няюсь вас о
ней попросить.
   В госпиталь ее забрали после того, как она показала старшей
инструкторше вот эти стихи, которые она написала про
шлиманновское дыхание:

               Забудь про ветер и туман,
               Все входы затвори
               Захлопни горло, как капкан,
               Жизнь заточи внутри.
               Вдох, выдох - бьешься, не дыша,
               Как в кулаке скупца.
               В смертельной пустоте, душа,
               Не пророни словца
               Безмолвно горе, нем восторг -
               Обмолвись лишь слезой
               Дыханье, Слово брось в острог
               Ты с узницей-душой

               Человек - лишь малый остров,
                  пыль в пространстве ледяном.
               Каждый человек - лишь остров:
                  остров-крепость, остров-дом.

   Лицо Би, которую забрали в госпиталь за то, что она написала
эти стихи, дышало силой - волевое, надменное, с высокими
скулами. Она поразительно походила на индейского воина. Но тот,
кто высказал бы это, непременно тут же добавил бы, что она
настоящая красавица, такая, как она есть.
   В дверь класса кто-то резко постучал. Би подошла к двери и
открыла ее.
   - Да?- сказала она.
   В пустом коридоре стоял человек в форме, красный и весь в
поту. На форме не было знаков различия. За плечом у человека
болталась винтовка. Глаза у него были глубоко запавшие,
тревожные.
   - Курьер,- сказал он хрипло.- Сообщение для Би.
   - Би - это я,- сказала Би недоверчиво.
   Курьер оглядел ее с ног до головы, так что она почувствовала
себя обнаженной. От его тела шел жар, и этот жар обволакивал ее,
не давая дышать.
   - Вы меня узнаете?- шепотом спросил он.
   - Нет,- ответила она. Его вопрос отчасти ее успокоил.
   Должно быть, у них были раньше какие-то общие дела. Значит,
он пришел сюда по делу, как всегда,- просто в госпитале она
забыла и его самого, и его дела.
   - И я вас тоже не помню,- прошептал он.
   - Я недавно из госпиталя,- сказала она.- Надо было очистить
память.
   - Говорите шепотом!- резко прервал ее курьер.
   - Что?- спросила Би.
   - Шепотом!- сказал он.
   - Простите,- прошептала она. Очевидно, разговоры с этим
деятелем полагалось вести только шепотом.- Я так много забыла.
   - Как и _все_ мы! - сердито прошептал он. Он вновь оглянулся
- нет ли кого в коридоре.- Вы мать Хроно, верно?- сказал он
шепотом.
   - Да,- шепотом ответила она.
   Теперь странный посланец не сводил глаз с ее лица. Он глубоко
вздохнул, нахмурился - часто заморгал.
   - А сообщение - какое сообщение?- прошептала Би.
   - Сообщение вот какое,- шепотом сказал посланец.- Я - отец
Хроно. Я только что дезертировал из армии. Меня зовут Дядек. Я
хочу найти какой-нибудь способ удрать отсюда всем вместе,- я,
вы, Хроно и мой лучший друг. Пока я еще ничего не придумал, но
вы должны быть готовы в любую минуту,- он сунул ей ручную
гранату.- Спрячьте где-нибудь,- прошептал он.- Может пригодиться
в нужный момент.
   Из приемной в дальнем конце коридора раздались громкие крики.
   - Он сказал, что он - доверенный курьер!- кричал один голос.
   - Черта лысого он курьер!- орал другой.- Он дезертир с поля
боя! Кого он спрашивал?
   - Да никого! Сказал, что совершенно секретно!
   Залился свисток.
   - Шестеро - за мной!- прокричал мужской голос.- Обыщем
комнату за комнатой. Остальные - оцепить здание!
   Дядек втолкнул Би вместе с гранатой в класс и закрыл дверь.
Он сбросил с плеча винтовку, взял под прицел новобранцев,
стоявших с заглушками в ушах и ноздрях и заклеенными пластырем
ртами.
   - Только пикни, только дернись кто из вас,- сказал он,- всех
перестреляю.
   Рекруты, окаменевшие в своих квадратах, никак не
отреагировали на эту угрозу.
   Они были бледно-синего цвета.
   Их грудные клетки вздымались и опадали.
   Они знали и чувствовали только одно - маленькую, белую,
спасательную пилюлю, растворяющуюся в двенадцатиперстной кишке.
   - Куда спрятаться?- сказал Дядек.- Где выход?
   Би могла и не отвечать. Прятаться было некуда. Выхода не
было, если не считать дверь в коридор.
   Оставалось только одно - то, что сделал Дядек. Он сорвал с
себя форму, остался в линяло-зеленых шортах, сунул винтовку под
скамейку, заткнул себе уши и ноздри заглушками, заклеил рот
пластырем, встал в строй новобранцев.
   Голова у него была бритая наголо, как у всех новобранцев. Как
и у всех, у него тоже была полоска пластыря - от макушки до
затылка. Он был таким никудышным солдатом, прямо из рук вон, что
доктора в госпитале снова вскрыли ему череп, чтобы проверить, не
барахлит ли антенна.

   Би глядела на комнату невозмутимо, как в трансе. Гранату,
которую дал ей Дядек, она держала, как вазу с единственной
прекрасной розой. Потом она прошла туда, где лежала винтовка
Дядька, и положила гранату рядом - положила аккуратно, бережно
относясь к чужому имуществу.
   Потом она вернулась на свое место возле стола.
   Она и не глазела на Дядька, и не избегала смотреть на него.
Ей в госпитале так и сказали: ей было очень, очень плохо, и
снова будет очень-очень плохо, если она не будет заниматься
только своей работой, а думать и беспокоиться пусть предоставит,
кому надо. Она должна была сохранить спокойствие любой ценой.
   Крики и ругательства солдат, идущих с обыском от комнаты к
комнате, постепенно приближались.
   Би не желала ни о чем беспокоиться. Дядек, заняв место в
рядах новобранцев, стал строевой единицей. С точки зрения
профессиональной Би наблюдала, что его кожа становилась синей с
прозеленью, а не чистого синего цвета, как полагалось. Очевидно,
он принял последний дышарик несколько часов назад - а значит,
вскорости он потеряет сознание и свалится.
   Если он свалится, это будет самое мирное решение всех
проблем, а Би желала мира превыше всего.
   Она не сомневалась, что Дядек - отец ее ребенка. В жизни
всякое бывает. Она его не помнила и сейчас не делала никаких
усилий, чтобы его запомнить, узнать его в следующий раз - если
следующий раз будет. Он ей был совсем ни к чему.
   Она отметила, что тело Дядька уже стало почти совсем зеленым.
Значит, ее диагноз оправдался. Он свалится с минуты на минуту.
   Би грезила наяву. Ей привиделась маленькая девочка в
накрахмаленном белом платье, в белых перчатках, в белых
туфельках, державшая собственного белоснежного пони. Би
завидовала маленькой девочке, которая сумела сохранить такую
незапятнанную чистоту.
   Би пыталась догадаться, кто эта маленькая девочка.
   Дядек свалился беззвучно, обмякнув, как мешок с угрями.
   Дядек очнулся на койке космического корабля. Он лежал на
спине. Свет в каюте слепил глаза. Дядек начал кричать, но на
него накатила такая дурнота и головная боль, что он замолк.
   Он кое-как поднялся на ноги, цепляясь за алюминиевую стойку
койки, чтобы не упасть. Он был совершенно один. Кто-то натянул
на него его прежнюю форму.
   Поначалу он подумал, что его запустили в космос.
   Потом он заметил, что через открытый входной люк видна
твердая земля.
   Дядек выбрался наружу, и его тут же вырвало.
   Он поднял слезящиеся глаза и увидел, что находится или на
Марсе, или в очень похожем на Марс месте.
   Была ночь.
   Железная равнина была утыкана шеренгами и рядами космических
кораблей.
   На глазах у Дядьки шеренга кораблей длиной в пять миль
оторвалась от космодрома и с музыкальным гудением уплыла в
космос.
   Залаяла собака - ее лай походил на удары громадного
бронзового гонга.
   Из ночной тьмы неторопливой рысцой выбежал пес - громадный и
опасный, как тигр.
   - Казак! - крикнул из темноты мужской голос. Услышав команду,
пес остановился, но, скаля длинные, влажные клыки, не давал
пошевельнуться Дядьку, который стоял, прижавшись к стенке
корабля.
   К ним шел хозяин Казака, светя себе пляшущим лучом карманного
фонарика. Подойдя к Дядьку на расстояние нескольких метров, он
повернул фонарь вверх, держа его под своим подбородком. Резкий
контраст света и тени превратил его лицо в дьявольскую маску.
   - Привет, Дядек,- сказал он. Он выключил фонарь, встал так,
чтобы на него падал свет из корабельного люка. Он был высок,
пренебрежительно вежлив, на редкость самоуверен. На нем были
ботинки с квадратными носами и кроваво-красная форма Воздушного
десанта морской лыжной пехоты. Оружия при нем не было - только
офицерский стэк длиной в один фут.
   - Сколько лет, сколько зим,- сказал он. Он сдержанно
улыбнулся, сложив губы сердечком. Говорил он нараспев, высоким
тенором с переливами, как в песнях швейцарских горцев.
   Дядек понятия не имел, кто это такой,- хотя, судя по всему,
человек не только знал его, но был добрым другом.
   - А знаешь, кто я, Дядек?- игриво спросил человек.
   У Дядька захватило дух. Это же наверняка Стоуни Стивенсон, он
самый - отважный друг, лучший друг Дядька.
   - Стоуни?- прошептал он.
   - Стоуни?- повторил человек. Он рассмеялся.- О, господи,
сколько раз я желал быть на месте Стоуни и сколько раз мне еще
захочется быть на месте Стоуни.
   Земля сотряслась. В тихом воздухе закрутился смерч. Соседние
корабли со всех сторон взметнулись вверх, скрылись из глаз.
   Корабль Дядька теперь стоял в полном одиночестве на целом
секторе железной равнины. До ближайших кораблей было теперь не
меньше полумили.
   - Твой полк стартовал, Дядек,- сказал человек.- А ты остался.
И не стыдно тебе?
   - Кто вы такой?- спросил Дядек.
   - Зачем имена в военное время?- сказал человек. Он положил
большую ладонь на плечо Дядька.- Эх, Дядек, Дядек, Дядек,-
сказал он,- досталось же тебе!
   - Кто меня сюда перенес?- спросил Дядек.
   - Военная полиция, дай им бог здоровья.- сказал человек.
   Дядек помотал головой. Слезы бежали у него по щекам. Ему
конец. Теперь уже нечего таить, скрывать, даже если этот человек
может обречь его на жизнь или на смерть. Бедняге Дядьку было все
едино, жить или умереть.
   - Я... я хотел собрать всю свою семью,- сказал он.- Только и
всего.
   -Марс - самое гиблое место для любви, самое гиблое место для
семейного человека, Дядек,- сказал человек.
   Этот человек, как вы догадываетесь, был не кто иной, как
Уинстон Найлс Румфорд. Он был верховным главнокомандующим Марса.
Он вовсе не принадлежал к воздушным десантникам лыжной морской
пехоты. Но он мог свободно выбрать любую форму, какая ему
придется по вкусу, невзирая на то, что другому ради такой
привилегии пришлось бы бог знает что вынести.
   - Дядек,- сказал Румфорд.- Самая грустная любовная драма,
жалостнее которой мне уже не узнать, разыгралась здесь, на
Марсе. Хочешь послушать?
   - В некотором царстве, в некотором государстве,- начал
Румфорд,- жил один человек, которого переправили с Земли на Марс
в летающей тарелке. Он добровольно завербовался в Марсианскую
Армию и уже щеголял в яркой форме подполковника штурмовой пехоты
марсианских войск. Он чувствовал себя по-настоящему элегантным,
потому что на Земле его духовно принижали, и, как всякий духовно
приниженный человек, он полагал, что форма выставляет его в
наилучшем виде.
   - Тогда его еще не подвергали чистке памяти, и антенну ему не
вставляли - но он был таким образцово-лояльным марсианином, что
ему доверили командование космическим кораблем. Вербовщики
придумали прозвище для таких новобранцев - этот, мол, даже свои
яйца окрестил "Деймос" и "Фобос",- повествовал Румфорд.- Деймос
и Фобос - так называются два спутника Марса.
   - Этот подполковник, в жизни не служивший в армии, сейчас,
как говорят на Земле, "_обретал_самого_себя_". Он не имел ни
малейшего понятия о том, в какую переделку попал, но все же
командовал остальными новобранцами и заставлял их выполнять
приказы.
   Румфорд поднял палец вверх, и Дядек с ужасом увидел, что
палец совершенно прозрачный.
   - На корабле была одна запертая офицерская каюта, куда
экипажу было запрещено входить,- сказал Румфорд - Команда охотно
рассказала ему, что в этой каюте находится такая красавица,
какой на Марсе еще не видывали, и что любой, кто на нее
взглянет, тут же влюбится по уши. А любовь, сказали они, любого
солдата, кроме кадрового ветерана, превращает в тряпку.
   Новоиспеченного подполковника обидел намек на то, что он - не
кадровый солдат, и он принялся развлекать команду рассказами о
любовных приключениях с роскошными женщинами на Земле - хвалясь,
что ни одна из них не затронула его сердце. Команда отнеслась к
этому бахвальству скептически, полагая, что подполковник, во
всей своей сексуальной предприимчивости, ни разу не мерялся
силами с такой умной, надменной красавицей, как та, в офицерской
каюте, запертой на замок.
   Напускное уважение команды к подполковнику явно пошло на
убыль. Остальные новобранцы почуяли это и тоже перестали его
уважать. Подполковник в яркой форме почувствовал себя тем, кем
он и был на самом деле,- бахвалящимся шутом. О том, как он смог
бы вернуть себе потерянную честь, никто прямо не говорил, но
всем до одного это было ясно. Он мог вернуть себе уважение
солдат, завоевав сердце высокомерной красавицы, запертой в
офицерской каюте. Он был готов пойти на это - готов пойти на
отчаянный штурм.
   - Но команда,- сказал Румфорд,- продолжала делать вид, что
оберегает его от любовного фиаско и разбитого сердца. Его
самолюбие вскипело, оно вспенилось, как шампанское, заиграло,
рванулось, вышибло пробку.
   - В кают-компании устроили пирушку,- сказал Румфорд,- и
подполковник напился и снова расхвастался. Он опять кричал о
своем бессердечном распутстве на Земле. И вдруг он увидел, что
кто-то незаметно бросил ему в стакан ключ от офицерской каюты.
   - Подполковник улизнул, проник в офицерскую каюту и запер за
собой дверь,- сказал Румфорд.- В каюте было темно, но в мозгу
подполковника зажегся настоящий фейерверк от спиртного и от
предвкушения торжества, когда он объявит кое-что за завтраком, в
кают-компании.
   - Он овладел женщиной в темноте, и она не сопротивлялась,
потому что обессилела от ужаса и транквиллизаторов,- сказал
Румфорд.- Это была безрадостная случка, которая никому не
принесла удовлетворения, разве что матери-природе в ее самой
грубой ипостаси.
   - Подполковник почему-то не чувствовал себя героем. Он
почувствовал гадливость к самому себе. По недомыслию он включил
свет, втайне надеясь, что наружность женщины хоть отчасти
оправдает его скотское поведение, позволит ему гордиться
победой,- печально сказал Румфорд.- На койке сидела, сжавшись в
комок, довольно невзрачная женщина, ей было явно за тридцать.
Глаза у нее покраснели, а лицо распухло от горя и слез.
   - Мало того - подполковник, оказывается был с ней знаком. Эта
самая женщина, по предсказанию провидца, должна была родить от
него ребенка,- сказал Румфорд.- Она была так недосягаема, так
горда, когда он видел ее в последний раз, а теперь стала такой
жалкой, раздавленной, что даже бессердечный подполковник
растрогался.
   - Подполковник впервые в жизни осознал то, чего люди в
большинстве совсем не понимают,- что они не только жертвы
безжалостной судьбы, а и самые жестокие орудия этой безжалостной
судьбы. Эта женщина в тот раз смотрела на него, как на свинью, а
теперь он сам неоспоримо доказал, что он последняя свинья.
   - Как и предвидела команда, подполковник с этой минуты и
навсегда стал никудышным солдатом. Он безнадежно погряз в
поисках сложнейших тактических приемов, позволявших причинить
как можно меньше, а не как можно больше страданий. И если он
этому научится - женщина поймет и простит его.
   - Когда космический корабль достиг Марса, он подслушал
отдельные реплики в госпитале Приемного Центра, из которых
понял, что у него собираются отнять память. Тогда он написал
самому себе первое письмо из целой серии писем, в которых он
записывал то, что не хотел забывать. Первое письмо касалось
женщины, которую он оскорбил.
   - Он отыскал ее после чистки памяти и понял, что она его не
помнит. Но он еще увидел, что она беременна, что она носит его
ребенка. И с тех пор он поставил перед собой одну цель - во что
бы то ни стало добиться ее любви, а через нее - и любви ее
ребенка.
   - И он пытался добиться этого. Дядек,- сказал Румфорд.-
Неоднократно, много-много раз. И раз за разом он терпел неудачу.
Но эта цель стала средоточием его жизни - может быть, потому,
что сам он жил в неблагополучной семье.
   - А корень всех неудач, Дядек,- сказал Румфорд,- был не
только в неподдельной холодности женщины, но и в психиатрии,
которая считала идеалы марсианского социума образцом доблести и
здравого смысла. Когда этому человеку удавалось хоть немного
расшевелить свою подругу, психиатрия, начисто лишенная живых
чувств, тут же исправляла ее - снова делала из нее полезного
члена общества.
   - Оба они - и он, и его подруга - то и дело попадали в
психиатрические отделения, каждый в своем госпитале. И можно
найти пищу для размышлений,- сказал Румфорд,- в том, что этот до
полусмерти замученный человек был единственным на Марсе
писателем-философом, а эта до полусмерти замучавшая себя женщина
была единственной марсианкой, написавшей настоящее
стихотворение.
   Боз явился к флагманскому кораблю подразделения из города
Фебы - он ходил туда искать Дядька.
   - Черт побери,- сказал он Румфорду.- Все взяли да и отчалили
без нас? - Боз приехал на велосипеде.
   Он увидел Дядька.
   - Черт побери, дружище,- сказал он Дядьку,- ну, брат, и задал
же ты мне хлопот! Ну и ну! Как ты сюда-то попал?
   - Военная полиция,- ответил Дядек.
   - Без них никуда не попадешь,- шутливо сказал Румфорд.
   - Пора нам догонять, приятель,- сказал Боз.- Ребята не пойдут
на штурм без флагмана. За что им и сражаться, а?
   - За честь быть первой армией, отдавшей жизнь за правое
дело,- сказал Румфорд.
   - Как-как?- сказал Боз.
   - Да нет, ничего,- сказал Румфорд.- Вот что, ребята:
залезайте в корабль, задраивайте люк и жмите на кнопку с
надписью "ВКЛ.". Взлетите, как перышко. Автоматика!
   - Знаю,- сказал Боз.
   - Дядек,- сказал Румфорд.
   - А?- с отсутствующим видом откликнулся Дядек.
   - Помнишь, что я тебе сейчас рассказывал - историю про
любовь? Я кое-что пропустил.
   - Да?- сказал Дядек.
   - Помнишь женщину в той истории - ну, ту, которая носила
ребенка того человека?- сказал Румфорд.- Женщину, которая была
единственным на Марсе поэтом?
   - Ну и что? - сказал Дядек. Его не особенно интересовала та
женщина. Он не понял, что героиней истории, рассказанной
Румфордом, была Би, была его собственная жена.
   - До того, как она попала на Марс, она несколько лет была
замужем,- сказал Румфорд.- Но когда наш доблестный вояка,
подполковник, овладел ею в корабле, летящем на Марс, она
оказалась девственницей.
   Уинстон Найлс Румфорд подмигнул Дядьку, прежде чем закрыть
наружную крышку входного люка.
   - Хорош был ее муженек, а, Дядек?- сказал он.


                              Глава седьмая.
                                  ПОБЕДА



                        "Есть свой резон в том, что добро должно
                        торжествовать так же часто, как зло,
                     Победа - в любом случае лишь вопрос
                     организации. Если на свете есть ангелы, я
                     надеюсь, что небесное воинство организовано
                     по принципу Мафии".

                                        - Уинстон Найлс Румфорд

   Существует мнение, что земная цивилизация за время своего
существования породила десять тысяч войн, но всего только три
разумных комментария о войнах - комментарии Фукидида, Юлия
Цезаря и Уинстона Найлса Румфорда.
   Уинстон Найлс Румфорд так тщательно отобрал 75000 слов для
своей "Карманной истории Марса", что не нужно ничего добавлять
или переиначивать в истории войны Марса с Землей. Всякий, кому
по ходу повествования нужно описать войну Земли и Марса, должен
смиренно признать, что эта эпопея уже рассказана Румфордом с
неподражаемым совершенством.
   Обычно такому обескураженному историку остается только одно:
изложить историю войны самым сухим, невыразительн