нная его  неожиданным словоизвержением, опустила
руку, ушибленную громкими словами, и стерла с нее пот; так протирают антенну
радиоприемника, чтобы избавиться  от лишних помех. Затем она снова простерла
руку вперед, трепетными ноздрями чутко пробуя эфемерные токи воздуха.
     - Превосходно! - Из  сигары м-ра  Хэллуэя изверглось целое облако дыма.
Дивные густые клубы окутали гадалку. Она закашлялась.
     -  Дурачина!  -  гаркнул,  не  сдержавшись, Человек-в-Картинках.  Но не
понять было, мужчину или женщину он имеет в виду.
     - Отличная сигара! - продолжал восхищаться м-р Хэллуэй.
     - Пожалуй, угощу-ка  я и  вас тоже! - С  этими словами он  сотворил еще
одну синюю тучу, почти совсем скрывшую Пыльную Ведьму.
     Она громко и обиженно чихнула раз, другой, забормотала сердито себе под
нос и заковыляла прочь.
     Человек-в-Картинках схватил было  отца за руку,  но  понял,  что  зашел
слишком далеко,  признал  свое  нелепое  поражение  и  отправился  вслед  за
цыганкой. В спину ему прозвучал доброжелательный голос отца Вилли:
     - Всего вам доброго, сэр!
     "Вот это лишнее, папа", - подумал Вилли.
     Человек-в-Картинках вернулся.
     - Ваше имя, сэр? - напрямик спросил он.
     "Не говори, не надо!" - напрягся  Вилли. Его отец поколебался  немного,
вынул сигару изо рта, стряхнул пепел и ответил.
     - Хэллуэй. Библиотечный работник, к вашим услугам.
     Заглядывайте, если придется, - добавил он, подмигнув.
     - Не сомневайтесь, Хэллуэй, обязательно загляну!
     Ведьма,  пританцовывая,  поджидала  м-ра  Дарка  на углу.  М-р  Хэллуэй
послюнявил  палец,  определил  направление  ветра  и  послал  в  ее  сторону
очередное грозовое облако. Ведьма затопотала на месте, повернулась и исчезла
за углом.
     Человек-в-Картинках сурово взглянул на старика,  повернулся и  удалился
широкими шагами, сжимая в кулаках ребячьи лица.
     Из-под решетки не доносилось ни  звука.  "Как бы они там  не померли от
страха", - с беспокойством подумал Чарльз Хэллуэй. А Вилли внизу, с  мокрыми
от  слез глазами, думал совсем другое: "Господи! Как же я раньше не замечал?
Он же у меня высокий, выше Дарка ростом!"
     Чарльз Хэллуэй все еще старался не смотреть на решетку.
     От дверей табачной лавки уводили за угол редкие алые кляксы.
     Они накапали из стиснутых кулаков м-ра  Дарка.  Отец Вилли с удивлением
оглядел и себя тоже  и не  мог не заметить то новое  -  наполовину отчаяние,
наполовину  спокойная ясность,  - что появилось  в нем за последние четверть
часа, появилось и совершило невозможное. Вряд ли он смог бы ответить, почему
назвал  м-ру  Дарку свое имя, но чувствовал,  что  поступил так,  как  надо.
Теперь он обращался к циферблату уличных часов с длинной речью:
     -  Что-то  происходит,  братцы.   Что-то  надвигается.  Хорошо  бы  вам
куда-нибудь деться до конца дня. Нам нужно выиграть время. Тут важно решить,
с  чего  начать. Вроде бы ни  один  писаный закон  пока  не  нарушен,  но  я
чувствую,  уже  с месяц, как  чувствую: бедой запахло. У меня  внутри что-то
подрагивает все время. Прячьтесь, ребята, прячьтесь.  Я скажу вашим матерям,
что у вас появилась работа на Карнавале, до  темноты можете не появляться. А
вечером, часам  к семи, приходите ко мне  в  библиотеку.  Я знаю, кажется, с
чего  начать. Надо  просмотреть отчеты  полиции  по карнавалам за предыдущие
годы, полистать подшивки газет, покопаться в некоторых старинных книгах. Все
может пригодиться.  Глядишь,  с  Божьей  помощью  к  вечеру  у нас  появится
какой-нибудь план.  До тех  пор  не тревожьтесь ни  о  чем. Господь с  вами,
мальчики!
     Вилли  посмотрел.  Тщедушная  фигурка  отца, ставшего  вдруг  высоким и
сильным, неторопливо удалялась. Еще раньше его чудесная сигара выпала у него
из пальцев - а он даже не заметил, - скользнула сквозь решетку, на мгновение
осветив подземелье  градом искр,  и теперь лежала на  дне ямы,  гипнотизируя
Джима и Вилли единственным багровым глазом.
     Ребята ослепили ее и выбросили вон.
     Глава 36
     На юг по Главной улице пробирался через толпу Карлик.
     Внезапно  он остановился.  Пленка была  проявлена,  и  сознание наконец
получило возможность просмотреть отснятые кадры.
     Карлик  замычал,  развернулся  и  через лес  ног заковылял  разыскивать
Хозяина. Он скоро нашел  его  и заставил  пригнуться низко-низко.  М-р  Дарк
внимательно выслушал  сообщение и бросился  бежать,  даже не  оглянувшись на
оставшегося позади удачливого старателя.
     Возле индейца чероки  Человек-в-Картинках пал на колени и, вцепившись в
прутья  стальной  решетки, попытался разглядеть  дно ямы. Там открылось  ему
скопище  старых  газет,  фантики  от  леденцов,  окурки  и  розовая  полоска
жевательной резинки,  совершенно целая.  М-р Дарк испустил короткий яростный
вопль.
     - Что-нибудь потеряли, сэр? - поинтересовался из-за стойки м-р Татли.
     Человек-в-Картинках, все еще не отпуская решетку, утвердительно кивнул.
     - Не беда, -  успокоил  его  м-р  Татли.  -  Раз в месяц  я обязательно
провожу инспекцию. Сколько у вас там: четвертак? полдоллара?
     Банг!
     Человек-в-Картинках  вздрогнул  и посмотрел  наверх. В  окошечке кассы,
высоко в небесах, выскочил маленький огненно-красный флажок: "НЕ ПРОДАЕТСЯ".
     Глава 37
     Городские часы пробили семь. Эхо курантов пошло гулять по  темным залам
библиотеки. Хрупкий осенний лист прошуршал по оконному стеклу или это просто
перевернулась страница книги?
     В одном из закоулков,  склонившись в травяном свете лампы, сидел Чарльз
Хэллуэй. Руки  его, чуть подрагивая,  перебирали страницы, ставили  на место
одни книги, снимали другие.
     Изредка  он подходил к окну и, вглядываясь в осенние  сумерки, наблюдал
за улицей, потом  опять возвращался  к  столу,  перелистывал страницы, делал
выписки,  закладки, бормоча  себе под нос. От  слабых звуков  его голоса под
потолком библиотеки порхали смутные отголоски.
     - Так... теперь посмотрим здесь...
     - ... здесь! - подтверждали темные переходы.
     - О, вот это нам пригодится...
     - ... годится! - вздыхали темные залы.
     - И вот это тоже!
     - ... тоже, - шуршали пылинки в темноте.
     Пожалуй,  это  был самый длинный день  в  его  жизни. Он  бродил  среди
диковинных толп, выслеживал рассыпавшихся по городу карнавальных шпионов. Он
не стал портить матерям  Вилли и Джима спокойного воскресенья  и сказал лишь
самое  необходимое, и опять  бродил по  улицам,  держась подальше  от глухих
аллей,  сталкивался  тенями  с  Карликом,  кивал  встреченным  Крушителям  и
Пожирателям  Огня и  дважды с трудом  сдержал панику,  проходя  мимо решетки
возле табачной лавки.
     Он  чувствовал,  что  в  яме  никого  нет,  и  надеялся,  что   ребята,
благодарение  Богу,  нашли  надежное местечко.  Вместе  с  толпой горожан он
посетил Карнавал, но  не зашел ни в один балаган, не прокатился ни  на одном
аттракционе.  Уже  в сумерки, перед  заходом  солнца,  исследовал Зеркальный
Лабиринт  и понял  достаточно, чтобы  удержаться  на берегу  и  не кануть  в
холодные глубины.
     Промокший  под  вечерним  дождем, промерзший  до  костей, он  дал толпе
возможность  нести себя и, прежде  чем  ночь успела схватить его, причалил к
берегу библиотеки. Здесь он  достал самые нужные книги и разложил на столах,
как огромные литературные часы. Теперь они отсчитывали для него свое время.
     Он ходил от  стола к столу, поглядывая искоса на пожелтевшие  страницы,
словно на коллекцию диковинных бабочек, расправивших крылья над  деревянными
столешницами.
     Здесь лежала книга, раскрытая на портрете князя тьмы.
     Рядом  -  серия гравюр  "Искушение  св.  Антония",  слева  алхимические
рисунки  Джованни Батисты  Брачелли,  изображавшие  гомункулов,  рожденных в
ретортах. Место "без пяти полдень" занимал "Фауст", на двух пополудни лежала
"Оккультная иконография", на  шести утра, как  раз там, где сейчас трудились
его  пальцы,  расположилась "История  цирков, карнавалов,  театров  теней  и
марионеток", во множестве населенная  шутами, менестрелями, магами, клоунами
на ходулях и куклами на веревочках. Сверх того присутствовали "Справочник по
воздушному  царству  (Летающие   твари  за  всю  историю  Земли)",  "девять"
находилось "Во власти  демонов",  выше помещались "Египетские снадобья", еще
выше  -  "Мытарства  на воздусях",  придавленные "Зеркальными чарами",  а уж
совсем ближе к полуночи стояли под парами "Поезда и локомотивы", упиравшиеся
в "Мистерии сновидений", "Между  полуночью  и  рассветом", "Шабаши ведьм"  и
"Договоры с демонами". Все было на своих  местах, и весь циферблат заполнен.
Не  хватало  лишь  стрелок,  поэтому  Хэллуэй  не  мог сказать, который  час
отзвонили куранты его  собственной жизни или  жизни двоих  ребят, затерянных
где-то среди ни о чем не подозревающего города.
     Чем же он располагал в итоге?
     В три  часа  ночи  появился поезд.  На  лугу раскинул  сети  Зеркальный
Лабиринт, в город вошел воскресный парад, которым командовал рослый мужчина,
разрисованный вдоль и поперек.
     Дальше  было несколько капель крови,  двое перепуганных мальчишек в яме
и, наконец, он сам, сидящий в этой кладбищенской тишине над частями мудреной
головоломки.
     Ребята  говорили  правду.   Это   доказывало   явное  ощущение  страха,
сгустившееся  в воздухе во время их странной беседы сквозь решетку. А уж он,
Хэллуэй, в  своей  жизни повидал достаточно страшного,  чтобы распознать его
сразу   при   встрече.  Почему  в  молчании  разрисованного  незнакомца  ему
послышались  все ругательства и проклятья,  сколько  их есть на  свете?  Что
почудилось  Хэллуэю  в  фигуре дряхлого старика,  мелькнувшей сквозь щель  в
пологе  шатра  под  вывеской  "М-р  Электрико"? Почему на  его  теле плясали
зеленые электрические ящерки? Как сложить  все это вместе, как  совместить с
тем, что  говорят  книги?  Он взял в  руки  "Физиогномику.  Тайны характера,
определяемые  по  лицу", полистал. Автор уверял  его,  что Джим  и  Вилли  -
просто-таки  воплощение  ангельской  чистоты,  идеал  Мужчины,  Женщины  или
Невинного Младенца,  гармония Цвета, Пропорций и  Расположения  Звезд. И вот
они  глядят из-под  решетки  на  весь  этот шагающий и грохочущий  ужас... А
там... Чарльз Хэллуэй перевернул несколько страниц. Так, значит,  Расписному
Чуду присущи  Раздражительность,  Жестокость,  Алчность -  об  этом  говорят
лобные шишки, а также Похоть и Ложь - это уже следует из  линии губ,  и в не
меньшей  степени -  Хитрость,  Наглость,  Суета и  Предательство,  о  чем  с
неопровержимостью должны свидетельствовать зубы м-ра Дарка.
     Нет. Книга  захлопнулась.  Если  судить по  лицам, балаганные уроды  не
намного хуже  тех,  кто на  его  долгой  памяти  открывал  и закрывал  двери
библиотеки.  Но  в одном он уверен совершенно. В этом убедили его две строки
Шекспира.
     Их надо было поместить в  центре  книжного  циферблата, ибо именно  они
наиболее точно выражали суть его мрачного предчувствия.

     Колет пальцы. Так всегда
     Надвигается беда
     "Макбет", акт четвертый, сцена первая.

     Так смутно - и так огромно.
     С этим предчувствием не  хотелось жить. Но  Хэллуэй был твердо убежден:
если  ему не удастся  изжить наступающий ужас сегодня ночью, он останется  с
ним на всю оставшуюся жизнь.
     И  он  все  поглядывал  в  окно, все поджидал: Джим,  Вилли, вы  идете?
Придете вы сюда?
     Ожидание выбелило его плоть до цвета костей.
     Глава 38
     Здание библиотеки поднималось из сугробов времени, нападавших от лавины
книг  всех  веков  и  народов -  ее  с  трудом  сдерживал  порядок  полок  и
разделителей.
     Семь пятнадцать... семь тридцать... семь сорок пять воскресного вечера.
     Город был  занят Карнавалом.  Мимо  Джима и Вилли, затаившихся в кустах
под стеной библиотеки, то и дело шли люди, заставляя ребят зарываться носами
в палые листья.
     - Полундра!
     Оба  снова  вжались в землю.  Кто-то  пересекал  улицу: может, какой-то
парнишка,  а  может, Карлик, может, подросток с сознанием Карлика, а  может,
просто сдуло несколько листьев с дерева и бросило по подмерзшему после дождя
тротуару.
     Ладно.  Было  и  ушло. Джим  сел,  а Вилли все еще лежал, прижавшись  к
доброй, безопасной земле.
     - Ты чего? Идти ведь надо.
     - Библиотека,  -  словно  нехотя, отозвался Вилли.  - Я даже ее  теперь
боюсь. "Этим книжкам, поселившимся здесь, - думал он, - сотни лет от роду. У
них  шелушится кожа от старости, они расселись на полках,  как стая  грифов,
крыло к крылу.
     Только ступи в темные переходы - сразу миллион  золотых корешков так  и
вылупятся на тебя. Библиотека старая, и Карнавал старый, и отец старый..."
     -  Я знаю,  - вслух произнес он, - отец там. Но отец ли он? А что, если
они уже  побывали  здесь, изменили его, переделали,  наобещали с три короба,
чего  и дать не могут, а он-то думает  -  у  них есть, и мы войдем сейчас, а
потом, лет через пятьдесят, кто-нибудь возьмет книжку, откроет, а  оттуда на
пол вывалимся, как сухие бабочкины крылья, мы  с тобой, а?  Как  сожмут нас,
как засунут между страницами, никто и не узнает, куда мы подевались...
     Для Джима это  было уже  чересчур. Надо было немедленно действовать - и
вот он уже колотит в библиотечную дверь.
     Еще миг - и Вилли присоединился к нему. Куда угодно, лишь бы убежать от
уличной ночи, хоть в такую же ночь, но в тепло, под крышу, за дверь. Если уж
выбирать, пусть лучше пахнет книгами... сил больше нет  вдыхать запах мокрых
прелых  листьев...  Вот  уже  отворилась  дверь, и на  пороге  отец со своей
призрачного цвета шевелюрой. Они на цыпочках прошли пустынными коридорами, и
Вилли  вдруг  испытал  безумное  желание  свистнуть,  как  бывало иногда  на
кладбище после захода солнца. Отец расспрашивал, почему они припозднились, а
ребята старательно припоминали все места, где прятались днем. Они побывали в
старых  гаражах,  отсиживались  в  амбарах,  пробовали  скрываться  даже  на
деревьях, но в конце концов  все  это им надоело.  Они вылезли  из  какой-то
очередной норы и заявились прямо к шерифу. Полчаса,  проведенные в  участке,
были прекрасны  своей  полной безопасностью, а  потом Вилли пришла в  голову
мысль побродить по церквям, что они и  сделали, облазив все церкви в городе,
от  подвалов до колоколен. Неизвестно, насколько  безопасны  были церкви  на
самом деле, но  некое чувство защищенности там возникало.  А потом надоело и
это. Скука и предвечерняя тоска чуть было не погнали их на Карнавал, но тут,
весьма кстати, солнце село, и настала пора двигаться к библиотеке.
     Весь  день она  представлялась им  дружественным фортом,  крепостью  на
захваченных врагом  землях,  и только в  самом конце  они испугались:  а  не
сдалась ли и эта цитадель арабам?
     - И вот мы здесь, - сипло прошептал Джим и замолчал.  - А что это я все
шепчу? -  подумал  он вслух. - Привык за  этот  день. Вот  чертовщина!  - Он
рассмеялся и тут же испуганно оборвал себя. Из глубины библиотеки словно  бы
прошелестели  легкие  шаги.  Но  это  всего  лишь  вернулись  отголоски  его
собственного смеха, отраженные стеллажами, и кошкой прокрались по переходам.
     Кончилось тем, что все вновь перешли на шепот.
     Лесные чащи, мрачные пещеры,  темные церкви,  полуосвещенные библиотеки
одинаково  приглушают голоса,  гасят пыл, вынуждают  говорить  вполголоса из
страха  перед призрачными  отголосками,  продолжающими  жить и  после вашего
ухода.
     Теперь они  были уже в той комнате,  где  Чарльз Хэллуэй разложил  свои
фолианты.  Здесь все  переглянулись, каждый поразился бледности другого,  но
говорить об этом не стали.
     - А теперь давайте-ка все с  самого начала, -  потребовал  отец  Вилли,
придвигая ребятам кресла.
     Он  внимательно   выслушал   рассказ   о   торговце   громоотводами,  о
приближавшейся, по его словам, грозе, о  ночном  поезде, о том, как  странно
разворачивался на лугу Карнавал; потом  в полуденном свете открылся проселок
и по  нему на луг  брели  сотни  христиан  - только львов не хватало,  чтобы
закусить   ими;  вместо  львов  был   лабиринт,  где  само   Время  блуждало
взад-вперед;  дальше  - неисправная  карусель, перерыв на  ужин, м-р  Кугер,
племянник с грешными глазами, потому что на самом  деле он был мужчина и жил
так долго, что и рад бы умереть, да не знает как...
     Ребята  остановились перевести дух, а потом опять  - мисс Фолей,  снова
Карнавал,  дикий разбег карусели,  мумия м-ра Кугера,  мертвей мертвого,  но
вскоре ожившая под  электрическими  разрядами, - все это и была буря, только
без дождя и  грома, а потом -  парад, яма, накрытая решеткой, нудная  игра в
прятки, и рассказ закончился абордажем библиотечных дверей.
     Отец Вилли  долго сидел, слепо уставившись на что-то прямо перед собой,
потом его губы шевельнулись раз, другой, и он произнес:
     - Джим, Вилли, я вам верю.
     Ребята просто-таки осели в креслах.
     - Что, всему этому?
     - Всему этому.
     Вилли потер глаза.
     - Знаешь, - сообщил он Джиму, - я, кажется, разревусь сейчас.
     - Да погоди ты! - прикрикнул на него Джим. - Нашел время!
     - Верно. Времени у нас мало, - промолвил Чарльз Хэллуэй.
     Он  встал,  набил  трубку  и  в поисках  спичек  опустошил  карманы,  в
результате чего на  столе  перед  ним  оказались:  старая  губная  гармошка,
перочинный  нож,  сломанная  зажигалка,  записная  книжка  -  он  давно  уже
предназначил ее для записи  мудрых мыслей, но все руки не доходили. Перебрав
весь этот жалкий мусор, он покачал головой  и наконец обнаружил измочаленный
спичечный коробок, зажег трубку и принялся расхаживать по комнате.
     -  Вот  мы  толкуем  тут о  совершенно  особенном  Карнавале: откуда он
взялся,  да почему, да  зачем он  здесь? Вроде бы никто и никогда  такого не
видел, а уж в нашем городишке тем  более. Однако не угодно ли вам посмотреть
вот  сюда.  Он постучал пальцем  по  сильно  пожелтевшей  газетной рекламе с
числом в правом верхнем углу: 12 октября 1888 года.
     Реклама   гласила:  "Дж.  К.   Кугер   и  Г.   М.   Дарк  представляют:
театр-пандемониум,       сопутствующие       выступления,      международный
противоестественный музей!"
     - "Дж. К. Г.  М.",  -  вспомнил Джим,  -  на  вчерашних афишах  эти  же
инициалы. Но ведь не могут они быть теми же самыми?
     - Не  могут? Как сказать... - Отец Вилли потер виски. Я,  когда вот это
увидел, тоже весь мурашками пошел.
     Он положил на стол еще одну старую газету.
     - Вот. 1860 год. И еще есть 1846-й. Та  же реклама, те же фамилии. Дарк
и  Кугер,  Кугер  и  Дарк,  они  появляются   и  исчезают  примерно   каждые
тридцать-сорок лет. Люди успевают  все  забыть.  Где их носило все эти годы?
Похоже, они путешествовали. Только довольно странно: они появляются всегда в
октябре:  октябрь  1846-го, октябрь  1860-го,  1888-го, 1910-го  и, наконец,
нынешний октябрь... - Голос Хэллуэя зазвучал глуше. - Бойтесь людей осени...
     - Чего?
     - Один старый  религиозный трактат. Пастор  Ньюгейт,  кажется. Я  его в
детстве  читал. Как же там  дальше? - Он попытался вспомнить. Облизал  губы.
Наморщил лоб.
     Вспомнил. - "Для некоторых  людей осень приходит рано и остается на всю
жизнь.  Для  них  сентябрь  сменяется  октябрем, следом приходит ноябрь,  но
потом,  вместо  Рождества  Христова,  вместо  Вифлеемской Звезды и  радости,
вместо декабря,  вдруг  возвращается все тот  же  сентябрь,  за ним приходит
старый октябрь, и снова падают  листья; так оно и идет сквозь века: ни зимы,
ни  весны, ни  летнего возрождения. Для подобных людей падение  естественно,
они не знают другой поры. Откуда приходят они? Из праха. Куда держат путь? К
могиле.
     Кровь ли течет у них в жилах? Нет, то - ночной ветер.
     Стучит ли мысль в их головах? Нет,  то - червь. Кто глаголет их устами?
Жаба. Кто смотрит их глазами? Змея.
     Кто  слушает их ушами?  Черная бездна. Они взбаламучивают осенней