ный
пулей,  младенец Иисус",  и  вот уже самого Мартина кто-то  давит,  кто-то
душит,  палит  огнем.  Ночь  черная,  черна...  Трагизм событий нарастает.
Кажется,  конец... Но все сильнее вьюжит "февральский ветерок" и "спокойно
звенит  за  окном,   то  погаснув,  то  вспыхнув  снова,  железное  слово:
"Рре-эс-пу-у-ублика".
   Резко  контрастный поворот повествования в  конце стихотворения призван
был передать драматизм и напряженность событий.
   Писатель Лев Никулин в своих воспоминаниях о Есенине рассказывает,  как
ему  посчастливилось однажды слышать поэта,  читающего своего  "Товарища".
Было это в 1918 году.  "В то время,  - замечает Никулин, - уже немало было
написано стихов о революции,  свергнувшей царизм,  притом разными поэтами,
но остались в  литературе поэтохроника Маяковского "Революция" и "Товарищ"
Есенина".
   Стихотворение "Товарищ",  написанное Есениным под  впечатлением похорон
жертв  революции  на   Марсовом  поле  в   Петрограде,   зримо  раздвигало
идейно-эстетические рамки  его  поэзии.  "Товарищ" явился важной вехой  на
пути Есенина к его будущим произведениям о революции.
   Все, что свершилось в России в годы Октября, было необычно, ни с чем не
сравнимо.
   "Сегодня   пересматривается  миров   основа",   -   утверждал  Владимир
Маяковский.  "Революционный держите  шаг!"  -  призывал  сынов  восставшей
России Александр Блок.  Великие перемены в  жизни  России предчувствовал и
Сергей Есенин, когда писал:

   Сойди, явись нам, красный конь!
   Впрягись в земли оглобли...

   Мы радугу тебе - дугой,
   Полярный круг - на сбрую.
   О, вывези наш шар земной
   На колею иную.

   Полный жизненных сил,  уверенности в себе,  поэт "сегодня рукой упругою
готов повернуть весь мир". Он восторженно провозглашает:

   Да здравствует революция
   На земле и на небесах!

   Все   больше   Есенина   захватывает  "вихревое"  начало,   вселенский,
космический размах событий.
   Поэт  Петр  Орешин,  вспоминая  о встречах с Есениным в годы революции,
писал:  "Есенин  принял  Октябрь  с  неописуемым  восторгом, и принял его,
конечно, только потому, что внутренне был уже подготовлен к нему, что весь
его нечеловеческий темперамент гармонировал с Октябрем..."
   Судьба  Родины,   народа,   особенно  многомиллионной  массы   русского
крестьянства в бурную революционную эпоху,  -  вот что волнует поэта,  вот
что главным образом определяет идейно-художественное своеобразие,  сильные
и слабые стороны стихов и поэм, написанных им в 1917 - 1918 годах.
   На  первых  порах революционная тема решалась поэтом своеобразно. В его
стихах  зачастую  трудно  было  найти  отображение  реальных революционных
событий.  В таких произведениях, как "Преображение", "Инония", "Иорданская
голубица",  написанных  на "второй день" октябрьской победы, революционное
содержание  заключается  подчас  в старую поэтическую оболочку; здесь живы
еще мифологические образы и отзвуки библейских легенд. Новый мир предстает
либо  в  виде  утопических  картин  мужицкого  "рая" на земле, либо в виде
романтического  "града  Инонии,  где  живет божество живых" и господствует
"революционная" вера:

   Новый на кобыле
   Едет к миру Спас.
   Наша вера - в силе.
   Наша правда - в нас!

   В   первых  послеоктябрьских  произведениях  поэта  в   известной  мере
отразились настроения и чаяния тех трудовых слоев русской деревни, которые
поначалу (подобно Есенину) восприняли революцию стихийно, как долгожданное
освобождение от  помещиков,  но  еще  не  осознали ее  истинных целей,  ее
пролетарского социалистического характера.
   Кипящая  в  народе  ненависть  к  свергнутому революцией самодержавному
строю,  справедливая разрушительная ярость по отношению к прошлым порядкам
- все  это  наполняло поэзию Есенина после  Октября гневом и  ненавистью к
старому миру.  "В начале 1918 года,  -  отмечал Есенин позднее, - я твердо
почувствовал,  что  связь  со  старым миром  порвана,  и...  написал поэму
"Инония",   на  которую  много  было  нападок  и  из-за  которой  за  мной
утвердилась кличка хулигана".
   В "Инонии" поэт не только поднимается до отрицания казенной церкви с ее
ханжеством,  фальшивой моралью,  лживыми  легендами.  Он  открыто восстает
против самих основ христианской религии:

   Время мое приспело,
   Не страшен мне лязг кнута.
   Тело, Христово тело
   Выплевываю изо рта.

   Поэт отбрасывает прочь мотивы смирения и покорности,  звучавшие ранее в
некоторых его стихах.
   Именно  в  бунтарской,   богоборческой  теме,  характерной  для  первых
послеоктябрьских   стихов   Есенина,    прежде   всего    и    проявлялась
революционность поэта.
   Высокая патетика,  пророческий пафос,  метафоричность образов - все это
были новые черты художественного стиля поэта.
   Уже  в  1917  -  1918 годах религиозные образы и  церковная лексика,  к
которым поэт  еще  прибегал,  вступают в  противоречие с  явным тяготением
художника-реалиста к  лексике и  образам,  рожденным Октябрем и передающим
революционный накал тех незабываемых дней:

   Небо - как колокол,
   Месяц - язык,
   Мать моя - родина,
   Я - большевик...

   Эти  стихи,  написанные летом 1918  года  в  Константинове и  навеянные
деревенскими впечатлениями,  передают  настроение  крестьян,  получивших в
революцию с помощью большевиков долгожданную землю. Спустя некоторое время
Есенин вновь возвращается к этой теме:

   Говорят, что я большевик.
   Да, я рад зауздать землю...

   Эти  строки,  конечно,  не  следует  понимать буквально (известно,  что
Есенин не  был в  партии).  Вместе с  тем это не  просто фраза.  Поэт явно
симпатизирует  людям,   которым  под   силу  даже  "зауздать  землю",   их
несгибаемой воле в  схватке с темными силами старого мира.  В этом еще раз
убеждаешься,  читая стихотворение "Небесный барабанщик",  написанное им  в
1918 году.  Столкновение двух миров и судьба Родины - вот мысль, волнующая
поэта.  Отсюда и жизнеутверждающий романтический пафос,  и гиперболические
образы, и ораторски-маршевый ритм стиха.
   "Небесный  барабанщик" в  идейно-художественном отношении  значительнее
таких произведений Есенина,  как "Преображение" и "Инония". В нем открытый
призыв к  борьбе с "белым стадом горилл" -  интервентов.  Схватка с врагом
предстоит не из легких,  она потребует напряжения всех сил и даже жертв. И
поэт обращается к восставшим:

   Верьте, победа за нами!
   Новый берег недалек...

   Революция несет свободу всем народам России,  с  ее победой и "калмык и
татарин почуют  свой  чаемый град".  Впервые Есенин подходит так  близко к
мысли о братской солидарности восставших:

   Ратью смуглой, ратью дружной
   Мы идем сплотить весь мир.
   Мы идем, и пылью вьюжной
   Тает облако горилл.

   В  "Небесном  барабанщике" почти  отсутствуют образы,  навеянные старой
христианской поэтикой;  это  относится  и  к  развернутому образу-метафоре
"солнца-барабана", и к образу "белого стада горилл".
   Есенин  все  яснее  осознает:  о России, преображенной Октябрем, нельзя
петь  по-старому.  "Революция,  -  замечает  он по поводу некоторых стихов
поэта  Николая  Клюева,  -  а  он  "избяные песни..." На-ка-за-ние! Совсем
старик отяжелел". И тогда же в письме поэту Александру Ширяевцу решительно
советует:  "...брось  ты  петь  эту  стилизационную  клюевскую  Русь  с ее
несуществующим  Китежем...  Жизнь,  настоящая  жизнь нашей Руси куда лучше
застывшего рисунка старообрядчества".
   К  значительным явлениям гражданской лирики первых лет  революции можно
отнести  и  торжественно-величественную  "Кантату",   написанную  Есениным
совместно  с  поэтами  М.  Герасимовым и  С.  Клычковым.  Из  трех  частей
"Кантаты" Есенину принадлежит вторая.  В  ней  поэт обращается к  павшим в
октябрьских боях  героям  революции,  чей  прах  покоится у  древних  стен
Кремля:

   Спите, любимые братья.
   Снова родная земля
   Неколебимые рати
   Движет под стены Кремля.

   "Кантата" была  написана  Есениным при  участии  Михаила  Герасимова не
случайно.  Стихи рабочего-поэта Есенин выделяет и положительно оценивает в
своей  статье  (при  жизни  Есенина не  опубликованной) о  двух  сборниках
пролетарских писателей,  изданных  в  1918  году.  Из  статьи  видно,  как
внимательно всматривался Есенин в  процесс формирования новой  литературы,
как  справедливы были его  суждения о  положительных сторонах произведений
рабочих-писателей и  как верно чувствовал он  их  серьезные художественные
просчеты.
   Но  не  только гражданской,  политической лирики,  созданной Есениным в
1917 -  1918 годах, коснулось дыхание революционной грозы; оно сказалось и
на  его  лирических стихотворениях,  полных любви  к  родине и  тончайшего
проникновения в  мир  русской природы:  "Разбуди меня завтра рано...",  "О
пашни,  пашни,  пашни...",  "О верю,  верю,  счастье есть!", "Я по первому
снегу  бреду...",   "Вот  оно,  глупое  счастье...",  "О  муза,  друг  мой
гибкий...", "Теперь любовь моя не та...", "Зеленая прическа", "Закружилась
листва золотая..."  Чем больше вслушиваемся и звучание этих стихотворений,
тем отчетливее улавливаем в них новый душевный настрой поэта:

   О, верю, верю, счастье есть!
   Еще и солнце не погасло.
   . . . . . . . . . . . . . . .
   Звени, звени, златая Русь,
   Волнуйся, неуемный ветер!

   Или:

   О муза, друг мой гибкий,
   . . . . . . . . . . . . . . .
   Теперь бы песню ветра
   И нежное баю -
   За то, что ты окрепла,
   За то, что праздник светлый
   Влила ты в грудь мою.

   Лирическое стихотворение "Тучи -  как озера...",  написанное Есениным в
1918 году,  более отчетливо,  чем другие,  показывает, что именно "вливало
радость" в грудь поэта:

   Тучи - как озера,
   Месяц - рыжий гусь.
   Пляшет перед взором
   Буйственная Русь.
   Дрогнул лес зеленый,
   Закипел родник.
   Здравствуй, обновленный
   Отчарь мой, мужик!

   Все теперь волнует поэта,  все согревает его сердце. Даже зима, которая
в иные времена наполняла его душу холодом:

   Я по первому снегу бреду,
   В сердце ландыши вспыхнувших сил.
   . . . . . . . . . . . . . . .
   Хороша ты, о белая гладь!
   Греет кровь мою легкий мороз!
   Так и хочется к телу прижать
   Обнаженные груди берез.

   * * *

   В  первых послеоктябрьских произведениях Есенин во многом стихийно,  но
искренне,  радостно и  горячо  приветствовал революцию,  давшую крестьянам
землю и свободу.  Осмыслить же глубоко, осознать все значение исторических
и социальных перемен в жизни народа, особенно русской деревни, связанных с
борьбой за торжество идей Великого Октября, он смог далеко не сразу.
   Интервенция,   контрреволюция,  блокада,  голод,  холод  обрушились  на
молодую  республику.  Ценой  неимоверных  усилий  прокладывал  пролетариат
России иод  руководством Коммунистической партии путь  в  социалистическое
будущее.  Революция требовала напряжения всех сил,  железной, сознательной
дисциплины,  подчинения всей  жизни страны единой цели  -  победить врага.
Чтобы спасти от голода рабочих в городах и дать продовольствие фронту,  на
учет   были   взяты  все   излишки  продуктов  у   крестьян,   установлена
продразверстка и  запрещена частная  торговля  хлебом.  Политика  военного
коммунизма была временным явлением,  вызванным войной и разрухой народного
хозяйства.  Она позволила пролетариату России защитить завоевания Октября,
в  том  числе  и  полученную крестьянами землю.  Введение продразверстки и
обострение  в  связи  с  этим  настороженного  (исторически  сложившегося)
отношения деревни к городу, поиски частью трудового крестьянства "третьего
пути"   в    революции   (вспомним   махновщину),    борьба   в   сознании
крестьянина-труженика собственнических чувств с новыми взглядами на жизнь,
- все это находит свое преломление в творчестве Есенина.
   Поэт  односторонне воспринимает период  военного  коммунизма,  ему  еще
трудно  понять,  что  противоречия этого  времени будут  быстро преодолены
самой  действительностью.   Ему  кажется,   будто  железная  революционная
дисциплина несовместима со свободой личности.
   Именно в этот период классовых битв,  требовавших от художника особенно
четкой и ясной идейной позиции, и проявился наиболее ощутимо "крестьянский
уклон" Есенина.  "В годы революции,  -  писал поэт в автобиографии,  - был
всецело на  стороне Октября,  но  принимал все по-своему,  с  крестьянским
уклоном".  Не следует думать,  что крестьянский уклон -  проявление только
субъективных сторон  мировоззрения и  творчества  поэта.  В  произведениях
Есенина  этот  уклон  прежде  всего  отражал  те   конкретные,   реальные,
объективные   противоречия,   которые   были   характерны   для   русского
крестьянства в период революции.
   Трудно тогда было  многим осмыслить этот  исторически неизбежный крутой
поворот в жизни революционной России.
   "Россия во  мгле" -  так  назвал свою книгу английский писатель-фантаст
Герберт Уэллс, побывавший у нас в 1920 году.
   "Еще один год гражданской войны,  -  писал он,  -  и окончательный уход
России из семьи цивилизованных народов станет неизбежным".
   В  это  грозное время не  выдержало,  дрогнуло сердце "последнего поэта
деревни":

   Россия! Сердцу милый край!
   Душа сжимается от боли.

   Мучительно встает перед  ним  вопрос:  "Куда  несет нас  рок  событий?"
Ответить тогда на него было нелегко. Всюду вокруг были видны следы войны и
разрухи:  голодные,  опустевшие  села,  тощие,  неухоженные  поля,  черные
паутины трещин на опаленной засухой, мертвой земле...
   Особенно  тяжело,  временами  трагически  в  1919  -  1921  годах  поэт
переживает  революционную  ломку  старых,  патриархальных  устоев  русской
деревни.
   Это   свое   мироощущение  с   особой   лирической  взволнованностью  и
откровенностью Есенин выразил в  поэме  "Сорокоуст" (1920).  Романтический
рассказ о том,  как паровоз обогнал тонконогого жеребенка,  имеет глубокий
внутренний смысл:

   Видели ли вы,
   Как бежит по степям,
   В туманах озерных кроясь,
   Железной ноздрей храпя,
   На лапах чугунных поезд?

   А за ним
   По большой траве,
   Как на празднике отчаянных гонок,
   Тонкие ноги закидывая к голове,
   Скачет красногривый жеребенок?
   Милый, милый, смешной дуралей,
   Ну куда он, куда он гонится?
   Неужель он не знает, что живых коней
   Победила стальная конница?

   "Конь стальной, - замечает по этому поводу поэт, - победил коня живого.
И  этот  маленький жеребенок был  для  меня  наглядным дорогим  вымирающим
образом деревни..."
   Поэту кажется,  что "электрический восход, ремней и труб глухая хватка"
- все  это  "механически мертвое",  что деревне угрожает "железный гость".
"Наша  песня  с  тобой  не  сживется..."  -  говорит  он  этому  гостю.  В
"Сорокоусте",  так  же  как  и  в  "Кобыльих кораблях",  "Песне о  хлебе",
"Исповеди  хулигана",   в   стихотворениях  "Мир  таинственный,   мир  мой
древний...",  "Я последний поэт деревни",  явственно звучит и неподдельная
тревога за судьбы "полевой России", которую, как казалось поэту, готов был
прибрать к  рукам "железный гость",  и боль,  с которой Есенин воспринимал
тогда ломку старого крестьянского уклада.
   Все глуше слышатся теперь раскаты буслаевской мужицкой удали, мятежного
набата, еще так недавно раздававшиеся в стихах поэта. И рядом с призывными
вихревыми строками:

   Шуми, шуми, реви сильней,
   Свирепствуй, океан мятежный... -

   все чаще появляются теперь строки, полные душевного смятения и тревоги:

   Я последний поэт деревни,
   Скромен в песнях дощатый мост.
   За прощальной стою обедней
   Кадящих листвой берез.
   . . . . . . . . . . . . . . .
   На тропу голубого поля
   Скоро выйдет железный гость.
   Злак овсяный, зарею пролитый,
   Соберет его черная горсть.
   . . . . . . . . . . . . . . .
   Скоро, скоро часы деревянные
   Прохрипят мой двенадцатый час!

   Речь  здесь  идет,   конечно,  не  о  физической  смерти  поэта,  а  об
исторически  неизбежной,   как  тогда  казалось  Есенину,   гибели  стихов
"последнего поэта  деревни"  под  беспощадной пятой  "железного гостя".  И
вместе с тем поэт стремится познать смысл происходящего в жизни:

   О, если б прорасти глазами,
   Как эти листья, в глубину.

   Он сердцем чувствует,  что вся его жизнь -  в песнях, в стихах, что без
них нет ему места на земле:

   Ах, увял головы моей куст,
   Засосал меня песенный плен.
   Осужден я на каторге чувств
   Вертеть жернова поэм.

   И  опять сердце поэта гложет тревога:  сможет ли  он петь по-новому?  А
если  нет?  Если  "новый с  поля придет поэт" и  его  "будут юноши петь" и
"старцы слушать"?
   И  вся  эта сложная гамма чувств проникнута любовью к  Родине,  которая
всегда томила, мучила и жгла чистую душу поэта:

   Я люблю родину,
   Я очень люблю родину!..

   * * *

   В  годы революции идейное и  художественное развитие поэта сдерживалось
чужеродными влияниями на  его  творчество,  особенно начиная с  1919 года,
литературной группы имажинистов.
   В  ту пору советская литература развивалась и крепла в идейной борьбе с
остатками различных мелкобуржуазных групп, пытавшихся под "революционными"
лозунгами  о  новом  искусстве  протащить в молодое пролетарское искусство
чуждые  буржуазно-эстетские  теории и взгляды. Одной из таких литературных
групп  и  были  имажинисты.  Организаторы  этой  группы  (В. Шершневич, А.
Мариенгоф)  в  феврале  1919 года опубликовали свой литературный манифест,
который  был  подписан и Есениным. В дальнейшем поэт вместе с имажинистами
выступает  на  литературных  вечерах,  участвует  в их сборниках и журнале
"Гостиница для путешествующих в прекрасное".
   Большинство имажинистов по  своим литературным взглядам были  типичными
представителями формалистического искусства.  "Критикуя" лозунг футуристов
"слово  -  самоцель",  они  выдвигали "новый" лозунг  "образ -  самоцель",
трактуя  его   совершенно  формалистически.   "Искусство  -   есть  форма.
Содержание - одна из частей формы", - безапелляционно заявляли они.
   Что же связывало реалиста Есенина с имажинистами?
   Главным   здесь  было  стремление  Есенина  попытаться  утвердить  свою
поэтическую  школу. К этому времени Есенин порывает с литературной группой
"Скифов"   (Иванов-Разумник,  Н.  Клюев,  А.  Белый).  Отходит  он,  после
некоторого сближения, и от поэтов Пролеткульта (М. Герасимов и др.), верно
почувствовав,   что   наполненные  "зовом  гудков"  их  космические  стихи
воссоздают только фигуру "внешнего пролетария".
   В  первые  годы  революции Есенин  проявляет особый интерес к  познанию
природы  художественного  образа,   отношению  поэзии  к  жизни  и  другим
эстетическим проблемам.  В 1918 году он печатает свою теоретическую работу
"Ключи Марии".
   Поэт  исключительно  строго  подходит  к  оценке  и  своих  стихов,   и
творчества других писателей.  "Я очень много болел за эти годы, - отвечает
он в одном из писем той поры,  -  очень много изучал язык и к ужасу своему
увидел, что... все мы, в том числе и я, не умеем писать стихов".
   Сближаясь с имажинистами,  Есенин поначалу считал, что его эстетические
принципы  близки  к   их   творческим  устремлениям.   На  самом  же  деле
формалистическое творчество  имажинистов  было  глубоко  чуждо  есенинской
поэзии.  Не  будучи  в  силах  свернуть  Есенина  с  реалистического пути,
имажинисты порой уводили его на  свои извилистые литературные проселки.  В
"Стойле  Пегаса",   литературном  кафе  имажинистов,  Есенина  чаще  всего
окружали  люди  богемно-буржуазного толка.  Все  это  оказывало нездоровое
влияние на поэта, и в конечном итоге - на его творчество.
   Трагическая тема  человека,  чуждого по  духу деклассированной богеме и
стремящегося  вырваться  из  ее  цепких  лап,   взволнованно  раскрывается
Есениным в ряде стихотворений "Москвы кабацкой":

   И уже говорю я не маме,
   А в чужой и хохочущий сброд:
   "Ничего! Я спот