себя, что на твой век хватит? - усмехнулся Дылда. - Не трудись. Не хватит.
     Сиятельнейший друг его детства вдруг запоздало осерчал:
     - Но у меня действительно не было выхода! И я не думал...
     - Ты и не должен думать, - вздохнул гость. - На то я у тебя есть. Ты бы слушал меня, дурака, хоть иногда. Подписал, подписал; а что ты подписываешь? Ты ведь уже и указ о собственной казни готов подмахнуть, не глядя, нет?
     Император смерил его ледяным взглядом:
     - Светлых тебе в зубы! Думай, что говоришь! И кому...
     Ллиэль, нимало не устрашенный, только отмахнулся.
     - Хочешь остаток жизни в славословиях скоротать - гони меня в шею и зови своих... пятколизов. Они тебе расскажут, как ты мудр, как прав, усиливая сильных, обогащая богатых, жалуя все новые и новые блага своим зажравшимся эррам...
     - А сам-то ты кто? - заметил владыка, быстро остывая.
     Дан-Каданга снова вздохнул:
     - Я урод в Семерке. Вместо того чтобы возглавить успешный мятеж, пользуясь императорским доверием, и стать королем Каданги, на что, кстати, имею полное право, я по-прежнему гоняю ядовитых ящериц от одного богоподобного идиота...
     Император вздрогнул, вообразив Дылду-мятежника, - этот мятеж действительно был бы обречен на успех! Ллиэль - холодный логик и прирожденный лидер с детства. "Мне и вправду повезло, что он - друг", - подумал Рыжий, вспоминая, как Дылда, старший на целых три года, опекал его во всех детских - а затем и не очень детских - авантюрах, как выгораживал перед отцом, беря на себя все мыслимые и немыслимые вины, как отпаивал собственноручно изготовленными отварами, выгоняя яд птицы коору, в чье гнездо они лазили за радужными яйцами, - об этом так никто и не узнал...
     Опека Дылды и сейчас - тайна для всех. Даже безъязыкий евнух не знает, что за дама поднялась сегодня на верхний ярус императорского шатра...
     А мятеж... Дылда не ошибается. Будет мятеж. И не сносить ему, Рыжему, медноволосой головы...
     Ишь как Шестеро силенки-то собирают! Землицу к землице, арбалет к арбалету; и, уж верно, у каждого в заветном сундучке приготовлена королевская корона...
     За каждым словом императорским следят, за каждым чихом; красавиц своих родовитых в высочайшую спальню наперебой заталкивают; улыбнешься кому сверх положенного - сразу вой: Владыка, мол, фаворита назначил, права наши эррские попрал, гнева Вечного не боясь... Чтобы со старым другом встретиться, вон какой маскарад разводить надо: выбор, переодевание... Аудиенции - строго по расписанию, указы - из-под пера советников, эррами купленных-перекупленных - и слова в тех указах изменить не позволяют!..
     И это - жизнь Владыки Империи? Тьфу!
     Богоравный оторвал наконец многострадальный герб дан-Баэлей от письма и так свирепо на него глянул, что дан-Каданга расхохотался:
     - Тебе на шаамаш-шур сейчас - всех бы загрыз! Начиная с магистра.
     Владыка помрачнел.
     - На исходе второй луны обещали собраться. Все. Кроме магистра.
     - Надо же! - прицокнул языком Ллиэль. - Всего-то девять лет ты их зовешь - и вот опять пообещали... Все как всегда. Не приехали еще, не собрались даже в путь, но хоть посулили - и то хлеб! Или ты уже все нужные им законы подписал? Они ж у тебя такие послушные, только по закону хотят Рыжика скушать, чтоб все знали: не бунтуют они, а свое, кровное отвоевывают, вот и указ, покойным Императором дарованный...
     - Не зли меня, Дылда! - заскрипел зубами Рыжий. - Чего ты хочешь? Гвардию двинуть? Куда? На Баэль, на Орден? Тут-то все и слетятся, и сожрут меня, ко всем Светлым, с потрохами...
     - Ну-ну, высочайший, зачем же так? - спокойно ответил тот. - Владыка не должен быть бичом и карой своим подданным. Владыка должен быть им отцом родным и от напастей защитником.
     - Каким отцом?! От каких напастей?!
     - Родным. А насчет напастей - особый разговор...
     Император сразу понизил голос:
     - Ты что-то придумал? Дан-Каданга кивнул.
     - Ну?
     - Опять нукаешь? - прищурился эрр.
     - Дылда!
     - Ладно, слушай. Что тебе нужно? Во-первых, напомнить, что ты имеешь верховное право - верховное! - и на бесхозные поместья, вплоть до провинций, и, между прочим, на осиротевших девиц.
     - Баэль? - шепотом спросил владыка.
     - Да. Цепь надо рвать по самому слабому звену. Земли не бедные, в казне не помешают.
     - А с козявкой что я буду делать? - уже совсем по-хозяйски осведомился Рыжий.
     - А козявку ты, добрейший, будешь отечески опекать и замуж выдавать.
     - За кого?
     - За достойного, разумеется.
     - Кто же достоин, кроме тебя?
     - И то правда - шестнадцатый год вдовею. - Блестящие выпуклые очи Дылды подернулись поволокой. - Да и остепениться пора, не к лицу императорскому тестю за каждой юбкой бегать...
     - Да уж, папенька, попрошу вас быть умереннее...
     Они дурачились, словно не было никакой угрозы и все, о чем говорили до этого, было шуткой или рассчитанным спектаклем; впрочем, Дылда и впрямь подумывал о женитьбе, а Рыжему давно приглянулась его дочь, пятнадцатилетняя тростинка удивительно скромного нрава; говорено было об этом несчетное число раз - и всегда друзья веселились с самым серьезным видом, как когда-то, в детстве, деловито обсуждая разнообразные фантастические темы...
     Император согнал с лица улыбку. Беззаботный дух давних дней растаял.
     - Не видать мне, батюшка, жены как своих ушей до шаамаш-шура, - уныло напомнил он. - Сам знаешь: закон запрещает. Не мой закон! древний... И шаамаш-шура, похоже, не видать...
     Дан-Каданга прищурился.
     - Будет тебе шаамаш-шур. Это во-вторых. - Между улыбчивых, словно припухших от бесчисленных страстных поцелуев губ неожиданно хищно блеснули ослепительно-белые зубы. - Сами приползут.
     Владыка знал этот тон - тон Дылды-полководца, втравливающего младшего друга в очередное сомнительное приключение. Впрочем, ни одно приключение не закончилось плохо для наследника. И таким же голосом юный эрр Каданги после своей первой битвы отдал приказ зарубить восемь сотен пленных варваров, а потом, повернувшись к недоумевающему отцу, спокойно пояснил: "Ведь это же мои пленные, папа. Ты подарил их мне, так? А мне они не нравятся".
     Император молча ждал.
     А мерзавец Ллиэль потянулся за персиком, неторопливо сжевал его и тщательно вытер руки о клочья своего маскарадного наряда.
     - Твои верноподданные, - сказал он как выругался, - забыли о вассальном долге. Их нужно встряхнуть. За шкирку. Как твой дед в год нашествия синелицых.
     Дан-Каданга рывком подался вперед.
     - Нужна опасность. Серьезная опасность. Для всех. Чтобы Шестеро почуяли вонь паленых задниц. Чтобы сами молили тебя о шаамаш-шуре!
     - Уже согласен. И где я возьму им опасность? - Император развел руками. - У меня в опочивальне синелицые не кочуют.
     - В твоих покоях кочуют другие твари, - заметил Дылда. - Но не о них речь. Тебе известно, Рыжий, что за этот год только у меня в Каданге холопы бунтовали семь раз?
     - Бедненький, - посочувствовал Император.
     - А ты не смейся. Тебе небось и невдомек, что в Империи третий год неурожаи.
     - Вдомек, вдомек, - буркнул Рыжий. - Все уши мне прожужжали этими неурожаями: налоги-де платить не с чего...
     - Бедненький, - очень похоже передразнил повелителя эрр Каданги. - Налоги ему не платят. А то, что вилланы с голоду пухнут? Что в Златогорье лебеду жрут? Что в Тон-Далае уже и до людоедства дошло?
     - И кого съели? - вяло полюбопытствовал богоравный.
     - Не эрров твоих драгоценных, к сожалению.
     - А это мысль! - оживился владыка.
     Ллиэль грохнул кулаком по спинке козетки, та развалилась.
     - Ты, Рыжий, дураком был, дураком помрешь, и скоро.
     - Так по делу говори! - заорал в ответ Любимец Вечности. - Что ты мне тут про несчастное быдло заливаешь? Мне что - сбегать пару пирожных им отнести?
     - Не надо. Они нам нужны голодные и злые. Какое-то время Император кусал губу.
     - Бунт? - разочарованно протянул он. - Ты о бунте, что ли, Дылда? А говорил: придумал, приползут... Сколько их было, тех бунтов, и сколько еще будет...
     - Это ты сказал - бунт, - жестко отозвался друг детства. - А я говорю: война. Большая война, Рыжий. Чтоб полыхнуло в Баэле и - на всю Империю.
     - Затопчут, - поморщился владыка. Дан-Каданга мотнул головой:
     - Серых с дрекольем - да, сплющат и забудут. А если степные объединятся, а быдло за ними пойдет?
     - Объединятся? Они ж режутся друг с дружкой и вождей не признают!
     - Кое-кого признают...
     Император поглядел на друга внимательнее.
     - Оружие, - полувопросительно произнес он.
     - Были бы деньги...
     - Вот именно.
     - Пусть Наместник Вечного не тревожит себя земными заботами...
     Дылда зря не говорит, вспомнил Рыжий. Вдруг получится?
     А Ллиэль вскочил с разбитой козетки и рубанул по воздуху кулаком:
     - Под каждой задницей, понимаешь, под каждой! И Каданга никуда не денется. И Орден. Всем жарко станет! И вот тогда...
     Император не утерпел, тоже встал:
     - Шаамаш-шур...
     - Правильно, сынок! - завопил Дылда, и крик его почти прорвался сквозь перезвон позлащенных бубенцов и заливистые трели флейт.
     Рыжий тряхнул шевелюрой, расправил плечи и словно засветился изнутри, как и подобает Наместнику Вечного. Не часто Императора видели таким. И эрр Каданги, умница Ллиэль, как никто другой знающий пределы допустимому, подобрался, вытянулся в струнку, точно на официальной аудиенции.
     - Эрр Ллиэль, наш верный и любимый вассал! Действуй по разумению своему, и да послужат дела твои благу престола и укреплению Империи. Мы дозволяем тебе обратиться к нам с просьбами.
     Дан-Каданга склонил голову.
     - Пусть Посланец Вечного молит пославшего его об успешном исходе.
     - Да будет так.
     - И пусть Посланец Вечного соблаговолит скрепить подписью и печатью эту грамоту.
     Император скользнул взглядом по первым строкам:
     "За помощь в подавлении мятежа врагов Империи..."
     - Соблаговолю, - проворчал он, понемногу становясь самим собой - рыжим, конопатым, вечно неуверенным во всем. - Чем подписывать-то?
     - Если Посланцу Вечного будет угодно! - Ллиэль шустро выхватил из рукава "морское перо", не нуждающееся в чернильнице.
     - А печать? Думать же надо...
     - Пусть Посланец Вечного не гневается! - Из того же рукава явился крохотный тигелек с "жидким золотом".
     - Хватит, Дылда, - бросил владыка, - не во дворце.
     Перо приблизилось к пергаменту. Замерло. Отодвинулось.
     Не отрывая глаз от строк, Император прикусил морскую диковину.
     - Что-то не так, государь? - негромко спросил Дылда.
     - М-м... - сказал Коронованный. - А ты уверен, что... мы сможем загнать бъяхху обратно в кувшин?
     Ллиэль улыбнулся.
     - Позволь объяснить, государь... Несколько слов были сказаны очень тихо, на ушко.
     - О, вот как!
     Усмехнувшись, владыка быстро начертал завитую подпись поперек документа и потянулся за висящим на груди амулетом-печаткой. Дан-Каданга проворно уронил тягучую золотую каплю в нижний угол пергамента.
     Но Император снова замешкался.
     Как там говорил Дылда?
     Успешный мятеж... Пользуясь доверием... Король Каданги...
     Всего лишь Каданги?
     Ллиэль - большая умница, способный на многое.
     Владыке незачем знать, кто поведет степняков на Баэль. Владыке незачем знать, откуда возьмется оружие. Владыке незачем знать, чьими деньгами оно будет оплачено.
     Все это знает Дылда.
     И все ниточки - в его руках.
     Все-все. Даже крышка от кувшина, где живет бъяхха...
     Ради чего?
     Только ли ради чести стать дедом наследника?
     А может быть...
     Уши Императора запылали: Наместнику Вечного стало стыдно. И страшно. Он с детства ненавидел это чувство, омерзительное, обволакивающее, от которого будто все слипается внутри...
     И он постарался стать логичным - как Дылда.
     Если Ллиэль враг - ему, Императору, конец.
     Если Император откажется от его помощи, заподозрив врага и в Ллиэле...
     Тоже конец.
     Дан-Каданга глядел на владыку очень внимательно.
     - Рыжий, - спросил он, - ты мне не веришь? Тот поднял голову, усмехнулся и подмигнул.
     - А что ж, - кивнул на грамоту, - не самые плохие из наших подданных!
     Шестиугольник печати расплющил золотую лепешечку.

Глава 3

БРЕМЯ БЕЛОГО ЧЕЛОВЕКА

     Покойный Хомяк - кто бы мог подумать? - был не чужд филантропии.
     В своем завещании он отказал энную сумму в пользу голодающих туземцев Гуррагчи, и суммы этой вполне хватило на необходимые приготовления. "Айвенго-2" не просто готов; он уже в грузовом отсеке, и техники на стартовой площадке доводят до последних кондиций личный космобот шефа. Сказать, что копия ничем не уступает оригиналу, значит не сказать ничего; она гораздо лучше. Потрясенные сказочным авансом, спецы из оборонки совершили два чуда подряд; они не только склепали левак в рабочее время, на рабочем месте и к тому же из лучших казенных материалов, что само по себе невероятно, но и ухитрились вынести изделие с территории, не прибегая к помощи Маэстро, а это, скажу я вам, уже высший пилотаж магии, учитывая волчьи повадки тамошней охраны.
     В надежде на дальнейшее сотрудничество самоделкины еще и усовершенствовали модель. Утиль, бывший некогда объектом "Айвенго-1", - всего лишь куча некондиционной аппаратуры в латном футляре и не имеет даже намека на лицо, а двойника - хоть сейчас раздевай догола и любуйся фактурой, способной очаровать поклонника альтернативного секса, вплоть до самых взыскательных. Ювелирно, высокохудожественно и, кстати, абсолютно даром. Похоже, парни были убеждены, что работают на одну из очень незасвеченных спецслужб; им это льстило, а шеф, надеюсь, не стал их разочаровывать. Тем паче что по большому счету эта идея более-менее соответствовала реальности...
     Мы ведь и впрямь не любим высовывать нос из тины.
     Там хорошо, уютно и никто не мешает спокойно работать. А широкая, туды ее, общественность пусть уж как-нибудь обходится без наших сюжетов; у нас стойкая аллергия на популярность.
     Раньше было не так.
     Отцы-основатели Института надавали интервью на пару веков вперед; они, все как один, были идеалистами и бессребрениками, но к престижу заведения, как, впрочем, и к личному имиджу относились трепетно. Ну как же! Мессии объединенных миров, глашатаи светлого завтра, пророки нового человечества. Своим священным долгом они почитали пасти народы.
     "Спринтеры с коротким дыханием", - назвал их однажды Маэстро.
     Совершенно точное определение. Они хотели всего и сразу, причем, судя по сохранившимся документам, искренне и бескорыстно. Они мечтали нести прогресс в глубины Вселенной, но... совершенно не желали понять, что в океане Космоса обитаемые острова попадаются вовсе не так часто, как им бы хотелось, а острова, заселенные гуманоидами, - еще реже.
     Федерация вкачивала в проекты Института совершенно непредставимые деньги, по первому требованию шла навстречу, увеличивала дотации, назначала гранты... в общем, удовлетворяла любые капризы и вполне могла требовать конкретных результатов, каковых из года в год стабильно не существовало; единственной планетой, населенной антропоидами, оказалась Гуррагча, но, как выяснилось, развивать и корректировать там было нечего: потенциальные братья по разуму только-только собирались совершать рывок в светлое неандертальское будущее.
     Короче говоря, в некий неизбежный миг вопрос встал ребром. Ассамблея приняла в первом чтении закон о прекращении финансирования бездоходных структур, имея в виду в первую очередь, разумеется, Институт. И тогда в насквозь пропахших застоявшимися идеалами кабинетах родилась и вызрела бредовая на первый взгляд, но, как выяснилось, вполне осуществимая на практике авантюра, вошедшая в невидимые миру анналы под наименованием "Большой Блеф"...
     Сейчас от тех времен остались только портреты.
     Кое-кто, правда, порывался убрать и их, но Маэстро был категорически против, и вопрос, по сути - третьестепенный, стерся как-то незаметно, сам по себе; так что они и по сей день висят в Галерее Героев "Паноптикума"; большие, два на полтора каждое, полотна в резных, щедро вызолоченных рамах писаны маслом, под старину, в подчеркнуто реалистической, но вместе с тем и возвышенно-романтичной манере.
     Белокурый юноша - судя по одежде, мушкетер короля или нечто похожее, - вздыбив оскаленного коня, рвется сквозь орущую толпу прямо на склоненные пики; вперед, только вперед - туда, где бушует багрово-желтое пламя; меч в руке его окровавлен, рот искривлен гневом и скорбью...
     Коренастый крепыш самой что ни на есть зверской наружности держит наперевес зазубренный мясницкий топор; алая рубаха распахнута на волосатой груди; у ног - дева нагая и здорово поруганная; за спиною - толпа двуногих с вилами и косами в лапах, и - диссонансом всему - большие, слегка навыкате, глаза, добрые и печальные...
     Благообразный мыслитель восседает на вычурном престоле, усыпанном крупными каменьями; перед ним - пюпитр, на пюпитре - свиток пергамента, в руке - розовато-белое птичье перо; он набрасывает черновик закона, который будет и мудр, и справедлив, он крепко задумался, и он не замечает мерзостного вида типов, крадущихся к престолу с кривым кинжалом, удавкой и чашей, полной яду, наперевес...
     Стефан Орловский.
     Карл Розенблюм.
     Джереми Тафнат.
     И другие, чьи портреты висят вдоль стен галереи.
     Все они давно уже стали легендой; о них пишут книги - серьезные монографии и рейтинговые однодневки, о них снимают фильмы, их именами называют площади, и они вполне заслужили своей посмертной славы... вот только мало кому известно, что не было этого на самом деле; ничего не было: ни публичной пытки восемнадцати эсторских ведьм, ни бессмысленного и беспощадного бунта изголодавшихся мурисских крестьян, ни эпохи "Чуй-вэ-Чуа" - "Перемен Во Имя Процветания" - в Койсе...
     Они сгорали на старте, они задыхались при посадке, они пропадали в черных недрах открытого космоса и в сером тумане Подпространства, чтобы стать живыми легендами Земли, кумирами тинейджеров и немыми, но весьма красноречивыми ходатаями Института на пленарных заседаниях Ассамблеи.
     А потом все это, как водится, всплыло.
     И хотя общественность, слава богу, осталась в неведении, скандал грянул очень крупный, с разборками на уровнях и разнообразнейшими последствиями в низах.
     В первую очередь - и надо сказать, с полным на то основанием! - под раздачу попали идеалисты. Их уходили на пенсию пачками, не считаясь с возрастом. Кое-кого даже оформили, правда, ненадолго и с немедленной амнистией. Потом прокатились чистки в аппарате, затронувшие почти весь кадровый состав, кроме Хомяка, земля ему пухом, и еще нескольких юрких ребят, усердно топивших всех, на кого указывал аудит. Но сам Институт, как ни странно, было решено сохранить, переформировав от фундамента до крыши. Реструктуризировав, его отдали в подчинение правительству на правах Комитета, а править и всем володети, поколдовав над личными делами, утвердили Маэстро; после эвакуации из Кашады он уже не годился для полевых работ, зато был замечен теми, от кого зависит многое, и вместо пенсионной книжки получил предложение, от которого не смог отказаться. Да и не захотел. Поскольку по-прежнему считал себя в ответе за нас, оставшихся в более-менее живых...
     Впрочем, "Большой Блеф" - преданье старины глубокой.
     И контора давно уже не евнухоподобный Комитет, а полноценный Департамент.
     Мы не идеалисты и даже не хотим ими казаться. Мы - присяжные люди, солдаты Федерации; здесь, на Земле, наш долг защищать ее интересы, кто бы на них ни посягнул: хоть Лига, хоть Халифат, хоть, упаси господи, сама Поднебесная.
     В Космосе, конечно, иначе. Там все мы, какому бы богу ни молились, прежде всего земляне. Что, однако, не отменяет присягу на верность Федерации.
     А проблемы развития братьев наших меньших интересуют нас в последнюю очередь; бремя белых мы - и Ромео, и я, и Смуглянка, и тем более Маэстро -