за нею. Рудольф и Кранц, отбиваясь от собак, -  им  дана
была инструкция стрелять только по Штирнеру, чтобы не  поднимать  раньше
времени шума, - бросились к перегородке и стали стучать.
   -  Откройте,  Штирнер!  -  кричал  Готлиб.  -   Откройте,   чего   вы
испугались?
   Дверь открылась назад так неожиданно, что Рудольф, напиравший на нее,
споткнулся.
   - Осторожнее, не упадите! - спокойно сказал Штирнер.  -  Куш,  Фальк!
Куш, Бич!
   Собаки  покорно  улеглись,  положив  морды  на  протянутые  лапы,  но
продолжая внимательно следить глазами за посетителями.
   - Я к вашим услугам,  господин  Рудольф  Готлиб!  -  сказал  Штирнер,
усаживаясь опять за туалетный столик.
   Рудольф Готлиб положил на этот же столик револьвер, взял  кисточку  и
стал намыливать шею и щеки Штирнера.
   Потом Рудольф взял бритву и начал ею брить.
   Штирнер откинул голову назад, и Рудольф внимательно и осторожно  брил
горло.
   - Немного беспокоит,  Готлиб...  Поточите  бритву!  Рудольф  направил
бритву на ремне и продолжал брить. Кранц стоял возле как на часах.
   - Благодарю вас, Готлиб. Вы прекрасно  бреете.  У  вас  талант,  и  я
советую вам не зарывать его в землю. Открывайте  парикмахерскую.  Вы?  -
вопросительно обратился Штирнер к Кранцу.
   - Кранц! Иоганн Кранц! К вашим услугам! - вдруг ожил Кранц. И, бросив
револьвер, схватил платяную щетку и начал чистить платье Штирнера.
   - Благодарю вас, вот вам за труды! -  и  Штирнер  дал  им  по  мелкой
монете.
   Они униженно раскланялись и пошли к двери. Выйдя  из  дома,  все  они
разошлись в разные стороны. Агенты пропали без вести.
   Кранц явился в тюрьму и потребовал, чтобы его  засадили  в  одиночную
камеру. Начальник тюрьмы принял это за шутку, но Кранц весь покраснел от
гнева и затопал ногами.
   - Я имею распоряжение от  самого  министра  арестовывать  всех,  кого
найду нужным, и прошу не рассуждать! Вы не  смеете  не  доверять  словам
служебного лица!
   Начальник тюрьмы пожал плечами и отдал распоряжение. Кранца  увели  и
заперли. Начальник тюрьмы справился по телефону, но получил  ответ,  что
никто не давал приказания арестовывать Кранца, что, наоборот, его  очень
ждут в комитете. Кранц,  однако,  категорически  отказался  выходить  из
тюрьмы.
   - Если  вы  попытаетесь  вывести  меня  силой,  я  буду  стрелять!  -
угрожающе кричал он. - Меня сам Кранц засадил, сам Кранц только и  может
выпустить!
   Начальник тюрьмы махнул рукой.
   - С ума спятил или напился!
   Так как Кранц никогда  не  расставался  с  оружием,  то  было  опасно
применять к нему силу.
   - Черт с ним, пусть сидит!
   И Кранц сидел, наблюдая из дверного волчка за часовым в коридоре.
   - Ты что плохо смотришь? - кричал он часовому. - Разве можно  надолго
останавливаться в одном конце?  Службы  не  знаешь?  Иди  сюда,  проверь
замок, чтобы я не убежал.
   Кранц, очевидно, составлял исключение из правила, о  котором  говорил
прокурор: Кранц не обнаруживал никаких попыток к бегству.
   Из всех участников неудавшегося нападения в комитет  вернулся  только
один Рудольф Готлиб! Но от него  трудно  было  добиться  толку.  Он  был
растерян и мрачен. На все вопросы, нетерпеливо задававшиеся ему  членами
комитета, он отвечал какой-то несуразицей.
   - Выбрил!
   - Кто выбрил? О чем вы говорите?
   - Я выбрил Штирнера.
   Члены комитета переглянулись в недоумении.
   - Может быть, это  иносказательно,  преступный  жаргон,  обозначающий
убийство? - тихо спросил министр начальника полиции.
   - Что-то не слыхал такого выражения, - ответил начальник.
   - Да вы скажите толком, жив Штирнер  или  убит?  Рудольф  обвел  всех
мутным взором, потом, горько улыбнувшись, ответил:
   - Живей нас! Начисто выбрил! Надо будет открыть парикмахерскую!

Глава 7

"ТРИЛЬБИ"

   - Людвиг, наконец-то! - встретила Эльза Штирнера обычными  словами  и
протянула руки. - Ты совсем забыл меня!
   Они стояли в зимнем саду, разглядывая друг  друга  как  после  долгой
разлуки. В самом деле, они не виделись уже почти месяц, и за  это  время
оба несколько изменились. У  Штирнера  лицо  стало  как-то  суше,  глаза
запали, взгляд сделался беспокойным, и резкие переходы настроения  стали
появляться чаще. Эльза похудела так, что выступали ключицы  и  удлинился
овал лица. Но ее взгляд стал неподвижным, больше  затуманился,  движения
сделались вялыми и автоматичными. Внутренне она изменилась  еще  больше.
Под влиянием ненормальной душевной жизни, в которой она жила,  казалось,
начинался распад ее личности.  Она  думала  отрывками,  неожиданно,  без
связи  переходя  от  мысли  к  мысли.  Так  же  неожиданно  ломалось  ее
настроение. Из живого человека она все больше  превращалась  в  автомат.
Это отражалось и на характере ее свиданий со Штирнером. Их  разговор  то
обрывался на полуслове, то вспыхивал необычным оживлением...
   Штирнер усадил Эльзу рядом с собой и  прижал  щеку  к  ее  щеке.  Она
провела рукой по другой его щеке.
   - Гладенький? Это Рудольф Готлиб выбрил меня!
   - Готлиб? - удивленно спросила Эльза.
   - Да, Готлиб, он хочет открыть  парикмахерскую  и  тренируется,  брея
своих друзей.
   Штирнер трескуче рассмеялся.
   - Я не понимаю, Людвиг, ты шутишь?
   - И не нужно понимать. Забудь о Готлибе. Наступила пауза.
   - Ты так изменился, Людвиг. Ты утомлен...
   - Пустяки!
   -  Зачем  ты  так  много  работаешь?  Может   быть,   у   тебя   есть
неприятности?
   Штирнер поднялся и стал нервно ходить.
   - Неприятности? Наоборот. Все идет прекрасно. Но я устал..,  да...  Я
смертельно устал, - тихо проговорил он, полузакрыв глаза. -  Забыться...
Ты холодна ко мне, Эльза!
   Открыв опять глаза, он скрестил руки и внимательно  стал  смотреть  в
глаза Эльзы.
   Под  этим  взглядом  она  вдруг  побледнела  и  стала  тяжело  дышать
полуоткрытым ртом. Как в опьянении, она с протяжным стоном  бросилась  к
Штирнеру,  обвила  руками  его  голову  и,  задыхаясь,  стала  покрывать
поцелуями глаза, лоб, щеки. Наконец до боли,  до  крови  впилась  в  его
губы.
   Штирнер неожиданно оттолкнул ее.
   - Довольно! Иди на место! Успокойся! Эльза покорно уселась на  диван.
Порыв ее прошел так же внезапно, как и начался, оставив лишь утомление.
   - Не то, не то.., проклятие! - бормотал Штирнер, быстро  шагая  между
пальмами.
   -  Чем  занималась  ты,  Эльза,  последнее  время?  -   спросил   он,
успокоившись.
   - Я думала о тебе... - вяло произнесла она. Штирнер кивнул головой  с
видом доктора, предположения которого оправдываются.
   - А еще что ты делала?
   - Я  читала.  В  библиотеке  я  нашла  старинный  роман  "Трильби"  и
перечитала его.  Ты  читал?..  Свенгали  гипнотизирует  Трильби,  и  она
делается игрушкой в его руках. Мне было жаль Трильби. Я подумала,  какой
ужас потерять свою волю, делать, что прикажут, любить, кого прикажут.
   Штирнер хмурился.
   - И я подумала: как хорошо, что мы любим друг друга свободно и что мы
счастливы.
   - Ты счастлива?
   - Да, я счастлива, - по-прежнему вяло  говорила  Эльза.  -  Свенгали,
какой  это  страшный  и   сильный   человек!..   Штирнер   вдруг   резко
расхохотался.
   - Почему ты смеешься?
   - Ничего, так. Вспомнил одну смешную вещь... Свенгали - щенок.  -  И,
направив на нее опять сосредоточенный взгляд, он сказал:
   - Забудь о Свенгали! Так что ты читала?
   - Я ничего не читала.
   - Мне казалось, ты говорила про какой-то роман?
   - Я не читала никакого романа.
   - Музицировала?
   - Я давно не играла.
   - Идем, сыграй мне что-нибудь. Я давно не слышал музыки... Они  вышли
в зал. Эльза уселась за рояль, начала играть "Весну" Грига.  Играя,  она
тихо говорила:
   - Эта вещь напоминает мне Ментону. Тихие вечера...  Восходящая  из-за
моря луна... Запах тубероз... Как мы были счастливы тогда, в первые дни!
   - Разве теперь ты не счастлива?
   - Да, но.., я так мало вижу тебя. Ты стал нервным, переутомленным.  И
я думала, зачем это богатство? Много ли нужно,  чтобы  быть  счастливым?
Уйти туда, к лазурным берегам, жить среди цветов,  упиваться  солнцем  и
любовью.
   Штирнер вдруг опять трескуче, резко рассмеялся.
   -  Завести  огород,  иметь  стадо  коз.  Я  пастушок,  ты  прекрасная
пастушка;  Поль  и  Виргиния...  Любимая  белая  козочка  с   серебряным
колокольчиком на  голубой  ленте.  Венки  из  полевых  цветов  у  ручья.
Идиллия!.. Ты  еще  слишком  много  думаешь,  Эльза.  Идиллия!..  Людвиг
Штирнер в роли доброго пастыря козлиного стада!  Хе-хе-хе!..  Ты,  может
быть, и  права,  Эльза.  С  четвероногим  стадом  меньше  забот,  чем  с
двуногим. Забудь о Ментоне, Эльза! Надо забыть обо всем и  идти  вперед,
все выше, выше, туда, где орлы, и еще выше.., достигнуть туч, похитить с
неба священный огонь или.., упасть в пропасть и  разбиться.  Оставь!  Не
играй эту сладкую идиллию.  Играй  что-нибудь  бурное.  Играй  пламенные
"Полонезы" Шопена, играй Листа,  играй  так,  чтобы  трещали  клавиши  и
рвались струны.
   Покорная его словам, Эльза заиграла с мощью, превосходящей  ее  силы,
"Полишинель" Рахманинова. Казалось, мятущаяся душа Штирнера переселилась
в нее.
   Штирнер ходил по залу большими шагами, нервно ломая пальцы.
   - Так!.. Вот так!.. Крушить! Ломать!.. Так я хочу!.. Я один в мире, и
мир - моя собственность!.. Теперь хорошо... Довольно, Эльза...
   Отдохни!..
   Эльза в изнеможении опустила руки,  тяжело  дыша.  Она  почти  теряла
сознание от сверхъестественного напряжения.
   Штирнер взял ее под руку, провел в зимний сад и усадил.
   - Отдохни здесь! У тебя даже лоб влажный...
   Он вытер ей носовым платком лоб и поправил спустившиеся пряди волос.
   - Что пишет Эмма? Ты давно получала от нее  письма?  Эльза  несколько
оживилась.
   - Да, забыла тебе сказать. Вчера я получила от нее большое письмо.
   - Как ее здоровье?
   - Лучше. Но врачи говорят, что ей нужно еще  пробыть  на  юге  месяца
два. Ребенок тоже здоров.
   - Чтобы сообщить это, ей потребовалось большое письмо?
   - Она много пишет о муже. Она жалуется, что у Зауера  стал  портиться
характер. Он сделался мрачен, раздражителен. Он уже не так внимателен  к
ней. Эмма боится, что его любовь к ней начинает охладевать...
   Штирнер  с  тревожным  любопытством  выслушал  это  сообщение  Эльзы.
Казалось, любовь Зауера к Эмме интересует его больше, чем любовь Эльзы к
нему самому. Штирнер задумался, нахмурился и тихо прошептал:
   -  Не  может  быть!..  Неужели  я   ошибся   в   расчетах?   Огромное
расстояние...  Но  ведь  это  ошибка...  Нет!  Не  может  быть!..   Надо
проверить...
   Он вдруг быстро встал и, не обращая на Эльзу  никакого  внимания,  не
простившись с нею, быстро вышел из зимнего сада.
   - Людвиг, куда же ты? Людвиг! Людвиг!..
   В большом зале замирали удаляющиеся шаги.
   Эльза опустила голову и задумчиво  смотрела  на  рыбок,  плавающих  в
аквариуме.
   Беззвучно двигались они в зеленом стеклянном кубе, помахивая  мягкими
хвостиками и открывая рты.  Маленькие  пузырьки,  блестящие,  как  капли
ртути, всплывали на поверхность.

Глава 8

ПАНИЧЕСКАЯ ЗОНА

   Прокурор посетил лично Кранца в его "самовольном"  заключении,  желая
узнать подробности неудавшегося налета на Штирнера.
   - Послушайте, Кранц, - начал прокурор вкрадчиво,  -  вы  всегда  были
образцовым служащим. Скажите мне, что произошло у Штирнера и  почему  вы
подвергли себя одиночному заключению.
   Кранц стоял навытяжку, руки по швам, но не поддавался на увещания.
   - Преступник, оттого и сижу. А в чем  мое  преступление,  сказать  не
могу. Отказаться от дачи показания - мое право. Можете судить!
   - Но как же вас судить, если мы не знаем нашего преступления?
   - А мне какое дело? Буду сидеть в предварительном заключении, пока не
узнаете. Если Кранц сказал "нет", значит, нет. Дело  кончено,  не  будем
говорить. Но я, заключенный, имею жалобу на тюремный режим.
   - В чем дело, Кранц? - заинтересовался прокурор.
   - Безобразие! Подали к обеду борщ. Зачерпнул я ложкой и выловил кусок
мяса, граммов на двести. А поверх борща - жирок. Если этакими борщами  в
тюрьмах  начнут  кормить,  то  и  честные  люди   станут   разбойниками.
Непорядок! Я вам заявляю категорически, господин прокурор:  если  только
пищу не  ухудшат,  я  объявляю  голодовку,  так  и  знайте!  Или  такое,
например, здесь водится: конвойные провожают преступников  из  одиночных
камер в уборную, расположенную  в  конце  коридора,  вместо  того  чтобы
ставить парашу. Разве это порядок? Им, может быть, параши выносить лень,
а я из-за этого сбежать захочу, а меня при попытке к бегству..,  того...
Прошу принять меры к неуклонному выполнению тюремных правил  внутреннего
распорядка!
   Прокурор даже рот приоткрыл от удивления.
   Правда куску мяса в двести граммов и жирку в борще  он  не  удивился:
прокурор хорошо знал, что другие заключенные не вылавливают кусков  мяса
из жидкой, вонючей похлебки. Но  требование  об  ухудшении  пищи!  Таких
требований еще никогда не приходилось выслушивать прокурору.
   "Бедняга, - подумал прокурор, - у него совсем мозги  набекрень  после
визита к Штирнеру!" И, желая быть как можно мягче, прокурор заговорил:
   - Я вас очень прошу,  Кранц,  скажите  мне  обо  всем,  как  старшему
товарищу.  Ведь  мы  так  много  работали  вместе...   Ну   дайте   хоть
какое-нибудь показание!
   - Дать вам показание? Вот вы чего захотели!  Если  преступники  будут
давать показания, то что останется делать нам, сыщикам? По миру идти? Вы
хотите оставить нас безработными? Нет-с, я  не  сделаю  подлости  против
своих товарищей! Пусть они раскроют мое преступление и получат награду!
   Прокурор был ошеломлен этой неожиданной логикой и огорчен неудачей.
   Кранц заметил это.
   Казалось, ему стало жалко прокурора. Кранц порылся в карманах, извлек
оттуда мелкую серебряную монету и протянул ее прокурору, как нищему.
   - Вот все, что могу вам дать!
   Прокурор машинально  протянул  руку,  взял  монету  и  с  недоумением
смотрел на нее.
   -  Приобщите  к  вещественным  доказательствам.  Деньги,   полученные
преступным путем...
   Это была монета, полученная Кранцем от Штирнера "на чай".
   Прокурор   молча   удалился,   вертя   меж   пальцами    вещественное
доказательство.
   "Какого ценного работника мы потеряли! - думал он. - И  все  Штирнер!
Неужели нам не удастся покончить с ним?"
   Когда члены комитета, с  нетерпением  ожидавшие  прокурора,  спросили
его, чем кончился его визит к Кранцу, прокурор  только  рукой  махнул  и
безнадежно опустился в кресло.
   - Что  же  делать?  Неужели  Штирнер  непобедим?  -  спросил  министр
внутренних дел.
   Поднялся  начальник  военного  округа,  которого  называли  "железный
генерал", - сухой, бодрый старик с щетинистыми фельдфебельскими усами.
   - Что делать? - начал он неожиданно громким и  молодым  для  его  лет
голосом. - Я вам скажу, что делать. Объявить Штирнеру  настоящую  войну.
Простите мне, старику, господин министр,  но  у  вас,  штатских,  должно
быть, нервы слишком слабы. Послали  пару  полицейских,  они  проворонили
дело, и вы уже говорите о непобедимости какого-то  проходимца,  едва  ли
даже нюхавшего порох. Вот что надо делать, - и "железный генерал"  начал
кричать, как будто он уже командовал на поле сражения миллионной армией,
- объявить в городе осадное положение. Оцепить дом Эльзы  Глюк  сплошным
кольцом линейных войск и идти на приступ.  Да,  на  приступ!  На  всякий
случай подвезти артиллерию. И если, - чего я  не  допускаю,  -  пехотная
атака почему-либо не удастся, смести с лица земли весь  дом.  Картечи  и
гранаты еще никому разговаривать не удалось. Вот что надо делать,  а  не
паникерствовать!
   Энергичная  речь  "железного  генерала"  внесла  струю   бодрости   и
оживления.
   Против проекта  генерала  раздавались  отдельные  голоса,  но  и  они
возражали не по существу самого проекта.
   - Могут пострадать соседние дома...
   - Чем виноваты живущие со Штирнером, - хотя бы его жена...
   - Я сказал, что до бомбардировки, по всей вероятности, не  дойдет,  -
отвечал генерал. - Но если бы и так: война без жертв  не  бывает.  Лучше
пусть погибнет несколько сот человек, чем все государство.
   - Нельзя ли хоть предупредить граждан и эвакуировать их?
   - Нельзя! Предупредить их, значит  предупредить  врага.  Лучше  этого
дела не откладывать. Сегодня ночью, если на то будет  ваше  согласие,  я
сам поведу моих  обстрелянных  солдат,  и  посмотрим,  что  запоет  этот
непобедимый!
   - Но только без артиллерийского огня! - сказал военный министр.
   - Почему?
   - Потому что он уничтожит не только Штирнера,  но  и  его  орудие,  а
оно.., может пригодиться и нам.
   С этим все согласились.
   В окрестностях города на совещании штаба "железный  генерал"  изложил
свой план.
   -  Перед  нами  не   легкая   задача.   Мы   ограничены   директивами
правительства - не прибегать к артиллерийскому огню.  Я  имею  приказ  -
захватить Штирнера живым; если  это  будет  невозможно,  убить  его,  но
сохранить  в  неприкосновенности  дом  со  всеми  находящимися   в   нем
предметами. Мы имеем дело с необычайным врагом. Мы должны вести борьбу в
центре города. И тем  не  менее  тактика  уличных  боев  едва  ли  здесь
применима. Какой же это уличный бой, когда мы не можем  нащупать  врага,
его слабые стороны? Если же нам удастся благополучно проникнуть в дом  и
только там столкнуться со Штирнером,  то  это..,  гм..,  это  уже  будет
"домашний бой". Первое, о чем  мы  должны  позаботиться,  это  исключить
всякую возможность бегства Штирнера. Далее. Нам  известно,  что  Штирнер
излучает лучи, или направляя их по известному сектору, или охватывая ими
определенную окружность. Притом, по-видимому,  его  лучи,  -  будем  так
называть  его  орудие,  -  не  на  всех  действуют  одинаково.  Все  это
заставляет нас распределить наши  силы  по  всему  району  боя  и  иметь
резервы. Пусть пехота движется по улицам к месту  боя  сплошной  массой.
Если первые ряды будут поражены и,  скажем,  в  панике  бросятся  назад,
задние должны напирать, силою  подвигая  головные  отряды  вперед.  Так,
может быть, нам удастся попасть к самому дому Штирнера. Кто знает, может
быть, таким путем они окажутся в "мертвой зоне", вне "обстрела", как это
имеет место при артиллерийских боях. Я буду сопровождать головной отряд.
   - Ваше превосходительство, - сказал адъютант  Корф,  -  это  было  бы
крайне неосмотрительно с вашей стороны.
   - Господин полковник, - довольно резко ответил генерал,  -  разрешите
мне самому определить свое место  на  поле  сражения.  Подчеркиваю,  для
данного случая.
   Полковник, привыкший к грубостям генерала,  смолчал  и  только  густо
покраснел.
   - Я сам знаю, что это рискованно, - продолжал генерал.  -  Но  всякая
война - риск, а не игра в домино. Чтобы руководить боем, я должен  знать
орудие врага. Я должен испытать на  себе  действие  враждебного  "огня",
чтобы убедиться, так ли он смертоносен для закаленного бойца, как и  для
слабонервного обывателя.
   Наступило молчание. Штабные офицеры стояли хмурые.  Адъютант  прервал
это  тяжелое  молчание.  Он  знал,  что  спорить  с  упрямым   генералом
невозможно.  Адъютанту  не  нравился  весь  этот  план  наступления,  "с
генералом на  белом  коне  впереди",  напоминающий  старинные  банальные
олеографии.  Но  делать  было  нечего.  Оставалось  только  подумать   о
последствиях.
   В двенадцать часов ночи из разных частей города к Банковской улице  и
Биржевой площади потянулись отряды солдат в полном боевом снаряжении.  С
головным отрядом ехал сам  "железный  генерал"  на  прекрасной  арабской
лошади золотистой масти.
   - Целая армия на одного, да еще на штатского!.. Это позор,  но,  черт
возьми, лучше такой позор, чем гибель страны!
   Генерал проехал улицу, примыкающую к Биржевой площади. Дом Эльзы Глюк
одной стороной выходил на эту площадь, а другой - на Банковскую улицу.
   -  Посмотрим,  что  он  у  нас  запоет!  -  сказал   генерал,   зо