бами.
   - Прежде чем я и мой пес умчимся в бесконечность, щелкая, как
хлысты в руках у сумасшедшего,- сказал Румфорд,- мне бы очень
хотелось узнать, что написано в послании, которое ты несешь.
   - Я-я не знаю,- сказал Сэло.- Оно запечатано. И мне строго
запрещено...
   - Вопреки всем тральфамадорским запретам,- сказал Уинстон
Найлс Румфорд,- в нарушение всех заложенных в тебя, как в
машину, программ,- во имя нашей дружбы, Сэло, я прошу тебя
вскрыть послание и прочесть его мне - сейчас же.

   Малаки Констант, Беатриса Румфорд и их угрюмый сын, Хроно,
устроили невеселый пикник на свежем воздухе, в тени гигантской
маргаритки, на берегу Моря Уинстона. Каждый из них опирался
спиной о свою отдельную статую.
   Заросший бородой Малаки Констант - первый повеса в Солнечной
системе - все еще был в своем ярко-желтом комбинезоне с
оранжевыми вопросительными знаками. Больше ему нечего было
надеть.
   Констант прислонился к статуе святого Франциска Ассизского.
Св. Франциск пытался приручить пару свирепых и устрашающе
громадных птиц, похожих на белоголовых орланов*. Констант не мог
узнать в них местных синих птиц, потому что ни разу не видел
синих птиц Титана. Он прилетел на Титан всего час назад.

   /* Белоголовый орлан - птица, изображенная на гербе США./

   Беатриса, похожая на королеву-цыганку, застыла у подножия
статуи, изображавшей молодого студента-физика. На первый взгляд
казалось, что этот облаченный в белый лабораторный халат ученый
служит верой и правдой только истине, и только ей одной. С
первого взгляда каждый верил, что он добивается только правды и
радуется только ей, восхищенно вглядываясь в пробирку, которую
держит в руках. На первый взгляд можно было поверить, что он
выше низменных, животных страстей рода человеческого, как и
гармониумы в пещерах Меркурия. Перед зрителем, на первый взгляд,
стоял юноша, свободный от тщеславия, от алчности,- и зритель
принимал всерьез надпись, которую Сэло вырезал на пьедестале:
"_Открытие_мощи_атома_".
   Как вдруг зритель замечал, что молодой человек находится в
состоянии крайнего полового возбуждения.
   Беатриса этого пока еще не заметила.
   Юный Хроно, темнокожий и таящий угрозу, под стать своей
матери, уже приступил к первому акту вандализма - по крайней
мере, он пытался совершить надругательство над искусством. Хроно
норовил нацарапать грязное земное ругательство на пьедестале
статуи, к которой он прислонился. Он старался нацарапать его
острым уголком своего талисмана.
   Но затвердевший титанический торф не только не поддался, а
сам сточил острый уголок стальной полоски.
   Хроно трудился у пьедестала скульптурной группы, изображавшей
семью - неандертальского человека, его подругу и их младенца.
Группа была необыкновенно трогательная. Нескладные,
взлохмаченные, многообещающие существа были настолько уродливы,
что казались прекрасными.
   Впечатление значительности и всеобъемлющая символика этой
группы нисколько не пострадали от того. что Сэло снабдил ее
сатирической подписью. Он вообще давал своим скульптурам ужасные
названия, словно изо всех сил старался показать, что сам себя
вовсе не считает художником, творцом. Название, которое он дал
группе, изображающей неандертальцев, было подсказано, очевидно,
тем, что ребенок тянулся к человеческой ступне, которая жарилась
на грубом вертеле. Скульптура называлась "Ай да поросенок!".

   - Что бы ни случилось - самое прекрасное или самое печальное,
или самое радостное, или самое ужасное,- говорил Малаки Констант
своему семейству, прибыв на Титан,- будь я проклят, если я хоть
бровью поведу. В ту самую секунду, когда мне покажется, что кто-
нибудь или что-нибудь хочет заставить меня совершить
определенное действие, я застыну.
   Он взглянул наверх, на кольца Сатурна, скривил губы.
   - Красота-то какая!- слов нет,- и он сплюнул.
   - Если еще кто-нибудь захочет использовать меня в своих
грандиозных замыслах,- сказал Констант,- его ждет большое
разочарование. Ему будет легче довести до белого каления одну из
этих вот статуй.
   И он снова сплюнул.
   - Если вы меня спросите,- сказал Констант,- то вся Вселенная
- просто свалка старья, за которое норовят содрать втридорога.
Хватит с меня - больше не собираюсь рыться на свалках, скупать
старье по дешевке. Каждая мало-мальски пригодная вещь,- сказал
Констант,- подсоединена тонкими  проволочками к связке
динамитных шашек.
   Он сплюнул еще раз.
   - Я отказываюсь,- сказал Констант.
   - Я увольняюсь,- сказал Констант.
   - Я ухожу,- сказал Констант.
   Маленькая семья Константа равнодушно согласилась. Этот
короткий спич успел им порядком надоесть. Констант произносил
его много раз за те семнадцать месяцев, пока они летели к
Титану. И вообще это была привычная, стандартная философия
марсианских ветеранов.
   Собственно говоря, Констант и не обращался к своему
семейству. Он говорил во весь голос, чтобы было слышно как можно
дальше - и в густой чаще статуй, и за Морем Уинстона. Это было
политическое кредо, которое он высказывал во всеуслышание,-
пусть слышит Румфорд или еще кто, кому вздумалось подкрасться
поближе.
   - Мы в последний раз дали себя впутать,- заявил Констант во
весь голос,- в эксперименты, и в сражения, и в празднества,
которые нам противны и непонятны!
   - _Понятны_,- откликнулось эхо, отраженное от стен дворца,
стоявшего в двух сотнях ярдов от берега. Дворец, разумеется,-
это "Конец Скитаниям", румфордовский Тадж-Махал. Констант
нисколько не удивился, увидев вдалеке этот дворец. Он заметил
его, высадившись из космического корабля, видел, как он
сверкает, словно Град Господень, о котором писал святой
Августин.
   - Что дальше?- спросил Констант у эха.- Все статуи оживут?
   - _Живут_? - отозвалось эхо.
   - Это эхо.- сказала Беатриса.
   - Знаю, что эхо,- сказал Констант.
   - А я не знала, знаете ли вы, что это эхо, или нет,- сказала
Беатриса. Она разговаривала с ним отчужденно и вежливо. Она
проявила удивительное благородство по отношению к нему: ни в чем
его не винила, ничего от него не ждала. Женщина, лишенная ее
аристократизма, могла бы устроить ему не жизнь, а сущий ад,-
винила бы его во всех несчастьях, требовала бы невозможного.
   В дороге они любовью не занимались. Ни Констант, ни Беатриса
этим не интересовались. Любовь не интересовала никого из
марсианских ветеранов.
   Долгое путешествие неизбежно должно было сблизить Константа с
женой и сыном - они стали ближе, чем там, на золоченых
подмостках, пандусах, лесенках, балкончиках, приступках и
сценах - в Ньюпорте. Но если в этой семье была любовь, то только
между юным Хроно и Беатрисой. Кроме этой любви матери и сына
была лишь вежливость, хмурое сочувствие и скрытое недовольство
тем, что их вообще заставили стать одной семьей.
   - Боже ты мой,- сказал Констант,- смешная штука - жизнь, если
призадуматься на минутку.
   Юный Хроно не улыбнулся, когда его отец сказал, что жизнь -
смешная штука.
   Юному Хроно жизнь вовсе не казалась смешной - меньше, чем
любому другому. Беатриса и Констант, по крайней мере, могли
горько смеяться над теми дикими
случайностями, которые их постигли. Но юный Хроно не имел права
смеяться вместе с ними - он и сам был одной из диких
случайностей.
   Стоит ли удивляться, что у Хроно было всего два сокровища:
талисман и нож с выскакивающим лезвием.
   Юный Хроно вытащил нож, небрежно выпустил лезвие. Глаза у
него сузились в щелочки. Он готовился убивать, если придется
убивать. Он всматривался вдаль - от дворца на острове к ним
плыла золоченая лодка.
   На веслах сидело существо с кожей, как мандариновая кожура.
Разумеется, это был Сэло. Он подгонял лодку к берегу, чтобы
переправить семью Константа во дворец. Сэло греб из рук вон
плохо - раньше ему грести не приходилось. Весла он держал своими
ногами с присосками.
   Единственным его преимуществом в гребле перед людьми было то,
что у него на затылке был глаз.
   Юный Хроно пустил ослепительный зайчик прямо в глаз Сэло
зайчик, отраженный от блестящего лезвия ножа.
   Затылочный глаз Сэло заморгал.
   Хроно пускал зайчики вовсе не для развлечения. Это была
военная хитрость обитателей джунглей, которая сбивала с толку
любое зрячее существо. Это была одна из тысяч лесных уловок,
которым юный Хроно и его мать научились за год скитаний по
джунглям Амазонки.
   Беатриса зажала в смуглой руке камень.
   - Поддай-ка ему еще,- негромко сказала она. Юный Хроно снова
пустил зайчик прямо в глаза старому Сэло.
   - Туловище у него мягкое,- сказала Беатриса, почти не шевеля
губами. - Не попадешь в туловище, целься в глаз.
   Хроно молча кивнул.
   Константа мороз подрал по коже, когда он понял, что его жена
и сын способны постоять за себя, и всерьез. Константа они в свою
маленькую армию самозащиты не включили. Они в нем не нуждались.
   - А мне что делать?  шепотом спросил Констант.
   - Т-ш-ш-ш! - резко выдохнула Беатриса
   Сэло причалил к берегу свое золотое суденышко. Он неумело
привязал ею "бабушкиным узлом" к запястью статуи, стоявшей у
самой воды. Статуя изображала обнаженную женщину, играющую на
тромбоне. Ее загадочное название гласило:- "Эвелин и ее
волшебный тамбурин".
   Сэло был настолько убит собственным горем, что не боялся за
свою жизнь,- он даже не мог понять, что кто-то его опасается. Он
на минуту встал на кусок намертво затвердевшего титанического
торфа. Его ноги, горестно всхлипывая, переминались по влажной
поверхности камня. У него едва хватило сил отодрать присоски от
камня.
   Он двинулся вперед, ослепленный вспышками света, которые
пускал Хроно.
   - Прошу вас...- сказал он.
   Из слепящего сверканья вылетел камень.
   Сэло пригнулся.
   Чья-то рука сжала его тонкое горло, швырнула на землю.
   Юный Хроно поставил ноги по обе стороны поверженного Сэло и
приставил нож к его груди. Беатриса стояла на коленях возле
головы Сэло, подняв камень, чтобы сразу же размозжить его
голову.
   - Ну что же, убивайте меня,- сказал Сэло скрипучим голосом.-
Окажите мне милость. Я хочу умереть. Хоть бы меня никогда не
собирали, никогда не включали! Убейте, избавьте меня от мучений,
а потом идите к нему. Он вас зовет.
   - Кто зовет?- спросила Беатриса.
   - Ваш несчастный муж - мой бывший друг, Уинстон Найлс
Румфорд,- ответил Сэло.
   - А где он?- спросила Беатриса.
   - Во дворце на острове,- сказал Сэло.- Он умирает в полном
одиночестве, с ним только его верный пес. Он зовет вас,- сказал
Сэло,- он всех вас зовет. И он сказал, чтобы я не смел
попадаться ему на глаза.

   Малаки Констант смотрел на свинцовые губы, беззвучно целующие
воздух. Язык, скрытый за ним, почти неслышно щелкнул. Губы
внезапно развинулись, обнажая великолепные зубы Уинстона Найлса
Румфорда.
   Констант тоже оскалился, приготовившись заскрежетать зубами,
как и подобало при виде человека, который причинил ему столько
зла. Но так и не заскрежетал. Во-первых, никто на него не
смотрит, никто не увидит и не поймет. А во-вторых, Констант не
нашел в своем сердце ни капли ненависти.
   Он готовился скрежетать зубами - а вместо этого разинул рот,
как деревенский простак,- разинул рот, как деревенщина, при виде
человека, больного ужасной, смертельной болезнью.
   Уинстон Найлс Румфорд, полностью материализованный, лежал на
спине в своем бледно-лиловом шезлонге на берегу бассейна. Его
немигающие глаза глядели прямо в небо, они казались незрячими.
   Тонкая рука свешивалась с кресла, а в слабых пальцах висела
цепь-удавка Казака, космического пса.
   Удавка была пустая.
   Взрыв на Солнце разлучил человека с его собакой.
   Если бы Вселенная была основана на милосердии, она позволила
бы человеку и его собаке остаться вместе.
   Но Вселенная, в которой жили Уинстон Найлс Румфорд и его пес,
не была основана на милосердии. Казак отправился впереди своего
хозяина выполнять великую миссию - в никуда и в ничто.
   Казак с воем исчез в облаке озона и зловещем сверканье
огненных языков, со звуком, похожим на гудение пчелиного роя.
   Румфорд выпустил из пальцев пустую удавку. Эта цепочка
воплощала мертвенность - она упала с невнятным звуком, легла
неживыми бессмысленными изгибами - лишенная души рабыня силы
тяжести, с хребтом, перебитым от рождения.
   Свинцовые губы Румфорда дрогнули.
   - Здравствуй, Беатриса, жена,- сказал он замогильные голосом.
   - Здравствуйте, Звездный Странник,- сказал он. На этот раз он
заставил свой голос звучать приветливо.- Вы смелый человек,
Звездный Странник,- рискнули еще раз со мной повстречаться.
   - Здравствуй, блистательный юный носитель блистательного
имени - Хроно,- сказал Румфорд.- Привет тебе, о звезда немецкой
лапты,- привет тебе, обладатель чудотворного талисмана.
   Те, к кому он обращался, успели только войти за ограду.
Бассейн отделял их от Румфорда.
   Старый Сэло, которому было отказано даже в возможности
умереть, сидел, пригорюнившись, на корме золоченой лодки,
стоявшей у берега, за стеной.
   - Я не умираю,- сказал Румфорд.- Просто настало время
распрощаться с Солнечной системой. Нет, не навсегда. Если
смотреть на вещи с точки зрения хроно-синкластического
инфундибулума - всеобъемлюще, вневременно,- я всегда буду здесь.
Я всегда буду везде, где побывал раньше.
   - Я все еще праздную медовый месяц с тобой, Беатриса,- сказал
он.- Все еще разговариваю с вами в маленькой комнатушке под
лестницей в Ньюпорте, мистер Констант. Да-да - и еще играю в
прятки с вами и Бозом в пещерах Меркурия. Хроно,- сказал он,- а
я все еще смотрю, как здорово ты играешь в немецкую лапту там,
на железной площадке для игр, на Марсе.
   Он застонал. Стон был еле слышный, но такой горестный.
   Сладостный, нежный воздух Титана унес стон вдаль.
   - Мы все еще говорим то, что успели сказать,- так, как было,
так, как есть, как будет,- сказал Румфорд.
   Короткий, еле слышный стон снова вырвался на волю.
   Румфорд посмотрел ему вслед, словно это было колечко дыма.
   - Я должен сказать вам кое-что о смысле жизни в Солнечной
системе - вам нужно это знать,- сказал он.- Попав в хроно-
синкластический инфундибулум, я знал это с самого начала. И все
же я старался думать об этом как можно меньше - уж очень это
гнусная штука.
   Вот какая гнусная штука:
   _Все,_что_каждый_житель_Земли_когда-либо_делал,_было_сделано_
_под_влиянием_существ_с_планеты,_которая_находится_на_
_расстоянии_ста_пятидесяти_тысяч_световых_лет_от_Земли._
   _Планета_называется_Тральфамадор._
   _Я_не_знаю,_каким_образом_тральфамадорцы_на_нас_влияли._Но_я_
_знаю,_с_какой_целью_они_вмешивались_в_наши_дела._
   _Они_направляли_все_наши_действия_так,_чтобы_мы_доставили_
_запасную_часть_посланцу_с_Тральфамадора,_который_совершил_
_вынужденную_посадку_здесь,_на_Титане._
   Румфорд указал на юного Хроно.
   - Она у вас, молодой человек,- сказал он.- Она у вас в
кармане. Вы носите в кармане высший смысл всей истории Земли, ее
завершение. В вашем кармане лежит вещь, которую, каждый землянин
старался найти и доставить так самоотверженно, так истово, так
отчаянно, путем проб и ошибок - не жалея жизни.
   Из пальца Румфорда, укоризненно направленного на юного Хроно,
с шипеньем вырос побег электрического разряда.
   - Та штучка, которую вы называете своим талисманом,- сказал
Румфорд,- и есть запасная часть, которой тральфамадорский гонец
дожидается долгие годы!
   - А гонец,- сказал Румфорд,- это то существо, похожее на
мандарин, которое сейчас прячется за стеной. Его зовут Сэло. Я
надеялся, что посланник позволит человечеству хоть краешком
глаза взглянуть на послание, которое он несет,- ведь
человечество только и делало, что старалось ему помочь, К
сожалению, ему дан приказ никому не показывать послание. А так
как он просто машина, то, будучи машиной, выполняет приказания
буквально и нарушать их не может.
   - Я вежливо попросил его показать мне послание,- сказал
Румфорд.- И он категорически отказался.
   Плюющаяся искрами веточка электричества, пробившаяся из
пальца Румфорда, стала расти, обвила Румфорда спиралью. Румфорд
пренебрежительно посмотрел на спираль.
   - Кажется, начинается,- сказал он о спирали.
   Так оно и было. Спираль слегка сдвинула витки, словно присела
в реверансе. Потом она начала вращаться вокруг Румфорда, окружая
его плотным коконом из зеленого света.
   Вращаясь, она еле слышна потрескивала.
   - Единственное, что мне остается сказать,- донесся из кокона
голос Румфорда,- я по мере сил своих старался нести своей родной
Земле только добро, хотя исполнял волю Тральфамадора, которой
никто не в силах противиться.
   - Может статься, что теперь, когда эта деталь доставлена
тральфамадорскому гонцу, Тральфамадор наконец-то оставит Землю в
покое. Может быть, род человеческий наконец-то сможет свободно
развиваться, следуя собственным побуждениям,- ведь люди не знали
свободы тысячелетиями.- Он чихнул.- Поразительно, как земляне
ухитрились все-таки добиться таких успехов,- сказал он.
   Зеленый кокон оторвался от каменных плит, завис над куполом.
   - Вспоминайте меня как джентльмена из Ньюпорта, с Земли, из
Солнечной системы,- сказал Румфорд. Он говорил с прежней
безмятежностью, примирившись с собой и считая себя по меньшей
мере равным любому существу, которое ему встретится где бы то ни
было.
   - Говоря пунктуально,- донесся из кокона певучий тенор
Румфорда,- прощайте!
   Кокон, в котором был Румфорд, исчез с легким хлопком -
_пфють!_
   Никто и никогда больше не видел ни Румфорда, ни его пса.

   Старый Сэло ворвался во двор как раз в тот момент, когда
Румфорд исчез вместе с коконом.
   Маленький тральфамадорец был вне себя от горя. Он сорвал
висевшее у него на шее послание со стальной ленты, превратив в
присоску одну из своих ног. Одна нога у него до сих пор
оставалась присоской, и в ней он держал послание.
   Он взглянул вверх - туда, где только что висел кокон.
   -Скип!- возопил он к небу.- Скип! Послание! Я прочту тебе
послание! _Послание!_Скииииииииииииип!_
   Голова Сэло перекувыркнулась в кардановом подвесе.
   - Его нет,- сказал он убитым голосом. И шепотом повторил: -
Нет его...
   - Машина?- сказал Сэло. Он говорил с запинкой, обращаясь не
столько к Константу, Беатрисе и Хроно, сколько к самому себе.-
Да, я машина, и весь мой народ - машины,- сказал он.- Меня
спроектировали и собрали, не жалея затрат, с превеликим тщанием
и мастерством, чтобы я стал надежной, абсолютно точной, вечной
машиной. Я - лучшая машина, какую сумели сделать мои сородичи.
   - А какая машина из меня вышла?- спросил Сэло.
   -_Надежная?_- сказал он.- Они надеялись, что я донесу мое
послание до места назначения запечатанным - а я сорвал все
печати, я его вскрыл.
   -_Абсолютно_точная?_-сказал он.- Теперь, когда я потерял
своего лучшего, единственного друга во всей Вселенной, я еле
ноги таскаю, мне теперь через травинку переступить - все равно
что прыгнуть через пик Румфорда.
   -_Отлично_действующая?_ Да после того, как я двести тысяч лет
кряду смотрел на то, что творится на Земле, я стал непостоянным
и сентиментальным, как самая глупая школьница на земном шаре.
   -_Вечная?_- мрачно сказал он.- Это мы еще посмотрим.
   Он положил послание, которое так долго хранил, на пустой
бледно-лиловый шезлонг Румфорда.
   - Вот оно, друг,- сказал он Румфорду, оставшемуся только в
его памяти,- пусть оно принесет тебе радость и утешение. Пусть
твоя радость будет так же велика, как страдания твоего старого
друга Сэло. Чтобы отдать тебе послание - пусть даже слишком
поздно,- твой друг Сэло поднял бунт против самой сути своего
существа, против своего естества - я ведь машина.
   - Ты потребовал от машины невозможного,- сказал Сэло,- и
машина совершила невозможное.
   - Машина перестала быть машиной,- сказал Сэло.- Контакты
съела ржавчина, ориентация нарушена, в контурах короткие
замыкания, а механизмы вышли из строя. В голове у машины полная
неразбериха, голова у нее лопается от мыслей - гудит и
раскаляется от мыслей о любви, чести, достоинстве, правах,
совершенствовании,