т в воздухе, на магнитной подвеске.
   И люди там никогда не работают, их никогда ничто не тревожит.
   Дядек их ненавидел.
   Гармониумов он тоже ненавидел. Он содрал гармониума со стенки
и разорвал его надвое. Тот сразу скукожился, стал оранжевым.
   Дядек подбросил разорванное тельце к потолку. Взглянув
мельком на потолок, он увидел на нем новое послание. Послание
уже расползалось под действием музыки, но пока прочесть его было
можно.
   Это послание в нескольких словах поведало Дядьку, как
уверенно, легко и быстро выбраться из пещер. Он поневоле
признал, прочтя ответ на загадку, которую не мог разгадать три
года, что загадка была и вправду простенькая и честная.
   Дядек, шаркая ногами, шел все вниз и вниз, пока не добрался
до Боза, устроившего концерт для гармониумов. Дядек, разгадавший
великую тайну, пришел весь встрепанный, с дико вытаращенными
глазами. Он потащил Боза к кораблю - в вакууме он не мог
говорить.
   Там, в искусственной атмосфере, Дядек поведал Бозу о
послании, которое подсказало ему путь к спасению.
   На этот раз Боз повел себя как-то чересчур спокойно. Боз
приходил в восторг, когда ему казалось, что у гармониумов есть
зачатки разума,- а теперь, услышав, что его ждет свобода, он
проявил непонятную бесчувственность.
   - А - тогда я понимаю то, другое послание,- негромко сказал
Боз.
   - Какое еще другое? - спросил Дядек. Боз воздел руки кверху,
чтобы выразить суть послания, возникшего четыре земных дня назад
на стене напротив его жилья.
   - БОЗ, НЕ ПОКИДАЙ НАС!- вот какое,- сказал Боз. Он смущенно
потупил глаза.- МЫ ЛЮБИМ ТЕБЯ, БОЗ,- так и написали.
   Боз уронил руки, отвернулся, как будто ослепленный
неописуемой красотой.
   - Когда я это увидал,- сказал он,- то не мог не улыбнуться.
Гляжу я на них, милых, славных моих ребятишек - там, на стене,-
и говорю я себе - неужели старый Боз вас покинет? Старый Боз
останется с вами - и надолго!
   - Это ловушка!- сказал Дядек.
   - Что такое?- сказал Боз.
   - Ловушка!- сказал Дядек.- Обман, чтобы задержать нас здесь!
   На столе перед Бозом лежала открытая книжка - "Чик-чирик и
Сильвестр". Боз не торопился отвечать Дядьку. Он стал листать
потрепанную книжку.
   - Я этого ждал,- сказал он наконец.
   Дядек подумал о фантастическом признании в любви, похожем на
одеяло из цветных лоскутков. И с ним произошло нечто, от чего он
давно отвык. Его разобрал смех. Он подумал, что это смешное до
истерики завершение кошмара - безмозглые пленочки на стене,
говорившие о любви.
   Боз вдруг сграбастал Дядька, тряхнул его так, что все
косточки у бедного Дядька загремели.
   - Я был бы тебе очень обязан, Дядек,- сквозь стиснутые зубы
сказал Боз,- если бы ты предоставил мне самому разобраться в
том, что думать об их словах, что они меня любят. Понимаешь,-
сказал он,- видишь ли,- сказал он,- для тебя это, может, ничего
и не значит. Понимаешь,- сказал он,- видишь ли,- сказал он,-
тебя вообще не просят об этом разговаривать. Понимаешь,- сказал
он,- видишь ли,- сказал он,- эти существа вовсе не набивались
тебе в друзья. Ты не обязан их любить, или понимать, или что-то
о них говорить. Понимаешь,- сказал Боз,- видишь ли,- сказал
Боз,- их послание тебя не касается. Они говорят, что любят меня.
Ты тут ни при чем.
   Он выпустил Дядька и снова отвернулся к детскому комиксу.
Дядька заворожила его широкая, коричневая спина в литых буграх
мускулов. Пока Дядек жил поодаль от Боза, он воображал, что
физически ему ни в чем не уступит. Теперь он понял, какое это
печальное заблуждение.
   Мышцы на спине Боза играли, неторопливо переливались, в
контрапункте с более быстрыми движениями пальцев, листающих
книгу.
   - Ты так много знаешь про ловушки и тому подобное,- сказал
Боз.- А откуда ты знаешь, что нас не ждет ловушка похуже, как
только мы отсюда выберемся?
   Но Дядек не успел ответить-Боз вдруг вспомнил, что оставил
включенный магнитофон без присмотра.
   - Да их же никто не охраняет, никто!- закричал он. Он бросил
Дядька и помчался спасать гармониумов.
   Пока Боза не было, Дядек соображал, как бы перевернуть
космический корабль вверх ногами. Это и был ответ на загадку -
как отсюда выбраться. Вот что посоветовали гармониумы на
потолке:
   ДЯДЕК, ПЕРЕВЕРНИ КОРАБЛЬ ВВЕРХ НОГАМИ.

   Разумеется, это была хорошая мысль - перевернуть корабль.
Сенсорная автоматика корабля располагалась на дне. Стоило его
перевернуть, как он мог выбраться из пещер так же умело, с той
же грациозной легкостью, с какой туда пробрался.
   Сила тяжести на Меркурии была невелика, так что с помощью
ручной лебедки Дядьку удалось перевернуть корабль, не дожидаясь
возвращения Боза. Чтобы отправиться в путь, оставалось только
нажать на кнопку "ВКЛ.". Перевернутый корабль ткнется в пол,
потом отступит в полной уверенности, что пол - это потолок.
   Он начнет пробираться вверх по лабиринтам ходов, уверенный,
что спускается вниз. И он непременно отыщет выход, считая, что
забирается в самую глубокую пропасть.
   А пропасть, в которой он в конце концов окажется,- это будет
бескрайняя, лишенная стен бездна бесконечного космоса. Боз
ввалился в перевернутый вверх дном корабль, обеими руками
прижимая к себе мертвых гармониумов, похожих на сушеные
абрикосы. Он принес их четыре кварты, а то и больше. Конечно,
некоторых он уронил. И, наклонившись, чтобы благоговейно поднять
их, он разронял еще больше.
   По его лицу струились слезы.
   - Видишь?-сказал Боз. Он горько сетовал на самого себя.-
Видишь, Дядек? - сказал он.- Видишь, что делается, когда кто-то
бросает свой пост и про все забывает.
   Боз потряс головой.
   - Это еще не все,-сказал он.-Там их еще столько...- Он
отыскал пустую картонную коробку из-под шоколада. Он ссыпал туда
трупики гармониумов.
   Он выпрямился, уперев руки в бока. И если раньше Дядька
поразила его физическая мощь, то теперь его потрясло величие
Боза.
   Выпрямившись, Боз стоял, как мудрый, величавый, плачущий
коричневый Геракл.
   По сравнению с ним Дядек чувствовал себя тщедушным, ущербным
и никому не нужным.
   - Будем делиться, Дядек?- сказал Боз.
   - Делиться? - переспросил Дядек.
   - Дышарики, еда, лимонад, сладости - все пополам,- сказал
Боз.
   - Все пополам? - сказал Дядек.- Господи - да там всего
запасено лет на пятьсот!
   До сих пор никто ни разу не предлагал делить запасы.
Недостатка не было ни в чем и в будущем не предвиделось.
   - Половину заберешь с собой, половину оставишь мне,- сказал
Боз.
   - _Оставить_тебе?_- не веря своим ушам, сказал Дядек.- Ты -
ты же летишь со мной, правда?
   Боз поднял вверх сильную правую руку, и это был ласковый
призыв к молчанию, жест сына человеческого, достигшего предела
величия.
   - Ты мне правду-матку не режь, Дядек,- сказал Боз.- И я тебе
не стану резать.
   Он смахнул кулаком слезы с глаз.
   Дядек никогда не мог устоять перед этим договором о правде.
Он его смертельно боялся. Что-то в глубине памяти говорило ему,
что Боз угрожает ему не впустую, что Боз действительно знает про
Дядька такую правду которая растерзает ему душу.
   Дядек открыл рот и снова закрыл.
   - Ты приходишь и приносишь мне великую весть,- сказал Боз.-
Боз, говоришь, мы выйдем на свободу! И я себя не помню от
радости, бросаю все, как есть, и собираюсь на свободу.
   - И я все твержу себе, твержу, как я буду жить на свободе,-
продолжал Боз,- а вот когда я хочу себе представить, на что эта
свобода похожа, я вижу только толпу народа. Они меня толкают,
тащат в одну сторону, потом волокут в другую - и ничем им не
угодишь, они только злее становятся, прямо свирепеют, потому что
они радости в жизни не видели. И они орут на меня за то, что я
им радости не прибавил, и опять все мы толкаемся, рвемся куда-
то.
   - И тут невесть почему,- сказал Боз,- я вспоминаю про эти
чудацкие маленькие существа, которых так легко осчастливить,
стоит им только музыку сыграть. Бегу я и вижу, что они тысячами
валяются там, мертвые,- и все потому, что Боз про них позабыл,
уж больно он обрадовался свободе! А я мог спасти их всех, всех
до одного, если бы делал свое дело, оставался на посту.
   - И тогда я сказал сам себе,- продолжал Боз.- "Я от людей
никогда ничего хорошего не видел, и они от меня - тоже. Нужна
мне эта свобода в толпе народу или нет?" И тогда я понял, что я
должен сказать тебе, Дядек, когда вернусь.
   И Боз сказал эти слова:
   - Я нашел место, где могу творить добро, не причиняя никакого
вреда, и сам я вижу, что творю добро, и те, кому я делаю добро,
понимают мою доброту и любят меня. Дядек, любят, как могут. Я
нашел себе дом родной.
   - А когда я умру здесь, внизу,- сказал Боз,- я хочу перед
смертью сказать себе: "Боз - ты озарил счастьем миллионы жизней.
Никто никогда не дарил столько радости живым существам. У тебя
нет ни одного врага во всей Вселенной".
   Боз вообразил, что он сам себе - любящая Мама и любящий Папа,
хотя их у него никогда не было.
   - Спи, усни,- сказал он сам себе, представляя, что умирает на
каменном смертном ложе в глубине пещер.- Ты хороший мальчик,
Боз,- сказал он.- Доброй тебе ночи.

                              Глава десятая.
                                 ВЕК ЧУДЕС



                  "О Всевышний, Творец Космоса, Вращатель
                  Галактик, Дух Электромагнитных Волн, Вдыхающий
                  и Выдыхающий неисследимые бесконечности
                  Вакуума, Извергающий Огнь и Каменья, Играющий
                  Тысячелетиями - в силах ли мы сделать для Тебя
                  что-нибудь, что бы Ты Сам не сделал для Себя в
                  октильон раз лучше? Ничего! Можем ли мы
                  сделать или сказать хоть что-то для Тебя
                  интересное? Ничего! О, Человечество,
                  возрадуйся безразличию своего Творца, ибо оно,
                  наконец, дарует нам свободу, правдивость,
                  человеческое достоинство. Больше никогда дурак
                  вроде Малаки Константа не сможет сказать про
                  свое нелепое, сказочное везенье: "Кто-то там,
                  наверху, хорошо ко мне относится". И ни один
                  тиран больше не скажет: "Делайте то или это,
                  потому что так хочет Бог, а если не делаете,
                  то восстаете против Самого Бога". О Всевышний,
                  Безразличие Твое - меч огненный, ибо мы
                  обнажили его и со всей мощью разили и поражали
                  им, и ныне вся лживая болтовня, которая
                  порабощала нас или загоняла в сумасшедшие
                  дома, лежит во прахе!"

                  - Преподобный С. Хорнер Редуайн

   Был вторник, день клонился к закату. В Северном полушарии
Земли стояла весна.
   Земля изобиловала зеленью и водами. Воздух Земли был сладок и
дыханье утучняло, как сливки.
   Дожди, сходившие на Землю, были чисты, и эту чистоту можно
было попробовать на вкус. У чистоты был освежающе-терпкий
привкус.
   На Земле было тепло.
   Поверхность Земли шевелилась и вздымалась, не зная покоя от
плодящейся жизни. Плодороднее всего Земля была в местах, где
было больше трупов.
   Освежающе-терпкий дождик сеялся на зеленое поле, где трупов
было очень много. Он падал на деревенское кладбище в Новом
Свете. Это кладбище находилось в Западном Барнстейбле, Мыс Код,
Массачусетс, США, Кладбище было перенаселено - все промежутки
между могилами покойников, умерших своей смертью, были забиты
телами героев, погибших на войне. Марсиане лежали бок о бок с
землянами.
   На Земле в каждой стране были кладбища, где марсиане и
земляне были погребены бок о бок. Не осталось ни одной страны на
Земле, где не было сражений, когда вся Земля воевала с
марсианами.
   Все было прощено и забыто.
   Живые составляли единое Братство, а все мертвые - Братство
еще более тесное.
   Церковь, похожая на мокрую самку ископаемого дронта,
насиживающую надгробные камни, успела побывать в разные времена
пресвитерианской, конгрегационалистской, униатской и
универсально-апокалиптической. Теперь она была храмом Господа
Всебезразличного.
   Среди кладбищенских плит стоял человек, совершенно дикий на
вид, опьяневший от сытного, как сливки, воздуха, зелени,
влажности. Человек был почти голый, иссиня-черная борода и
спутанные отросшие волосы были тронуты сединой. На нем
позвякивала набедренная повязка из железок и медной проволоки.
   Это одеяние прикрывало его срам.
   Дождь струился по его обветренным щекам. Он закинул голову и
пил дождевые струи. Он положил руку на надгробный камень - не
опираясь, а просто чтобы прикоснуться. К камням-то он привык - в
усмерть привык к пересохшей, грубой, жесткой на ощупь
поверхности камня. Но вот таких камней - влажных, поросших мхом
камней, вытесанных людьми, с надписью, сделанной человеческой
рукой,- он не касался с давних-давних пор.
   Pro patria*- гласила надпись на камне, которого он касался.

   /* За отечество (лат.)./

   Человек этот был Дядек.
   Он возвратился домой с Марса и с Меркурия. Космический
корабль приземлился в лесу, неподалеку от кладбища. Дядька
переполняла безоглядная, юношеская жажда жизни - ведь лучшие
годы у него безжалостно отняли.
   Дядьку было сорок четыре.
   Он вполне мог бы зачахнуть и умереть.
   Но его заставляло жить одно-единственное желание, почти не
затрагивавшее его чувств, ставшее почти автоматическим. ОН ХОТЕЛ
ОТЫСКАТЬ БИ, СВОЮ ПОДРУГУ, ХРОНО, СВОЕГО СЫНА, И СТОУНИ
СТИВЕНСОНА, СВОЕГО ЕДИНСТВЕННОГО, ЗАДУШЕВНОГО ДРУГА.

   Дождливым утром во вторник преподобный С. Хорнер Редуайн
стоял на кафедре своей церкви. В церкви больше никого не было.
Редуайн взошел на кафедру просто потому, что хотел почувствовать
всю полноту радости. К этой радости во всей ее полноте он
стремился вовсе не от плохой жизни. Он познал всю полноту
радости в чрезвычайно благоприятной обстановке - его все горячо
любили, как служителя религии, которая не только сулила, но и
творила чудеса.
   Его церковь - Первая Барнстейблская церковь Господа
Всебезразличного, называлась еще, как бы в скобках, Церковью
_Усталого_Звездного_Странника_. Этот подзаголовок был рожден
пророчеством: одинокий марсианский солдат, отбившийся от своих,
в один прекрасный день явится в церкви Редуайна.
   Церковь была подготовлена к чуду. В обветшалый дубовый стояк
позади кафедры был забит железный гвоздь ручной ковки. На стояке
покоилась тяжелая мощная балка - конек крыши. А на гвозде висели
плечики, инкрустированные полудрагоценными каменьями. А на
плечиках, в прозрачном пластиковом мешке, висел костюм.
   В пророчестве упоминалось, что Звездный Странник явится голым
и что костюм окажется ему точь-в-точь впору. Костюм был такого
покроя, что не пришелся бы впору никому, кроме того, для кого
предназначался. Это был комбинезон из прорезиненной материи
лимонно-желтого цвета, спереди он застегивался на молнию. Он был
облегающий, как перчатка.
   Таких костюмов никто не носил. Он был сшит специально, чтобы
придать чуду блеск и величие.
   На груди и на спине этого одеяния были нашиты вопросительные
знаки по футу длиной. Они напоминали, что Звездный Странник не
будет знать, кто он такой.
   И никто не будет знать, кто он, пока Уинстон Найлс Румфорд,
основатель Церкви Господа Всебезразличного, не провозгласит во
всеуслышанье имя Звездного Странника.
   Когда Звездный Странник явится, Редуайн должен подать сигнал,
трезвоня во все колокола.
   Когда раздастся сполошный перезвон колоколов, прихожане
должны прийти в дикий восторг, бросить все, чем занимались, и,
плача и смеясь, бежать в церковь.
   Пожарная бригада Западного Барнстейбла почти вся состояла из
прихожан церкви Редуайна, и они должны были подогнать к ней
пожарную машину - единственный мало-мальски пригодный для
торжественной встречи Звездного Странника экипаж.
   В историческое ликование колоколов должно было влиться
завывание сирены на пожарной вышке. Одинокий вопль сирены
означал пожар в лесу или загорание травы. Цва сигнала - пожар в
доме. Троекратное завывание - спасательные работы. А десять
сигналов подряд будут возвещать прибытие Звездного Странника.

   Вода просачивалась сквозь плохо пригнанную оконную раму. Вода
пробиралась под отставшую черепицу на кровле, сочилась из
трещины и собиралась блестящими каплями на потолочной балке над
головой Редуайна. Бойкий дождик хлестал по колокольне, по
старинному колоколу времен Поля Ревира*, струился - вниз по
веревке колокола,- пропитывал деревянную куклу, подвешенную к
концу веревки, стекал с ножек куклы, собирался в лужу на
выложенном каменными плитами полу церкви.

   /* Поль Ревир - герой стихотворения Г. Лонгфелло./

   Кукла была не простая, она имела отношение к культу. Она
символизировала отвратительный, давно забытый образ жизни.
Называлась кукла МАЛАКИ. Повсюду - в домах и служебных
помещениях приверженцев - религии Редуайна - обязательно был
подвешен хоть один Малаки.
   Вешать Малаки полагалось только определенным образом.
Обязательно за шею. И узел был предписан строго: скользящая
петля палача.
   И капли капали с ножек редуайновского Малаки.
   Холодная, капризная весна крокусов осталась позади.
   Хрупкая, пронзительно прохладная, волшебная весна нарциссов
тоже осталась позади.
   Настала весна человечества, и пышные кисти сирени возле
церкви Редуайна клонились под собственной тяжестью, как гроздья
винограда "конкорд".
   Редуайн вслушивался в лепет дождя, и ему чудилось, что дождь
говорит старинным чосеровским языком. Он произносил вслух слова,
которые слышались ему в говоре струй, словно вторил, не заглушая
голос дождя:

         Когда Апрель обильными дождями
         Разрыхлил землю, взрытую ростками,
         И мартовскую жажду утоля, от корня до зеленого стебля,
         Набухли жилки той весенней силой*...

   /* Дж. Чосер. Кентерберийские рассказы. Перевод И. Кашкина./

   Капелька, посверкивая, сорвалась с потолочной балки,
прочертила мокрый след по левой линзе очков Редуайна и по его
круглой, как яблоко, щеке.
   Время было милостиво к Редуайну. Он стоял на кафедре, похожий
на румяного деревенского мальчишку-почтальона, а ведь ему было
сорок девять. Он поднял руку, чтобы смахнуть каплю со щеки, и на
запястье у него зазвенела насыпанная в голубой мешочек дробь.
   Точно такие же мешочки были привязаны к другому запястью и к
обеим ногам, а на груди и на спине лежали тяжелые железные
пластины, поддерживаемые лямками.
   Эти вериги представляли собой дополнительный вес, назначенный
ему в гандикапе жизни.
   Редуайн нес дополнительный вес в сорок девять фунтов - и
гордился этим. Более сильному назначили бы вес побольше, а
слабому - поменьше. Каждый сильный мужчина в приходе Редуайна
принимал свое бремя радостно и носил его с гордостью, на людях и
дома.
   Самые слабенькие и жалкие были вынуждены, наконец, признать,
что скачка жизни организована честно.
   Переливчатые мелодии дождя так чудесно отдавались в пустом
храме, создавая фон для любой декламации, что Редуайн продолжал
говорить. На этот раз он говорил слова, написанные Уинстоном
Найлсом Румфордом, Хозяином Ньюпорта.
   Редуайн собирался повторить под аккомпанемент дождя слова,
которые Хозяин Ньюпорта написал, определяя свое положение по
отношению к священнослужителям, их положение по отношению к
пастве и положение каждого верующего по отношению к Богу. Реду-
айн читал это место своей пастве каждое первое воскресенье
месяца.
   - Я вам не отец,- декламировал Рсдуайн.- Лучше зовите меня
братом. Но я вам не брат. Лучше зовите меня сыном. Но я вам не
сын. Лучше зовите меня псом. Но я и не пес ваш. Зовите меня
лучше блохой на вашем псе. Но я и не блоха. Лучше зовите меня
микробом на блохе, кусающей вашего пса. И я, будучи микробом на
блохе вашей собаки, всегда готов служить вам верой и правдой,
как и сами вы готовы служить Всевышнему Творцу Вселенной.
   Редуайн хлопнул в ладоши, как будто убил блоху, на которой
кишели микробы. По воскресеньям