рко
всматриваясь в видневшийся дом Эльзы Глюк, и пришпорил коня.
   Арабский скакун, красиво перебирая тонкими ногами, пошел на  площадь,
но лошадь вдруг без видимой  причины  захрапела,  прижала  уши  и  сразу
подалась корпусом назад, задрожав всем телом. Генерал был озадачен.
   Что могло испугать Абрека, который не  дрожал  даже  от  рева  пушек?
Генерал похлопал лошадь по шее.
   - Что ты, Абрек, дурачишься? - сказал он и дал шпоры.
   На  этот  раз  Абрек,  вступив  на  площадь,  поднялся  на  дыбы   и,
повернувшись на задних ногах, бросился назад. В тот момент, когда лошадь
поворачивалась  и  задние  ноги  ее  на  мгновение  переступали   черту,
отделявшую улицу от площади,  генерал  почувствовал,  как  холодок  жути
пробежал и по его спине. А Абрек находился  уже  в  нескольких  десятках
метров от площади.
   - Что за чертовщина? - проворчал генерал. Его вдруг охватил тот порыв
гнева и ярости, который, бывало, находил на него в самые опасные минуты.
Генерал повернул лошадь к площади и изо всех сил вонзил  шпоры  в  бока.
Абрек, не привыкший к такому жестокому обращению, мотнул головой, прижал
уши и бросился вперед полным карьером. С разгона он влетел на площадь  и
тут, страшно захрипев, сделал такой прыжок  в  сторону,  что  генерал  -
лучший кавалерист во всей армии, - как срезанный, свалился с лошади.  Но
он, казалось, даже не заметил  этого.  Его  сознание,  нервы,  весь  его
организм, так же  как  и  у  его  лошади,  были  потрясены  необычайным,
сверхъестественным ужасом. Он  пришел  в  себя  только  на  улице,  куда
вытащил его Абрек, волоча  за  ногу,  запутавшуюся  в  стремени.  Отряды
пехотинцев уже подошли к этому месту:
   "Видали!.. Какой позор!.." - думал генерал. Он  поднялся,  отряхнулся
и, подавляя смущение, сказал подъехавшему адъютанту:
   -  Ничего...  Не  беспокойтесь,  пустяки!  Проклятый  Абрек,  чего-то
испугавшийся, выкинул такой фокус, что сам дьявол не усидел бы.
   Генерал не сказал о том паническом ужасе,  который  испытал  он  сам,
чтобы "не понижать боевого настроения" и не опозориться еще больше перед
офицерами и солдатами.
   - Все части стянуты?
   - Все на местах. Улицы, ведущие на площадь, и  даже  проходные  дворы
заняты...
   - Банковская улица?
   - Вход в эту улицу также занят.
   - Хорошо! Ждите сигнала!
   Как только по приказу генерала  сияющие  дуги  ракет  склонились  над
домом Глюк, войска двинулись на приступ.
   Тут произошло нечто невероятное.
   Такой паники не приходилось видеть генералу за всю свою долгую боевую
жизнь.
   Генерал стоял недалеко от площади на  площадке  автомобиля  и  кричал
своим громовым голосом:
   - Вперед! Вперед! Стрелять буду!..
   Но его никто не слушал. С солдатами творилось что-то  необыкновенное.
В смертельном ужасе метались они, бросая винтовки, давя друг друга. Стон
и крики стояли над площадью. Задние ряды напирали, вступившие на площадь
рвались назад... Генерал отдал приказ - теснить беглецов. Сплошные  ряды
войск, запрудившие  улицу,  выдавливали  на  площадь  головные  колонны.
Площадь превратилась в беснующийся ад, но она понемногу наполнялась.
   Вдруг какая-то новая волна разлилась более широким кругом,  и  паника
охватила также войска, шедшие по улице. Волны эти набегали, как  ледяное
дыхание  смерти,  прокатываясь  по  рядам,  и  стройные  колонны  солдат
превращались в дикое стадо обезумевших животных. Солдаты бросались  друг
на друга, спасались в подъездах, воротах домов, а оттуда им навстречу  в
паническом ужасе выбегали граждане.
   Паника наполнила и дома.  Люди  прятались  под  кровати,  залезали  в
шкафы. Некоторые выбрасывались из  окон  на  головы  солдат,  на  штыки.
Женщины хватали детей и с дикими воплями метались по комнатам, как будто
весь дом был объят пламенем. По  коридорам  и  лестницам  домов  бурлили
потоки людей, потерявших голову.  Одни  бежали  вверх,  другие  -  вниз,
катились по лестнице, топтали упавших женщин и детей. Ужаснее всего было
то, что никто не знал причин  паники,  никто  не  знал,  от  кого  нужно
спасаться.  Но  постепенно   в   этом   хаотическом,   бурлящем   потоке
образовалось движение в  одну  сторону;  возможно,  что  солдаты  задних
рядов, до которых еще не докатились волны паники, видя картину всеобщего
смятения, побежали назад и увлекли за собой других. Этот поток обратного
движения все рос. Казалось, люди нашли путь к спасению, и  они  побежали
все в  одном  направлении  с  такой  бешеной  скоростью,  как  будто  их
преследовали тысячи пулеметов.
   Пробежав три улицы, адъютант увидал  своего  "железного  генерала"  -
человека, не знавшего страха. Генерал без каски, в разорванном  мундире,
с безумными глазами, перескакивал  через  груды  упавших  тел,  пробивая
дорогу огромными кулачищами.
   А "заградительная паническая зона", как после  назвали  это  явление,
все ширилась. Она захватила собой и здание, в  котором  заседал  комитет
общественного спасения. Члены комитета и все правительство бежали.
   Только к утру паника утихла, но комитет  не  решался  возвращаться  в
город.
   Столица была потеряна. Оставалось спасать страну. Но в это уже  почти
никто не верил. Когда члены комитета разыскали друг  друга,  в  соседней
деревушке был устроен военный совет. "Железный генерал"  был  совершенно
подавлен неудачей и находился в полном отчаянии...
   - Перед чертом штыки бессильны, - сказал он и мрачно опустил голову.
   Штирнер победил. Он мог распоряжаться страной по своему желанию,  как
ни один деспот в мире.

Глава 9

"ДРУЖЕСКАЯ ПОМОЩЬ"

   Иностранные  государства  с  интересом  следили  за  исходом   борьбы
немецкого правительства со Штирнером. Французские и  английские  банкиры
не скрывали  своего  удовольствия,  когда  телеграф  и  радио  приносили
известия о разорении и гибели крупнейших немецких банкиров - конкурентов
на международном денежном рынке.
   - Отлично! Молодец Штирнер! -  говорили  иностранные  банкиры  и  уже
подсчитывали будущие барыши.
   Они  считали  Штирнера  необычайно  удачливым  финансистом,  но  были
уверены, что он в конце концов сорвется, как сорвался когда-то  выросший
как на дрожжах концерн Стиннеса. Могущество Штирнера  росло,  превосходя
все ожидания, всякую меру. История капитализма не знала такой быстрой  и
головокружительной карьеры, какою оказалась  карьера  этого  финансового
Наполеона. "Солнце Аустерлица" разгоралось над ним все ярче, и  не  было
никаких признаков, указывающих на приближающееся "Ватерлоо".
   Все чаще, все упорнее стали проникать слухи о том, что успех Штирнера
имеет какие-то необычайные  причины,  что  в  его  руках  есть  какие-то
таинственные средства воздействия на  людей,  которых  он  обезволивает,
подчиняет своему влиянию, делает игрушкой в своих руках.
   Когда  Штирнер  стал  на  путь  борьбы  с  правительством,   опасливо
зашевелились  не  только  иностранные  банкиры,  но  и   государственные
деятели.
   Поражение "железного  генерала"  и  бегство  правительства  произвели
ошеломляющее впечатление во всем дипломатическом мире.
   Один против всех! Один против  государства!  Без  армии,  пушек,  без
единого выстрела - и он вышел победителем из борьбы!..
   Оставаться  пассивными  зрителями  больше  было  нельзя.  Иностранным
государствам приходилось определить свое отношение к узурпатору.
   Во Франции Штирнер на  время  заслонил  собой  вопросы  и  внутренней
политики и даже колониальных войн. Событиям в  Германии  выли  посвящены
специальные закрытые заседания  совета  министров  и  палаты  депутатов.
Собрания эти носили бурный характер.
   Незначительным большинством  голосов  в  конце  концов  было  принято
решение:  принципиально  участие  в   борьбе   со   Штирнером   признать
необходимым, предложив  свою  помощь  Германии,  но  активно  выступить,
только обезопасив себя со стороны Англии.
   Англия  относилась  к  событиям  в  Европе   более   спокойно,   хотя
внимательно наблюдала за ходом борьбы со Штирнером.  Английский  кабинет
министров довольно скоро установил единство мнения.
   - Германия достаточно обессилена  европейской  войной,  и  дальнейший
развал Германии  может  нарушить  европейское  равновесие.  Штирнер,  по
мнению кабинета, непосредственной угрозы для других  стран  в  настоящий
момент не представляет, может быть, его властолюбие не идет так  далеко.
Если во Франции смотрят иначе, это их дело. Но нельзя  допускать,  чтобы
Франция единолично вмешалась во внутренние дела Германии, хотя  бы  и  с
согласия последней.  Кроме  того,  хотя  Штирнер  и  узурпатор,  но  он,
по-видимому, не плохой хозяйственник. Нужно посмотреть, как  он  поведет
дело. А как вывод изо всего этого: следует предложить Франции обождать с
выступлением.  Если  же  Штирнер  проявит  намерение  вмешаться  в  дела
иностранных государств или затронет их интересы, выступить  совместно  с
Францией.
   Ответ   этот,   сообщенный   Франции,   вызвал   негодование    среди
милитаристов, которые взывали к достоинству нации.
   - Нельзя вечно идти на поводу Англии!  -  говорили  они,  призывая  к
немедленному выступлению, хотя бы уже только для  того,  чтобы  доказать
независимость французской политики.
   Однако   к   немедленному   выступлению    встретились    препятствия
дипломатического свойства. Германское правительство,  не  без  основания
опасавшееся, что "искренняя помощь" со стороны Франции обойдется слишком
дорого, не торопилось принять руку этой помощи.
   Притом немецкое правительство еще  не  теряло  надежды  покончить  со
Штирнером собственными силами.
   Несмотря на неудачный исход сражения, "железный генерал"  пользовался
еще большим авторитетом в  военных  и  министерских  кругах,  а  он  был
решительным противником иностранного вмешательства.
   - Что нам даст это  вмешательство,  -  говорил  он,  -  кроме  нового
унижения и новых налогов? Я уже предлагал на военном  совете  пустить  в
ход дальнобойные пушки, чтобы снести с лица земли проклятое гнездо... Но
мне возражали: это поведет к напрасной гибели,  быть  может,  нескольких
тысяч наших  граждан,  ни  в  чем  не  повинных  мирных  жителей.  Такой
сентиментализм вреден! Лучше обречь на гибель несколько тысяч,  чем  все
государство!
   - И не только  это,  ваше  превосходительство,  -  прервал  его  речь
военный министр, в душе завидовавший популярности "железного  генерала".
- Решающим  мотивом,  который  заставил  нас  отказаться  от  применения
артиллерийского огня, было выдвинутое мною соображение,  что,  уничтожив
тяжелой артиллерией до основания дом Готлиба,  мы  вместе  со  Штирнером
начисто уничтожим и его изобретение. А оно... Его жалко уничтожить! Если
бы  нам  удалось  овладеть  орудием  Штирнера,  ого!  -   министр   даже
мечтательно закрыл глаза. - Мы посчитались бы с Францией, мы  уничтожили
бы всех наших врагов, мы...
   - Правили бы миром? - резко ответил "железный генерал".  -  Остановка
за малым: захватить живьем Штирнера. Я  уже  пробовал.  Пусть  попробуют
другие!
   После долгих прений атака Штирнера  из  тяжелых  дальнобойных  орудий
была решена.
   И когда огромная дальнобойная пушка выпустила  из  чудовищного  жерла
снаряд  в  два  человеческих  роста  длиною  и  он,  разрезая  воздух  с
потрясающим шумом, понесся по направлению столицы, "железный генерал" не
мог скрыть своего восторга. Для него этот громовой удар был сладок,  как
симфония.
   - Ого! -  и  он  расхохотался.  -  Летит!  Ну-те,  господин  Штирнер,
заставьте свернуть этот гостинец с пути!
   - Теперь огонь батареи! Скорее, пока он там не одумался, если еще  не
переселился на небо.
   Казалось, обрушилась земля. От сотрясения воздуха  солдаты  не  могли
устоять на ногах. И только "железный генерал", как бог  войны,  стоял  с
сияющим лицом. Казалось, он стал еще выше. Морщины около глаз  собрались
в хищно-веселую улыбку.
   - Огонь! - крикнул он. Но, несмотря на звучный голос,  его  никто  не
услышал:  потрясенные  барабанные  перепонки  отказывались  воспринимать
слабые звуки человеческого голоса.
   Генерал в нетерпении махнул  рукой,  показывая  на  орудия.  Прислуга
занялась подготовкой к следующему выстрелу, но вдруг,  будто  обессилев,
артиллеристы склонились и стояли неподвижно на своих местах.
   - Что же вы? -  крикнул  "железный  генерал".  -  Огонь!  Солдаты  не
двигались.
   "Железный генерал" подбежал к одному из них и  дернул  за  плечо,  но
солдат как будто даже не заметил этого.
   "Железный генерал"  стал  неистово  ругаться  и  топать  ногами.  Его
сознание леденила мысль о том, что Штирнер жив и уже пустил в  ход  свое
невидимое орудие Так же неожиданно  артиллеристы  ожили  и  стали  вдруг
поворачивать орудия, стоявшие на круглых площадках, в обратную  сторону.
Никогда еще они  не  делали  этого  так  четко,  автоматично  и  быстро.
Ошеломленный генерал не успел прийти в себя, как пушки были повернуты  и
грянул залп, один, другой, третий... Залпы  не  смолкали,  пока  не  был
расстрелян весь запас снарядов И снаряды летели  один  за  другим,  неся
смерть соседним городам и мирным селениям.
   "Железный генерал" уже не кричал, не волновался. Он понял все, понял,
что его приказы напрасны перед  этой  неведомой  силой,  сковавшей  волю
солдат. Сознание катастрофы подавило, ошеломило его  Он  сам  чувствовал
себя скованным неведомой силой. В изнеможении опустился он  на  землю  и
низко склонил побледневшее лицо.
   А когда последний залп замолк и наступила  звенящая  тишина,  генерал
вынул из кобуры револьвер и приставил к виску Кто-то выбил револьвер  из
его рук - Стыдно, ваше превосходительство! - сказал адъютант Генерал как
будто даже не заметил этого. Он продолжал сидеть, тупо глядя  на  землю.
Кругом, как трупы, валялись упавшие от Изнеможения солдаты.

***

   Вечерело Молодой месяц пробирался по светлому еще небу между  клубами
облаков. Но люди не видали месяца, не слышали свиста  птицы  в  соседнем
лесу. Они были полумертвы.
   Только адъютант еще бодрился. Он даже нашел в себе  силы  послать  из
походной радиостанции телеграмму правительству об исходе сражения,  хотя
в этом едва ли была нужда: снаряды, падавшие на город  и  селения,  сами
разнесли весть о катастрофе.
   - Скверно - тихо сказал адъютант,  уселся  недалеко  от  генерала  на
походный стул и закурил папиросу, рассеянно глядя на небо.
   Его внимание неожиданно  было  привлечено  точкой  на  горизонте,  то
появлявшейся, то исчезавшей  между  туч  Опытный  глаз  адъютанта  скоро
определил, что это  летит  аэроплан.  И  летит,  по-видимому,  прямо  на
Берлин. За ним следовал другой, третий, целая эскадрилья "Чьи это  могут
быть аэропланы? - подумал адъютант - Мы не отдавали  распоряжения  нашим
летчикам... Может быть, военный министр распорядился,  узнав  об  исходе
сражения? Но было бы безумием посылать  людей  на  верную  гибель  после
того..." Не окончив мысли, он подошел к генералу и осторожно  тронул  за
плечо.
   - Ваше превосходительство!
   - Да, да... Все кончено! Корф, зачем вы отняли у  меня  револьвер?  -
вспомнил вдруг генерал. - Отдайте мне. Все равно  я  не  переживу  этого
позора.
   - Ваше превосходительство, на Берлин летит  эскадрилья  аэропланов  -
Глупость.., чушь , вам мерещится.
   - Извольте посмотреть!
   Рокот аэропланов уже ясно был слышен среди вечерней  тишины.  Генерал
устало повернул голову.
   - Черт! Действительно! Дурачье! Этого еще недоставало.  Запросите  по
радио, чьи?
   Адъютант послал радиограмму, но ни один аэроплан не ответил.
   Генерал начал ругаться: он оживал.
   "Наконец-то пришел в себя!" - подумал адъютант, улыбаясь.
   Генерал быстро поднялся на ноги и как-то  весь  встрепенулся,  словно
его окатили бодрящим, холодным душем.
   - У вас молодые глаза, Корф, чьи аэропланы, вы не  видите?  Аэропланы
уже были довольно близко, но летели они на значительной  высоте,  притом
быстро темнело от сгущавшихся туч. Над местом канонады собиралась гроза.
Ветер крепчал. Он  качал  аэропланы,  но,  видимо,  руководимые  опытной
рукой, они хорошо справлялись с ветром...
   - Трудно разобрать...
   - Осветите аэропланы прожекторами. Через несколько минут  яркие  лучи
света залили аэропланы. Генерал и адъютант вооружились биноклями.
   - Или мне мерещится, - сказал генерал, - или...
   - Вам не  мерещится.  Я  совершенно  ясно  вижу...  Это  американские
аэропланы.
   - Час от часу не легче! - Генерал грузно опустился на стул и, положив
бинокль на колени, смотрел на удаляющиеся аэропланы.
   - Вы  понимаете,  что  происходит?  -  спросил  он  адъютанта.  Корф,
продолжая смотреть в бинокль, пожал плечами.
   - По-видимому, они держат путь на Берлин... Значит, Америка.
   - Но как? Почему?
   - Их, кажется, ветром относит несколько в сторону.
   Вмешательство Северо-Американских  Соединенных  Штатов  в  борьбу  со
Штирнером было неожиданностью не только для "железного генерала",  но  и
для всей Европы.
   Пока между  европейскими  государствами  происходили  дипломатические
переговоры, в Вашингтоне, который зорко  следил  за  всем  происходящим,
быстро было принято решение.
   Америка   не   могла   оставаться   безучастной.   Мало   того,   что
разрушительная работа Штирнера  понижала  платежеспособность  одного  из
европейских должников, Вашингтон еще раньше военного  министра  Германии
учел все  те  последствия,  которые  могут  произойти,  если  германское
правительство, покончив с самим Штирнером, сумеет овладеть его средством
борьбы. Америка раньше других оценила все значение  этой  новой  могучей
силы. Если овладеть этой силой самой Америке было трудно, то нужно  было
уничтожить орудие Штирнера вместе с ним, чтобы его  тайна  не  попала  в
другие руки. И чем скорее это сделать, тем лучше. Но  как?  Американская
техника уже значительно  овладела  способом  управления  аэропланами  по
радио, и они могли  пролетать  большие  пространства  без  летчиков,  по
установленному в месте отправки направлению, и автоматически  сбрасывать
разрывные снаряды большой разрушительной силы  на  заранее  определенном
месте.  Единственно,  что  еще  не  было  закончено,  это  механизм  для
получения с летящих аэропланов съемки всего пролетаемого пути, чтобы все
время  следить  за  полетом  и  корректировать   его.   Но   откладывать
выступление до окончания этих работ было признано рискованным.  Точность
механизмов  и  тщательно  составленные  военные  географические   карты,
казалось, могли обеспечить успех... Америка также рано поняла и то,  что
со Штирнером возможна лишь борьба механизмами, отправленными без людей с
большого расстояния от него.  Правда,  Атлантический  океан  и  путь  по
Европе от западного берега Франции был слишком велик. На  таком  большом
протяжении  воздушные  течения  могли  изменить   первоначальный   полет
аэропланов,  несмотря  на  все  автоматические  "выпрямители".   Поэтому
необходимо было отправить  их  в  путь  по  крайней  мере  с  территории
Франции, но для этого требовалось ее согласие, равно как  нужно  было  и
согласие Германии на этот налет на Берлин. Для  американской  дипломатии
не составило труда получить от европейской дипломатии нужный ответ.
   Американским правительством были посланы по этому  поводу  Франции  и
Германии очень почтительные ноты, составленные в самых изысканных формах
дипломатической вежливости. А одновременно с почтительными  нотами  были
посланы  короткие,  но  энергичные  напоминания  о  немедленной   уплате
задержанных платежей государственного долга.
   Ответ не замедлил: Франция и Германия ответили  такими  же  любезными
нотами, с выражением согласия на вмешательство Америки,  и  одновременно
до унижения почтительно они просили об отсрочке платежей.
   Америка великодушно согласилась на отсрочку и послала свои аэропланы.
Она даже не дождалась  замедлившегося  ответа  Германии,  будучи  в  нем
вполне уверена, и  американские  аэропланы,  которые  увидали  "железный
генерал" и его адъютант,