Владимир Григорьев.
   Рассказы

"Сервис максимум" - такая программа
А могла бы и быть...
Аксиомы волшебной палочки
Вложено при рождении
Дважды два старика робота
Коллега - я назвал его так
Над Бристанью, над Бристанью горят метеориты
Ноги, на которых стоит человек
По законам неточных наук
Реконструкция
Рог Изобилия
Свои дороги к Солнцу
Транзистор Архимеда
Школа Времени
Образца 1919-го



   Владимир Григорьев.
   Рог Изобилия

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Рог изобилия" ("Библиотека советской фантастики").
   OCR & spellcheck by HarryFan, 19 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------

                                          Взрослые и дети!
                                          Вы за утиль в ответе!
                                             Из старинных реклам Главутиля


   В одном из старинных московских переулков  и  по  сей  день  висит  эта
покоробленная временем, грубой рыночной работы реклама. Много лет назад ее
прикрепили к забору, старому замшелому забору, рассчитывая, что невзрачный
фон его как нельзя лучше оттенит игру  красок  рекламы.  И  действительно,
первое время она бросалась в  глаза  прохожим,  некоторые  замедляли  шаг,
крутили головами и бормотали: "Надо же!.."
   На картине был схематично изображен большой, из  чистой  листовой  меди
рог. Человек в спецовке сыпал в узкий конец его какую-то труху, отбросы, а
из широкого конца стремительным потоком вырывались полезные,  нужные  всем
вещи.  Шерстяные   отрезы,   хлебобулочные   изделия,   перочинные   ножи,
полуботинки, гармоники и даже поллитровка  блестела  своим  неоткупоренным
горлышком среди всего этого великолепия.
   Няньки и молодые мамаши, прогуливая детишек по переулку,  как  правило,
останавливались перед живописным изображением и говорили  своим  крепышам:
"Рог изобилия".
   Но прошло время. Лютые морозы погнули  геометрически  правильный  овал,
палящие лучи солнца заметно обесцветили надраенную медь, а ветры унесли  с
картины мусор, лопату и многие из вещей. Сюжет картины крайне  упростился.
Из жерла рога вырывается теперь один лишь патефон да стеклянное горлышко с
изломанными краями. А человечек, лишенный лопаты, стоит,  согнувшись,  над
рогом, всматривается внутрь его через узкий конец. Скоро, скоро  понесется
человечек с ветрами вслед за своей лопатой. Недолго осталось.  И  вся  его
горестная поза как бы  говорит:  "Вот  ведь  какая  хреновина  получилась.
Сломалась машина. А ведь как работала, как работала!"
   Словом, от былой обаятельности блистающего меднобокого рога не осталось
и следа. Он обезличился, слился с забором. Прохожие  не  замедляют  теперь
шага  в  этом  переулке.  И  постовой  Петров,  последние  пятнадцать  лет
простоявший почти напротив рекламы,  невидящим  взглядом  скользит  по  ее
закопченной поверхности, оглядывая  просторы  переулка.  Спроси  постового
прямо, без затей: "Висит ли напротив твоего пункта рог изобилия?" - он  не
сумеет ответить.
   И в общем-то ничего, конечно, от этого не менялось.  Висит  ли  плакат,
нет ли его, что толку? Из тысяч людей, прошедших за многие годы мимо, лишь
несколько поддались его призыву и снесли свой хлам в утильсырье. Да и то в
жизни поддавшихся этот случай не превратился в правило, и они  постарались
забыть о нем, как стараются забыть о фактах мелких, не относящихся к числу
тех, которые излагаются в биографиях.
   Но тем не менее рог висел. Забытый, слившийся с забором, он будто  ждал
того единственного, кто мог бы по достоинству оценить  значимость  замысла
художника, вдохновиться на великие дела.
   Был ранний вечер холодного осеннего  дня,  когда  человечек  небольшого
роста, в драповом пальто давно вышедшего из употребления  фасона  шел  как
раз по этому переулку. Видавшая лучшие времена фетровая шляпа была глубоко
нахлобучена, руки засунуты  в  карманы,  а  локоть  прижимал  растрепанные
тонкие книжки: "Самоучитель игры на семиструнной  гитаре"  и  "Самоучитель
языка". На месте, отведенном под название языка, чернела жирная клякса.
   Человек, видимо еще не выучивший все языки и не умеющий пока играть  на
семиструнной гитаре, шел вдоль  забора  прогулочным  шагом.  Спешить  было
некуда, дневные хлопоты кончились, а дома ждала  взятая  напрокат  гитара.
Отчего не пройтись по улице, поглядывая по сторонам?
   Вот он и шел вдоль забора с описанной выше рекламой. Она  попалась  ему
на глаза. Прохожий придержал и без того медленный шаг и даже  остановился.
Он постоял, переступил с ноги  на  ногу,  подошел  поближе.  Потом  протер
рукавом часть изображения, еще раз взглянул, вздохнул и собрался было идти
дальше. Но вдруг  лицо  его  просияло,  он  хлопнул  себя  по  лбу.  "Мать
честная!" - сказал он негромко, выхватил записную книжку, что-то записал и
чуть ли не бегом помчался к выходу из переулка.
   Дома он даже не посмотрел на гитару, блестевшую  нежно-желтыми  боками.
Сразу же стал искать бумагу. Затем откуда-то извлек почти новый химический
карандаш - и работа закипела!
   Он работал с упоением.  Писал  какие-то  формулы,  умножал,  набрасывал
схемы и рисунки. Нотная бумага вскоре кончилась,  тогда  из-за  шкафа  был
торжественно вынут большой лист плотной бумаги и кнопками прикреплен прямо
к стене. Химический карандаш замер в некотором отдалении от  листа,  потом
р-раз! - и на листе появилась первая точка.
   Через час таких точек было  уже  множество.  Тогда  человек  маленького
роста отошел в сторону, что-то прикинул, снова подошел к  стене  и  ловким
движением соединил точки одной плавной линией. Потом опять отошел, оглядел
чертеж, крякнул, радостно потер руки. На  стене  красовался  рисунок  рога
изобилия - ни дать ни взять как тот, что и по сей день висит  в  старинном
московском переулке.
   - Степан Онуфриевич, мне  бы  примус  починить,  -  раздался  голос  из
приоткрытой двери.
   - Примус? Некогда, некогда сейчас, соседушка, - рассеянно отозвался он,
все еще любуясь своим произведением. - Видишь, изобретаю...
   - Ах, голова, голова, опять изобретает!  -  посочувствовала  соседка  и
закрыла за собой дверь.
   Степан Онуфриевич Огурцов был известен у  себя  во  дворе  как  большой
чудак. Но все соседи любили его. "Золотые руки!" - говорили  они  и  несли
чинить примусы, дверные замки, швейные  машинки.  Ребятишкам  он  мастерил
силки, клетки для птах; бывало, помогал ремонтировать карманные приемники.
Мог запросто сменить перегоревшую пробку - монтера в этот дом не вызывали.
Старенькие дешевые телевизоры он ремонтировал так, что  смотреть  передачи
приходили из соседних домов.
   - Сам Огурцов чинил! - хвастались соседи. - Навек!
   А домоуправской дочке он исправил  куклу.  После  ремонта  кукла  вдруг
стала говорящей, начала махать руками-ногами,  а  ровно  в  восемь  вечера
всегда закатывала глаза и валилась на бок - до восьми утра. "Будильника не
надо!" - восхищался домоуправ  и  после  этого  случая  стал  приходить  к
Огурцову пить чай.
   Постовой Петров ничего этого, конечно, не знал. Поэтому,  когда  Степан
Онуфриевич зачастил в переулок, постовой насторожился. Нельзя сказать, что
Петрову не понравился этот  загадочный  человек,  который  битый  час  мог
проторчать около полустершейся рекламы, - он всегда был  трезв,  выбрит  и
опрятен. Но за  всем  этим  постовой  профессиональным  чутьем  чувствовал
какую-то тайну, нечто детективное. И когда маленький  человек  в  драповом
пальто устаревшего фасона  снова  появлялся  в  переулке,  грудь  Петрова,
стянутая ремнями, начинала вздыматься, а сердце учащенно стучать.
   Что привлекало прохожего  к  плакату?  Ответить  на  этот  вопрос  было
невозможно. Спросить же в лоб и проверить  документы  Петров  не  решался:
поведение  незнакомца  в  общем-то  оставалось  в  рамках   законности   и
пристойности.
   Однажды, выбрав время поудобней, Петров огляделся, увидел, что переулок
пуст, сошел с поста и осторожно подкрался к  изображению.  Он  пристально,
детально изучал сначала низ, потом  середину,  наконец  верх  картины,  но
ничего такого, что могло бы  привести  человека  в  состояние  уныния  или
радости, не нашел.
   Огурцов приходил теперь в переулок часто. Лил ли на улице дождь,  пекло
ли солнышко, обжигал ли мороз - он все равно возникал и  подолгу  созерцал
плакат. Он смотрел на него и так и эдак, отбегал в одну сторону, в другую,
прицеливался.
   Иногда,  казалось,  дело  шло  как  по  маслу.   Тогда   Петров   видел
изобретателя   радостным,   насвистывающим   всякие   веселые   мотивчики.
Стоптанные каблуки его туфель выбивали легкую, танцующую дробь. Он  что-то
нашептывал,  приборматывал,  и  настороженное  ухо  постового  улавливало:
"Прямоточного действия... из  медной  обшивки...  красотища-то,  красотища
какая!.."
   Были и другие  дни.  Когда  ничего  не  получалось.  И  постовой  видел
Огурцова притихшим, нахохлившимся. Тогда маялся он против плаката, сгорбив
спину, не вынимая рук из карманов.
   Да, нелегко, нелегко было Степану Онуфриевичу Огурцову  изобретать  рог
изобилия.  Это  ведь  не  телевизор  починить  или   перегоревшую   пробку
вывернуть.
   Но Огурцов знал себя. Никогда еще в жизни не брал он дел не  по  плечу.
Бывало и  с  телевизором.  Посмотрит,  обдумает.  "Нет,  -  скажет,  -  не
возьмусь". Знал свою силу Степан Онуфриевич. Оттого-то и не сдавался. "Раз
пришла такая идея в голову, - размышлял он, - значит, могу".
   Сначала он сделал рог во всех сечениях  идеально  круглым.  Смонтировал
вокруг сильные магниты. Заряжал статическим электричеством. Рог искрил, но
только и всего. "Разряд слаб, слабо шибает", - верно подсказала  интуиция,
и рог был переделан в четырехугольный. Рог стал похож на  большую,  сильно
изогнутую граммофонную  трубу.  Искрило  еще  сильней,  маленькие  шаровые
молнии то и дело сыпались из нутра. Но до настоящего рога было  еще  очень
далеко.
   Соседи постепенно перестали таскать сломанные машинки и  утюги.  Только
домоуправ по-прежнему заходил пить чай. Они  пили  помногу,  чайниками,  и
Огурцов, как сквозь сон, слышал:
   - Ах, какая штука! Будильника не надо.
   "Не надо, не надо, - стучало в голове изобретателя, - круглой формы  не
надо, может, и квадратной не надо? Может, пустить на овал?"
   Вскоре рог стал овальным. Он  стоял  на  больших  деревянных  распорках
посреди  комнаты,  укрытый  от  случайного  взгляда   широкими   складками
мешковины. Изобретатель приходил вечером домой, наскоро ужинал, убирал  со
стола и принимался за работу.
   - Ну, дорогой мой рожок, - говорил он вслух, - сейчас мы прочистим ваше
брюшко. Сейчас послушаем, как поет ваше горлышко.
   Мешковина снималась, и комната наполнялась  рыжим  сиянием.  Зеркальные
бока медного раструба вспыхивали  искорками,  играли  радугой.  Отбрасывая
мешковину, Степан Онуфриевич каждый раз замирал от восторга и подолгу,  не
мигая, созерцал свое великолепное детище. Рядом  с  ним  он  казался  себе
значительным, большим, почти великим.  Было  чем  гордиться  изобретателю.
Ведь не секрет, что многие пытались создать подобную конструкцию. Но  нет,
не выходило! А вот здесь, в этой комнате, из  кратера  рога  уже  сыпались
реальные вещи; один раз вылетели кирзовые сапоги, сразу три и почему-то на
одну ногу; другой раз выполз персидский ковер.
   "Ты на верном пути, Степан, - сказал себе тогда Огурцов, - еще  немного
повозиться, и машину можно будет, не краснея, передать в эксплуатацию".  И
воображение изобретателя услужливо подносило всякие приятные сцены.  Будто
бы стоит он, Огурцов, на высоком помосте рядом с  рогом,  откашливается  в
кулак и говорит собравшимся:
   -  Вот,  граждане,  изобрел.  Теперь  забирайте  на  доброе   здоровье.
Действует в лучшем виде. Смазывать только не забывайте. А если у кого  что
сломается, телевизор или велосипед, приходите, в починке помогу...
   Это были не праздные мечты. Со дня на день рог работал лучше  и  лучше.
Перебои случались все реже.
   И вот однажды Степан Онуфриевич расправил поля  шляпы,  надел  выходной
костюм, как следует  почистил  ботинки  и  отправился  в  учреждение.  Без
малейшей робости переступил он порог этого большого, наполненного занятыми
людьми   дома.   Прошел    мимо    зеркальной    торжественной    вывески,
отрекомендовался изобретателем, и его направили на третий этаж, в  кабинет
Молоткова. Огурцов поднялся, скромно вошел в обозначенный кабинет и увидел
Молоткова. Молодой человек в щеголеватом, может быть даже модном,  костюме
сидел за рабочим столом и  трудился.  Он  листал  какие-то  книги,  что-то
записывал, поминутно доставал из стола разные папки и курил, курил.  То  и
дело звонил телефон, он снимал трубку, говорил: "Молотков слушает".
   Вот к  такому  перегруженному  работнику  попал  изобретатель.  И  даже
подумал, не зайти ли в другой раз - уж больно занят товарищ. Но тот  вдруг
положил трубку, приветливо улыбнулся и спросил:
   - Вы ко мне? - И, увидев замешательство на лице посетителя, добавил:  -
Садитесь, садитесь, пожалуйста, рассказывайте.
   Огурцов посмотрел в окошко, потом на телефонный аппарат,  подобрался  и
как-то сразу сказал:
   - Вот, изобрел. Такую машину... как бы это сказать? Одним  словом,  рог
изобилия. - И набросал схему.
   Глаза  Молоткова  прямо  засверкали,  когда  Степан  Онуфриевич  кончил
объяснение. Он затянулся папиросой, покрепче устроился  в  кресле.  Потом,
сощурившись, посмотрел прямо в глаза Огурцова и вместе с клубами табачного
дыма коротко выдохнул:
   - Каков КПД?
   - Восемьдесят-девяносто, - прикинул Огурцов.
   - Едемте, едемте прямо к вам! - сразу и решительно  произнес  Молотков.
Он тут же снял телефонную трубку и  бросил:  "Совещание  отложить.  Подать
машину!"
   Новенький  лимузин  мчал  на  предельной  скорости,  а  Огурцова  брали
сомнения. Перед одним из светофоров, когда машина  резко  затормозила,  он
вдруг вспомнил, что  весь  запас  мусора  и  утиля  израсходован.  Как  же
демонстрировать рог?
   Надо сказать, что совсем недавно изобретатель со всем своим  имуществом
переехал на новую квартиру. Теперь он жил на  седьмом  этаже  с  видом  на
красивую, идеально подметенную улицу. Каждый час по ней на малой  скорости
проезжал  мусороподборщик  и  забирал  весь  случайный  хлам.   Отсутствие
необходимого  для  эксперимента  сырья  выводило  изобретателя  из   себя.
Драгоценное время  приходилось  тратить  на  поездки  в  неблагоустроенные
кварталы. В особо экстренных  случаях  приходилось  бежать  к  дворнику  и
буквально вымаливать хотя бы ведро мусора. С условием отдачи.
   Иначе  дворник  не  соглашался:  чем  бы  он  иначе  отчитывался  перед
начальством?  Именно  поэтому  пришлось   ухлопать   несколько   дней   на
реконструкцию  рога.  Теперь  машина  приобрела   реверсивность:   поворот
рукоятки влево означал переработку утиля в ценности, вправо - наоборот.
   Но так или иначе в данный момент утиля под рукой  не  было,  а  дворник
ушел с женой в консерваторию. И, пропуская Молоткова  в  комнату,  Огурцов
имел совсем убитый вид. "Не поверит мне товарищ Молотков, ах, не поверит",
- сверлило у него в голове.
   Молотков, как только увидел рог, сразу скинул пиджак, жилетку,  засучил
рукава и полез в потроха машины. Степан Онуфриевич стоял рядом и  послушно
давал объяснения.
   - Волнопровод, значит, заземлен? - доносилось из чрева.
   - Точно, заземлен, - отвечал Огурцов, удивляясь смекалистости инженера.
   - Характеристика крутопадающая? - снова неслось из раструба.
   - Так и есть, - подтверждал изобретатель.
   Наконец Молотков вылез наружу, привел себя в порядок, закурил, еще  раз
обошел вокруг рога, подошел к окну, выбросил сигарету и снова закурил.  Он
волновался, а Огурцов молча стоял и ждал приговора.
   Инженер стоял у окна, внизу широким потоком мчались автомобили. Там, за
рулем и на сиденьях, проносились еще  ни  о  чем  не  подозревающие  люди.
Сегодня они еще и не знают, какие дела творятся здесь, на высоте  седьмого
этажа, а завтра будут знать все. Он повернулся, подошел к  изобретателю  и
крепко пожал руку.
   - Поздравляю, Степан Онуфриевич. Здорово у вас получилось. Как  говорят
студенты, непонятно, но  здорово.  Жаль,  конечно,  что  не  можем  сейчас
осмотреть  в  работе.  Но  когда  соберем  комиссию,  утильсырья  привезем
столько, сколько потребуется.
   И, еще раз пожав взволнованному изобретателю руку, Молотков помчался по
лестнице вниз, прыгая через ступеньки.
   Рабочий день еще не кончился, а впереди оставалось отложенное совещание
и много других дел.
   Стоял безоблачный, сухой день, когда Огурцов должен был демонстрировать
изобретение. В любимой ковбойке, пахнущий тройным одеколоном, он вышел  на
улицу и отправился в переулок. В такой день нельзя было  не  прийти  туда,
где случай помог родиться великому замыслу.
   Огурцов вошел в переулок - все было на местах.  На  заборе  по-прежнему
желтело тело рога, по-прежнему на своем посту  выстаивал  Петров.  Огурцов
подошел к плакату, остановился и торжественно замер, как  перед  присягой.
Его торжественность была чисто деловой, к  ней  не  примешивалось  суетное
желание дать плакату рамку из золота  и  выставить  на  видное  место  или
построить в переулке монумент. Изобретатель и плакат замерли  друг  против
друга, как старые, видавшие виды  бойцы,  знающие,  почем  фунт  лиха,  но
сделавшие свое дело! И ни грохот проезжающих грузовиков,  ни  быстрый  бег
прохожих не могли нарушить праздничной приподнятости встречи  победителей,
сумевших превратить пыльные будни в прямой путь к победе.
   Постовой  Петров,  как  всегда,  все  свое  внимание  отдавал  уличному
движению и сутолоке. Но, несмотря на это, дневной визит старого  знакомого
не ускользнул от него. Не прошло мимо и то новое, что появилось  в  облике
завсегдатая  переулка:  неуловимая  легкость,  спокойствие  в   движениях,
раскованность. Как будто бы человек нес  тяжелый  груз,  дошел  до  места,
сбросил и стоит, свободный, легкий, хоть лети. А когда Огурцов  подошел  к
постовому, Петров посмотрел в его веселые,  торжествующие  глаза  и  сразу
понял, что произошло что-то важное и что сейчас вся тайна откроется.
   - Ну, сержант, закурим, что ли, - сказал Огурцов, доставая  из  кармана
коробку отличных папирос. - Два года как хожу в твой переулок,  а  вот  не
поговорили.
   Петров взял одну папиросу, поднес к невиданной, диковинной зажигалке  и
тут услышал всю историю от начала до конца.  Изобретатель  рассказывал  не
торопясь, обдумывая детали изложения, пропуская моменты,  невозможные  для
объяснения без бумаги и карандаша. Иногда взгляд его затуманивался, уходил
в прошлое, а по лицу бродила загадочная улыбка - в эти секунды  проплывали
самые сокровенные моменты последних лет.
   - Правильное, большое дело подняли, - сказал ему на прощание сержант.
   Ни тот, ни другой в этот момент  и  не  подозревали,  что  сегодня  они
встретятся еще раз и совсем в другом месте. Огурцов поехал к своему  другу
- домоуправу, а Петрова срочно вызвали в  отделение  и  сказали,  что  ему
дается ответственное, большое задание - дежурить во время испытаний машины
изобретателя  Огурцова.  Случаются  же   такие   поистине   фантастические
совпадения и дела!
   - Как же, знаю, - не сплоховал сержант,  -  непрерывного  действия,  из
медной обшивки, с рычагом реверсивного хода. Лично знаком с изобретателем,
- добавил он еще.
   "Золото у меня в отделении, а не народ", -  радостно  и  легко  подумал
начальник, выписывая наряд на дежурство.
   Для испытаний  был  отведен  небольшой  загородный  участок  на  опушке
веселого березового лесочка.  Солнце  заливало  площадку  щедрыми  прямыми
лучами, в березовой листве,  шурша,  ворочались  редкие  порывы  ветра.  В
ожидании начала члены  комиссии  расхаживали  среди  молоденьких  березок,
пользуясь лесной прохладой. Молотков, прибывший первым с  группой  молодых
научных сотрудников,