ром каждый хоть раз побывавший в зоопарке  сразу
бы признал орангутанга.
   Снова зашипели стабилизаторы, успокаивая ученых.
   - Человек не  получен,  -  невозмутимо  продолжал  председатель,  -  но
результат показывает, что мы на верном пути.  Конечно,  можно  уже  сейчас
наплодить стада обезьян и дождаться, когда они сами  собой  превратятся  в
людей. Но это трудный, мучительный путь как для нас, так и для них. К тому
же нет уверенности, что  такой  естественный  человек,  созрев,  опять  не
захочет скрыться от нас. Нет, мы сами создадим человека и  вложим  в  него
свою информацию номер один - любовь к роботам  и  механизмам  вообще.  Мое
мнение - эксперименты продолжать...
   Старик выключил телевизор, вышел на воздух. Небо уже почернело,  звезды
остриями лучей приятно щекотали светочувствительную грудь старика.  Легкий
бриз  накатывал   свежие   волны   озона,   и   старик   чувствовал,   как
мучительно-сладко  разлагаются  полимерные  шарниры   его   суставов.   Он
прислушался к гулу моря, подрегулировал окуляры  и  опрокинулся  в  густую
влажную траву.
   Миллионы светящихся точек подмигивали старику с неба. Где-то  на  одной
из них его братья роботы лихорадочно синтезируют  человека.  На  другой  -
люди конструируют роботов.
   - Да, мой друг, - пробормотал старик, - небо  содержит  гораздо  больше
тайн, чем знает наша школьная мудрость... Дважды два - четыре!



   Владимир Григорьев.
   А могла бы и быть...

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Рог изобилия" ("Библиотека советской фантастики").
   OCR & spellcheck by HarryFan, 19 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------

                      Вырезка из газеты 2134 года:
                      "За разработку аппарата, названного Машиной Времени,
                      коллективу фабрики "Время" присвоить государственную
                      премию имени Постоянной Планка".


   Ах, какой это был мальчик! Ему  говорили:  "Дважды  два!"  Он  говорил:
"Четыре!"
   "Двенадцать на  двенадцать",  -  настаивали  недоверчивые.  "Сто  сорок
четыре", - слышали они в ответ.
   "Дай  определение  интеграла",  -  не  унимались   самые   придирчивые.
"Интеграл - это..." - и дальше шло определение.
   И  все  это  в  четыре  года.  Малыш,  карапуз,   он   удивлял   своими
способностями прославленных профессоров и магистров. Даже  академик  урвал
несколько  часов,  чтобы  посмотреть  на  малыша.  Академик  тоже  задавал
вопросы, ахал, разводил руками. Потом надолго задумался и  внятно  сказал:
"Природа бесконечна и  полна  парадоксов",  -  после  чего  сосредоточенно
посмотрел в стену и углубился в себя.
   - Ах, профессор, - устало возразил Ваня (так звали нашего мальчика),  -
пустое! Природа гармонична, парадоксы в нее вносим мы сами...
   Это уж было слишком. Академик вскочил и, оглядываясь на мальчика,  стал
отступать к двери.
   - Дважды два - четыре! Так и передайте всем! - весело закричал  мальчик
вместо прощания.
   Таков был Ваня. Исключительный ребенок. И это  тем  более  удивительно,
что родители ему попались совершенно неудачные. Как будто не его родители.
Может быть, каждый из них в отдельности и любил малыша, но  вместе  у  них
это никак не получалось. Отец считал, что  гениальность  мальчика  -  итог
наследственных  качеств  его,  отца.   Мать   доказывала   обратное.   Сын
посмеивался над тем и другим, но легче от этого не  становилось.  Родители
ссорились чаще и чаще и, когда это  начиналось,  Ваню  отсылали  в  чулан.
Доступ магистрам и профессорам был закрыт, и широкая общественность вскоре
позабыла о Ване, Это случилось само собой.
   Но мальчишка перехитрил всех. Он электрифицировал чулан и с  увлечением
играл в детский конструктор.  Да,  да,  в  обыкновенный  конструктор,  но,
конечно, только до того момента, пока ему не попались первые радиолампы.
   Он прямо задрожал, когда увидел эту штуковину впервые, он понял  сразу,
какие возможности таит эта игрушка. Конечно, игрушка. Ведь Ване шел  всего
пятый год, и он еще не  знал,  что  все  эти  радиоприемники,  телевизоры,
мотоциклы, самосвалы и экскаваторы - вся эта техника всерьез. Он  полагал,
что взрослые просто-напросто играют во все это.
   Отец Вани, механик мастерской по починке радиол и магнитофонов,  таскал
сыну испорченные лампы, а  тот  разрушал  их  одну  за  другой,  отыскивая
скрытые неисправности.  Полупроводниковые  детали  складывались  в  особый
коробок.
   Однажды, когда отец заглянул в чуланчик,  сын  протянул  ему  небольшой
ящичек.
   - Вот, - сказал он, удовлетворенно потирая ладошки. - Учти, это  только
начало.
   В руках отца сияла голубым экраном маленькая игрушка - телевизор.
   - Да, - только  и  сказал  отец,  восхищенно  покрутив  головой.  Потом
подумал, пожевал губами и добавил: - Парень, видать, в меня.
   Следующим утром он показал эту штучку сослуживцам,  хитро  подмигнул  и
сообщил:
   - Моя работа!
   Истинный  смысл  слов  остался  непонятным,  а  механика   повысили   в
должности.  Теперь  начальники  частенько  отводили  его   в   сторону   и
доверительно  сообщали:  "Кузьма  Серафимович,  вот  тут  у  нас  не   все
получается. Надо бы изобрести..." - "Давайте", - властно обрывал Кузьма  и
забирал чертежи. Он был простым человеком и не, любил разводить канитель.
   Дома чертежи передавались Ванюшке.
   - Общественная нагрузка, - ухмыляясь, пояснял отец.
   Ваня молча рассматривал схему, потом брал красный карандаш.
   - Вот здесь, здесь, здесь... - карандаш  так  и  порхал  по  листам,  -
изменить!
   Мальчишка работал с охотой, а взамен требовал лишь исправных деталей  и
книг по новинкам техники.
   Но однажды отец пришел в ателье и сам отозвал начальника в сторону.
   - Все, - просто сказал он.
   - Что все? - не понял начальник.
   - Все, не могу  больше  изобретать!  -  отрезал  Кузьма  Серафимович  и
загадочно добавил: - По семейным обстоятельствам...
   - А как же план?.. - запротестовал было начальник.
   - Не раньше чем через четыре года!
   Разговор был исчерпан.
   Начальник, конечно, не знал,  что  не  далее  как  вчера  вечером  Ваня
отказался принимать заявки.
   - Папа, - сказал он мягко, - теперь я не могу отрываться по пустякам. Я
наткнулся на настоящую идею. Четыре года - и я сделаю такую  игрушку,  что
все ахнут. Четыре года.
   Отец знал железный характер сына и не стал возражать. Он только с видом
сообщника заметил:
   - Четыре? Может, и за три справимся?
   - Нет, пока что я не управляю временем, - задумчиво  ответил  Ваня.  Он
быстро посмотрел на отца и вдруг спросил: - А как ты  думаешь,  что  такое
время?
   - Время? - Лоб отца собрался гармошкой. - Ну это, когда...
   - Ах, опять эти неточные формулировки! - досадливо перебил сын.
   Кузьма Серафимович повернулся и осторожно вышел из чулана. То,  что  он
услышал, закрывая дверь, было совсем непонятно.
   -  Минута  живет  шестьдесят  секунд.  Да,  да,  живет.   -   И   дверь
захлопнулась.
   Из этого разговора специалисту сразу  видно,  что  необычайный  мальчик
решил разгадать тайну времени. Человек же, не связанный с тонкостями стыка
радиотехники и теоретической физики, конечно, не осознал  бы  так  просто,
что Ваня решил изобрести машину времени. Но тем не менее это так.
   Да, Ваня решил соорудить  именно  ее,  машину  времени.  И  он  добился
своего.
   В это  трудно  поверить,  доказательств,  что  называется,  никаких.  Я
единственный  свидетель,  слова  которого  могут  послужить  документом  в
раскрытии правды. Никого, я повторяю, никого не допускал  Ваня  к  опасным
экспериментам с машиной. Только меня, приятеля его детских игр и соседа.
   - Люди еще узнают об этом, узнают, - твердил он, когда  мы  заканчивали
очередной опыт и шли  на  улицу  играть  с  детворой  в  их  незатейливые,
старинные игры. "Казаки-разбойники", "палочка-выручалочка" - они  оживляли
нас, делали, ну, что ли, более земными. Разумеется, по сравнению с  игрой,
придуманной Ваней, они казались диким примитивом и нелепицей.
   Машина  позволяла  уноситься  в  восхитительные  дали  будущих  эпох  и
погружаться в глубины прошлого. Особенно нравились нам рыцарские  турниры.
Грязь комьями летела из-под копыт лошадей, а  всадники  в  красивых  латах
лупили друг друга мечами и ломали копья. Как  правило,  все  оставались  в
живых. Мы устраивались где-нибудь рядом и листали  прихваченного  с  собой
Вальтера Скотта, сравнивая с реальностью.
   Понятно,  после  такого  "жмурки"  во  дворе  выглядят  как  наскальные
изображения дикаря рядом с киноэкраном. Кстати, бывало, что  и  наскальные
изображения  вырубались  на  наших  глазах.  Когда  мы  уходили  в   седую
древность. Какие-то лохматые  мужики  так  отделывали  стенки  пещер,  что
только искры сыпались.
   И тем не менее мы возились вместе с детворой нашего родного двора. "Так
надо, - говаривал, бывало, Ванюша. - Конспирация и еще раз конспирация. Мы
не должны отличаться от  всех".  Он  не  хотел,  чтобы  не  доведенная  до
совершенства машина попала в руки взрослых. "Машину  поломают",  -  уверял
он, а мне оставалось соглашаться.
   Когда настал  период  погружения  в  прошлое  и  ухода  в  будущее,  мы
перенесли сеансы на ночь. Соседи по  дому,  попадавшие  в  сферу  действия
машины, уносились вместе с нами.  А  поутру  рычаг  времени  приводился  в
нормальное положение, и соседи вставали как ни в чем  не  бывало,  шли  на
работу. Каждый из них полагал, что в эту  ночь  ему  снился  удивительный,
великолепный сон, со странностями, правда, но с кем не бывает... Только  и
всего, сон. Соседи были людьми осмотрительными, осторожными.  И  никому  о
странных  снах  на  всякий  случай  не  рассказывали.   Тайна   оставалась
неприкосновенной.
   Только один раз словно бес толкнул меня в бок. На трамвайной  остановке
я  подкараулил  одного  из  соседей,  длинного  флегматичного   завскладом
Клотикова, заговорщически подмигнул ему и сказал, зайдя сзади:
   - А хорош был этот, со страусовым пером на шлеме, с крокодилом на щите?
   Завскладом  дернулся  всем  телом,  уставился  на   меня,   потом,   не
раздумывая, прыгнул в подошедший трамвай, и его унесло.
   Ванька выслушал это приключение мрачно.
   - Или кончаем эксперименты, или такое не повторится, - отчеканил он.
   Я понимал своего друга. Ему доставалось нелегко.  Машина  барахлила.  В
последний раз из-за ее капризов едва выбрались из  времен  Навуходоносора.
Тем более что дома у него обстановка накалялась. Родители ссорились чаще и
чаще. Гораздо чаще, чем во времена наплыва магистров и профессоров. И хотя
с того момента прошло достаточно времени, они так и не  пришли  к  единому
мнению. Таковы уже были они, Ванины  родители.  Ах,  если  бы  не  эта  их
преступная слабость!
   Все произошло внезапно. Мы пришли к Ване и хотели сесть за  работу.  Не
тут-то было. Родители ссорились. Успокоить их было невозможно. Я  заметил,
что трюмо уже разбито, а скатерть сдернута в сторону. И еще  заметил,  как
дрожат руки у моего друга Вани. Он ненавидел эти минуты.
   - А мы спросим у него самого, - вдруг громко сказал Кузьма Серафимович,
увидев сына.
   Я схватил шапку и помчался по ступеням вниз. О дальнейшем  могу  только
догадываться.
   Машина была настроена на малый радиус действия. Ваня  подбежал  к  ней,
рванул рычаг, чтобы перевести время хотя бы на два  часа  назад.  Ему  уже
случалось успокаивать  родителей  таким  способом.  Но  руки  его  дрожали
сильней обычного. Он рванул, и время заскользило. Да, оно ушло за  пределы
Ваниного возраста.  Машина  исчезла,  исчез  и  Ваня.  А  родители  только
помолодели лет эдак на двенадцать-тринадцать. И еще их при этом разнесло в
разные стороны...
   Утром следующего дня я пришел узнать, чем все кончилось. Беглый  осмотр
комнат сразу сказал мне все. Но я не пал духом. Ведь по  железным  законам
вероятности все должно было  повториться.  Помолодевшие  родители  обязаны
были в силу этих математических  законов  встретиться  вновь,  понравиться
друг другу. А вновь родившийся Ваня, конечно, вновь должен  был  соорудить
великолепный и очень нужный человечеству аппарат - машину времени.
   Так и случилось. Они встретились. Я подкараулил их под теми  же  самыми
часами, которые послужили местом первой встречи тринадцать  лет  назад.  Я
ликовал. Все шло как по маслу. Прекрасна ты, математическая зависимость, и
ты, стальная логика событий! Ване быть! Машине быть!
   Но что это? Парень, удивительно похожий на Ваниного отца, и  девушка  -
ну, копия матери Вани  -  стоят  и  молчат.  Они  смотрят  друг  на  друга
недоверчиво, с опаской. И вдруг поворачиваются, идут в разные стороны. Мой
лоб покрывается испариной. Видимо, память того и другого теперь  содержала
то будущее, которое поджидало их.
   Так не родился мальчик, так погибла машина времени!



   Владимир Григорьев.
   Реконструкция

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Рог изобилия" ("Библиотека советской фантастики").
   OCR & spellcheck by HarryFan, 19 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Магистраль  проспекта  была  слишком  длинной.  Слишком.  В  этом   вся
загвоздка. Реконструкция однажды  охватила  ее  исток  и  лет  эдак  через
пятнадцать с бульдозерами, экскаваторами, бетономешалками, тракторами,  со
всей рабочей силой  доплывала  до  окончания  магистрали.  Но  технический
прогресс, который все годы, естественно,  отнюдь  не  топтался  на  месте,
решительно требовал новой реконструкции, а консерваторов нет, и  -  ах!  -
все начиналось сызнова.
   Потому  все  транспортные  средства,   для   сквозного   полета   коих,
собственно, и назначался проспект, годами чадили тут  на  аварийном  ходу,
смоговали,  а  шоферня,  простая  и   таксомоторная,   грозилась   кулаком
электронные бетономешалкам, шептала таинственные газетные  слова:  "Лучшее
враг хорошего!"
   Прораб Васькин, пришедший трудиться на магистраль  трудным  подростком,
завершал   третий   период   начальником   участка,   обладал    подшивкой
благодарностей и вел за собой третье поколение строителей  аллеи,  молодых
вихрастых Васькиных. Был и он лихим-молодым, строил, пел-говорил:
   - Эх, отгрохаем реконструкцию, ну заживем!
   Теперь, на седьмом десятке, только покряхтывал, озираясь на  редкостные
красоты проезжей части. Знал сердцем, спиной, суставами чуял - сзади новая
реконструкция знак дает, зреет в чертежах, чтоб зачеркнуть  содеянное  им,
Васькиным, и его потомственным пополнением.
   Значит, снова бетон  взрывчаткой  глушить,  плазмой  канализацию  сечь.
Знал, но обиды не чувствовал, потому как знал и другое - незаменим!
   Не родился на свете тот, кто лучше старого Васькина трижды штурмовщиной
взятую магистраль наизусть понимал: где что в точности  крушить,  чтоб  не
вышло  рокового  срама  в  новой  реконструкции.  Всю  путаницу  подземной
коммуникации настырный старик в голове держал. Оттого голову высоко и нес,
пенсии не боялся, над начальством чуть что, шутки позволял шутить, о  чем,
захмелев на фамильных торжествах, хвастал перед династией.
   - Приходит, - говорю, - Гришка Романтиков, главный спец по канализации,
плохого  не  скажу,  в  канализации  академик,  правду  этого  дела  круто
закрутил. "Здесь, -  говорит,  -  подрывать,  патронов  не  жалеть!"  -  с
электронным мозгом совет держал и пальцы в план тычет.
   Ну, думаю, гусь со станком мозговал, а живым стариком побрезговал.  Ну,
ну! "Рвану, - говорю, - аж в ухе лопнет, только не надо бы..."
   - Что такое? - гусь удивляется. - Канализации тут никакой.
   - Эх, - отвечаю, - не вся в канализации еще жизнь, другие отрасли  тоже
план перевыполняют. - Загадками, значит, говорю.
   А инженер умней всех, ухом не ведет. Только бьем шурф бригадой,  глядь,
кабелюка высоковольтная, живая гудит, тронешь - всем напряжением бьет.
   Романтиков, понятно, хулиганит, на меня валит. Крою:
   - Упреждал?! Упреждал! У тебя свой план, электронный, шелковый, у  меня
свой, тут весь! - и в лоб себе стучу, в грудь, где душа.
   Радий Васькин, средний внук с атомным имечком, внимал деду почтительно,
однако без того восхищения в складках лица, на  которое  претендовал  дед,
выкладывая  свои  шальные  истории.  Абсолютное  же  большинство   родичей
выказывало прямой восторг перед хваткой стального, цельнотянутого папаши.
   - Золотые руки и голова золотая!
   - Пожелает, на нет проспект сведет!
   - Куда лахудре Романтикову до бати. Художник!
   Радий, спортивный  малый,  весь  как  из  гантелей  скрученный,  лукаво
помалкивал, мял ладонью молодую бычью шею и усмехался в адрес  сокровенных
и, видимо, не лишенных спортивного сарказма мыслей.
   - Чего зенки маскируешь?  Аль  доверия  старой  гвардии  нет?  -  пытал
хмельной дед крепкого своего внучонка. - Вынай, что в душе скопил,  кворум
тут свой. Гляжу,  Родька,  глаз  да  глаз  за  тобой  треба.  Бедовый  ты,
интегральный. По-министерски мечтаешь лететь. Вон Романтиков мечтал, ан по
уши в канализации позорной. Да есть, есть на тебя глазок, дедов,  луженый,
без очков на аршин в землю зрит, азбукой да цифирью  не  порчен.  Уследит,
коли с прямой тропы в панталык вдаришь!
   Радий скалил жемчужную нить зубов, оборачивал все в застольный тост, не
мигая встречал ястребиный взгляд дедушки,  но  забрало  держал  на  замке.
Выдержанного мужика вынянчил природный педагог прораб Васькин.
   И неспроста, надо сказать, прораб в колокола костями гремел. За версту,
старый хрыч, непорядок  чуял  -  подвох  или  дерзновенность.  С  курсовых
проектов внучок думку одну в себе тайно культивировал,  такую,  что  ни  в
какие ворота. С невероятным размахом, немыслимой  деловитостью,  с  нашим,
государственным подходом. И комсомольской курсовой организацией  полностью
поддержан был.
   Понятно, в реконструкции идея сия состояла, ибо, когда еще  Радия  всем
кланом в институт определяли,  всем  кланом  постановили  -  по  окончании
возводить Радию проспект с остальными Васькиными, и никаких!
   Ночами студент с комсомольцами над идеей корпел.  На  минуту  оторвется
штангу толкнуть, раунд с друзьями-полутяжами побоксирует, и опять за свое.
И такое количество иксов с игреками увязал, что протяни их бисерный ряд по
экватору, так вся экзотическая параллель украсилась бы выражениями  высшей
математики. А корней квадратных и  в  энной  степени  насажал!  -  каждому
гражданину страны по штуке досталось бы при верном распределении.
   Супергабаритная, на мощных козловых кранах, на  атомном  полураспаде  -
что твоя пирамида Хеопса на атомном ходу! -  на  меньшее  бескомпромиссная
фантазия потомственного  строителя  Радия  Васькина  не  шла.  Оправдалась
родительская интуиция, склепал сынок судьбу  с  глобальной  тайной  атома,
вычертил в деталях научно-фантастический агрегат, чтоб ветром летел он над
проспектом, броневой грудью отжившее разрушал, а позади свежую  магистраль
отливал, на уровне мировых стандартов и выше их. Чтоб в  одночасье  блеск,
современность, порядок на проспекте учреждать, с кафельными  подземельями,
в тополином  цвету,  односторонними  треками,  питьевыми  автоколонками  и
кафетериями "Дружба" а-ля рюсс. Комфорт и фарватер. Блиц!
   И как однажды спозаранку на стройку с  дипломом  в  руках  явился,  всю
комсомольско-молодежную  бригаду  цифрами  и   фактами,   идеей   охватил.
Обаятелен,  обаятелен,  чертяка  Родька,   средний   внук,   из   гантелей
скрученный. Недаром девки по нем как одна сохли. Кудрями  только  тряхнет,
руку поднимет, слова спрашивая,  и  так  убедительно  скажет,  как  только
прирожденный общественник сказать может. И все единогласно!
   Но на стороне, вне коллектива словами не сорил.
   - Дискуссии нам ни к чему, - охлаждал он  горячие  головы,  которым  не
терпелось тиснуть публикацию в прессе. И с  академическим  спокойствием  в
рамках кол