ственные острова.
     Дверь захлопнулась. На небесных полях высыпали ясные звезды.
     - Дьявольщина!  - Джим втянул носом воздух с севера, потом - с юга. - А
где буря? Этот проклятый торгаш обещал... Я же должен посмотреть, как молния
вдарит в мою крышу!
     Вилли подождал, пока порыв ветра взъерошит, а потом пригладит  волосы -
Она будет здесь. К утру, - словно нехотя произнес он.
     - Кто сказал?
     - А вот, черничник у меня под руками. Он говорит.
     - Ха! Здорово!
     Ветер сорвал и унес Джима  прочь Таким же воздушным змеем Вилли кинулся
вдогонку
     Глава 3
     Чарльз  Хэллуэй провожал  ребят  глазами,  с  трудом сдерживая  желание
составить им компанию. Он знал эти колдовские штучки ветра, знал, как  и где
подхватывает он две легкие фигурки,  как несет их мимо  всяких  таинственных
мест, таинственных только сегодня, только в этот миг и никогда больше.
     Грусть шевельнула крылом в груди старого человека.
     "Если бежать  вместе  в такой вечер, то  печаль не ранит, подумал он. -
Смотри-ка!  Вот Вилли.  Он бежит  ради самого бега.  А  вот  Джим.  Он бежит
потому, что впереди есть цель.
     И все-таки, как ни странно, они бегут вместе В чем же дело?
     - продолжал он раздумывать, проходя по библиотеке и гася одну за другой
зеленые  мягкие звезды. - Неужели только в линиях наших ладоней? Почему одни
- такие, а другие...
     Один всю жизнь  на  поверхности, весь  -  стрекотание кузнечика, весь -
подрагивание   усиков,  сплошной  узел  нервов,   вечно   запутывающийся   и
запутывающий  всех...  Губы  не  знают покоя,  глаза с  колыбели сверкают  и
бросаются из стороны в сторону.
     Ненасытные глаза, и питаются тьмой... Это - Джим, с головой, похожей на
ежевичный куст, и с неуемным задором разрастаться вширь, как у сорняка А вот
- Вилли.  Словно  последний  персик  на самой высокой ветке.  Он  из тех, на
которых  взглянешь - заплачешь Да, вроде  бы у них все  в  порядке, и не  то
чтобы они отказались  от случая передернуть в  бридже или  прихватить  плохо
лежащую точилку, нет,  дело  не в  этом.  Просто какими  их  увидел впервые,
такими они и остаются всю жизнь: сплошные толчки, синяки, царапины да шишки,
и  вечное недоумение:  почему, ну почему же  это случилось?  Как  это  могло
случиться с ними?
     Джим,  он  знает  Он  караулит  начало,  примечает  конец,  и  если  уж
зализывает царапину, то никогда не спросит - почему?
     Он  знает. И всегда знал. Это  еще  до него кто-то знал, кто-то, бывший
давным-давно, из  тех, у кого  волки ходили в любимчиках,  а львы - в ночных
приятелях. Это  же  не от головы.  Это  само его  тело  знает.  И пока Вилли
перевязывает  очередную рану,  Джим  уже  движется  по  рингу,  отскакивает,
уворачивается от неминуемого удара.
     Вон они уже где! Джим притормаживает, поджидает Вилли.
     Вилли  наддал, чтобы  догнать Джима Бац!  бац!  Джим выбил  два  окна в
заброшенном доме. Бац! И Вилли выбил окно - как же, ведь Джим рядом, смотрит
Боже,  вот  она, дружба! Каждый  из них  -  гончар, каждый что-то  лепит  из
другого".
     "Джим,  Вилли -  подумал  он. - Странники.  Идите дальше Когда-нибудь я
пойму "
     Дверь библиотеки выпустила его  с  легким вздохом и слегка хлопнула  на
прощанье.
     Спустя пять минут он уже заворачивал в пивную на  углу, пропустить свой
первый - и последний - стаканчик, и поспел как раз к концу чьей-то фразы:
     -  ...когда открыли алкоголь,  итальянцы решили, что  это великая вещь,
прямо настоящий эликсир жизни. А? Слыхали вы про такое?
     - Нет, - равнодушно откликнулся бармен.
     -  Точно! -  с воодушевлением продолжал посетитель. Очищенный алкоголь!
Век девятый-десятый. Выглядело оно  как вода. Но  обжигало. Не только во рту
или там в желудке, нет, оно и в самом деле горит. Так вот, итальянцы решили,
что им удалось смешать огонь с водой. Огненная вода!
     Эликсир жизни! Ей-Богу1 А  может, не  так уж они и ошибались,  принимая
его за  лекарство от  всех болезней...  за такую чудотворную  штуку. Ну что,
выпьем?
     - Да я-то  не хочу, - улыбнулся  Хэллуэй,  -  а  вот кто-то внутри меня
вроде просит.
     - Кто?!
     "Наверное, мальчишка, которым я был когда-то,  - подумал Хэллуэй, - тот
самый, который пролетает осенними вечерними улицами, как листья под ветром"
     Но сказать так он, конечно, не смог бы  и  поэтому просто выпил, закрыл
глаза  и  прислушался: не шевельнется ли давешнее крыло, не мелькнет  ли  на
куче  давно сложенных  для  костра  поленьев  хоть  малая  искорка?  Нет, не
мелькнула.
     Глава 4
     Вилли  остановился Он поглядел на город, погруженный в пятничный вечер.
При  первом из девяти  ударов часов  на доме мэрии всюду  еще сияли  огни, в
магазинах  кипела  жизнь.  Но  при  последнем ударе,  отозвавшемся в десятке
больных зубов горожан, картина изменилась. Парикмахеры поспешно припудривали
клиентов  и выпроваживали их за  дверь,  на ходу  сдергивая  простыни; смолк
сифон  аптекаря,  весь  день шипевший, словно  змеиное  гнездо; прекратилось
комариное  жужжание  неоновых ламп, и обширный аквариум дешевого универмага,
где миллионы всяких ерундовых  штучек  безнадежно ожидали своего избавителя,
внезапно погрузился в темноту.
     Заскользили  тени,  захлопали двери, ключи затрещали костями в  замках,
люди разбегались,  и разбегались мыши, торопливо догрызая обрывок газеты или
крошку галеты.
     Раз! И они исчезли.
     - Старик! - завопил Вилли. - Народ бежит, словно от урагана!
     - Так оно и есть! - крикнул Джим. - Он за нами!
     Они громко  протопали  мимо  дюжины  темных  магазинчиков, мимо  дюжины
полутемных, мимо  дюжины темнеющих. Город  словно успел  вымереть, пока  они
огибали Объединенные Сахарные Склады. И тут,  за углом, ребята  налетели  на
идущего навстречу деревянного индейца из табачной лавки.
     -  Эй! - Мистер  Татли, хозяин, выглянул из-за плеча чероки. - Я вас не
напугал, ребята?
     - Не-а! - с запинкой, сквозь легкий озноб, ответил Вилли.
     Ему  вдруг показалось,  что из  прерий  на город катится  волна странно
холодного  дождя.  Молния  прорезала  небо  в  отдалении,  и  Вилли  испытал
неудержимое желание оказаться дома, под шестнадцатью  одеялами в собственной
постели.
     - Мистер Татли, - тихонько окликнул он.
     Теперь  уже  два  деревянных  индейца  Застыли в плотной  тьме табачной
лавки. М-р Татли окаменел, забыв закрыть рот.
     - Мистер Татли!
     Он не  слышал. Нет,  он  слышал  что-то вдалеке,  что-то  долетевшее  с
порывом ветра, но не мог сказать, что именно.
     Вилли и Джим отпрянули. Он не видел их. Он не шевелился.
     Он только слушал. Ребята оставили его и убежали.
     В  четвертом   от  библиотеки  квартале  они  наткнулись  еще  на  одну
одеревеневшую фигуру.
     М-р Крозетти  застыл перед  своей парикмахерской  с ключом  в  дрожащих
пальцах, не замечая остановившихся ребят.
     Что заставило  их насторожиться? Слезинка. Слезинка катилась  по  левой
щеке парикмахера. Он тихонько забормотал:
     -  Крозетти,  ты дурачок. Случилось что, нет ли  - ты все  плачешь, как
маленький.
     Крозетти всхлипнул и шумно вздохнул.
     - Разве вы не чувствуете?
     Джим и Вилли дружно принюхались.
     - Лакрица!
     - Да нет. Леденцы на палочке!
     - Сколько лет я не слышал этого запаха, - вздохнул м-р Крозетти.
     - Им же все тут пропахло! - фыркнул Джим.
     - А кто это замечал? Когда? Сейчас вот только  мой нос велел мне: дыши!
И я расплакался. Почему? Да потому, что вспомнил, как давным-давно мальчишки
облизывали такие штуки.
     Почему я за все эти тридцать лет ни разу не принюхался?
     - Вы  просто заняты были, мистер Крозетти, - подсказал Вилли, - времени
у вас не было.
     - Время, время...  - проворчал м-р Крозетти, вытирая глаза. - Откуда он
взялся, этот запах? Во всем городе никто не продает леденцов на палочке. Они
теперь бывают только в цирках.
     - О! - сказал Вилли. - Верно.
     -  Ну, Крозетти  наплакался. - Парикмахер  высморкался  и повернулся  с
ключом  к  двери.  А Вилли  стоял, и взгляд его убегал вместе с красно-белой
спиралью, бесконечно вьющейся на шесте возле  парикмахерской. Сколько раз он
уже пытался размотать эту ленту,  тщетно ловя ее  начало, тщетно подстерегая
конец.
     М-р Крозетти собрался выключать свой вращающийся шест.
     - Не надо, - попросил Вилли. - Не выключайте.
     М-р Крозетти  взглянул на шест так, словно впервые открыл для  себя его
чудодейственные свойства. Глаза его мягко засветились, и он тихонько кивнул.
     - Откуда берется и где исчезает, а? Никому не дано  знать,  ни мне,  ни
тебе, ни ему. О, тут тайна, ей-богу.
     Ладно. Пусть себе крутится.
     "Как хорошо  знать, - думал Вилли, - что он  будет  крутиться до самого
утра, что, пока мы будем спать, лента все так же нескончаемо будет возникать
из ничего и исчезать в никуда".
     - Спокойной ночи!
     - Спокойной ночи!
     Они оставили парикмахера позади вместе с ветром,  несущим запах лакрицы
и леденцов на палочке.
     Глава 5
     Чарльз  Хэллуэй  уже  протянул руку  к  вращающейся  двери  пивной,  но
остановил движение  - редкие седые  волоски на тыльной  стороне ладони,  как
антенны, уловили  нечто  в  октябрьской  ночи. Может быть, полыхающие где-то
пожары дохнули над прерией, может, новая ледниковая эра нависла над землей и
уже погребла в мертвенно-холодном чреве миллион человек - лучше не выходить.
Вдруг само Время дало трещину, и через нее уже сыплется пыль мрака, покрывая
улицы серым пеплом. А  может, все дело в прохожем, идущем той стороной улицы
со  свертком под мышкой  и  корзиной с  торчащей из  нее  кистью.  Он что-то
насвистывает... Мелодия... она  из  другого  времени  года,  нет,  вовсе  не
печальная, просто она не годилась в октябре, но Чарльз Хэллуэй всегда слушал
ее с удовольствием.

     Я слышал  далекие  колокола.  Рождественских  гимнов  звенели  слова  О
благоволении в человецех, О Царстве Божием на Земле.
     Чарльз  Хэллуэй  задрожал.  Внезапно  нахлынуло   ощущение  жутковатого
восторга,  захотелось смеяться  и плакать  одновременно. Так бывало, когда в
канун Рождества  он  смотрел на безгрешные лица  детей на заснеженных улицах
среди  усталых прохожих. Порок испятнал лица взрослых,  грех оставил на  них
следы,  жизнь разбила их, словно  окна заброшенного дома, разбила, отбежала,
спряталась, вернулась и вновь бросила камень...
     Громче и глубже пели колокола:

     Ликующий благовест вдаль летит: Господь наш Спаситель нас призрит. Ждет
грешников - гибель, святых -- торжество В Царствии Божием славы Его!
     Прохожий  перестал  насвистывать.  Теперь он  был  занят  чем-то  возле
телеграфного столба на перекрестке, потом  отошел и  вдруг нырнул в открытую
дверь давно пустовавшего магазинчика.
     Чарльз Хэллуэй вышел и зачем-то направился к той же двери. А человек со
свертком,  кистью  и  корзиной уже  снова  появился  на  улице.  Глаза  его,
пронзительные и  неприятные,  взглянули на Хэллуэя в упор.  Человек протянул
руку  и  медленно  раскрыл  ладонь.  Хэллуэй  вздрогнул.  Ладонь  незнакомца
покрывала густая черная шерсть. Это походило на... Он не успел сообразить на
что.  Ладонь  сжалась  и  исчезла. Человек  повернул за  угол.  Ошеломленный
Хэллуэй  смахнул  со  лба  вдруг  выступившую  испарину  и  с трудом  сделал
несколько шагов к дверям пустого магазина.
     Там, в небольшом зале, под лучом  единственной  яркой  лампы, стоял  на
козлах, словно на  похоронах  зимы, ледяной брус длиной шесть футов. Тусклый
зеленовато-голубой свет  струился  из его глубин, и весь он был как огромная
холодная жемчужина. Сбоку, у самого окна,  висел на щите небольшой рекламный
лист. Выведенное от руки каллиграфическим почерком, там значилось:

КУГЕР И ДАРК
     ШОУ И ПАНДЕМОНИУМ ТЕНЕЙ
     ФАНТОЧЧИНИ. ЦИРК МАРИОНЕТОК
     ВАШ ТРАДИЦИОННЫЙ КАРНАВАЛ!
     ПРИБЫВАЕТ НЕМЕДЛЕННО!
     ЗДЕСЬ ПЕРЕД ВАМИ ОДИН ИЗ НАШИХ АТТРАКЦИОНОВ:
     САМАЯ ПРЕКРАСНАЯ ЖЕНЩИНА В МИРЕ!

     Взгляд  Хэллуэя метнулся от  надписи  к ледяной  глыбе.  Она  ничуть не
изменилась  с  детства. Он помнил ее, точно такую же, и бродячих фокусников,
когда  Холодильная  Компания выставляла  на всеобщее обозрение  кусок зимы с
вмороженными девушками.  Вокруг толпились  зрители, на экране мелькали  лица
комедийных актеров, аттракционы сменяли друг  друга, пока наконец вспотевший
от натуги волшебник не вызволял  заиндевевших бедняжек из  ледяного  плена и
они, едва улыбаясь посиневшими губами, не исчезали за занавесом.
     "Самая прекрасная женщина в мире!"
     Но там же нет ничего! Просто замерзшая речная вода!
     Нет, не совсем.
     Хэллуэй  почувствовал, как в  груди  тяжело трепыхнулось сердце.  Может
быть, там,  внутри огромной  зимней  жемчужины,  есть пустое  место,  этакая
продолговатая волнистая выемка, ждущая жаркую  летнюю плоть, может быть, она
имеет форму женского тела?
     Да, похоже.
     Лед. И прекрасная, с таинственными изгибами пустота внутри. Томительное
ничто.  Изысканная плавность  незримой русалки,  позволившей поймать  себя в
ледяной футляр.
     Лед был холоден. Пустота внутри была теплой. Хэллуэй хотел уйти, но еще
долго  стоял  посреди  странной  ночи,  в  пустом магазине,  перед  холодным
арктическим саркофагом, сверкавшим словно огромная Звезда Индии во мраке...
     Глава 6
     На углу Хиккори и Главной улицы Джим Найтшед притормозил.
     - Вилли,  а? - В голосе  его  неожиданно зазвучала  нежная просительная
нотка.
     - Нет! - Вилли даже остановился, пораженный собственной жестокостью.
     - Ну  тут  же  рядышком, а? Пятый дом. И всего на  минуточку,  Вилли, -
упрашивал Джим.
     - На минуточку? - Вилли в сомнении оглядел улицу. Улицу Театра.
     Все  лето она  была улица как  улица. Здесь они лазили за персиками, за
сливами и абрикосами, когда приходило время.
     Но вот в конце августа, в пору кислейших яблок, случилось нечто,  разом
изменившее  все:  и   дома,   и  вкус  персиков,  и  даже  сам   воздух  под
болтушками-деревьями.
     - Вилли! Оно же ждет! Может быть, уже началось, а? шептал Джим.
     Вилли был непреклонен. Джим просительно тронул его за плечо. Они стояли
на улице, переставшей быть яблочной, сливовой,  персиковой. С  некоторых пор
она  превратилась в улицу Единственного  Дома,  Дома с Окном Сбоку. Окно это
сцена,  по словам  Джима,  а всегдашний  занавес - сумрак за окном -  иногда
(может, и сегодня?) бывал  поднят. И там, в комнате, на чудных подмостках  -
актеры. Они  говорят загадочные,  невероятные  вещи, смеются непонятно чему,
вздыхают, их  бормотание  и  перешептывание  казалось  Вилли лишним,  он  не
понимал их.
     - Ну в самый-самый распоследний разочек, Вилли?! - не унимался Джим.
     - Да если бы в последний! - в сердцах откликнулся Вилли.
     Щеки Джима зарделись. В глазах мелькнул зеленый огонек.  А Вилли словно
наяву увидел ту ночь. Он только что закончил с яблоками на дереве, как вдруг
голос  Джима шепотом  окликнул  его  с  соседней  ветки: "Смотри!  Вон там!"
Вцепившись  в  ствол дерева,  странно возбужденный, Вилли смотрел  и  не мог
отвести  взгляда  от  сцены.  Перед  ним был Театр,  там  незнакомые  актеры
сдергивали  через голову  рубашки, роняли одежду на ковер, нагие, похожие на
дрожащих  лошадей, тянулись друг  к  другу,  касались...  "Что  они  творят?
лихорадочно думал Вилли. -  Почему смеются? Что с  ними стряслось? Разве это
хорошо?"
     О, как ему хотелось, чтобы свет на Сцене погас! Но Сцена там, за окном,
была освещена ярко-ярко, и Вилли,  оцепеневший  на  своем суку, глаз  не мог
оторвать.  До  него  долетал  смех, он  вслушивался  в смутные звуки, пока в
изнеможении не скользнул по стволу вниз, почти упал, потом посмотрел  вверх,
на Джима - тот все еще висел на своей ветке: лицо словно  опалило огнем, рот
приоткрыт... "Джим, спускайся,  -  позвал Вилли.  Не  слышит.  - Джим!" Джим
наконец  посмотрел  вниз,  странно   посмотрел:  как  будто  идиот  прохожий
предложил  ему  перестать жить  и спуститься на землю. И тогда Вилли убежал,
убежал один, просто погибая от половодья мыслей, не думая ни о чем, не зная,
что и подумать.
     - Вилли, ну, пожалуйста!
     Даже глаза Джима просили. Руки прижимали к груди книжки.
     - Мы в библиотеке были? Тебе мало?
     Джим упрямо помотал головой.
     - Тогда захвати мои, ладно?
     Он  отдал  Вилли книги, повернулся  и легко  побежал  под  шелестящими,
мерцающими деревьями. Обернулся. Кричит.
     - Вилли! Знаешь, ты кто? Старый, глупый, дрянной епископальный баптист!
     Пропал.
     Вилли изо всех сил притиснул книги к груди. Ладони у него повлажнели.
     "Не оглядывайся! -  говорил он  себе,  и сам же отвечал:  Не  буду,  не
буду!" Не оглядываясь, он пошел к дому. Быстро.
     Глава 7
     На полдороге за спиной Вилли послышалось пыхтение.
     - Что, Театр закрыт? - бросил Вилли не оборачиваясь.
     Джим поравнялся с ним и долго шел рядом молча.
     - Там нет никого.
     - Отлично!
     Джим сплюнул.
     - Ты, проклятый баптистский проповедник... - начал было он.
     Из-за угла  выкатилось  навстречу  перекати-поле  - мятый бумажный  шар
подскочил  и лег у ног  Джима. Вилли со смехом пнул мячик -  пусть  летит, и
замолк.
     Бума!  а  развернулась, и  по  ветру плавно  скользнула пестрая афишка.
Ребятам вдруг стало холодно.
     - Эй, погоди-ка... - медленно проговорил Джим.
     И вдруг они сорвались с места и помчались за ней.
     - Да осторожней ты! Не порви!
     Бумага у  них  в руках вздрагивала и, казалось, даже погромыхивала, как
маленький барабанчик.

ПРИХОДИТЕ 24 ОКТЯБРЯ!

     Губы Джима двигались, не сразу  произнося слова,  написанные затейливым
шрифтом.

КУГЕР И ДАРК
     КАРНАВАЛ!!!

     - Эй, двадцать четвертое... Это ведь завтра!
     - Не  может  такого  быть!  - убежденно сказал Вилли.  После Дня  Труда
карнавалов не бывает!
     - Да плевать на это! Посмотри! "Тысяча и одно чудо!"
     Смотри! "Мефистофель, пьющий лаву! Мистер Электрико!
     Монстр-Монгольфьер!" Э-э?..
     - Воздушный шар, - пояснил Вилли. - Монгольфьер - это воздушный шар.
     - Мадемуазель Тарот! - читал Джим. - Висящий Человек!
     Дьявольская гильотина! Человек-в-Картинках! Ого!
     - Да подумаешь! Просто парень в татуировке!
     - Нет. - Джим подышал на афишку и махнул по ней рукавом.
     -  Он   раз-ри-со-ван,   специально  разрисован.  Погляди,  он  весь  в
чудовищах. Целый зверинец! - Глаза Джима так и шарили  по афише.  -  Смотри,
смотри, Скелет!  Вот здорово, Вилли! Не какой-нибудь  там  Тощий  Человек, а
Скелет! Во! Пыльная Ведьма! Что бы это могло быть, а, Вилли?
     - Просто грязная старая цыганка...
     - Нет. - Джим прищурился, будя воображение. - Да... вот так... Цыганка.
Она родилась в Пыли, в Пыли выросла и однажды унесется обратно в Пыль! А вот
здесь еще есть:
     "Египетский Зеркальный Лабиринт! Вы увидите себя десять тысяч раз! Храм
искушений святого Антония!"
     - "Самая Прекрасная..." - начал читать Вилли.
     - "Женщина в Мире", - закончил Джим.
     Они взглянули друг на друга.
     -   Как   это  может  Самая  Прекрасная  Женщина  в  Мире  оказаться  в
карнавальном балагане, а, Вилли?
     - Ты когда-нибудь видел карнавальных женщин, Джим?
     - А как же! Медведицы-гризли! А чего же тогда здесь пишут?
     - Да заткнись ты!
     - Ну чего ты злишься, Вилли?
     - Да ничего! Просто... Ай! Держи ее!
     Ветер рванул лист у них из рук. Каким-то  нелепым прыжком  афиша взмыла
вверх и исчезла за деревьями.
     - Все равно это неправда, - не  сдавался Вилли. -  Не бывает карнавалов
так поздно. Глупость это! Кто туда пойдет?
     - Я, - тихо выдохнул Джим.
     "И я, -  подумал Вилли.  - Увидеть зловещий блеск гильотины, египетские
зеркала, человека-дьявола с кожей, как сера, прихлебывающего лаву..."
     - Эта музыка...  -  пробормотал Джим.  - Калиоп  /Калиоп -  музыкальный
инструмент, сходный с органом. Звук калиоп