крывать его, чем у нас. И потому  я
прошу тебя, Эмма, и вас, фрау Шмитгоф, предупредите также и  Ганса,  что
если Штирнер явится сюда, никто из нас не должен  называть  его  прежним
именем и не подавать виду, что мы знали его. Как бы он ни  был  виноват,
он уже не тот. Он покончил со своим прошлым, и мы должны  сохранить  его
тайну.
   - А если эта тайна известна его спутникам?
   - Не думаю.
   - А если Штирнер сам выдаст себя, узнав  нас?  Я  думаю,  что,  увидя
тебя, Эльза, он не сохранит спокойствия. Это будет так неожиданно! -  И,
всплеснув руками, она по-детски воскликнула:
   - Как интересно! - И тут же озабоченно добавила:
   - Если только он опять не наделает никаких бед...
   - Не беспокойся. Он не наделает бед. И он никого из нас не узнает,  в
этом ты можешь быть совершенно уверена. Ведь не узнал же он тебя.  Разве
только меня.., немножко.., как случайную знакомую, - добавила  она,  как
будто вспоминая о чем-то. Но, может быть, они и не придут сюда?
   - Придут, наверно придут, - сказала Эмма. -  И  вот  почему.  Штирнер
сказал мне: "Надеюсь, что мы вас ничем не  побеспокоим.  Но  если  среди
ваших слуг есть туземец, знающий местность, мы будем очень  просить  вас
разрешить нам взять его в проводники на день-два". Идут,  идут  сюда!  -
вдруг закричала она. - Меня уж все равно они видели  такой  растрепанной
дикаркой, - безнадежно махнула рукой Эмма, - а  ты  иди  хоть  переодень
туфли да чулки натяни! Нельзя же так. Ведь Штирнер, тьфу, Штерн,  Штерн,
Штерн как-никак был твоим...
   Эльза не дослушала, быстро поднялась и  ушла  к  себе.  Не  забота  о
наряде  заставила  ее  уйти,  а  желание  наедине  справиться  со  своим
волнением.
   Сейчас она опять  встретится  лицом  к  лицу  со  Штирнером,  с  этим
загадочным человеком, который ей сделал столько зла, но который искренне
любил ее.
   Эльза быстро ходила из  угла  в  угол.  Рой  воспоминаний  кружил  ей
голову. Она сама удивилась силе своего волнения. Ей казалось, что ею все
было забыто, все стало невозвратным прошлым. Только одна тайна  осталась
нераскрытой и изредка мучила ее:  виновен  ли  Штирнер  в  смерти  Карла
Готлиба? Эту тайну Штирнер унес с  собой.  Эльза  подошла  к  зеркалу  и
начала бессознательно поправлять волосы.
   "Какая я стала черная!" - подумала она, глядя на свое лицо.
   - Впрочем, он все равно  не  узнал  бы  меня,  -  прошептала  она  со
вздохом.
   Около дома послышались голоса.
   - Однако что же я? - И она вдруг бросилась к шкафу и стала перебирать
платья. "Вероятно, все это покажется им ужасно старомодным", -  подумала
она. Наконец выбрала легкое белое платье, быстро оделась, осмотрела себя
еще раз в зеркало и, глубоко вздохнув, вышла на веранду.

Глава 2

ОХОТНИКИ НА ЛЬВОВ

   К Эльзе подошел пожилой человек с пушистыми седыми усами.
   - Позвольте мне, как самому старшему из нашей  компании,  представить
других, - сказал он  с  поклоном.  -  Дугов,  заведующий  зоологическими
садами в Москве. А это вот Качинский.  Он  стоит  во  главе  всего  дела
передачи мыслей на расстояние.
   Качинский поздоровался.
   - Ну-с, а это, - Дугов  указал  на  Штирнера,  -  это  мой  ближайший
помощник Штерн.
   Штирнер протянул руку Эльзе, и они несколько церемонно поздоровались.
   Все уселись за стол. Эльза позвонила и  попросила  принести  завтрак.
Поднос заметно дрожал в руках старого слуги, когда он подходил к  столу,
искоса поглядывая на Штирнера. Эмма вдруг улыбнулась,  глядя  на  дверь.
Эльза оглянулась, чтобы  посмотреть,  что  рассмешило  Эмму,  и  увидала
испуганное лицо фрау Шмитгоф, выглядывавшее из-за дверей.
   Дугов выпил бокал вина за здоровье хозяек и сказал:
   - Мы очень просим извинить нас за то, что нарушили ваше  одиночество,
но, право, это вышло случайно,  фрау  Беккер.  Мы,  пользуясь  отпуском,
решили поохотиться в здешних местах  на  львов.  В  наших  зоологических
садах недостает нескольких  экземпляров  этих  прекрасных  животных  той
породы, которая встречается  только  здесь.  Вот  мы  и  отправились  со
Штерном сюда, а к нам присоединился и Качинский, который хочет  испытать
на деле то оружие, которым он сам нас вооружил.
   - Что же это за оружие? Где оно? - спросила  любопытная  Эмма.  Дугов
засмеялся.
   - А вот пойдемте с нами на охоту и увидите!
   - На львов? Ни за что! - в ужасе воскликнула Эмма. - Я  дрожу,  когда
слышу отдаленный рев...
   - Ого! Значит, нас не обманули, и охота должна быть удачная! - сказал
Дугов, потирая руки. - А вас мы побеспокоили потому, - продолжал  он,  -
что не хотим своим прибытием в  городок  возбуждать  лишний  шум.  Толпа
зевак всегда мешает. И мы решили завернуть в ваш залив. - Дугов протянул
руку к берегу. - Жить мы будем в палатке. Вас же мы попросим  только  об
одном: если среди ваших служащих имеются туземцы, разрешите использовать
их в качестве проводников.
   Эльза охотно согласилась на просьбу Дугова. Она старалась не  глядеть
на Штирнера, но не могла удержаться, чтобы не скользнуть  несколько  раз
взглядом по его лицу. Наконец она не выдержала и обратилась к нему:
   - Скажите, господин Штерн, если я не ошибаюсь, вы не русский?
   - Да, я не русский, - ответил Штерн.
   - А вы.., давно живете в России?
   - Около трех лет.
   Вежливость не позволяла продолжить этот разговор, похожий на  допрос.
И все же Эльза неожиданно для себя спросила:
   - А раньше где вы жили?
   Штирнер рассмеялся самым добродушным  образом.  И  этот  смех  удивил
Эльзу: так не похож он был на прежний, иронический, сухой и  злой,  смех
Штирнера. Действительно, перед нею был другой человек.
   - Где я жил раньше и вообще что было со мною раньше - это загадка для
меня самого. Не верите? Спросите моих товарищей. Я  абсолютно  не  помню
ничего, что было со мной до приезда в  Москву,  и  "забвение"  в  первое
время крайне угнетало меня. Я обращался за советами к профессорам, и они
находили у меня какое-то  сложное  психическое  заболевание  с  мудреным
названием, что-то вроде шизофрении. При этом заболевании  человек  может
как бы утратить свою личность, память о прошлом. Вот  товарищ  Качинский
предлагал мне испробовать его  собственный  метод  лечения.  -  Штирнер,
улыбаясь, развел руками. - При всем моем доверии и уважении к Качинскому
я отказался. Это лечение что-то вроде  гипноза,  а  я  чувствую  к  нему
органическую неприязнь.
   Эльза посмотрела на Качинского. Он  утвердительно  кивнул  головой  и
сказал:
   - Я предлагал Штерну свои услуги. Но он отказался. А без его согласия
я, конечно, не стал делать опытов.
   - В Москве я служил рабочим на заводе "Динамо", - продолжал  Штирнер.
- Потом поступил в зоологический сад - я очень люблю животных  -  и  там
познакомился с заведующим Дуговым, который был так  любезен,  что  скоро
сделал меня своим ближайшим помощником.
   - Вы стоили того, дорогой мой, - ответил Дугов.
   - А через Дугова я познакомился и с "передатчиком мыслей",  как  шутя
зовут у нас Качинского. Вот и все, что я могу рассказать о себе.
   - А у вас так широко поставлено теперь это  дело  передачи  мысли  на
расстояние? - спросила Эмма.
   - Ого! - отозвался Дугов. - Что-то  необычайное!  Передача  мысли  на
расстояние действительно достигла широкого применения.  Через  несколько
десятков лет вы не узнаете мира.
   - И то, что уже достигнуто, изумительно, - сказал Штирнер. -  Неужели
вы не читали в газетах?
   - Мы не выписываем газет.
   Штирнер посмотрел на Эльзу  и  нахмурился,  как  бы  стараясь  что-то
вспомнить.
   - Странно, - сказал он,  -  мне  кажется,  что  я  как  будто  где-то
когда-то мельком видел вас. Может быть, случайная встреча в пути?..
   - Возможно, - ответила Эльза, смутившись.  -  Так  вы  говорите,  что
передача мыслей творит чудеса?
   - Да, чудеса. Чудеса, фантазии и химеры мы воплотили в  жизнь.  -  И,
вдруг вдохновившись, Качинский стал быстро говорить:
   - Вы не узнали бы Москвы, если вам когда-нибудь приходилось бывать  в
ней. Первое, что вас  поразит,  -  это  то,  что  Москва  стала  городом
великого молчания. Мы почти не разговариваем друг с другом  с  тех  пор,
как научились непосредственно обмениваться мыслями. Каким  громоздким  и
медленным кажется теперь нам старый способ разговора! Возможно,  что  со
временем мы и совсем разучимся говорить. Скоро и почту,  и  телеграф,  и
даже радио мы сдадим в архив. Мы  научились  уже  разговаривать  друг  с
другом на расстоянии. Вот сейчас, если хотите, я могу обменяться мыслями
с моим приятелем в Москве.
   Качинский замолчал, полузакрыл глаза  и  сосредоточился,  приложив  к
виску какую-то коробочку. Эльза и Эмма с удивлением следили за игрой его
лица, отражавшей этот молчаливый  разговор.  Качинский  открыл  глаза  и
улыбнулся.
   - Друг здоров, но очень занят - он на заседании. В Москве идет  снег.
Ивин шлет нам всем привет.  Просит  нас,  чтобы  мы  привезли  его  жене
попугая.
   Эмма даже рот приоткрыла от удивления.
   - Но как же, - спросила она, - не перемешаются все эти мысли?
   -  Взаимные  мешания  существуют,  но  не  в  такой  степени,  как  в
радиопередаче. Наши "радиостанции" более точны, чем  старые;  мы  всегда
знаем, как настроен приемник нашего собеседника, и быстро  устанавливаем
нужную связь.
   - Где же ваша радиостанция? - спросила Эльза.
   - Вот здесь! - ответил Качинский, с улыбкой показывая на свой лоб.  -
Наш мозг - наша  радиостанция.  У  нас  есть  и  настоящие  усилительные
машины, но теперь мы пользуемся ими  только  для  передачи  мыслей,  так
сказать,  массового  восприятия:  новостей   дня,   лекций,   концертов.
Отдельные же лица для общения друг с  другом  имеют  усилители,  которые
помещаются в кармане. Вот он! - и Качинский показал  коробочку,  которую
только что держал у виска. - На близком расстоянии усиления не  нужно  и
сейчас. А скоро мы  и  вообще  обойдемся  без  искусственного  усиления.
Постепенным  упражнением  мы  достигаем  все  большей   мощности   нашей
природной "радиостанции".
   - И вы можете передать концерт, как по радио?
   - Лучше, чем по радио. Мы просим наших лучший  композиторов  мысленно
импровизировать и излучать импровизацию. Какой восторг слушать свободный
полет фантазии! Или, например, шахматы, которыми у нас  так  увлекаются.
Сотни тысяч людей мысленно следят за игрой шахматных  маэстро.  Особенно
интересна игра "в открытую",  когда  шахматисты  излучают  весь  процесс
обдумывания ходов. Да всего не расскажешь!
   - Приезжайте и посмотрите своими глазами, -  сказал  Штирнер,  поймав
взгляд Эльзы.
   - Да, это лучше всего, - согласился Качинский. - Мысленно мы передаем
не только звуки, но и краски, образы, сцены -  словом,  все,  что  может
вообразить человек. Когда передача мысли станет общим достоянием, больше
не будет театров,  кинематографов,  школ,  душных  помещений,  скопления
людей. Знания, развлечения, зрелища станут доступны каждому. Чрезвычайно
полезной оказалась мыслепередача и в нашей рабочей жизни. У  нас  теперь
идеальные трудовые коллективы, которые выполняют работу  со  стройностью
лучшего оркестра.
   Дело сводится к координированию при помощи мыслепередачи деятельности
нервных систем. Сочетание движений само по себе чрезвычайно важно в  тех
случаях, где применяется коллективный труд. Для этого, например, во  все
времена, начиная с глубочайшей древности,  употреблялись  песни.  У  нас
когда-то  распевалась  песня  "Эй,  дубинушка,  ухнем".  На  слоге  "ух"
работавшие  как  бы  слагали  общие  усилия  в  одной  точке  времени  и
пространства. Но этот способ годился и помогал только в тех случаях, где
приходилось применять грубую физическую силу. В более сложных  процессах
пытались  применять  иные  способы  координирования  трудовых  движений.
Устраивались так называемые конвейерные системы, когда все процессы  шли
"лентой" так, что остановка в одном  месте  производила  остановку  всей
ленты. Волей-неволей приходилось применяться к общему темпу  работ.  Эта
система заставляла работать в одинаковом темпе людей с различной нервной
и физической организацией. На  смену  механическому  принуждению  пришла
наша  мыслепередача,  которая  не   принуждает,   а   помогает   рабочим
координировать работу своей нервной системы и мышц с работой коллектива.
   Когда-то  в  Москве  удивлял  так   называемый   Персимфанс:   первый
симфонический  оркестр  без  дирижера.  Это  была  действительно  первая
попытка   создать   коллектив,   связанный    внутренней    спайкой    -
координированием работы нервных систем многих  людей.  Но  все  же  и  в
Персимфансе было  больше  механической  спайки:  члены  его  подчинялись
больше  заранее  установленным  музыкальным  темпам,  чем  единой   воле
коллектива.  Иное   дело,   когда   невидимый   "дирижер"   воздействует
непосредственно  на  волевые  центры.  Слаженность   работы   получается
изумительная и, конечно, и производительность труда максимальная.
   - Но разве все это не подавляет личность, ее свободу? Ведь  могут  же
быть люди, которые захотят использовать эту силу во зло другим!
   - Был такой человек, его  звали  Штирнером,  мне  о  нем  приходилось
кое-что слышать, - сказал Штирнер. - Этот человек действительно  наделал
много вреда, использовав в  личных  целях  мощную  силу  мысли.  Но  вот
Качинский сумел обезвредить Штирнера.
   - А вы не знаете, где  теперь  Штирнер?  -  не  удержалась  Эльза  от
жуткого вопроса, обращаясь к Штирнеру.
   - Не знаю, и пусть он благодарит судьбу, что я  не  знаю,  где  он...
Если бы я встретил этого человека, не поздоровилось  бы  ему.  Качинский
улыбнулся.
   - Зачем мстить Штирнеру? У нас  есть  более  мягкие  способы  вырвать
ядовитое жало. Правда, мы прибегаем к ним лишь в исключительных случаях.
И  потом  надо  же  быть  справедливым:  Штирнер  оставил  нам  огромное
наследство. Без его изобретений мы не имели бы таких успехов  в  области
передачи мысли.  Наконец,  он  сохранил  мне  жизнь.  В  нем  было  свое
благородство.
   - В России не может быть того,  что  натворил  Штирнер,  -  продолжал
Штирнер. - С тех пор как передача мысли на  расстояние  сделалась  общим
достоянием, произошло,  так  сказать,  уравновешение  сил.  Если  вы  не
желаете воспринимать  чужие  мысли,  вы  всегда  можете  "выключить  ваш
приемник", и дело с концом.
   - Собственно говоря, возможность внезапного "мысленного нападения" не
исключена, -  сказал  Качинский.  -  Но  мы  строго  следим  за  этим  и
своеобразно караем. При помощи сверхмощных  усилителей,  которые  у  нас
имеются, мы делаем преступнику соответствующее "внушение", и он навсегда
делается безопасным, так как самая мысль  о  повторном  преступлении  не
может уже возникнуть в его сознании. Нам  не  нужны  теперь  тюрьмы,  мы
делаем из всякого преступника полезного члена общества.
   Эльза о чем-то задумалась.
   Дугов заметил это и, опасаясь, что  своими  разговорами  они  утомили
хозяев, отвыкших от посещения посторонних людей,  посмотрел  на  часы  и
сказал:
   - Однако мы заговорились. Пойдемте,  Штерн,  нам  надо  готовиться  к
охоте.
   Простившись с дамами, Дугов и Штирнер спустились с террасы.
   - Надеюсь, вы будете у нас обедать? - спросила Эльза вслед.
   - Если это не очень обеспокоит  вас,  -  ответил  с  поклоном  Дугов.
Где-то заплакал маленький Отто. Эмма извинилась и вышла.

Глава 3

ШТИРНЕР И ШТЕРН

   Эльза осталась одна с Качинским.
   Ее охватило волнение. Из всего, что рассказывал Качинский, ее  больше
всего поразило и заинтересовало одно: Качинский может  вернуть  Штирнеру
его прежнее сознание, сделать хоть на несколько минут из Штерна прежнего
Штирнера. Ей очень хотелось этого. Почему? Она  сама  едва  ли  отдавала
себе в этом отчет. "Я хочу узнать тайну смерти Готлиба", -  думала  она.
Но не только это возбуждало ее желание увидеть прежнего  Штирнера.  Быть
может, в ней бессознательно говорило чувство женщины, которое  не  могло
примириться с тем, что человек, который любил ее и решил так своеобразно
покончить с собой, вместе со своей личностью убил и чувство любви к ней.
Быть может... Быть может, она странными изгибами чувства начинала любить
этого человека. Она сидела молча, не зная, как приступить к своей цели.
   - Скажите, господин Качинский, - начала она  нерешительно,  -  вы  не
могли бы здесь же, у нас, испробовать ваш способ, чтобы вернуть  прежнее
сознание Штерна. Возможно ли это?
   - И да и нет. Вообще говоря, восстановление памяти  вполне  возможно.
Медицина знает много таких случаев. Их бывает немало на войне, когда  от
сильной контузии люди совершенно теряют память о прошлом и даже забывают
свое имя, но потом память возвращается.  Известны  такие  случаи  и  при
гипнозе. Окончательная потеря памяти  может  быть  только  тогда,  когда
органически разрушаются самые центры памяти в  мозговом  веществе.  Это,
так сказать, травматическая потеря памяти. Она безнадежна. Но  в  данном
случае разрушение мозговой ткани едва ли было, иначе оно  отразилось  бы
на всей психической  деятельности.  А  Штерн  во  все  остальном,  кроме
воспоминания прошлого, вполне нормален. Я могу в пример  привести  себя.
Во время моей борьбы  со  Штирнером  он  поразил  мои  мозговые  центры,
управляющие равновесием. Я был совершенно  беспомощен  и  тем  не  менее
сумел восстановить чувство равновесия.
   - Значит, можно? - оживилась Эльза. - Почему же вы ответили "и  да  и
нет"?
   - Да вообще можно, но.., вы же  слыхали,  что  сам  Штерн  не  желает
подвергаться этому опыту? Это во-первых... Но почему вас так  интересует
прежнее сознание Штерна?
   - Дело в том, что мне кажется.., я была знакома с  этим  человеком..,
даже наверно очень хорошо знакома... Но он забыл обо мне, как  обо  всем
прошлом. Мне хотелось бы пробудить в нем одно воспоминание.  И  потом..,
узнать одну тайну, очень важную тайну, которую он хотел мне сказать,  но
не имел возможности...
   Качинский посмотрел на нее с удивлением.  "Роман?"  -  подумал  он  -
Против его желания я, к сожалению, лишен возможности удовлетворить  ваше
любопытство, - ответил он. Эльза нахмурилась.
   - Это не любопытство. Это очень серьезно, - сказала она  с  некоторой
обидой в голосе. - Настолько серьезно, что  я  просила  бы  вас  сделать
опыт, не спрашивая его разрешения. Всего на десять минут. И кто бы он ни
был в прошлом, он опять станет Штерном и ничего не будет знать  о  вашем
опыте. Ведь в этом же нет ничего преступного. Я прошу вас, очень прошу!
   На этот раз нахмурился Качинский.
   - Если я сам первый начну изменять  нашим  принципам  охраны  свободы
чужого сознания, то вряд ли это будет похвальным, - сурово  ответил  он.
Эльза начала раздражаться. "Качинский не понимает важности дела.  Так  я
же покажу ему, что тут нечто более серьезно, чем женское любопытство!" -
подумала она и сказала:
   - Штерн говорил, что вы обезвредили некоего Штирнера. Как это было? Я
прошу рассказать мне. Качинский рассказал.
   - Значит, вы видели в лицо Штирнера в том стеклянном доме?
   - Нет, в лицо я его не видел. Он был в густой металлической маске.
   - Если вы так упрямы, что не  хотите  исполнить  мою  просьбу,  то  я
принуждена открыть тайну: Штерн и есть Штирнер, а я его жена, урожденная
Эльза Глюк, по мужу Штирнер.
   Качинский был поражен.
   - Неужели Кранц был прав? - сказал он после паузы.
   - Кто такой Кранц?
   - Кранц - сыщик. Он поставил целью своей жизни отыскать Штирнера.  Не
так давно он встретил в Москве Штерна и стал уверять  меня,  что  это  и
есть Штирнер. Тогда мне стоило больших трудов  убедить  Кранца,  что  он
введен в заблуждение внешним сходством.
   - Теперь, надеюсь, вы признаете мою просьбу основательной? - спросила
Эльза, довольная произведенным эффектом.
   - Штерн - это Штирнер! - мог только произнести  Качинский  и  глубоко
задумался.
   Эльза выжидательно смотрела на него.
   - Ну что же, да или нет?
   - Нет!
   - Но если Штерн-Штирнер согласится на опыт?
   - Он не согласит