Есенина  в  1913  году.  Более
подробные  сведения  приводятся  в   регистрационной  карточке  московской
охранки.  В  московской охранке  сохранились донесения сыщиков,  которые в
ноябре 1913 года вели за ним слежку.
   Там же имеется запрос охранного отделения о  Есенине,  где отмечено его
прежнее и новое местожительство,  время прибытия в Москву, место рождения,
звание, возраст, вероисповедание, по какому документу он прописан, род его
занятий. В охранке Есенин имел кличку "Набор".
   Когда,  листая пухлые тома  дел  охранки,  докапываешься до  есенинских
материалов,  держишь в руках эти потускневшие и пожелтевшие от полувековой
давности документы, читаешь их, еще раз убеждаешься, как ошибались все те,
кто считал Есенина в молодые годы лишь идиллически настроенным, влюбленным
в  патриархальную  старину  юношей,   далеким  от  какой-либо  политики  и
демократических идеалов.
   Так,  к  примеру,  журналист Л.  Повицкий,  много  раз  встречавшийся с
Есениным,   пишет  в   своих  воспоминаниях:   "Дух  Замоскворечья  начала
девятисотых годов...  Помесь мещанства и мелкокупечества... Идеал молодого
купчика -  уличный герой, хулиган, ловкий вор и мошенник. Там он расстался
со своей детской наивной верой в бога и святых:

   Я на эти иконы плевал,
   Чтил я грубость и крик в повесе...

   Но больше ничему его не научило Замоскворечье.
   Освежающая  буря  1905 г. пронеслась мимо него... И отроческие его годы
совпали  с  годами  мрачной  реакции.  Эти черные годы, да еще пропитанные
специфическим  замоскворецким  духом,  формировали его душевный строй, его
юношеское сознание. Какие могли быть у него идеалы, кроме идеалов улицы:

   Если не был бы я поэтом,
   То, наверное, был мошенник и вор".

   В  действительности  оказывается,  что  в  свои  18 - 19 лет Есенин был
настолько  связан с политикой, общественной жизнью, что московская охранка
проявляла к нему повышенный интерес.
   На  титульном листе дневника наружного наблюдения, заведенного охранкой
на  Есенина,  вверху  крупно написано: "1913 год", ниже: "Кл. наблюдения -
"Набор",  под  этим: "Установка: Есенин Сергей Александрович, 19 л.". Судя
по донесениям полицейских шпиков, слежка за Есениным была установлена одно
время довольно тщательная.
   "Набор" проживает в доме N 24 по Б.  Строченовскому пер.,  - сообщали в
своем донесении сыщики за 2  ноября 1913 года.  -  В 7 час.  20 мин.  утр.
вышел из дому, отправился на работу в типографию Сытина с Валовой ул.
   В 12 час.  30 мин.  дня вышел с работы,  пошел домой на обед,  пробыл 1
час. 10 мин., вышел, вернулся на работу.
   В  6  час.  10 мин.  вечера вышел с работы типографии Сытина,  вернулся
домой.  В 7 час. вечера вышел из дому, пошел в колониальную и мясную лавку
Крылова в своем доме, пробыл 10 мин., вышел, вернулся домой.
   В 9 час. 10 мин. веч. вышел из дому, пошел вторично в упомянутую лавку,
где торгует отец, пробыл 20 мин., то есть до 9 час. 30 мин. веч., и вместе
с отцом вернулся домой".
   Читая записи полицейских филеров, видишь, что поначалу они не выпускали
Есенина из поля зрения ни на минуту.
   В донесении за 3 ноября говорится:
   "В  3  час.  20 мин.  дня вышел из дому "Набор",  имея при себе сверток
верш.  7 длины квадр. 4 верш., по-видимому, посылка, завернутый в холстину
и перевязанный бечевой. На Серпуховской ул. сел в трамвай, на Серпуховской
площ.  пересел,  доехав до Красносельской ул.,  слез,  пошел в дом N 13 по
Краснопрудному переулку во двор во вторые ворота от фонаря домового N  13,
где пробыл 1 час. 30 мин., вышел без упомянутого свертка на Красносельской
ул.,  сел в  трамвай на Серпуховской площ.,  слез и вернулся домой,  более
выхода до 10 час. веч. замечено не было".
   Шпики  интересовались  не  только  самим  Есениным, но и теми людьми, с
которыми  он встречался. Полиция сразу же брала этих людей "на заметку". В
один  из  дней  в  доме  у  Есенина  побывала А. Р. Изряднова. Вечером она
отправилась  к  себе домой. Филер следовал за ней до квартиры; в донесении
от 5 ноября 1913 года он записал: "В 9 час. 45 мин. вечера вышел из дому с
неизвестной  барынькой, дойдя до Валовой ул., постоял минут 5, расстались.
"Набор"  вернулся  домой,  а  неизвестная  барынька  села  в  трамвай,  на
Смоленском  бульваре  слезла, прошла в дом Гиппиус, с дворцового подъезда,
пошла  в  среднюю парадную красного флигеля N 20, с Теплого пер., во дворе
флигеля,  правая  сторона,  квар.,  парад., внизу налево, где и оставлена;
кличка будет ей "Доска".
   За  Есениным не  только была  установлена слежка.  Осенью 1913  года на
квартире,  где он жил,  был произведен обыск.  Об этом мы узнаем из письма
Есенина к Панфилову:  "Ты просишь рассказать тебе,  что со мной произошло,
изволь.  Во-первых,  я  зарегистрирован в  числе  всех  профессионалистов,
во-вторых,  у  меня был обыск,  но все пока кончилось благополучно.  Вот и
все".
   Полиция отнюдь не случайно заинтересовалась Есениным.
   В  марте  1913 года в руки московского охранного отделения попал важный
документ,  заставивший  охранку  обратить  внимание  на  молодого рабочего
типографии.  Документ  этот  -  письмо  "пяти  групп  сознательных рабочих
Замоскворецкого  района",  резко  осуждающих  раскольническую деятельность
ликвидаторов  и  антиленинскую  позицию газеты "Луч". Авторы письма горячо
поддерживают решение рабочих депутатов-большевиков, членов Государственной
думы  А.  Бадаева,  Г. Петровского, Ф. Самойлова, Н. Шагова, выступивших в
газете "Правда" 1 февраля 1913 года с заявлением, в котором указывали, что
они  не  считают  возможным  покрывать  своим именем проповедуемые "Лучом"
ликвидаторские   взгляды   и  просят  редакцию  исключить  их  из  состава
сотрудников.   В   письме   рабочих  Замоскворецкого  района  также  резко
осуждалось  стремление  депутатов-меньшевиков, входивших поначалу вместе с
шестью   большевиками  в  общую  социал-демократическую  думскую  фракцию,
использовать   формальное  большинство  в  один  голос  для  протаскивания
ликвидаторских  взглядов.  "Мы  возмущаемся,  -  говорится в письме, - тем
насилием, производимым семи против шести..."
   Пятьдесят подписей стоит под письмом рабочих Замоскворечья. Среди них -
подпись Сергея Есенина. Письмо было направлено одному из членов "шестерки"
Р.  В. Малиновскому, избранному в думу рабочими Московской губернии. В это
время многие рабочие обращались к депутатам,  входившим в "шестерку",  или
непосредственно в  "Правду",  одобряли их выступления против ликвидаторов.
"Каждый  русский  социал-демократ  должен   сделать  теперь  выбор   между
марксистами и ликвидаторами", - писал В. И. Ленин.
   В  "Правде"  под  рубрикой  "Рабочие и  социал-демократическая фракция"
печатались резолюции социал-демократических организаций,  решения,  наказы
рабочих   собраний,   письма   из   различных  мест   России,   решительно
поддерживающих действия большевистской "шестерки".
   Письмо  рабочих  Замоскворецкого  района  в   "Правде"  не   появилось.
Малиновский,  будучи провокатором охранки (что стало известно только после
1917 года), судя по всему, передал его в департамент полиции.
   Охранка проявила к  этому  письму острый интерес.  27  марта 1813  года
департамент полиции  направил начальнику московского охранного отделения с
грифом "совершенно секретно" копию письма "для выяснения подписавшихся".
   По  документам,  имеющимся  в  архиве  московского охранного отделения,
видно,  что  работники охранки  стремились досконально выяснить и  собрать
подробные сведения о лицах, подписавших письмо, в том числе и о Есенине.
   В  полицейские  части  города  охранкой  был  разослан  список  рабочих
Замоскворецкого  района,   подписавших  письмо.   4   декабря  1913   года
полицейский надзиратель 2-го участка Пятницкой части сообщал в  московское
охранное   отделение:   "Доношу   отделению,   что   по   списку   рабочих
Замоскворецкого района г.  Москвы,  не будут ли следующие лица и  служащие
Замоскворечья".  Среди лиц,  указанных приставом,  вторым был  Есенин.  19
декабря  1913  года  начальник московского охранного отделения направил  в
особый отдел департамента полиции в Петербург донесение,  в котором писал:
"Во исполнение предложения департамента полиции от 27 марта сего года за N
97101 доношу,  что упоминаемыми в приложении к означенному номеру рабочими
Замоскворецкого района могут являться..."  Далее приводились сведения о 16
рабочих,  подписавших письмо,  среди них  -  и  Есенин.  О  нем московское
охранное отделение сообщало в  департамент полиции:  "Есенин С." -  Есенин
Сергей Александрович.  кр.  Рязанской губ. и уезда, Кузьминской вол., села
Константинова,  19 лет,  корректор в типографии Сытина,  по Пятницкой ул.,
проживает в доме N 24, кв. 11 по Строченовскому пер.".
   Есенин  не  только  подписывает письмо "пяти групп сознательных рабочих
Замоскворецкого  района", не только распространяет нелегальную литературу,
не  только  бывает  на  рабочих  собраниях  и  митингах. Вместе с рабочими
типографии   он   участвует   в   забастовках,  демонстрациях  протеста  и
солидарности,  проводимых  на  фабриках  и  заводах по призыву Московского
комитета  РСДРП.  Из  обнаруженных  нами  архивных  документов  видно, что
сытинцы  выступали  в  дни  забастовок  единодушно и организованно. Работу
прекращали,  как  правило,  все  цехи  и отделения. Бастовало свыше тысячи
человек.  Собирались  во дворе типографии. Звучали боевые песни, призывы к
братской солидарности. Собравшись, отправлялись на улицы города.
   Легко представить,  какой эмоциональный след оставляло все  это в  душе
молодого поэта.  Когда позднее,  в февральские дни 1917 года, Есенин писал
свою "маленькую поэму" "Товарищ",  не вспоминал ли он и своих товарищей по
типографии,  с  которыми вместе трудился,  вместе мечтал о свободе и жизнь
которых помогла ему шире взглянуть на мир?

   Он был сыном простого рабочего,
   И повесть о нем очень короткая.
   Только и было в нем, что волосы как ночь
   Да глаза голубые, кроткие.

   Отец его с утра до вечера
   Гнул спину, чтоб прокормить крошку...
   . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Жил Мартин, и никто о нем не ведал.
   Грустно стучали дни, словно дождь по железу.
   И только иногда за скудным обедом
   Учил его отец распевать марсельезу.

   "Вырастешь, - говорил он, - поймешь...
   Разгадаешь, отчего мы так нищи!"
   И глухо дрожал его щербатый нож
   Над черствой горбушкой насущной пищи.

   Но вот под тесовым
   Окном -
   Два ветра взмахнули
   Крылом;
   То с вешнею полымью
   Вод
   Взметнулся российский
   Народ...

   Прежде  чем   пробил  этот   последний,   смертный  час   самодержавия,
потребовались  десятилетия  суровой  и  мужественной  борьбы  пролетариата
России с царизмом. Сколько безымянных героев погибло на каторге, в ссылке!
Сколько борцов за свободу томилось в сырых тюремных казематах!..

   Много в России
   Троп.
   Что ни тропа -
   То гроб.
   Что ни верста -
   То крест.
   До енисейских мест
   Шесть тысяч один
   Сугроб.

   Были  среди  тех,   кто  открыто  выступал  против  самодержавия,  кого
преследовали царские  власти,  и  рабочие-сытинцы.  У  Есенина  есть  одно
"странное" письмо к Панфилову.  Оно предельно кратко,  но кажется, судя по
почерку,  что  писали  его  несколько человек.  Сделано  это  Есениным  не
случайно,  что ясно из текста письма: "Писать подробно не могу. Арестовано
8  человек  товарищей за  прошлые  движения из  солидарности к  трамвайным
рабочим. Много хлопот, и приходится суетиться.
   А ты пока пиши свое письмо, я подробно на него отвечу".
   Обнаруженные  в   архивах   охранного   отделения  документы  позволяют
восстановить довольно точную картину событий, о которых идет речь в письме
Есенина.  12  сентября 1913 года постановлением Московской судебной палаты
было  приостановлено издание  рабочей газеты  "Наш  путь".  16  сентября в
редакции вновь состоялось совещание,  на  котором было решено обратиться к
рабочим с призывом к однодневной забастовке,  а также назначены день,  час
забастовки,   пункты   демонстрации.   21   сентября  было   отпечатано  и
распространено по фабрикам и заводам воззвание "Ко всем московским рабочим
товарищам", призывающее к общемосковской забастовке 23 сентября.
   23  сентября  во всех намеченных пунктах: на Страстной площади, Цветном
бульваре,   Крымской  набережной,  Садовой-Триумфальной,  на  Тверской,  в
Екатерининском  парке,  на  Пятницкой  состоялись демонстрации протеста. В
однодневной  забастовке  участвовали  рабочие  многих московских заводов и
большинство     рабочих-печатников.     По     распоряжению    московского
градоначальника  против  демонстрантов  были  направлены  усиленные наряды
полиции   и  конная  жандармерия.  Более  пятидесяти  человек  -  активных
участников  и  организаторов  демонстраций  в различных частях города были
арестованы  полицией.  Среди  задержанных  полицией  была  группа  рабочих
типографии  Сытина.  Именно  об  их аресте идет речь в письме Есенина. Как
проходила  забастовка  у  сытинцев,  в которой участвовал и Есенин, кто из
рабочих-печатников  был  арестован,  мы  узнаем  из донесений полицейского
пристава   Пятницкой  части  в  московское  охранное  отделение.  "Рабочие
типографии  Сытина  23  сего  сентября  8  ч.  10 м. утра кончили работу в
количестве  1650  чел.,  выражая сочувствие арестованным служащим трамвая.
Выйдя  во  двор,  запели  песни,  а  на  Пятницкой  улице,  против  здания
типографии,  остановили  вагон трамвая N 557, - докладывал пристав в своем
рапорте 23 сентября 1913 года полицмейстеру 1-го отделения. - ...Задержаны
трое  и замечены в толпе агитирующие. Список коих при сем прилагается". 24
сентября  на  рапорте  пристава  о забастовке сытинцев появилась резолюция
московского  градоначальника  об  аресте  рабочих  типографии, указанных в
списке.  В  тот  же  день  они  были  арестованы, -что вызвало новую волну
протеста.  Узнав,  что  их  товарищей арестовали, сытинцы вновь прекратили
работу.  Несмотря на протест рабочих типографии, московский градоначальник
распорядился  подвергнуть  задержанных  полицией  аресту  на  три  месяца.
Несколько  позднее,  25  октября  1913  года, он же, "признавая пребывание
означенных лиц в Москве вредным для общественного спокойствия и порядка...
постановил:  воспретить поименованным лицам жительство в Москве и пределах
московского  градоначальства  на все время действия Положения об усиленной
охране, о чем им и объявить".
   Родные  и  близкие арестованных,  товарищи по  работе не  примирились с
таким    решением.    Они    начали   ходатайствовать   перед   московским
градоначальником об отмене запрета на жительство в Москве.
   Вместе  с  другими  рабочими  типографии участие  во  всех  этих  делах
принимал и Есенин.  В письме к Панфилову,  сообщая об аресте товарищей, он
указывал:  "Много хлопот,  и приходится суетиться".  Корректор М.  Мешкова
рассказывает:  "Когда арестовали несколько наборщиков,  мы все это видели,
возмущались. Есенин был особенно взволнован и расстроен случившимся".
   Все,  что произошло после 23 сентября 1913 года -  аресты организаторов
демонстраций  и   забастовок,   полицейские  репрессии  против  бастующих,
усилившиеся гонения на рабочую печать,  полицейские обыски, слежка шпиков,
- глубоко растревожило юного поэта:

   Сбейте мне цепи, скиньте оковы!
   Тяжко и больно железо носить.
   Дайте мне волю, желанную волю,
   Я научу вас свободу любить.

   Этими  стихами  начинается письмо  Есенина  к  Панфилову,  отправленное
вскоре после тревожных сентябрьских дней.  "Тебе ничего там не видно и  не
слышно в  углу твоего прекрасного далека,  -  писал он.  -  Там возле тебя
мирно и плавно текут,  чередуясь,  блаженные дни,  а здесь кипит, бурлит и
сверлит  холодное время,  подхватывая на  своем  течении  всякие  зародыши
правды, стискивает в свои ледяные объятия и несет бог весть куда в далекие
края,  откуда никто не приходит.  Ты обижаешься, почему я так долго молчу,
но что я могу сделать, когда на устах моих печать, да и не на моих одних.

   Гонима, Русь, ты беспощадным роком,
   За грех иной, чем гордый Биллеам,
   Заграждены уста твоим пророкам
   И слово вольное дано твоим ослам.

   Мрачные тучи  сгустились над  моей  головой,  кругом неправда и  обман.
Разбиты сладостные грезы, и все унес промчавшийся вихорь в своем кошмарном
круговороте".
   Жертвы,  которые  приходилось  нести  рабочим  в  схватках  с царизмом,
временные    неудачи,   наконец,   непосредственная   опасность,   которой
подвергался  Есенин и особенно его товарищи по революционной работе, - все
это  молодой  поэт  искренне принимал к сердцу и тяжело переживал. Есенин,
впервые  участвующий  в  событиях такого рода, не имел еще боевой закалки.
Романтически  настроенному  юноше,  пока  еще больше стихийно захваченному
могучей волной нового революционного подъема, подавление царскими властями
выступления  рабочих  в  сентябрьские  дни 1913 года казалось непоправимой
бедой,  крушением надежд. "Печальные сны охватили мою душу. Снова навевает
на  меня тоска угнетенное настроение. Готов плакать и плакать без конца, -
пишет  он  другу.  -  Все  сформировавшиеся надежды рухнули, мрак окутал и
прошлое  и  настоящее. "Скучные песни и грустные звуки" не дают мне покоя.
Чего-то  жду,  во  что-то  верю  и не верю. Не сбылися мечты святого дела.
Планы  рухнули,  и  все снова осталось на веру "Дальнейшего будущего". Оно
все  покажет,  но пока настоящее его разрушило. Была цель, были покушения,
но  тягостная  сила  их  подавила, а потом устроила насильное триумфальное
шествие.  Все  были  на  волоске  и остались на материке. Ты все, конечно,
понимаешь,  что  я  тебе  пишу...  На Ца+ Ря не было ничего и ни малейшего
намека,  а  хотели  их,  но  злой  рок  обманул,  и  деспотизм  еще  будет
владычествовать,  пока  не  загорится  заря.  Сейчас пока меркнут звезды и
расстилается  тихий  легкий  туман, а заря еще не брезжит, но всегда перед
этим  или после этого угасания владычества ночи, всегда бывает так. А заря
недалека,  и  за нею светлый день..." Здесь много недосказано по цензурным
соображениям.  Есть в этом письме и налет наивной юношеской таинственности
("на Ца+ Ря не было ничего", то есть на царя), и характерное для молодости
стремление  к  "преувеличению", романтизации опасности. Вместе с тем в нем
чувствуется  глубокая  убежденность  Есенина,  что  заря свободы недалеко.
Молодой  поэт  опечален  трагической судьбой тех, кто безо времени "сгиб",
восстав  против  владычества  деспотизма.  Об  одном  из  таких безымянных
"страдальцев  земли"  рассказывает  Есенин  в  стихотворении  "У  могилы",
которое приводит в письме:

   В этой могиле под скромными ивами
   Спит он, зарытый землей,
   С чистой душой, со святыми порывами,
   С верой зари огневой.

   Тихо погасли огни благодатные
   В сердце страдальца земли,
   И на чело никому не понятные
   Мрачные тени легли.

   Спит он, а ивы над ним наклонилися,
   Свесили ветви кругом,
   Точно в раздумье они погрузилися,
   Думают думы о нем.

   Тихо от ветра, тоски напустившего,
   Плачет, нахмурившись, даль,
   Точно им всем безо времени сгибшего
   Бедного юношу жаль.

   Кто он,  этот юноша с  "верой зари огневой" в  душе,  мы  не знаем.  Но
вместе с поэтом мы низко склоняем голову у могилы юного поборника свободы.
   Говоря    о     связи     Есенина    с     революционно    настроенными
рабочими-печатниками,   о  его  участии  в  демонстрациях  и  забастовках,
распространении   нелегальной   литературы,    конечно,    не   еле   дует
преувеличивать революционность всех этих дел  и  поступков молодого поэта.
Но  не следует упускать из виду и  то.  обстоятельство,  что рабочая среда
несомненно  оказала   благотворное  влияние   на   Есенина,   помогла  ему
освободиться  от   некоторых   патриархальных  иллюзий   и   почувствовать