писно оборванных, простоволосых, крайне уважительных уличных подметальщиков. Эта беседа, похоже, не прерывается со вчерашнего дня. У стены по-прежнему прячутся под навесом воробьи - мокрые, невеселые, взъерошенные, словно рассерженные ежики. Птицам тоже плохо, и даже рассыпанные совсем рядом зерна не могут выманить их под дождь. Умные, правильные птицы.
     Пришел.
     Опять стою перед узкой калиткой, прорубленной в наглухо замурованных бывших городских воротах. Когда-то Каффарская Деревня, как и положено, лепилась к городу снаружи, но, когда возводились новые стены, про нее, видимо, забыли, и изгои остались в столице. Надо думать, забывчивость строителей и лиц проверяющих была хорошо проплачена. Деньги и связи - верное средство против излишне строгих законов.
     Бом... - грохочет в отдалении колокол Ба-альшой Башни. - Бом-м...
     Полдень.
     Ну и сколько мне тут торчать? Калитка заперта. Меня никто не встречает. А ломиться, как давеча, - увольте, не собираюсь. Кто кого позвал, в конце концов?!
     Досчитаю до ста и уйду. Спать.
     Один, два, т...
     Калитка открывается на удивление тихо, безо всякого скрипа и скрежета.
     Ждали.
     Пузатый привратник, облаченный в просторную пелерину, вполне учтив, не чета вчерашнему наглецу. Он пропускает меня под свод, запирает калитку и знаком просит не спешить. Подчиняюсь. Жду дальнейших распоряжений. Но привратник не говорит ни слова, он просто протягивает руку, и из рукава мне на грудь прыгает легонький пушистый зверек с острым хвостиком. Белка не белка, хорек не хорек...
     Шустрит по мне, суется мордочкой за ворот, снует под плащом.
     Ищет тхе или уцу.
     Будь при мне хоть малюсенькая крупинка, даже доля крупинки, зверушка (забыл, как называется) обзавелась бы розовыми крылышками и упорхнула, чтобы издохнуть через несколько сотен метров. Ну, и мне бы не поздоровилось.
     Но у меня нет ни тхе, ни тем более уцу. У меня вообще ничего нет.
     Я вполне благонадежен.
     И меня впускают.
     Свод Каффарских ворот низок, тяжел. Впереди - гулкий и тесный проход, похожий на длинный каменный ящик. На гроб, короче говоря. По краям прохода - башенки, вдоль края стен - защитная галерея из просмоленных бревен. Там людно и шумно. Плечистые мужики в пелеринах что-то перетаскивают, что-то переставляют, монтируют; кажется, чистят нечто металлическое: вжик-вжик - взад и вперед ходит щетка, и в ноздрях на мгновение-другое горчит.
     Да, широки были старые городские стены; новые, скажем прямо, куда хлипче, и злые языки поговаривают, что повесили за это совсем не тех, кого следует.
     Иду один, впустивший меня страж остался на посту, а остальным, кажется, до меня нет дела. Впрочем, свернуть тут некуда, все ниши и проемы наглухо заставлены солидными ящиками, бочонками, тюками.
     Еще один пузатый в пелерине, близнец предыдущего.
     Еще один зверек.
     Еще одна калитка.
     И в глаза мне бьет солнце...
     Нормальное, ясное, теплое.
     Мерзкой влаги нет и в помине, вся она - там, по ту сторону стены.
     В общем-то, создать микроклимат несложно. Во всяком случае, на Земле. А на Брдокве такое именуют "каффарскими штучками", и немало народу отправилось на костер за куда более невинные фокусы...
     Близ калитки переминается с ноги на ногу опрятный, плутовато ухмыляющийся юнец, почти подросток. Увидев меня, оживляется, отвешивает в меру почтительный поклон и, кивком указав направление, пристраивается по левую руку.
     Как и привратники, он не произносит ни слова, и это раздражает.
     Может, они тут все немые? Может, злорадно думаю я, им иссекают языки сразу после рождения - для вящего развития и совершенствования телепатии. А может, безъязыкость - видовая особенность каффаров...
     Полная тишина.
     Ни визгливой ребятни, ни горластых баб, ни гавкающей-мычащей-мяукающей живности. Стены домов сплошные, слепые, окна выходят во внутренние дворики. Пока деревня располагалась вне города, толпы горожан ходили сюда бить каффаров - дважды в год по обычаю, а порой и по зову души. Но с тех пор, как Император Палмах-Кфир даровал каффарам право защищаться, погромы поутихли.
     Очень чисто.
     Под ногами - узорная плитка, отражающая солнечный блеск.
     Прохожих мало, женщин не видно вовсе.
     Каффары обитают тут с незапамятных времен. В древних хрониках можно, наверное, что-то на- рыть, но наверняка никому ничего не известно. Даже наши ищейки набрали информации максимум с гулькин нос, а то и меньше.
     Здесь все свое, особое - и кладбище, и лавки, и храм. Вернее, не храм, а "дом бесед", где их жрецы, меняя друг друга, держат бесконечный совет с Предвечным, имеющим дюжину дюжин имен, известных лишь избранным, и одно истинное, неведомое никому. Вечного каффары вроде бы чтут, но жертв не приносят, четверку же Светлых не признают вовсе. Зато с великим почтением относятся ко всем шести стихиям, причем металл ставят превыше воды, а ветер превыше огня. Говорят, что за соответствующую плату они могут устроить все, и Арбих подтвердил: это так. Ходят и другие слухи, порой забавные, порой омерзительные и почти всегда - неправдоподобные; наверное, поэтому чернь склонна принимать их за чистую монету.
     Думаю, спецы из Кагала, пообщавшись с каффарами, выяснили бы, что те имеют полное право на въезд в Кагал и все положенные новоселам привилегии. А уж в Халифате как были бы рады...
     Сплетение улочек, переулков, утопающих в свежей зелени, похоже на лабиринт; минут через пять пути я всерьез задумываюсь: если что, найду ли дорогу назад? Но эта мысль мелькает вскользь и пропадает. Пытаюсь представить предстоящий разговор - и не могу. Голова пуста. Остается надеяться на авось. Надеюсь.
     А мой проводник, забежав вперед, вдруг замирает.
     Пришли.
     Узкая улочка, зеленый садик, квадратная темная
     дверь, украшенная массивным медным трезубцем; крыльцо в три ступеньки.
     Узнаю это место. Трудно не узнать: я видел его дважды, сперва - в стекленеющих глазах мерзавчика из "Тихого приюта", затем - в мороках Шеломбо, и я не сомневаюсь: там, за массивной дверью, украшенной медным трезубцем, будет тесный коридор, и еще одна дверь, тоже с трезубцем, поменьше, а за нею - крохотный кабинетик, почти келья, тяжелый стол, заваленный свитками и книгами в кожаных переплетах, и человек, сидящий за столом, какое-то время будет писать, не обращая внимания ни на что, а когда он наконец отложит перо, надтреснуто кашлянет и поднимет голову - я увижу...
     Но меня провели мимо кабинета.
     В круглый, довольно уютный зальчик, расписанный яркими, не лишенными вкуса фресками в стиле Васнецова: печальные чудища, умыкающие двуглавых красавиц, крылатые белые бычки, спасающие оных, и прочая небывальщина. Явный фольклор, но даже мне, перелопатившему горы народных мудростей Брдоквы, эти сюжеты неведомы. Наверное, что-то очень каффарское. Однако фрески фресками, а в данный момент меня куда больше занимает сам хозяин.
     И, кажется, взаимно.
     Он совсем не стар. Подтянутый, деловой, обаятельный. Тем осторожнее мне следует быть. Это, конечно, не Калума, но браткам из "Тихого приюта" блоки ставили без всякой магии.
     С другой стороны, какая уж тут осторожность? Блефовать, не рискуя, невозможно.
     Впрочем, никакого прощупывания не чувствую.
     Достопочтенный Нуффир у-Яфнаф ("для друзей - Нуфнаф, для вас же, пока мы не настолько близки, на что смею лишь смиренно надеяться, - Нуффо..."), управитель Каффарской Деревни и наси всех каффаров Империи, учтиво представляется, в самых изысканных выражениях высказывая неоднократное удовольствие по поводу долгожданной встречи с благородным и многогранно талантливым дан-Гоххо.
     Помалкиваю.
     А что сказать? "Багряного хочу"?
     И Нуффо сам берет быка за рога.
     - Итак, - он наклоняется вперед и понижает голос, - лечительством и пением ваши таланты не ограничиваются.
     А ведь он прав...
     - Вы еще и изрядный торговец. Незаметно перевожу дух.
     - Что ж, ваша взяла. Соблаговолите назвать окончательную цену.
     Вот оно. Увы мне, болвану. Молчу.
     - Что же? - деликатно настаивает хозяин. И я - а что делать?! - выпаливаю:
     - Багряный.
     Нуффо откидывается на спинку кресла. На вид он совершенно не удивлен. Но глаза все-таки прикрывает.
     - Так, - говорит он минуты две спустя. - Допустим. А позвольте уточнить: в каком качестве вас интересует сей предмет? Для прислуги? Для уличных представлений? Для украшения прихожей? Для подарка невесте?
     - Возможно, - тонко улыбаюсь я. - Или жениху.
     И по лицу собеседника, на миг утратившему невозмутимость, понимаю: попал.
     - Да, - задумчиво констатирует мой хозяин. - Вы действительно идете кратчайшим путем. Что взять с благородных сеньоров? Золото, земли, титулы? Так в этом вы, как я понимаю, не нуждаетесь...
     Сейчас он беседует сам с собой, и я, будучи воспитанным человеком, не вмешиваюсь, хотя кое-что, не скрою, меня озадачивает. Арбих полагал, что Оллу разыскивает кто-то из высокородных, и скорее всего с помощью каффаров. Насчет каффаров он, похоже, не ошибся. А вот насчет заказчика...
     Мне-то, собственно, все равно. Но - любопытно. Не кролика все же продаю...
     - Итак, Багряный? - слегка прищурившись, сказал Нуффо. - Товар, прямо скажу, редкий. Очень редкий. Может быть, рассмотрим варианты? Например... - Он легонько пристукнул пальцем по поручню кресла, и на идеально гладкой столешнице выросла крохотная шкатулочка. - Возможно, вас заинтересует эта вещица?
     Из вежливости заглядываю. Ничего особенного. На черном бархате - гладкое тусклое кольцо. Пожимаю плечами.
     - Вряд ли.
     - Да полюбопытствуйте хотя бы! Из вежливости подчиняюсь.
     Кольцо как кольцо. Золотое. Тяжелое. На внутренней плоскости - полустертые письмена, то ли руны, то ли иероглифы.
     Вновь пожимаю плечами.
     - Прелесть. Но при всем моем уважении к древностям...
     Пытаюсь вернуть безделушку, но хозяин поднимает палец.
     - Прочтите, сделайте одолжение! Язык ведь вам известен?
     Разумеется; в мою многострадальную голову намертво вбиты сотни наречий.
     - "Аш назг дурбу... дурту..." Тьфу, гадость. Нет, извините, антиквариатом не интересуюсь...
     - Даже таким? - подмигнул Нуффо.
     - Особенно таким, - подмигнул я, возвращая кольцо в ларец.
     В зале, кажется, посветлело. Собеседник заметно повеселел, а я опять ощутил себя слегка идиотом. Каббалистические штучки какие-нибудь. Спасибо хоть гомункулуса в колбе не предложил вместо "Айвенго".
     Нуффир же разлил вино в бокалы - в настоящие, звонкие и прозрачные бокалы, придвинул ко мне вазу с фруктами и сказал:
     - Доставку товара беру на себя.
     - Моего или вашего?
     Неторопливо просмаковав вино, хозяин остро взглянул мне в глаза.
     - Почтеннейший дан-Гоххо! Я не знаю, кто вы, откуда и зачем. Возможно, вы и сами этого не знаете. Орудие воли Эру не обязано знать, что оно орудие и чье. Я давно предполагал, что вы - чужой. Теперь я знаю, что вы - не Темный. Этого для меня вполне достаточно. Даже с избытком. Но поймите правильно: я ответственен перед своим народом. Зачем вам нужен Багряный?
     Я тоже отхлебываю из бокала. Хорошее вино, старое, душистое.
     - Мне не нужен Багряный.
     Наверное, впервые в жизни Нуффо теряет лицо. Не то чтобы совсем теряет, но оно как-то сминается, и на миг его хозяин кажется очень старым. А я ощущаю, наоборот, в себе некий кураж. Мои ставки здесь высоки, я это даже не чувствую, а знаю, хотя не могу объяснить откуда.
     - Вы не ослышались, друг мой Нуффо. Мне нужен не Багряный, а всего лишь три минуты рядом с ним. Возможно, хватит и двух. Но без свидетелей.
     - Что вы ему скажете? - быстро спрашивает каффар.
     Презрительно ухмыляюсь:
     - Абсолютно ничего. Более того, мне безразлично, будет ли он к тому времени жив или нет. Лучше, если нет.
     - И все же? - У-Яфнаф подался вперед. - Извините, но я должен быть уверен...
     Он пытается давить, и отвечать следует соответственно.
     - Нет уж, - перебиваю я, - это вы меня извините. Я, между прочим, до сих пор не знаю, в силах ли вы предоставить мне нужную услугу...
     - Смешно, - равнодушно отзывается каффар. - Если бы вы не были в этом уверены, я не имел бы удовольствия беседовать с вами.
     Он допил вино и, вертя в руках пустой бокал, тихо сообщил:
     - Мой народ очень стар. Мои предки заботились о зерне, из которого, проклюнулся росток мироздания... Их знания были неисчерпаемы, а сила потрясала сферы. Но это было встарь, а нам достались лишь малые крупицы.
     Нуффо посмотрел на меня, словно ожидая возражений. Я молчал.
     - Мы давно уже такие, как все. Живем, как сотворенные наскоро, и умираем, как они. Торгуем, работаем, оказываем услуги. На свою беду, даже это мы делаем лучше всех. Поэтому нас не любят. Но нам не нужна ничья любовь. Мы просто должны выжить. В "Увэхоль Цааль" сказано: когда покачнутся устои, именно нас призовет Эру свидетельствовать за всех, и горе миру, если никто не отзовется на зов.
     Стакан выскользнул из пальцев каффара, но не упал, а не спеша опустился на стол.
     - Мы изгои. Мы парии. Это правда. Как и то, что "Увэхоль Цааль" не лжет. Ваше дело, верить или нет... Нас убивали многие, но извести не сумел никто. А вот Багряный вполне способен, - голос его дрогнул. - Я почти уверен, что вы посланы Предвечным. Если же это не так, мы опять попробуем справиться сами.
     В горле запершило; я глотнул вина и заверил:
     - Не справитесь.
     Ну и глаза у него! Наверно, он способен расплющить собеседника одним взглядом.
     И что ему объяснишь? Что в Департаменте ворюга на ворюге, а ни сидеть на нарах, ни лететь в отставку без пенсиона никому неохота, он, предположим, поймет. Но вот как растолковать, что такое Департамент?
     А объяснять надо.
     - Не справитесь, - стараюсь звучать неотразимо убедительно. - Его мало убить. Его нужно Уничтожить. До последней пылинки. И только мне это по силам. Ваше дело - верить или нет... - повторяю я его же слова.
     - Наше, - кивает каффар.
     Затем вытягивает губы трубочкой, негромко свистит.
     В углу - шорох, постукивание. Длинная вислоухая псина, вылитая такса, неуклюже выкарабкавшись из-под дивана, вперевалочку семенит ко мне.
     Нуффо отклеивает от меня взгляд и следит за зверюгой. А та, добравшись до моего кресла, очень деловито ставит лапы на подлокотник и, смешно суча задними конечностями, вскарабкивается на колени.
     - Асфалот! - укоризненно говорит хозяин.
     Ноль внимания. Животина топчется по мне, часто стуча жестким хвостом. На вид она очень дряхлая. Сиво-седая, беззубая, с проплешинами и лиловатым бельмом на левом глазу. Тоже, наверное, Изначальное Зерно поливала, непочтительно думаю я.
     - Норо лим! Норо лим, Асфалот! - строго окликает Нуффир.
     Живая руина со звучным именем шумно спрыгивает, вернее, сваливается с меня и, приволакивая задние лапы, грузно утопывает обратно, под диван.
     - Асфалот - потомок псов Предвечного, поливавших Изначальное Зерно, - голос Нуффо торжественен. - Асфалот не ошибается. Я верю вам, посланец Эру.
     Наси ха-каффри начинает сдирать кожу с правой руки, от локтя и вниз.
     Лицо его при этом спокойно и невозмутимо. И никакой крови...
     Арбих меня предупредил. Это хорошо, это высшая гарантия, но смотреть все-таки неприятно, не сказать - жутко...
     Перчатка ничем не отличается от кожи. Даже легкий загар, даже едва различимые золотистые волоски. Почему это так действует на нервы? Ведь ничего ж страшного; ну, нельзя им прикасаться к мерзости окружающего мира. Бывает. И не прикасаться тоже нельзя: изгою не к лицу надменность. Так что никак каффарам не обойтись без "второй кожи". Хотя, конечно, для особо важных случаев предусмотрены и исключения. А мой случай, безусловно, особо важный.
     Интересно, лица у них тоже синтетические? Сие даже Арбиху неведомо.
     Каффар встает, протягивает мне руку, ладонью вверх. Поднявшись, повторяю его жест - ладонью вниз.
     Краткий миг соприкосновения ошеломляет. На меня обрушивается шквал образов, феерически ярких и, несомненно, исполненных тайного смысла, мне, к сожалению, недоступного. На какое-то мгновение я выпадаю из реальности, а затем буря сменяется штилем. Остается лишь ощущение абсолютной, полной, безоговорочной надежности. Верительная грамота по-каффарски. Быстро, просто, изящно, и никакого тебе унизительного зондажа мозгов...
     - Прекрасно. - Нуффо ловко натянул перчатку. - Вас известят о месте и времени окончательного расчета. Теперь попрошу адрес.
     - Западный тракт. Восьмая миля. Имение "Тополиный пух".
     Мой собеседник приятно удивлен.
     - Арбих?! Арбих дан-Лалла?! Это очень хорошо, друг мой. Вы даже представить себе не можете, как все удачно складывается... Отворен ли какой-либо пароль?
     - Картагинем делендам эссе.
     Нуффо приподнимает бровь. Ему явно неведомо, что такое Карфаген и почему его следует разрушить.
     - Это что, старомаарваарский? Впрочем, неважно.
     Прикрыв глаза, он повторяет фразу несколько раз, затем удовлетворенно кивает.
     - Опознавательный знак?
     Отстегиваю служившую мне верой и правдой ящерку.
     - Извольте.
     - Знаменитая вещица... - улыбается Нуффо. - Сохраним и вернем, не сомневайтесь.
     - Благодарю, не стоит. Оставьте ее маанак мехесу.
     - Что ж... Угодно еще вина?
     Не смею долее задерживать, явственно звучит в его вопросе. Сидит как на иголках, вот-вот начнет рыть копытом землю от нетерпения. Сделка заключена, пора действовать, а знать секреты каффарской паутины чужаку ни к чему...
     - Не стесняйтесь! Прижимаю руку к сердцу.
     - Сердечно благодарю, почтенный у-Яфнаф, и прошу простить. Дела!
     - Как жаль! - неискренне огорчается каффар. - Может быть, в другой раз?
     - В другой раз с удовольствием, - неискренне обещаю я.
     Хозяин, отставая на полшага, сопровождает меня до самого выхода.
     - Светлой вам дороги, - говорит он, распахивая дверь. - Всегда готов к услугам.
     - Взаимно, - говорю в ответ. - Прощайте.
     И я выхожу. Хотя вполне мог бы и не выйти. Нуффир, что ни говори, реалист. Но это и хорошо. На идеалистов невозможно положиться...

ЭККА ДЕСЯТАЯ, действие которой происходит в виду Старой Столицы, на равнине Гуш-Сайбо, весьма удобной для кавалерийских атак

     Жизнь - цепь мелочей, исполненных смысла.
     Ты поскользнулся на кем-то пролитом масле, упал - и запомнилось, хотя боль вскоре ушла; тебя вскользь обидела любимая, и хотя сразу же извинилась, а на сердце все равно - липкая муть, о которой ты, возможно, и забыл, но сама-то она никуда не делась; вчера еще были нежные, полупрозрачные колокольчики под окном, а сегодня их нет - кто-то сорвал мимоходом, и это тоже отметилось в душе как важное.
     Но время течет, понемногу промывая память; нет масла, и нет обиды, и нет колокольчиков; и живешь дальше, ожидая своего часа.
     Ну вот - час настал.
     Суета сгинула. Ее не видно, не слышно. Ее нет. А есть - зеленая, слегка покатая равнина; пока что - самая обычная, но очень скоро хронисты, скрипя перьями, внесут в свитки ее пока еще никому не ведомое название - Гуш-Сайбо...
     Впрочем, им, добровольным узникам тесных келий, довольно окажется одного лишь названия; им не будет дела ни до этой застланной ковром шелковистых трав земли, ни до этого нежно-розового, стремительно желтеющего солнца, встающего в молочном тумане, ни до этих исподволь пронизывающих порывов ветра со стороны далеких черных гор; им не дано будет увидеть воочию, как, повинуясь вскрику трубы, скачут на левый фланг могучие иммакуны, плавно выбрасывая мохнатые ноги, всплескивая вычесанными хвостами, как плывут над пешим множеством всадники в доспехах из бычьих копыт, как вьются поверх лат золотистые плащи и взблескивают, скользя по металлу, отсветы незлого утреннего солнца...
     Горе им, летописцам, ибо им не будет дела до всего этого.
     ...Дым жизни, пыль суеты - их нет. Словам нет места на этом поле, когда войска уже выведены, когда тысячи мужчин, не спеша и не ме