укутанные в  рваное тряпье...  А лесок уже кончился,
пошли крохотные домики пригородной улицы.
     Больница находилась почти в  центре города.  Она состояла из нескольких
одноэтажных каменных зданий,  огороженных невысоким штакетником.  В  глубине
двора  виднелся двухэтажный главный корпус,  рядом  -  небольшой флигель,  в
котором жил главврач больницы Федор Михайлович Михайлов.
     Оказалось,  что  наш  немец бывал уже  здесь,  он  направил нас сразу к
главному корпусу,  завел в  ординаторскую,  спросил у  дежурной сестры,  где
главврач.
     - Вам  зачем?  -  с  удивлением поглядывая на  нас,  пленных,  спросила
сестра.
     Симон сказал ей о цели нашего прихода, попросил позвать главного врача.
     Сестра вышла.  Мы остались в ординаторской вчетвером.  Наш конвоир стал
скучать.  Он зевал,  смотрел в окно,  часто курил.  Потом посмотрел на часы,
сердито покосился на нас.
     Вдруг  распахнулась дверь,  в  ординаторскую вбежала  молодая девушка в
белом халате.  Ярко накрашенные губы, высокая прическа, подведенные брови...
Я. раскрыл рот от удивления: такое видел впервые. Девушка не обратила на нас
внимания, подбежала к немцу, протянула руку.
     - Нила, - с очаровательной улыбкой представилась она.
     Немец  вскочил.   Лихо  щелкнул  каблуками  кованых  сапог,   потянулся
поцеловать девушке руку.  Она мило высвободила ладонь,  села на стул у окна,
усадила немца рядом.  Заложила ногу на  ногу,  из-под  халата соблазнительно
блеснуло красивое колено.
     Наш  немец снова преобразился.  Он  оживился,  заулыбался,  придвинулся
поближе к девушке,  предложил сигарету.  Та взяла, неумело вставила ее между
пальцами,  прикурила от зажигалки и  закашлялась.  Кашляя,  она доверительно
положила руку на  плечо немца.  Тому это очень понравилось,  он  придвинулся
поближе.
     Девушка посмотрела в нашу сторону, недовольно поморщилась:
     - А вы что здесь сидите? Идите на второй этаж. Главврач вас ждет.
     Мы дружно поднялись, направились к двери.
     - Вег! Вег! - заторопил немец. Мы ему явно мешали.
     За  дверью мы еще немного постояли,  ожидая,  что немец вот-вот выйдет,
будет  нас  сопровождать.  Но  он  не  выходил.  Из  ординаторской доносился
заразительный девичий смех. Мы направились к лестнице.
     - Ну и гадина! - негромко произнес Сенька. - Повесил бы...
     - Это кого так? - послышался сверху строгий голос.
     Подняли головы.  На  лестнице стоял коренастый,  средних лет  мужчина в
белом халате.  Из-под насупленных бровей нас прощупывали темные внимательные
глаза.   Верхние  пуговицы  халата  были  расстегнуты,   под  ним  виднелась
гражданская одежда.
     - Да так... - смутился Сенька. - Между собой мы...
     Симон выступил вперед, спросил:
     - Скажите, как нам повидать главврача больницы? Мы военнопленные, у нас
к нему дело.
     - Вижу, что пленные, - ответил незнакомец и сделал несколько шагов вниз
по лестнице. - Ну, допустим, я главврач.
     Он спустился к  нам,  подошел к  окну.  Прислушался к  смеху за дверями
ординаторской, потом повернулся к нам:
     - Только я вам сейчас не нужен. Вон дверь, а вон лес...
     Это было настолько неожиданно,  что мы стояли,  но зная,  что делать. А
Михайлов продолжал:
     - Не  тяните время.  Ваш конвоир может вот-вот спохватиться...  Бегите!
Как можно дальше. Утром вас встретят...
     Он круто повернулся и  неторопливо стал подниматься по лестнице.  Потом
наверху хлопнула дверь и стало тихо.
     Первым пришел в  себя Сенька.  Он сорвался с места,  бросился к Симону,
потянул за полу рубахи:
     - Что же мы стоим?! Быстрее! За мной!
     Сенька первым нырнул в  низенькую узкую  дверь,  которая вела  во  двор
больницы.  За  ним  протиснулся Симон,  я  выбежал последним.  Сердце бешено
колотилось:  "Свобода!  Свобода!  Наконец-то...".  Так тщательно,  так долго
готовились мы к побегу,  разрабатывали столько вариантов, а вот - на тебе! -
все получилось совсем не так, как предполагали...
     Выбежав во  двор,  мы  бросились в  противоположную от  парадного входа
сторону,  мигом перемахнули штакетник и  побежали к  лесу.  Я задыхался,  не
хватало сил, воздуха, сердце работало на пределе...
     Но  мы  оказались  способными на  невозможное -  в  состоянии  крайнего
истощения бежали более тридцати минут.  Наконец достигли леса.  Петляя между
соснами и березами,  добежали до оврага, скатились в него и прошли по сырому
дну, наверное, не менее километра. И только тогда услышали со стороны города
беспорядочные винтовочные выстрелы. Наш конвоир обнаружил побег.
     Как  нам позже рассказали подпольщики,  Ниле удалось продержать немца в
ординаторской около двадцати минут.  Действовала она  по  заданию Михайлова.
Солдат становился все  развязнее,  и  ей  пришлось вырываться от  него.  Она
выбежала из  комнаты,  сказав,  что  скоро вернется.  Оставшись один,  немец
вспомнил про  нас.  Бросился к  нянечке.  Он  тряс ее  за  плечи,  спрашивал
по-русски и  по-немецки,  куда мы ушли.  А старенькая нянечка лишь испуганно
моргала и разводила руками. Она действительно ничего не знала.
     Немец бросился наверх к Михайлову.
     - Где пленные?! - спрашивал он. - Куда они подевались?
     Михайлов спокойно ответил,  что  никто  к  нему  не  приходил,  никаких
пленных он  не  видел,  с  утра не  выходил из своего кабинета.  Тогда немец
бросился во двор и открыл отчаянную пальбу.
     Как только затихли выстрелы,  мы  остановились.  Бежать больше не  было
сил.  Упали на  землю,  на мягкую прошлогоднюю листву,  немного передохнули.
Пахло разнотравьем.  Медуницы розовели неподалеку на  поляне.  Где-то рядом,
скрытый от нас мелким подлеском,  журчал ручей.  Я прополз несколько метров,
нашел его,  напился.  От холодной воды заломило в  зубах.  Любопытная сорока
уселась над головой на ветку ольхи, тревожно заверещала.
     - Надо идти,  -  Симон с трудом поднялся,  взял с земли палку, оперся о
нее. - Слышите...
     Деревья только недавно полностью распустились.  Легкий ветерок играл  в
листве,  сквозь которую пробивалось яркое  солнце.  Симон сориентировался по
солнцу,  стал  так,  чтобы оно  светило в  затылок,  и  мы  торопливым шагом
направились дальше в глубь леса.
     "Что же предпринял конвоир?  -  думалось мне. - Хорошо, если вернулся в
лагерь,  чтобы вначале доложить начальству о нашем побеге. Тогда мы выиграли
бы  по  крайней мере еще  полчаса.  А  если он  сразу обратился к  городским
властям?  Поднял на ноги полицаев,  и  те уже организовали погоню?  В  любом
случае надо, пока нас окончательно не оставили силы, уходить глубже в лесные
заросли".
     И мы шли,  шли.  Спустились в низину, выбирая самые заболоченные места,
чтобы  сбить со  следа ищеек.  Впереди шагал Симон.  Он  опирался на  палку,
тяжело дышал.  За ним следовал я,  последним -  Сенька.  Он время от времени
останавливался,  прислушивался,  нет ли  погони,  потом догонял нас.  Вот мы
выбрались к болотцу,  поросшему камышом и рогозом, перешли его. Поднялись по
косогору на поляну,  остановились передохнуть.  Прислушались. Кругом тишина,
лишь шумят вершинами сосны.
     Впереди просветы между  деревьями стали шире.  Там  лес  кончался,  его
сменял низкорослый кустарник. Мы пошли кромкой леса.
     На  ночлег остановились,  когда уже  было совсем темно.  Нашли какую-то
яму,  улеглись в ней, плотно прижавшись друг к другу. Измученные, забылись в
каком-то полусне.
     Ночь была холодной,  к утру окоченели.  Едва начало светать, поднялись,
чтобы идти дальше.
     Только сделали несколько шагов,  как  чуткий Сенька-цыган  вдруг замер,
прислушался:
     - Тихо! Кто-то идет.
     Мы  затаили дыхание.  И  явственно услышали в  кустах  шорох,  а  потом
негромкий свист. Тишина. Потом опять свист и шорох, но уже ближе.
     Мы переглянулись,  теряясь в догадках. Погоня? Слежка? Сенька опустился
на  землю,  пополз вперед,  чтобы  выяснить обстановку.  Вдруг перед ним  из
кустов вынырнул мальчик лет четырнадцати,  в длинной не по росту телогрейке,
подпоясанной немецким солдатским ремнем.  Он пробирался тоже ползком, иногда
приподнимался, внимательно осматривался и снова исчезал в кустарнике. Нас он
пока  не  видел,  мы  следили за  каждым его  движением.  Вот  мальчик снова
остановился,   приподнял  голову,  негромко  свистнул.  Прислушался,  пополз
дальше.
     Он был один и  кого-то искал.  Сразу вспомнились слова Михайлова:  "Там
вас  найдут..."  Наверное,  он  послан за  нами.  Сенька-цыган  приподнялся,
ответил мальчику коротким негромким свистом.  Тот бросился на  свист.  Когда
заметил нас, обрадовался, уже не прячась, побежал навстречу.
     - Наконец-то нашел! Я от Михайлова. Через Одуху он приказал отвести вас
к леснику.
     Вторая фамилия была нам незнакома,  мы насторожились. Мальчик тотчас же
успокоил:
     - Да не бойтесь, не бойтесь... Одуха тоже наш!
     Пошел впереди, мы двинулись за ним.
     - Ну и забрались! - произнес он на ходу, косясь на нас быстрыми, живыми
глазами. - Чуть разыскал...
     Неожиданно остановился, воскликнул:
     - Да! Вы же голодные! Сейчас накормлю.
     Вытащил из-под телогрейки кусок сала, пару луковиц, краюху хлеба. У нас
загорелись глаза. Давно мы не видели таких деликатесов. Мальчик разделил еду
на три равные части, роздал нам.
     - А себе? - спросил я.
     - Кушайте, кушайте! Я поел.
     Дважды просить не пришлось, мы с жадностью набросились на еду.
     Сало с луком и хлебом! Впервые за столько месяцев лагерной жизни! Такое
нам виделось только во сне...
     Шли мы  долго,  но уже не так торопливо,  как вчера.  Изредка отдыхали.
Мальчик вел себя непринужденно, держался с нами свободно. Он заводил нас все
глубже в лес,  но чувствовалось,  что знает его хорошо, ориентировался в нем
как   дома.   К   нам   постепенно  стало  приходить  чувство  относительной
безопасности,   напряжение,   вызванное  побегом,   постепенно  спадало.  Мы
незаметно привыкали к свободе.
     - Слушай, как тебя зовут? - спросил я у мальчика.
     - Стасик. А тебя?
     - Ибрагим.
     - Ибрагим? - удивленно протянул он. - Ты что, татарин?
     - Да нет. Армянин.
     - А я вот грузин, - улыбаясь, сообщил Симон.
     - А я цыган, - добавил Сенька.
     - Ого! - еще больше удивился мальчик.
     Наш  маленький "интернационал" между тем вышел на  полянку,  в  дальнем
конце которой показалась хибарка лесника.  Стась смело пошел вперед,  мы  же
остановились.  Страшно было вот  так,  сразу,  подходить к  домику.  Кто его
знает, что нас там ждет! Вдруг засада?
     - Пошли, пошли... - торопил нас Стась. - Не бойтесь.
     Подвел почти к самому домику, остановился:
     - Ну, бывайте. Заходите сами. Там уже есть люди.
     Нырнул в кусты и исчез,  словно растворился. Это еще больше насторожило
нас.
     Долго простояли мы за деревьями неподалеку от домика, не решаясь войти.
Но ничего подозрительного не обнаружили, и Симон наконец решился:
     - Пошли!
     Мы  ступили на  порог.  Симон  распахнул дверь и  сразу резко отпрянул.
Через его плечо я успел заметить в комнате... немецкого солдата.
     Засада!  Предательство?! Мы кубарем скатились с порога, бросились снова
в лес под защиту деревьев.
     - Куда?!  Назад!  Чего  испугались?  -  послышались за  спиной веселые,
удивленные голоса. - Да стойте вы, черти!
     Мы  осторожно  выглянули из-за  стволов  деревьев.  Возле  хаты  стояло
несколько человек.  Среди них  я  различил знакомую фигуру Игната Кузовкова.
Значит, все же наши! От сердца отлегло. Но немец! Неужели он нам почудился?
     Мы возвратились.
     - Ну, с благополучным вас... - Игнат обнял каждого, повел в дом.
     За столом сидели люди,  и первым,  кто бросился в глаза,  был человек в
немецкой форме.  Молодой,  круглолицый,  он  приветливо улыбался нам.  Мы  с
опаской приблизились к нему,  а он живо вскочил,  каждому крепко пожал руку.
Потом,  обращаясь к Игнату и показывая на нас глазами,  что-то сказал. Игнат
засмеялся, перевел:
     - Говорит, сейчас возьмет вас под конвой, опять в лагерь отведет.
     Кругом заулыбались, и мы окончательно успокоились - немец наш!
     Осмотрелись.  В глубине комнаты был еще человек. Он полулежал на койке,
смотрел на нас лукавыми глазами.
     Алексей Манько! Неужели... Мы бросились к нему.
     - Как ты здесь оказался?
     - Так же, как и им. Благодаря Михайлову, - весело ответил он.
     Таким  образом,  в  доме  лесника  собралось  несколько  военнопленных,
которым с  помощью Михайлова удалось вырваться на  свободу.  Они познакомили
нас с немецким ефрейтором Станиславом Швалленбергом.
     Товарищи угостили нас горячей картошкой в  мундирах,  каждому налили по
кружке кислого молока,  дали по  куску добротного,  без  опилок и  гречишной
шелухи хлеба.  Пока мы  ели,  они  рассказали,  что  о  нашем появлении были
предупреждены,  что  вот-вот  должны  подойти хозяин  дома,  Антон  Одуха  и
Александр Софиев.
     - Софиев? - удивились мы. - Он что, тоже бежал?
     - Бежал. - ответил Игнат. - Пробил и его час.
     - Кто такой Одуха? - поинтересовался я.
     - Один очень хороший человек,  - ответил Игнат. - Самый близкий товарищ
Михайлова.
     Оказывается,  Одуха  -  учитель,  работает в  школе в  соседней деревне
Стриганы.  Днем  учит детей,  а  по  ночам ходит на  диверсии.  У  него есть
небольшая группа таких же, как и он, смельчаков, которая уже немало насолила
немцам.  Одуха, сообщил Игнат, пользуется безграничным доверием у Михайлова,
тот поручает ему самые сложные и ответственные операции. Немало уже немцев и
полицаев погибло от руки Одухи и его верных товарищей.
     Рассказ Игната подогрел мое любопытство,  хотелось поскорее встретиться
с  этим необыкновенным человеком,  познакомиться.  Но в  тот день встреча не
состоялась.
     Пока  мы  беседовали,  за  окном  понемногу  смеркалось.  Кто-то  зажег
коптилку,  разговор продолжался при  ее  мерцающем свете.  У  дома выставили
охрану, часто прислушивались, не идут ли Софиев и Одуха. Ждали их до поздней
ночи, но так и не дождались.
     - Что ж, хлопцы, - предложил Игнат, - давайте спать.
     В эту ночь мы впервые за столько месяцев спали под настоящим одеялом, а
в изголовьях у нас были подушки.  Измученные событиями дня,  уснули быстро и
крепко.

     Рано утром дежуривший у дома Тенгиз Шавгулидзе громко постучал в дверь,
сообщил:
     - Идут!
     Мы  сразу  все  проснулись.  Игнат  вскочил  первым,  выбежал встречать
Софиева и Одуху. Вскоре он ввел их в дом.
     - Ну, с добрым утром, хлопцы... Все живы, здоровы?
     Мы обступили Софиева, стали горячо благодарить за освобождение.
     - Ладно,  ладно,  -  отмахнулся он. - Спасибо скажете потом, когда всех
оккупантов перебьем. А сейчас некогда. Вот, знакомьтесь...
     Он представил нас невысокому мужчине с  несколько резкими чертами лица,
с широким разлетом бровей.
     - Антон Захарович Одуха. Он вам все объяснит.
     - А чего объяснять,  -  отозвался Одуха несколько глуховатым голосом. -
Надо собираться и снова в лес. Поговорим по дороге.
     Мы  наскоро  позавтракали простоквашей с  хлебом  и  двинулись в  путь.
Впереди шел Одуха,  за ним Софиев,  сзади,  гуськом,  мы.  Одуха шел быстро,
споро,  легко ориентируясь в лесу.  Видно было, что здесь ему знакомы каждое
дерево,  каждая полянка.  И походка была у него как у настоящего следопыта -
бесшумная и легкая.
     Шли  часа  два.  Наконец Одуха  остановился,  присел на  пенек,  жестом
подозвал всех поближе.
     - Вот что,  товарищи!  Вы знаете, кто мы и за что боремся. Надеюсь, что
вы вырвались на свободу не для того,  чтобы отлеживаться на печке.  Согласны
помогать нам?
     Вопрос был излишним.  Заполучить любое оружие,  чтобы иметь возможность
своими руками убивать врагов, - об этом мечтал каждый из нас.
     - Так вот,  - продолжал Одуха, - подпольный центр решил из вашей группы
создать ядро нового партизанского отряда.  Уверен,  что вскоре он пополнится
военнопленными, местными жителями. Действовать будете в строгом соответствии
с нашими указаниями. Командиром предлагаю назначить...
     Обвел всех нас внимательным взглядом, задержался на Софиеве.
     - Вот его. Рекомендации не надо, сами хорошо знаете.
     Своим  помощником Софиев назначил Казбека,  кадрового командира Красной
Армии,  осетина по национальности.  К сожалению,  фамилия его так и осталась
неизвестной.
     Оружие!  Есть ли оружие? Это был первый вопрос, с которым мы обратились
к Одухе.
     - Немного есть, - отметил он. - В городе. Его надо сюда переправить. Ну
а в дальнейшем все будет зависеть от нас...
     Он отобрал несколько человек,  увел с собой. К вечеру то принесли пилу,
топоры, лопаты. Утром мы приступили к устройству землянок.

     Начиналась партизанская жизнь.
     Через два дня Антон Захарович Одуха снова пришел к нам и отобрал группу
товарищей на первое боевое задание. Он объяснил, что пока носит оно довольно
мирный характер.  Нужно было ночью пробраться в  Славуту,  забрать с чердака
больницы партию оружия, припрятанную там Михайловым специально для нас.
     Вышли с наступлением потемок. Миновали лес, подобрались к мосту, что на
реке Горынь, и вдруг из темноты раздался окрик:
     - Стий! Хто идэ?
     - Полицаи! - шепнул нам Одуха. - Ложись!
     Мы  упали  на  землю,  замерли.  Одуха  сделал несколько шагов  вперед,
ответил:
     - Та корова, щоб ее бис побрав... Шукаемо разом з сыном...
     В темноте помолчали, потом из нее вынырнула фигура полицая. Он крикнул:
     - Одын хай до мэнэ йдэ, а други хай почакае.
     Полицай демонстративно сбросил с  плеча винтовку,  направил ее прямо на
Одуху.  Тот смело подошел к полицаю, резким движением отклонил дуло винтовки
в сторону и одновременно направил на полицая пистолет.
     - Тихо! Молчать! - спокойно приказал он.
     Полицай оказался невероятным трусом.  Он  выпустил из рук винтовку и  с
криками:  "Мамо!  Ратуйте..."  -  бросился на мост.  Мы слышали,  как громко
застучали по  деревянному настилу сапоги,  потом  вдруг  затрещали перила  и
раздался всплеск.  Полицай с перепугу набежал на ограждение моста,  проломил
его и свалился в речку.
     - Сюды!   Ратуйте!  Партизаны...  -  благим  матом  кричал  он.  -  Ой,
топлюсь...
     На том берегу загремели выстрелы.
     - Отходить! Без паники... - приказал Одуха.
     Он сунул в руки Казбеку трофейную винтовку,  круто свернул в сторону от
моста к ближайшему лесу.
     К своим мы добрались под утро.  Первая попытка вынести из города оружие
не удалась.
     Через два дня мы решили повторить операцию. На этот раз выбрали маршрут
несколько западнее моста.  Речку  переходили вброд.  Группа была  в  том  же
составе:  Алексей Иванов, Алексей Манько, Максим Сидненко (так, оказывается,
звали Сеньку-цыгана),  Симон Кадакидзе и я.  Ночь стояла теплая и лунная.  В
воздухе  с  громким  жужжанием  носились  майские  жуки.  На  этот  раз  без
приключений перебрались через  речку,  лесом  дошли  до  самой  водокачки на
окраине города. Здесь группа разделилась. Одуха, Манько и Иванов направились
к больнице.
     Там  их  поджидал Михайлов.  Провел  к  главному корпусу,  забрались на
чердак.  Быстро вынесли семь винтовок,  ящик патронов,  несколько гранат.  В
лесу мы разобрали оружие и боеприпасы. К утру уже были "дома".
     Теперь  мы  почувствовали  себя  настоящей  боевой  единицей.  Хотелось
быстрее в бой, но пока Одуха никаких конкретных заданий не давал.
     - Ждите. Наступит и ваш черед, - успокаивал он.
     Отряд  тем  временем понемногу увеличивался за  счет  местных  жителей,
которых присылали Михайлов и Одуха.
     Постепенно обживались в  своих партизанских буданах.  Кстати,  о  лесе.
Мне,  человеку,  который вырос на  просторах крымских степей,  этот лес  под
Славутой казался настоящей тайгой. А между тем состоял он из редких порослей
ольхи и  сосны.  На пригорках негусто росла сосна.  Что такое настоящий лес,
узнал я несколько позже,  когда попал на Полесье...  Н