ыми приложениями.  То были  журналы
"Вокруг света", "Всемирный турист" и книги полного собрания  сочинений Джека
Лондона  в полосато-коричневых  бумажных  обложках. Читая запоем "Маракотову
Бездну"  Конан   Дойля  или,  скажем,  "Путешествие  на  Снарке"  Лондона  я
переносился за  тысячи миль  от  родной  Черниговщины. Соленые брызги  моря,
свист ветра в корабельным снастях, прокаленные тропическим солнцем  отважные
люди  - вот чем  я тогда грезил. Вообще у меня  осталось ощущение от детства
как от  парада удивительно ярких и  сочных красок.  На  всю  жизнь врезалось
воспоминание об одном  летнем утре. Проснувшись, я долго смотрел в окно, где
на  ярчайшее синее  небо проецировались сочные зеленые листья старой  груши.
Меня пронзила мысль о радикальном отличии синего и зеленого цвета. А  ведь я
в  своих тогдашних  художнических  занятиях  по причине  отсутствия  хорошей
зеленой краски (нищета) смешивал синюю и желтую. Что же я делаю? Ведь  синий
и зеленый цвета - это цвета моря  и равнины! В  пору моего детства  я бредил
географическими  картами.  Мои  школьные   тетрадки  всегда  были  испещрены
начерченными от руки всевозможными картами, которые я  часто раскрашивал, не
ведая про топологическую задачу  о  "трех красках";  я до  нее дошел  сугубо
эмпирически. С  тех  пор страсть  к  географии дальних стран  поглотила меня
целиком. Я и сейчас не могу равнодушно пройти мимо географической карты.
     А потом  пришла суровая и бедная юность.  Муза дальних странствий  ушла
куда-то в область подсознания. Живя в далеком Владивостоке и случайно бросив
взгляд  на карту  Родины,  я  неизменно  ежился: "Куда же меня занесло!" А в
войну карты фронтов уже вызывали совершенно другие эмоции - вначале страшную
тревогу, а потом все крепнувшую надежду.
     Война закончилась. Спасаясь от убогой  реальности, я целиком окунулся в
науку.  Мне  очень повезло, что начало  моей  научной  карьеры  почти  точно
совпало с наступлением эпохи  "бури и натиска" в науке о небе. Пришла вторая
революция в  астрономии,  и я это понял  всем своим  существом. Вот где  мне
помогли детские  мечты  о дальних странах! Довольно часто я чувствовал  себя
этаким   Пигафеттой   или  Орельяной,   прокладывающим  путь  в   неведомой,
таинственно-   прекрасной  стране.  Это  было  настоящим  счастьем.  Глубоко
убежден, что без детских  грез за  чтением "Всемирного следопыта", Лондона и
Стивенсона  я никогда не сделал бы в  науке того, что  сделал. В этой  самой
науке  я  был  странной  смесью художника  и конкистадора.  Такое  сочетание
возможно,  наверное,   только   в   эпоху   ломки   привычных,   устоявшихся
представлений и замены их новыми. Сейчас такой стиль работы  уже невозможен.
Наполеоновское  правило  "Бог  на  стороне больших  батальонов"  в  наши дни
действует неукоснительно.
     Но вернемся к  событиям тех  давно  прошедших дней. Итак,  в конце 1946
года я был включен в состав  Бразильской экспедиции. До этого я участвовал в
экспедиции по  наблюдению  полного  солнечного затмения в Рыбинске. Это было
первое  послевоенное  лето.  В этой экспедиции  я, тогда лаборант,  выполнял
обязанности  разнорабочего,  в  основном  грузил  и  выгружал  разного  рода
тяжести. Конечно, в  день затмения было пасмурно - потом это стало традицией
во всех экспедициях, в которых я принимал участие...
     Когда  до  меня дошло, что "сбылась мечта идиота"  и  я  могу поехать в
Южную Америку, я  был  буквально  залит горячей  волной радости.  Много  лет
находившаяся  в  анабиозе муза дальних странствий очнулась и завладела  мною
целиком. Начались радостные экспедиционные хлопоты. Часто приходилось ездить
в   Ленинград.   Останавливался  обычно  в  холодной,  полупустой  "Астории"
(попробуй  остановись  там сейчас...). Не всегда удавалось  достать обратный
билет  -  как-то  возвращался  в  Москву  "зайцем" на  очень  узкой  третьей
продольной полке, привязавшись, чтобы  во сне не упасть, ремнем к невероятно
горячей трубе отопления. Меня три  раза штрафовали -  всего удивительнее то,
что наша бухгалтерша Зоя  Степановна без звука оплатила штрафные квитанции -
какие были времена!...  Ночами вместе с  моим  шефом  Николаем  Николаевичем
Парийским юстировал спектрограф, короче говоря - жизнь кипела!
     Потом приехали в  Либаву и поселились на  борту нашего "Грибоедова".  О
дальнейших событиях,  вплоть до прибытия в  маленький  порт Ангра-дос- Рейс,
вы,  уважаемые читатели, уже  знаете.  В Ангра-дос-Рейс  я занялся привычной
погрузочно-разгрузочной  деятельностью.  Со  мной  вместе трудились на  этом
поприще рыжий  многоопытный техник  Гофман  и еще один техник  из  ИЗМИРАНа*
Дахновский. Это  были веселые, жизнерадостные люди.  Увы,  оба  уже умерли -
все-таки  прошло  так  много   лет...  Для  контактов  с  местными  властями
незаменимым человеком  был  обосновавшийся  в Бразилии армянин  со  странной
фамилией Дукат. Он  мечтал о возвращении в Армению  и потому  самоотверженно
помогал нам. Вез него мы просто провалили  бы все дело, ведь до 20 мая - дня
затмения Солнца  - оставалось  лишь  немногим больше  недели. А трудностей с
транспортировкой грузов  до пункта  наблюдений  (это  километров семьсот  от
Ангра-дос-Рейс) было немало. Ну хотя бы отсутствие, как я уже сказал, единой
ширины  колеи  на бразильских железных  дорогах, что весьма осложняло  выбор
маршрута. Кстати,  я  был немало удивлен, когда  убедился, что шпалы на этих
дорогах  сделаны... из  красного дерева! Наш великолепный  Николай  Иванович
Дахновский,    старый   московский   мастеровой,    на   такое   неслыханное
расточительство просто не мог смотреть. А что прикажешь делать, если сосна в
тех краях не растет, а  климат убийственно влажный?  Добрый ангел- хранитель
Дукат нежно заботился  о нашей троице и  всячески  оберегал  от неизбежных в
чужой стране промашек.  Как-то раз он обратился  к  нам с  речью:  "Помните,
товарищи, что в этой стране язык - португальский, для вас совершенно чужой и
незнакомый. Так,  например, слова,  совершенно пристойные  на русском языке,
могут звучать  совершенно  неприлично  на португальском. При  всех условиях,
например, никогда, ни при каких обстоятельствах не произносите слов "куда" и
"пирог"...",  По причине  спешки  мы так и  не попросили дать  перевод  этих
вполне невинных русских слов. Однако рекомендацию Дуката я запомнил крепко.
     ___________________________
     *Институт земного  магнетизма, ионосферы и  распространния радиоволн АН
СССР.- Ред.

     Готовя экспедицию, московское руководство решило, что жить нам придется
если не в сельве,  то, по крайней мере, в саванне или  пампасах. У нас  были
палатки  и  куча  всякой  всячины,  необходимой  для  проживания  в  сложных
тропических условиях. Но все  вышло  не так. В Араше оказались знаменитый на
всю Латинскую Америку источник минеральных вод ("Агуа де Араша")  и  богатые
водолечебницы. Незадолго до нашего приезда там был построен суперсовременный
роскошнейший  отель  - один  из  лучших  на  этом  экзотическом  континенте.
Достаточно сказать,  что, как мы  скоро узнали, в этом отеле жил  и  лечился
экс-король Румынии Кароль (его сын Михай был тогда еще "действующим" королем
этого  вновь испеченного  народно-  демократического государства).  Скромный
номер  в  отеле  стоил  20   долларов  в  сутки  -  цена   по  тем  временам
фантастическая.  Конечно, платить  таких денег  мы не  могли.  Но  тут  наши
гостеприимные хозяева сделали широкий жест: они  объявили нас гостями  штата
Минас-Жерайс. А это означало, что проживание в отеле и роскошное трехразовое
питание стало для нас бесплатным.
     Площадку для нас отвели на краю территории, в полукилометре от отеля  и
неподалеку от курятника. Рядом стеной стояла совершенно непроходимая сельва,
из  которой время  от времени на  нашу  территорию  вторгались представители
здешней экзотической фауны. Над  нами проносились ослепительно яркие комочки
радуги.  Это  были  колибри.  Прямое отношение  к  нашей  экспедиции  имели,
оказывается... броненосцы: корабельному врачу, как мы выяснили было поручено
собирать  каких-то  паразитов,  которые  вгрызаются  именно  в  них.  Кто-то
"наверху"  решил, что столь необычные насекомые были  совершенно  необходимы
для  изготовления препарата  "К.Р."  ("препарат Клюевой - Роскина")  - якобы
вакцины против рака, бывшей тогда величайшей тайной советской  науки. Потом,
много   позже,    они    разболтали    об   этом    таинственном   препарате
англо-американским    шпионам,   принявшим   личины    ученых.    За    этот
антипатриотический поступок Клюева и Роскин были судимы судом чести и лишены
всех научных  степеней, званий и постов. Это была  едва ли не  первая  капля
надвигавшейся черной  тучей бури  послевоенного мракобесия (Лысенко, Бошьян,
Лепешинская  и пр.).  Конечно,  пресловутый  препарат "К.Р."  оказался сущей
липой.
     Был  еще  один  запомнившийся мне  случай  контакта со  здешней фауной.
Как-то я в заброшенном сарае на краю площадки коптил магниевый  экран. Рядом
местный столяр что-то строгал на верстаке. Вдруг вижу, как по земляному полу
ползет   ослепительно    красивая    полутораметровая    змея.    Она   была
огненно-красная, с черными  бархатистыми пятнами. "Жозе!" - окликнул я своею
бразильского   тезку.  Тот  оглянулся   и  молниеносно   сделал   совершенно
фантастический прыжок в сторону, крича мне что-то непонятное.  Затем схватил
доску  и  с необыкновенной  ловкостью зажал  змее  голову, сам  находясь  от
извивающейся гадины  на почтительном  расстоянии. Только  тут до меня дошло,
что  положение  серьезное. Я схватил  один  из валявшихся  на  полу камней и
несколькими  ударами  размозжил  змее  голову.  Лицо  Жозе  было  перекошено
гримасой страха и отвращения, он весь был  какой-то выжатый. Я же, беспечный
и  безжалостный  невежда,  сгреб змею  на лопату  и отправился  к  соседнему
бараку, где  трудились  наши девушки Зоя  и  Алина.  Идиотски  ухмыляясь,  я
просунул  лопату в окно и окликнул  сидевшую спиной ко  мне Алину. Боже, как
она запрыгала! Прыжок у нее был  даже эффектнее, чем  у Жозе. После того как
шум улегся, выяснилось, что я с помощью тезки убил коралловую змею - одну из
наиболее ядовитых змей Южной Америки! Все это могло  бы  кончится  совсем не
весело.
     После трудового дня мы, усталые и перемазанные бразильским красноземом,
шли к  себе в отель, принимали душ,  переодевались  в специально пошитые для
нас Академснабом белые  шерстяные костюмы и шли в обеденный зал.  Наши столы
были  точно  посредине  зала,  и  мы  во  все  время  обеда  находились  под
любопытными взглядами  обитателей отеля. Такое расположение  столов было  не
случайно: хозяин отеля сделал огромную рекламу предстоящему затмению Солнца,
гвоздем  которого  было  присутствие большой команды  "Руссо-Советико".  Его
можно  было понять  -  мы  оказались  первыми русскими в этих краях. Недавно
окончившаяся страшная  война как бы освещала  нас  своим  багровым светом, в
глазах бразильцев мы выглядели если  и не героями, то уж заведомо необычными
людьми. Администрация отеля неплохо  на  этом нажилась: если до нас он почти
пустовал, то  накануне затмения  был  переполнен.  И вполне естественно, что
приехавшие  сюда  толстосумы  за  свои   крузейро  хотели  видеть  заморских
диковинных гостей, так сказать, "без обмана".
     Находиться  постоянно под  перекрестными  взглядами нагло глазеющих  на
тебя  бездельников  было  не очень-то приятно.  Особенно  нам,  молодежи, не
имевшей ровно никакого светского опыта и  не знавшей  тонкостей поведения за
столом. Какие уж тут тонкости, когда всю  войну я воспитывал свой характер в
направлении  стоицизма: донести  домой  целым довесок  пайкового хлеба...  Я
постоянно  попадал  впросак. Трудности начинались  с  заказа: меню  было  на
французском  языке.  Дабы  упростить  ситуацию,  я  всегда  садился  рядом с
Александром  Александровичем Михайловым  - начальником нашей экспедиции, что
было, конечно, не так-то  просто, и  точь-в-точь повторял его заказ. Вскоре,
однако, я убедился,  что такая тактика  недальновидна, так как  лишает  меня
возможности отведать  неслыханно вкусных мясных  жареных блюд.  Увы,  наши с
А.А. интересы оказались полярно различны -  он был на строгой диете. И тогда
я  пустился  в  опасную самодеятельность, в  критические минуты  обращаясь к
начальнику за  консультацией.  Помню, как-то я  довольно  безуспешно ковырял
вилкой  какую-то экзотическую  рыбину. "Что  вы  делаете?"  - прошипел  А.А.
"Пытаюсь  вилкой, ведь нельзя же рыбу  - ножом", - пролепетал я. "Вот именно
ножом, специальным рыбным ножом, который лежит слева  от  вас!" Поди знай! В
другой раз  на мой какой-то  дурацкий вопрос А.А. тихо, но отчетливо сказал:
"И вообще, И.С., больше самостоятельности.  Нужно руководствоваться основным
принципом: человек за столом  должен как  можно меньше  походить  на собаку.
Собака ест вот так", -  А.А. низко нагнулся над тарелкой и стал, к удивлению
окружающих, быстро елозить руками. - "А человек - вот так". - Он откинулся к
спинке стула и  держал нож и  вилку в  почти  вытянутых  руках. После такого
объяснения я к А.А. больше за консультацией не обращался.*
     ___________________________
     * Через несколько недель после этого, уже когда мы плыли в Аргентину, я
взял у А.А. реванш. Как-то в кают-компании за  послеобеденным трепом я решил
продемонстрировать  свою эрудицию, процитировав по памяти прелестный афоризм
Анатоля Франса: "в некоторых  отношениях наша цивилизация  ушла далеко назад
от палеолита: первобытные люди своих стариков съедали -  мы же выбираем их в
академики..." Присутствовавший при этом А.А. даже бровью не повел - все-таки
старое  воспитание  -  но навсегда сохранил  ко  мне  настороженно- холодное
отношение.

     Зато ленч  мы пожирали в привычных и вполне естественных условиях.  Еду
нам привозили на машине два ливрейных официанта прямо  на площадку. Грязные,
как  черти,  сидя на  экспедиционных ящиках, мы смаковали  яства бразильской
кухни и обучали славных ребят-официантов кое-каким русским словам.
     Удивительное  и  необычное  было  буквально  на  каждом  шагу.  У  этих
антиподов все было  не по-нашему.  Как-то  мы с  Зоей  ожидали  лифта. Рядом
стояла кучка  лощеных  молодых  "бразильеро"  обоего  пола.  Молодые  люди с
совершенно  одинаковыми  черными  усиками  оживленно  беседовали  со  своими
девушками,  непринужденно почесываясь глубоко засунутой в карман брюк рукой.
Зоя  не знала куда  деваться, молодые  же бразильянки  совершенно на  это не
реагировали. Я пытался  понять  смысл  их  поведения,  и,  кажется, мне  это
удалось.  Конечно,  у  них  там  ничего  не  зудело  -  они  были  стерильно
чистенькие. Просто таким, по нашим понятиям совершенно непристойным, образом
они  демонстрировали  свою - если  угодно - раскованность. Вообще понятия  о
приличном и неприличном  в  этом мире перевернуты. К  примеру,  есть болезни
благородные и болезни непристойные.
     У  нас  в  Европе  чахотка  -  болезнь  грустно-романтическая,  мы   ее
ассоциируем  с  Чеховым  и Шопеном.  У  них  же  эта болезнь  постыдная, ибо
ассоциируется с трущобной нищетой. Зато в венерических болезнях бразильцы не
видят ничего зазорного; более того, эти болезни отдают даже некоторым шиком,
особенно когда больной лечится у известного врача. Вообще лечиться считается
весьма престижным, ибо это наглядный показатель материального благополучия.
     Между тем работа на площадке кипела. Мы вкалывали днем и ночью, цейтнот
был страшный.  Особенно неистово  трудился мой товарищ  по номеру  Александр
Игнатович Лебединский - он почти не  спал, изнемогая в единоборстве со своим
слишком  переусложненным  спектрографом.  Недаром  в   местной  прессе  была
помещена  его  очень смешная  фотография  с подписью: "Это - профессор  Саша
(Sasha), изобретатель  машины с девятью объективами". И, как всегда  на всех
затмениях, площадку  украшали  похожие  на  огромные  мостовые  фермы  опоры
установки  А.А.Михайлова для наблюдения эффекта  Эйнштейна - отклонение луча
от звезды при прохождении его около края солнечного диска. К 20 мая все было
в ажуре. Для поддержания  порядка  на сверкающую  чистотой  площадку  пришел
наряд полиции. Увы, за пару часов до затмения  откуда- то пришли  тучи, хотя
целый месяц до и много недель после погода была идеально ясной!
     На душе было тоже  пасмурно,  но  мы держались.  Я  храню  снимок,  где
изображен играющим  с  Гинзбургом на расчерченной  пыльной земле в  какую-то
местную игру, аналогичную "крестикам и ноликам". Снимок сделан кем-то  точно
в момент полной фазы - не так уж бывает  тогда темно, как многие думают... К
вечеру все мы немного "оклемались", успокаивая себя, что не единым затмением
жив  человек и  что, как  любил выражаться  наш выдающийся астроном Григорий
Абрамович Шайн,  "не человек создан  для субботы, а суббота для человека". И
все  же разбирать  с  огромным трудом собранные,  да так  и  не  сработавшие
установки,  опять заниматься  осточертевшими упаковочными работами, находить
куда-то запропастившиеся детали - дело невеселое. В разгар этой деятельности
мы  узнали, что  администрация  отеля  устраивает  бал  для  своих  гостей и
участников  иностранных  экспедиций  (кроме  нашей, были  еще  американская,
финская,  шведская, чешская).  Бразильской экспедиции  не  было  по  причине
отсутствия астрономической науки в этой огромной и богатой стране.
     Бал  обещал быть роскошным, что  по замыслу  устроителей должно  было в
какой-то  степени скомпенсировать подлость погоды. Жильцы  отеля  с  истинно
тропическим   темпераментом   готовили  обширный  концерт  самодеятельности,
участвовать в  котором пригласили и иностранцев. И  тут мне пришла в  голову
необыкновенно коварная идея.
     Дело  в том, что в  составе  нашей экспедиции  был некий "освобожденный
товарищ",  который  должен   был  обеспечить  -  как  бы  это   поделикатнее
выразиться? -  идейную  выдержанность  нашего поведения.  Звали  его  Михаил
Иванович,  был  он  худой  и  длинный.  Дело  свое  делал  ненавязчиво,  без
энтузиазма,  и  на том, как говорят, спасибо. Правда,  водилась за  Михаилом
Ивановичем  одна маленькая слабость  - обладая  жиденьким  тенорком,  он  до
самозабвения любил  петь. "Все-таки нехорошо, Михаил  Иванович, -  вкрадчиво
сказал я ему,  - что  наши люди совсем  не участвуют в предстоящем  концерте
самодеятельности. Здесь думают,  что советские  ученые - сухари и роботы. По
этой причине  возможны  даже всякие антисоветские  инсинуации!..". "Но у нас
нет талантов. Кто из наших  смог бы выступить?" - клюнул Михаил Иванович. "А
вот  вы,  например.  У  вас же прекрасный тенор!"  Собеседник  мой  был явно
польщен.  "Что  же им  спеть?"  -  робко  спросил он.  "Только  классический
репертуар! Всякие там самбы и румбы - не наш  стиль. Почему  бы вам не спеть
арию Ленского?" В этом была  вся идея - я хорошо помнил советы  Дуката  (см.
выше). В общем, я его уговорил.
     И  вот наступил  вечер бала. С  невероятным шумом прошли  выборы  "мисс
эклипс".  Хотя  голосование   было  тайное,  выбрали   почему-то   неуклюжую
плосколицую девицу  - дочь здешнего богатого плантатора. Как говорится,  "их
нравы". А  сколько было красоток! Потом пошло пение. Я  заранее  предупредил
своих верных  друзей, что  будет цирк. И вот  на  эстраде появилась  нелепая
долговязая  фигура нашего "искусствоведа", который по этому поводу облачился
в строгий  черный костюм. Жиденьким козлетоном он заблеял: "Куда, куда, куда
вы удалились..."  Боже, что тут  началось! Всех сеньорит как ветром сдуло. А
сеньоры ржали, как жеребцы, бурно аплодируя и что-то крича. Даже я не ожидал
такого. М.И. все это посчитал за бурное одобрение и усилил звучок. Остальные
номера уже никто не смотрел и не слушал*.
     ______________________________
     *Не  исключено, что это озорство мне дорого обошлось. Во  всяком случае
следующие  18 лет за границу не  вы