же стояла на ногах  и
стряхивала с платья прилипшие былинки.
   - А если робот послан человеком? Вот как этот спрут.  -  Теперь  в  его
взгляде заплясала насмешливость, он знал, что заставит ее поволноваться.
   - А его послал человек? - Она широко открыла глаза, и  волосы  ее,  уже
было собранные в пучок, снова рассыпались по плечам.
   Он промолчал.
   - Кто этот человек? - нетерпеливо переспросила она, и  он  отметил  про
себя,  как  быстро  остатки  страха  вытеснялись  из   души   ее   обычным
любопытством. Тогда он почувствовал, что презирает ее и неизвестно  почему
испытывает к ней что-то вроде вражды.
   - Ааюб Жареный Петух послал, - сказал он, чтобы кончить этот  разговор,
- тот самый, что прошлым летом  плясал  на  потолке  гаража.  Тогда  он  и
заприметил вас, с потолка. Он приглашал вас сплясать один  кувырт,  но  вы
еще не умели ходить вверх ногами.
   -  А-а...  -  откликнулась  она  с  неожиданным  безразличием  и  снова
принялась за прическу.
   И он понял, что не кончил этого разговора, а она его не начинала.
   - А что, - сказала она, пронзая последней  шпилькой  воздушные  глубины
прически, - неплохая мысль. Несколько кувыртов на потолке. А? Вы умеете? -
И она внимательно посмотрела на него, так, будто только теперь и увидела.
   Он хотел ответить, что и не подавал такой мысли, что в принципе не  мог
подать такой мысли, но вдруг внутри его протяжно запела  какая-то  струна,
что-то щелкнуло, и его  тяжелые  ботинки  сами  собой  дробно  ударили  по
шлифованному срезу пенька.
   - Контакт! - рявкнул он и, не веря себе, подмигнул ей.
   - Есть контакт! - просияла она и снова бросила на него взгляд.
   Он нравился ей все больше и больше. Она вдруг вспомнила,  как  спокойно
вошел он в самую гущу свалки, когда искровые разряды валили с  ног  одного
за другим, вспомнила, как увидела во второй раз  -  прямая  спина,  легкие
плечи, трепещущие колечки дыма... А теперь эта  неожиданная,  отработанная
чечетка.
   - Вы не подумайте, я уже научилась, - неуверенно заявила она.
   А он только улыбнулся. И, уже ни о чем не говоря, они отправились туда,
где в вечерней синеве мигали едва  видные  из-за  деревьев  огоньки,  где,
наверное, уже кончили вощить паркетные потолки и кабриолеты один за другим
как вкопанные замирали у ворот.


   - Вся надежда на этот образец, - сказал Конструктор.
   -  А  что,  он  лучше  других?  -  возразила   жена   Конструктора.   -
"Честняга-2", тот тоже был лучше других. До поры, до времени.
   - Ах, ты ничего не понимаешь, - слегка закипая, ответил Конструктор.  -
"Честняга" оказался слишком рефлекторным. Ему везде чудилась  неправда.  И
сразу кулаки в ход.
   - Вот, вот, - перебила жена, - а  что  придумает  этот?  (Через  каждые
тридцать секунд пресс выбрасывал отглаженную штуку белья,  она  складывала
его в стопку. Разговор как нельзя кстати скрашивал монотонную работу.)
   - "Честняга" вышел из  биокамеры  идеальным  парнем,  -  стараясь  быть
невозмутимым, продолжил Конструктор, - по крайней мере, идеально  честным.
Все  ставилось  именно  на  это  главное  качество.   Мы   полагали,   что
гипертрофированная  честность  убережет  его  от  крайних  поступков.   Мы
полагали, что, впустив его в человеческое общество...
   - Вы полагали, - подлила масла в огонь жена (пресс выбросил шипящую,  в
клубах пара сорочку, и тридцать секунд было у нее в резерве), - а  вот  не
могли предположить, что он сломает челюсть этому чемпиону,  как  его...  У
которого челюсть на вес золота.
   - Но предыдущие модели прекрасно ведь ужились, - убеждал Конструктор. -
"Работяга", "Стоматолог", "Советчик" - они и сейчас нарасхват. Конечно, им
далеко до человека, их комплексы...
   - Да в том-то и прелесть! - не выдержала жена. - Сразу  видишь,  с  кем
имеешь дело. А ведь  "Честняга"  -  с  ним  говорили  на  "вы".  Режиссеры
приглашали на съемки. А ведь и этого ты создал не монстром, верно?
   - Да, он ничего себе, - смущенно  пробормотал  Конструктор,  вспоминая,
что и правда "Честняге" навязывали какие-то ангажементы. -  Но  здесь  все
будет иначе. Ему мы придали возможности кибернетических машин. Считает как
бог. Каждый поступок  рассчитывается  наперед.  На  пять,  десять  и  даже
двадцать минут. Ситуационное предвидение! Понимаешь, математическая  шишка
всего на пять миллиметров выше нормы, но мы туда столько закачали...
   - Что же, видна шишка? - Жена наконец заинтересовалась разговором.
   - Нет, не видна! -  радостно,  будто  в  этом  и  было  самое  главное,
воскликнул Конструктор. - Копна волос у него,  ух!  А  в  шахматах  силен.
Дебют, миттельшпиль. Шах и мат!  С  эндшпилем  незнаком,  сдаются  посреди
партии.
   - Ну вот, - омрачилась жена Конструктора, -  "Честняга"  не  поладил  с
боксером, теперь жди неприятностей с гроссмейстером.
   - Да в том-то и дело! - вскричал Конструктор, довольный,  что  разбудил
наконец подлинный интерес к делу. - Гарантировано! Заблокировали парня  по
всем каналам. Цвет и музыка индексируют состояние.
   Жена Конструктора,  пораженная  горячностью  мужа,  стояла,  позабыв  о
прессе, и автомат выбрасывал горячие порции белья.
   - Понимаешь, - Конструктор перешел на темпераментный полушепот,  -  это
наш секрет. Он музыкален. Что не так  -  сразу  музыка.  Барабан,  флейта,
гобои - какофония! Едва слышно, но любой лаборант уловит. Кроме  того,  он
меняется в цвете.
   - Краснеет, что ли? - опередила жена. Она, не мигая, смотрела на  мужа,
окончательно позабыв обо всем на свете.
   - Да, краснеет,  -  утвердительно  кивнул  Конструктор,  -  краснеет  -
значит, соврал. Дурно стало - зеленеет. Ярость закипает в груди - заливает
белым.
   - Прямо оперный герой, - засмеялась жена. - Да ведь кто не краснеет?
   - Позволь, позволь, - запротестовал Конструктор, - любому из нас эмоции
подвластны. У него же все на виду. К тому же он непорочен, как дельфин.
   - Ах, дельфины, дельфины! - Жена опять была готова расхохотаться.
   - А что, а что? - оправдывался Конструктор.  -  Помнишь,  я  отлавливал
дельфина. Психика нового образца смоделирована по аналогу с дельфиньей.
   - Кажется, тебя вызывают, - перебила жена.
   Они замерли, прислушиваясь. Из соседней комнаты полз, стелился по  полу
монотонный шепот прибора: "...вызывают к аппарату Конструктора... вызывают
к аппарату..."
   - Слушаю вас, - бодро отозвался Конструктор, подходя к аппарату. - Что?
Пляшет на потолке? В  меру  розовый?  С  девушкой  пляшет?  Молодчина!  Не
поняли? Говорю, мо-лод-чи-на! А? Нет, нет, партия шахмат не повредит...
   - Все идет как по маслу, - потирая руки,  сказал  Конструктор  жене.  -
Спас девушку от  спрута,  танцует  с  ней  в  "Трех  квантах",  цвет  лица
идеальный.

   - Слушай, - жену будто осенило, - познакомь-ка меня  с  ним.  Несколько
лишних кувыртов не повредят ведь твоему эксперименту.


   - Добрый вечер, дружище! - Кто-то протолкался к ним через весь  зал.  -
Партию шахмат! Сегодня дебют "Броуновское движение".
   -  "Броуновское"  описывается  уравнениями  газовой  динамики.   -   Он
улыбнулся   подошедшему,   как    гроссмейстер    улыбается    разряднику,
интеллигентно, чуть винясь за свое гроссмейстерство. -  Смотрите,  позиция
распределена, казалось бы, хаотично. Однако давление  равномерно  во  всех
линиях и диагоналях. Но вот двадцать шестой ход... - Он раскрыл блокнот  и
мгновенно начертал ситуацию хода. - Слон, зеркально  отражаясь  от  пешек,
набирает  критический  запас  скорости.  Теперь  рокировка   бессмысленна.
Понимаете меня?
   - Тогда,  может  быть,  квадрупольную  разовьем?  Где  роторный  момент
ферзя... - начал было подошедший, не отрывая взгляда от записной книжки.
   - Квадрупольную играю с отдачей ферзя. Так что его вращательный  момент
сразу сводится к нулю, - он на секунду замялся, как бы в  смущении,  -  но
понимаете, дело даже не в нуле. Сегодня мне вообще не хочется играть. - Он
нажал на слово "вообще".
   И  он  решительно  пожал  руку  ошеломленного  любителя,   бесповоротно
прощаясь с шахматными коллизиями вечера. Они вышли на улицу.  Теплая  мгла
осела  вокруг  блистающего  стеклами  домика  с  вощеными  потолками.   Из
невидимых в темноте кабриолетов смутно ворчали и  тявкали  дремлющие  псы.
Влажные ветерки тревожили их обоняние, и тогда то один,  то  другой  зверь
по-щенячьи взвизгивал и сразу замирал. Вверху, на самых купольных высотах,
вздрагивали крупные мохнатые звезды. Там, среди  мигающих  звезд,  неслись
метеориты, расчерчивая вязкую, как  болото,  тьму  на  зыбкие  квадраты  и
параллелограммы.
   - Знаешь, - сказала она, - мне кажется, что я знаю  тебя  очень,  очень
давно...
   - А мне - что не знаю тебя совсем, -  он  посомневался,  -  но  тоже...
очень давно.
   - А вот бывает у тебя так? -  таинственно  спросила  она  и  оглянулась
кругом, точно в этой мгле можно было что-нибудь разобрать. -  Бывает  так,
будто все это уже было? Все в точности.
   - Нет, не бывает, - он вздохнул. - Так уж я устроен. Никакого прошлого.
Начисто.
   - А сны, тебе снятся сны?
   - Ага, иногда я вижу очень интересную вещь.
   Они незаметно подошли к  широкому,  как  театральный  занавес,  дереву.
Где-то вверху среди листьев вполсилы работали струи воздуха,  и  невидимая
мощная крона то набиралась воздуха, то отдавала его, вздыхая.
   - Мне чудится, будто кругом безграничная водная гладь. И я мчусь,  режу
водный простор, вылетаю в воздух, и в брызгах вспыхивает радуга.  И  рядом
мчатся ловкие, веретенообразные существа. А впереди розовые острова. И  мы
мчимся, мчимся, обгоняя друг друга...
   - Это дельфины, дельфины! - закричала  она  в  восторге.  -  Я  была  у
океана, я каталась на дельфине. В детстве.  А  ты  катался  в  детстве  на
дельфине?
   - Ах, мое детство, - засмеялся он, - знала бы ты о нем.  Мои  няньки  -
почтеннейшие на планете профессора.
   - Сложное детство? -  Ей  захотелось  сочувствовать,  разделить  тайные
тяготы этого немного странного человека. - Муштра, режим. Тебя готовили  в
великие шахматисты.
   - Да нет, - отозвался он из темноты, - никакой муштры. Вообще  никакого
детства.
   - Говорят, раньше,  в  давние  времена,  у  людей  не  было  настоящего
детства. Такого, как сейчас. - Она  подошла  к  дереву  и  тоже  прижалась
плечом к мягкому, как надувная лодка, стволу. Теперь они стояли лицом друг
к другу. - Я видела, как было раньше. В будке глубинной памяти. Часа два я
видела то, что было вокруг моей  какой-то  прабабки.  Ее  глазами.  Только
электроды мешали. Холодные, прямо на лоб кладут.
   - А роботов туда пускают, в эту будку? - осторожно спросил он.
   -  Роботов?  Это  мысль!   Представляешь,   на   экране   мир   глазами
автоматического снегоочистителя. Ой-ой-ой. - Она затряслась от беззвучного
смеха, и по упругой коре пошли мягкие  толчки.  -  А  знаешь,  -  смех  ее
внезапно оборвался, а в голосе опять  возникли  таинственные,  родственные
нотки, - пошли в будку. Хочу увидеть твоих стариков.  Например,  как  твой
дед познакомился с твоей бабкой. А?
   - Нет, нет, - спешно отозвался он,  -  понимаешь...  Я  не  в  ладах  с
родителями, бабками и так далее.
   - И так до самого Адама? - коварным голосом спросила она. - Ну  и  что,
не в ладах. Ты же ничего не боишься.  Сейчас  только  и  говорят,  как  ты
подошел к спруту.
   - Да нет, это не смелость. Очень точный расчет. За несколько  мгновений
я рассчитал стычку в деталях. Никакого риска.
   - А рисковать ты умеешь?
   (Он понял, что ему придется чем-то рисковать, и немедленно.)
   - Ну! Ведь каждый имеет право на риск.
   Она положила руку на его плечо. И он  опять  услышал,  как  внутри  его
что-то щелкнуло и струнно запело.
   - Давай вот прямо сейчас пойдем на стартовую площадь, через час будем у
океана.
   Она не снимала руки с его плеча. Он слышал уже  не  одну,  а  несколько
струн и будто бы саксофон или гобой  вздохнул  несколько  раз  где-то  под
ребрами.
   - Музыка, - обрадовалась она, - я слышу музыку. Откуда это?
   - Что риск? Событие! Каждый должен иметь право на событие, - сказал он,
и к гобою прибавилась  труба,  и  невидимый  дирижер  взмахнул  палочками,
сплетая звуки.
   - Мы возьмем там большую лодку, возьмем  паруса,  а  ветер  там  всегда
есть. - Она обсуждала новую идею с подлинным энтузиазмом. -  Паруса  будут
ставить роботы. Прихватим  с  собой  парочку.  Лучше  всего  типа  "Сервис
Минимум". - Она  уже  говорила  деловыми  интонациями  хозяйки  семейства,
въезжающего в необжитую квартиру. ("Кофеварки - на кухню! Холодильник -  в
прихожую! Стиральную машину - в чулан. Роботов тоже в чулан!")
   - "Сервис Минимум?" - медленно произнес он.
   Она увидела, как заплясал огонек его сигареты. (Дирижер  споткнулся,  и
трубы, скрипки, барабаны на последней ноте набежали друг на друга.)
   - Да, "Сервис". А не пригодятся, оставим на берегу. Сдадим в хранение.
   - Я не могу лететь, - сказал он хрипло. -  Сейчас  я  вспомнил,  кто  я
такой...
   - А кто ты такой? - запинаясь, медленно спросила она.
   - Я последняя надежда лаборатории. Без меня не обойдутся.
   - Но мы же вернемся. Их надежды оправдаются, - стараясь быть уверенной,
сказала она. - А потом, как так, незаменимый? Незаменимых людей нет.
   - Людей нет, - он глотнул  воздух,  -  но  я  незаменим.  Я  робот.  По
программе "Сервис Максимум"...


   - Он  улетел,  -  сказал  Конструктор,  падая  в  кресло  как  есть,  в
комбинезоне, - стартовал на иные орбиты. Накал оказался выше его сил.
   - Я же говорила... - начала было жена Конструктора.
   - Ты говорила, что он повздорит  с  гроссмейстером,  -  жестко  отрубил
Конструктор.
   - Но я имела  в  виду,  что  неприятности  будут  у  тебя,  -  теряясь,
пролепетала жена.
   - Он пролетел над самой лабораторией, - не замечая ее  слов,  продолжал
Конструктор. - "Почему он  передает  музыку?"  -  спросил  меня  начгруппы
запчастей. "А  ты  уверен,  что  это  только  музыка?"  -  сказал  я  ему.
Светоиндикаторы состояния пилота вели передачу его настроения  в  световом
диапазоне волн. Это было потрясающе! Светосимфония загипнотизировала нас.
   - А остановить не пытались?
   - Я послал лаборантов  на  место  старта.  Опоздали...  Только  записку
нашли. Вырезал на камне газовым резаком.
   - Объяснение? - жена Конструктора замерла в своем  кресле.  Все-таки  в
экспериментах ее мужа было что-то по-настоящему интригующее.
   - Отчасти, пожалуй, и объяснение.  -  Конструктор  повертел  в  воздухе
пальцами, будто ввернул в  пространство  невидимый  болт.  -  А  с  другой
стороны, наказ. Во всяком случае, в следующих конструкциях  мы  учтем  эту
мысль.
   - Поправка в формулах биомоделирования? - понимающе вставила жена.
   - Каждый имеет право на событие, вот что написано  там.  -  Конструктор
встал с кресла. - В его бегстве виновата эта девушка. Они вроде  очень  уж
понравились друг другу. А  потом  он  возьми  да  и  шарахни  всю  правду!
Представляешь, каково ему сейчас.
   - Бедняжка, - сказала жена Конструктора, думая  о  чем-то  своем.  -  Я
понимаю ее. Все бы она сейчас отдала,  чтобы  тоже  родиться  у  вас.  Под
крышей лаборатории...



   Владимир Григорьев.
   Над Бристанью, над Бристанью горят метеориты

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Рог изобилия" ("Библиотека советской фантастики").
   OCR & spellcheck by HarryFan, 19 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Эго уже стало правилом - сваливается к нам на землю  некое  космическое
тело, и тут же крики, шум, ура. Вылеты на место  происшествия  специальных
корреспондентов,  обостренные  дискуссии,  борьба  мнений,  как   правило,
переходящая на личности. Иззябшийся за  годы  беспричинных  странствий  по
неуютной мгле кусок с хрипами, визгами, громовыми  раскатами  врывается  в
теплое тело матушки-земли и наконец-то находит покой, а  мы  -  мы  теряем
его. Еще бы,  космическая  катастрофа!  А  может  быть,  и  само  крушение
марсианского корабля! Нужно  иметь  совсем  зачерствелую  душу,  чтобы  не
дрогнуть перед таким обстоятельством. К счастью,  таких  перегоревших  душ
очень мало, поэтому  эмоциональный  подъем,  сопровождающий  павшие  тела,
перерастает границы района самого падения,  начинает  гулять  в  областном
масштабе, а то и сразу становится достоянием самых широких слоев.
   Тонизирующее действие исключительного  события,  особенно  такого,  как
громовое   приземление   небесного    скитальца,    трудно    переоценить.
Исключительное захватывает, и на фоне  его  мелкие  неурядицы,  омрачающие
личную жизнь, растворяются как  легкий  дымок,  исчезают,  будто  накрытые
шапкой-невидимкой.
   Рядовые  толкователи  чудесного  начинают  чувствовать  себя  законными
свидетелями,  почти  соучастниками  тайн   мироздания,   которые   вот-вот
раскроются, и тогда... Полковники метеорологической службы получают  новую
пищу для диссертаций,  расчищающих  путь-дорожку  к  генеральским  высотам
науки. Реалисты же, давно и бесповоротно отрекшиеся от научных  исканий  в
пользу исканий вечерних  собутыльников,  гипнотизируют  продавщиц  бакалеи
хитрыми словами:
   - Мы тут планы перевыполняем. А марсиане - вон они, весточки шлют.
   К  сожалению,  не  каждый  случай  прорыва  атмосферы  сказывается   на
тщательно поддерживаемом нами тонусе. Не  каждый  раз  дело  оборачивается
катастрофой с таежными вывалами, контуженными наблюдателями,  сейсмической
волной. Чаще всего, фукнет по небу светлячок, начадит малую толику, и  нет
его, изжарился на перегрузках. Ищи ветра в поле. И хотя многие энтузиасты,
коротающие   вечера   возле   самодельных    подзорных    труб-телескопов,
воспринимают такое поведение слабых метеоритов как личную неудачу,  ничего
не поделаешь. Пожалуй, в этом даже есть своя позитивная сторона: ведь если
бы каждый камень неба, сорвавшийся с теоретических орбит, шмякал о  земную
грудь, как снаряд по броне, то вскорости, что называется, осталась  бы  от
бублика одна дырка. Ведь не секрет - с некоторыми планетами, обещавшими со
временем стать обитаемыми, но зародившимися в менее удачливых местах,  так
и произошло...
   Тело, прорезавшее в одну из летних ночей  воздушные  слои  над  городом
Бристань и ушедшее в неизвестном направлении куда-то в леса,  принадлежало
именно ко второму  типу.  В  конечном  итоге  оно  не  вызвало  ни  особых
радостей, ни потрясений. Специалисты, правда, поспорили между собой:  одни
утверждали, будто тело ушло на северо-восток, другие демонстрировали карты
с маршрутом на северо-запад. Но спор получился вялым,  без  острых  углов.
Принципиального значения ни та, ни другая точка зрения  не  имели.  Звезда
прошла над головами  горожан  совсем  бесшумно,  отсутствовали  и  явления
взрывного характера. О чем тут говорить? Удивляло  одно:  при  всей  своей
незначительности звездочке удалось пройти над землей на чрезвычайно низких
высотах,  а  ведь  только  самым  мощным  представителям  мира  метеоритов
доступны прорывы в слои атмосферы. Это, конечно,  удивляло,  да  много  ли
толку от удивления?
   И однако, разговоры пошли. Дед Митрий Захарыч Пряников,  лесничивший  в
бристаньских заповедниках, и пионер Федя Угомонкин, отбившийся в лесах  от
отряда и  в  силу  этой  причины  оказавшийся  ценным  наблюдателем  конца
метеорологического явления, принесли показания о посадке тела.  О  посадке
незаметной,  безударной,  протекавшей  в  условиях   тишины,   о   которой
какой-нибудь обреченный диверсант-парашютист может только мечтать.
   Митрий Захарыч клялся Георгиевскими крестами,  Угомонкин  -  пионерским
галстуком.  Оба  указывали  на  ложбинку,  усеянную  старыми  валунами,  -
излюбленное местечко и цель многих турпоходов.
   Когда-то во времена, из-за своей отдаленности потерявшие для нас всякий
смысл, в этом районе великие ледники дали течь и убрались на север, валуны
же остались, ибо у  ледников  уже  не  осталось  сил  тащить  их  обрат