон  благородства  по
сравнению с барачным существованием Кингстона, его лачугами, сложенными из
старых бидонов  из-под  горючего  и  крытыми  кусками  железа  с  кладбища
автомобилей.
   Готорн сидел в  шезлонге  на  веранде  "Миртл-Бэнка",  потягивая  через
соломинку пунш. Одет он был так же безукоризненно, как и в тот раз,  когда
Уормолд увидел его впервые; единственным признаком того, что и он страдает
от жары, был комочек пудры, засохшей под левым ухом. Он сказал:
   - Садитесь за те же деньги.
   Готорн не расстался со своим жаргоном.
   - Спасибо.
   - Как долетели?
   - Спасибо, хорошо.
   - Наверно, рады, что попали домой.
   - Домой?
   - Я хотел сказать - сюда; сможете отдохнуть от своих черномазых.  Снова
на британской земле.
   Уормолд подумал об убогих хижинах вдоль набережной, о  жалком  старике,
который  спал,  скорчившись  в  ненадежной  полоске  тени,  о  ребенке   в
лохмотьях, нянчившем выброшенную волнами чурку. Он сказал:
   - Гавана не так уж плоха.
   - Хотите пунша? "Плантаторский". Здесь он совсем недурен.
   - Спасибо.
   Готорн сказал:
   - Случилась маленькая неприятность, вот я и попросил вас подъехать.
   - Да?
   Сейчас откроется правда. Могут они арестовать его, раз он на британской
территории? Какое ему предъявят  обвинение?  Его,  наверно,  привлекут  за
вымогательство или припишут какое-нибудь совсем непонятное преступление, а
дело заслушают in  camera  [при  закрытых  дверях  (лат.)],  по  закону  о
разглашении государственной тайны.
   - Речь идет об этих сооружениях.
   Ему захотелось объяснить, что Беатриса тут ни при чем; у него  не  было
никаких сообщников, кроме легковерия тех, кто его завербовал.
   - А что? - спросил он.
   - Надо во что бы то ни стало раздобыть фотографии.
   - Я пытался. Вы же знаете, чем это кончилось.
   - Да. Но чертежи не совсем ясны.
   - Он - не чертежник.
   - Поймите меня правильно, старина. Вы,  конечно,  сделали  чудеса:  но,
знаете, был такой момент, когда я чуть было не начал вас... подозревать.
   - В чем?
   - Видите  ли,  некоторые  из  этих  чертежей  напомнили  мне...  Говоря
откровенно, они мне напомнили части пылесоса.
   - Да, я это тоже заметил.
   - Ну, и тут я, понимаете ли, подумал обо всех этих штуковинах  в  вашем
магазине...
   - Вы что же, подозреваете, что я морочу голову нашей разведке?
   - Теперь я и сам понимаю, что это чистый бред. А все-таки у меня гора с
плеч свалилась, когда те решили вас убить.
   - Убить?
   - Ну да, ведь это доказывает подлинность чертежей.
   - Кто "те"?
   - Противники. Какое счастье, что я никому не говорил о  своих  дурацких
подозрениях!
   - Как они собираются меня убить?
   - Об этом мы еще поговорим - они хотят вас отравить.  Я  вот  что  хочу
сказать: теперь мы получили самое лучшее подтверждение всему, что  вы  нам
сообщали.  Не  хватает  только  фотографий.  Одно  время  мы  попридержали
чертежи, но теперь роздали их всем заинтересованным ведомствам. В  Атомную
комиссию тоже послали. Ну от  них  толку  не  добьешься.  Заявили,  что  к
ядерной энергии это отношения не имеет, и все тут. Но  мы  уж  слишком  на
поводу у наших атомников и совершенно забыли, что могут  быть  другие,  не
менее опасные военные изобретения.
   - Чем они собираются меня отравить?
   - Поговорим сперва о деле, старина. Нельзя  забывать  об  экономической
стороне войны. Куба не может себе позволить производство водородных  бомб,
но что если они нашли такое же эффективное оружие ближнего действия,  и  к
тому же дешевое? Вот в чем гвоздь - в дешевизне.
   - Будьте любезны, скажите мне все-таки, как они собираются меня  убить.
Видите ли, у меня к этому вопросу чисто личный интерес.
   - Ну конечно, я вам скажу. Просто мне хотелось сперва показать вам  всю
закулисную сторону и объяснить, как мы рады... поймите меня правильно, что
ваши донесения подтвердились. Они  собираются  отравить  вас  на  каком-то
деловом обеде.
   - Европейского коммерческого общества?
   - Вот-вот, кажется так.
   - Как вы это узнали?
   - Мы проникли в их здешнюю организацию. Вы бы ахнули,  если  бы  я  вам
порассказал, что там у вас происходит. Могу вам, например,  сообщить,  что
дробь четыре погиб чисто случайно. Они просто хотели его  припугнуть,  как
припугнули своим покушением дробь три. Вы  первый,  которого  они  всерьез
решили убить.
   - Какая честь.
   - Знаете, в некотором роде это даже лестно. Показывает, что вы стали им
опасны.
   Вытягивая через соломинку остатки пунша из-под кубиков  льда,  ломтиков
апельсина и ананаса, украшенных сверху вишней, Готорн громко причмокнул.
   - Пожалуй, - сказал Уормолд, - мне лучше туда не  ходить.  -  Он  вдруг
почувствовал какое-то разочарование. - А ведь за десять лет я не пропустил
ни одного банкета. Меня даже речь там  просили  произнести.  Фирма  любит,
чтобы я ходил на такие обеды. Она тогда считает,  что  я  высоко  несу  ее
знамя.
   - Вы непременно должны пойти.
   - Для чего? Чтобы меня отравили?
   - Да вас никто не заставляет там есть.
   - А вы когда-нибудь пробовали пойти на  банкет  и  ничего  не  есть?  И
пить-то ведь все равно придется.
   - Не подсыпят же они яду  в  бутылку  вина.  Вы  бы  могли  прикинуться
алкоголиком, который ничего не ест, а только пьет.
   - Спасибо. Репутация моей фирмы от этого сильно выиграет.
   - А что? Все люди питают слабость к алкоголикам, - сказал Готорн. -  И,
кроме того, если вы не пойдете, они заподозрят что-то неладное. Вы  можете
провалить мой источник. А источники надо беречь.
   - Это что, такое правило?
   - Вот именно, старина. И еще одно соображение: мы  знаем,  в  чем  суть
заговора, но не знаем заговорщиков; нам известны только клички. Если мы их
раскроем, мы заставим полицию их посадить. Тогда и вся  организация  будет
разгромлена.
   - Ну да, убийца всегда рано или поздно попадется. Вскрытие наведет  вас
на след, и тогда вы заставите Сегуру действовать.
   - Неужели вы струсили? Такая уж у нас опасная профессия.  Не  следовало
за нее браться, если вы не были готовы...
   - Ну, прямо спартанка из  хрестоматии,  да  и  только.  Возвращайся,  с
победой или пади в бою.
   - А знаете, это идея! В нужный момент вы  можете  свалиться  под  стол.
Убийцы решат, что вы умерли, а остальные - что слишком много выпили.
   - Член Европейского коммерческого общества не падает под стол.
   - Никогда?
   - Никогда. Но вам кажется, что я зря так встревожен?
   - По-моему, волноваться пока нет оснований. В конце концов, всю еду  вы
берете себе сами!
   - Верно.  Но  в  "Насьонале"  закуска  всегда  одна  и  та  же  -  краб
по-мавритански. А это кушанье раскладывают на тарелки заранее.
   - Вот краба не ешьте. Мало ли кто не ест крабов. А когда гостей  начнут
обносить блюдами, не берите того, что лежит к вам всего ближе. Это  как  с
фокусником, который подсовывает вам нужную ему карту. Не берите ее, и  все
тут.
   - А фокуснику все-таки удается всучить вам именно ту карту, которую  он
хочет.
   - Вот что... вы говорили, кажется, что банкет будет в "Насьонале"?
   - Да.
   - Так почему бы вам не использовать дробь семь?
   - А кто такой дробь семь?
   - Вы что, не помните своих агентов? Да это же метрдотель в "Насьонале".
Пусть он и позаботится, чтобы вам в тарелку ничего не подсыпали. Пора ему,
наконец, отработать  полученные  деньги.  Я  что-то  не  помню,  чтобы  вы
прислали от него хоть одно донесение.
   - А вы  не  можете  мне  намекнуть,  кто  этот  человек?  Ну,  тот  кто
собирается... - он запнулся на слове "убить", -  собирается  со  мной  это
сделать?
   - Не имею о нем ни малейшего представления, старина. Остерегайтесь всех
подряд. Выпейте-ка еще пуншу.


   В самолете, летевшем обратно на Кубу, было  мало  пассажиров.  Какая-то
испанка с целым выводком детей - одни принялись кричать,  а  других  стало
тошнить, как  только  самолет  оторвался  от  земли.  Негритянка  с  живым
петухом, закутанным в шаль. Кубинский экспортер сигар, с  которым  Уормолд
был шапочно знаком, я англичанин в толстом грубошерстном  пиджаке,  упорно
куривший трубку, пока стюардесса не сделала ему замечание. Тогда  он  стал
демонстративно сосать незажженную трубку, обливаясь  потом.  У  него  было
сердитое лицо человека, уверенного, что он всегда прав.
   Когда подали обед, он перебрался в хвост самолета и подсел к Уормолду.
   - Не выношу эту писклявую мелюзгу, -  сказал  он.  -  Разрешите?  -  Он
заглянул в бумаги, разложенные на коленях  у  Уормолда.  -  Вы  служите  у
"Фастклинерс"?
   - Да.
   - А я у "Ньюклинерс". Моя фамилия Картер.
   - Вот как!
   - Это моя вторая поездка на Кубу. У вас, говорят, не скучают, -  сказал
он, продувая трубку и откладывая ее в сторону, перед тем как приняться  за
обед.
   - Да, наверно, - ответил Уормолд, - если вы любите рулетку и  публичные
дома.
   Картер погладил свой кисет, как гладят по голове собаку -  "мой  верный
пес со мною неразлучен".
   - Да я не совсем это имел в виду...  хотя,  конечно,  я  не  пуританин.
Наверно, это даже интересно.  С  волками  жить  -  по-волчьи  выть.  -  Он
переменил тему. - Хорошо идут ваши машины?
   - Торгуем помаленьку.
   - Наша новая модель захватит весь рынок.
   Он отправил в рот большой кусок розоватого пирожного, а  потом  отрезал
кусочек цыпленка.
   - Да ну?
   - Работает, как садовая косилка. Дамочке не надо утомляться. И  никаких
шлангов, которые путаются под ногами.
   - А как насчет шума?
   - Специальный глушитель. Куда меньше шума, чем у вашего. Модель  так  и
называется - "Женушка-щебетунья". - Проглотив черепаховый суп, он принялся
за компот, с хрустом разжевывая виноградные косточки. - Скоро  мы  откроем
свое агентство на Кубе. Вы знаете доктора Брауна?
   - Встречал. В Европейском  коммерческом  обществе.  Он  наш  президент.
Импортирует точный инструмент из Женевы.
   - Он самый. Дал нам очень полезный совет. Собственно говоря, я буду его
гостем на вашем банкете. А кормят у вас прилично?
   - Вы же знаете, чего стоят ресторанные обеды.
   - Ну уж, во всяком случае, он  будет  лучше  этого,  -  сказал  Картер,
выплевывая виноградную кожицу. Он не заметил спаржи в  майонезе  и  теперь
принялся за нее. Затем он  порылся  в  кармане.  -  Вот  моя  карточка.  -
Карточка гласила: "Уильям Картер. Бакалавр технич.  наук  (Нотвич)",  а  в
уголке значилось: "Ньюклинерс-лимитед". Он добавил:  -  Я  остановлюсь  на
недельку в "Севил-Билтморе".
   - Простите, у меня нет при себе карточки. Моя фамилия Уормолд.
   - Вы знакомы с Дэвисом?
   - Кажется, нет.
   - Мы с  ним  жили  в  одной  комнате  в  колледже.  Устроился  в  фирме
"Грипфикс" и живет где-то в ваших краях. Прямо