ием  и
организовало массированный гранатный удар  по  эшелонам  врага  на  станциях
Фаличи и Самой.
     Операция прошла успешно.  Ночью партизаны буквально забросали гранатами
несколько  эшелонов  врага  с   живой  силой  и   техникой,   подорвали  два
железнодорожных моста, разрушили пристанционные пути.
     А у Тенгиза после создания гранаты ПРГШ-1 возникла новая идея. Он решил
сконструировать гранатомет,  который по своим боевым качествам будет не хуже
немецкого миномета и в то же время прост в обращении,  удобен в пользовании.
Короче, он хотел создать наш, партизанский, гранатомет.
     И  такой  гранатомет Тенгиз  сконструировал.  Принцип его  действия был
такой.   К  обычной  винтовке  прикрепляли  "мортиру"  -  пустую  гильзу  от
45-миллиметрового снаряда.  Выбрасывание гранаты из "мортиры" происходило от
выстрела холостого патрона.
     Испытания гранатомета проводили 5  сентября 1943  года.  Снова приехали
руководители соединения и  члены подпольного обкома партии.  К этому времени
Тенгизу уже  настолько доверяли,  что в  окопах никто не  прятался,  он  сам
находился лишь несколько поодаль от членов комиссии.
     Вот Тенгиз зарядил винтовку, приложился... Негромкий выстрел - и черный
предмет полетел в дальний конец поляны.  Едва коснувшись земли, он с ужасным
грохотом взорвался.  А когда дым рассеялся,  вместо песчаного бугра на месте
взрыва темнела довольно глубокая воронка.
     Комиссия была в  восторге!  Все  поздравили Тенгиза с  новой творческой
удачей, а он, как всегда, оставался серьезен и несколько удивлен.
     Гранатометы Шавгулидзе не однажды наводили на врага панику.
     ...Шестеро  партизан,  вооруженные гранатометами,  сидят  в  засаде  на
дороге Любань -  Уречье. Разведка донесла, что по этой дороге вот-вот должны
пройти враги.  И действительно, из-за поворота вышла рота карателей. Вот они
уже совсем близко. Партизаны поднимают к плечам гранатометы.
     Один за другим раздаются негромкие выстрелы -  и  у ног фашистов рвутся
гранаты.  Враг в  панике!  Немцы разбегаются кто куда,  а на дороге остается
лежать несколько десятков солдат...
     Таких  примеров  можно  было  бы  привести  немало.  За  короткое время
гранатомет  Шавгулидзе стал  любимым  оружием  партизан,  они  прозвали  его
"партизанской Катюшей".
     В  заключение  рассказа  о  Шавгулидзе приведу  несколько  выдержек  из
архивных документов.  Вот что писал в  одном из приказов в 1945 году Главный
маршал артиллерии Н.Н.Воронов:
     "...Автор  (имеется  в  виду  Т.Е.  Шавгулидзе.  -  И.Д.)  разработал и
применил в тылу врага несколько типов партизанских боевых средств. Указанные
средства применялись партизанами Белоруссии и дали хороший боевой эффект.  В
условиях  тыла   противника  стало   возможным  в   партизанских  мастерских
изготовлять эти средства и обеспечивать боевые задания...".
     А  вот  строки  из  характеристики Тенгиза Шавгулидзе,  которую Василий
Иванович   Козлов   написал   ему    для    представления   во    Всесоюзный
научно-исследовательский институт  железнодорожного транспорта в  июле  1945
года:
     "Все  изобретения тов.  Шавгулидзе  являлись  простыми  по  устройству,
доступными по  изготовлению в  партизанских условиях  и  удобными  в  боевом
применении...".
     Приведу также выдержку из боевой характеристики, подписанной секретарем
Минского подпольного обкома партии Бельским и  начальником штаба  соединения
Гнусовым:
     "...6  января 1943  года  Шавгулидзе работал в  соединении партизанских
отрядов  Минской  области  инструктором подрывного дела,  и  как  инструктор
подрывного дела  тов.  Шавгулидзе изобрел ручную гранату трех типов:  ПГШ-1,
ПГШ-2,  ПГШ-3,  которые изготовляются в массовом количестве в организованных
тов.  Шавгулидзе  партизанских  мастерских.  Всего  в  партизанских  отрядах
Минской области изготовлено этих гранат более 7000 штук.
     В  сентябре 1943  года  тов.  Шавгулидзе изобрел  гранатомет ПРГШ.  Эти
гранатометы  штабом   руководства  партизанскими  отрядами  Минской  области
приняты на вооружение и изготавливаются в партизанских мастерских в массовом
количестве.  По состоянию на 1/I-43 г.  изготовлено 120 гранатометов и более
3000 гранат.
     За  работу  в  партизанских отрядах и  боевые действия тов.  Шавгулидзе
представлен к правительственной награде орденом Красного Знамени".
     Эта высокая и вполне заслуженная награда была ему вскоре вручена.
     И последняя выдержка - из письма мне:
     "...Живу там же,  откуда уходил в армию,  в Москве,  на Новой Басманной
улице.  Имею  55  авторских свидетельств,  11  из  них  внедрены в  серийное
производство.
     Являюсь членом нашей славной Коммунистической партии".
     В Москве,  в Центральном музее Советской Армии хранится портрет Тенгиза
Евгеньевича    кисти     художника    Модорова.     Под     ним     надпись:
"Партизан-изобретатель   карманной   артиллерии   и    ручного   гранатомета
Т.Е.Шавгулидзе",

     Пока Тенгиз довольно успешно занимался своими изобретениями, я решал не
менее  сложные вопросы организации санитарной службы.  Нужно  было  наладить
лечебную работу не только в  самом штабе соединения,  но и объединить усилия
всех  наших медиков для  коренного улучшения медицинской службы в  отрядах и
бригадах.   Трудности  на  каждом  шагу:  нет  медикаментов  и  даже  самого
необходимого инструментария,  очень тяжело достать перевязочный материал,  в
соединении совсем  мало  медицинских работников,  поэтому срочно  надо  было
решать вопрос с подготовкой кадров.
     Предстояли большие бои с врагом,  следовательно, в каждом подразделении
должен быть медик: врач, медицинская сестра, санинструктор.
     С чего начинать?
     Первым делом я  решил побывать во всех партизанских отрядах и бригадах,
чтобы лично познакомиться с медработниками,  определить возможности каждого.
Врачей  было  немного:   И.К.Крюк,   А.Н.Дудинская,   Л.Зубченок,  С.М.Швец,
В.Хлыстов,  В.П.Лаптейко.  Несколько  больше  было  работников  из  среднего
медицинского персонала.  Это медицинские сестры М.Л.Вежновец,  М.Костюкович,
Дубовик, А.Котова, Д.Шпаковская, О.Ф.Булацкая, Ф.П.Чирун и некоторые другие.
     С  большинством из этих медиков я встретился лично.  Люди были хорошие,
добросовестные,  в медицинском отношении подготовлены неплохо, а некоторые -
Лаптейко,  Хлыстов,  Швец -  имели довольно большой практический опыт.  Но у
всех  была  та  же  беда,  что  и  у  меня:  крайняя нехватка медикаментов и
перевязочных материалов, не говоря уже о медицинских инструментах.
     Некоторым исключением был  доктор  Крюк  со  своей  супругой Дудинской,
которые работали в участковой больнице в деревне Заболотье.  Они располагали
небольшим количеством медикаментов, перевязочным материалом, скудным набором
хирургических инструментов,  но  поделиться с  нами не могли.  Им самим этих
запасов хватило не надолго.
     В  организации медицинской службы была и  еще  одна большая трудность -
все наши работники оказались разбросанными по партизанским отрядам и  боевым
группам.  Учитывая специфику партизанской деятельности,  это было правильно,
но  плохо то,  что контакт между медиками почти не  поддерживался.  Каждый в
отдельности надеялся только на  себя,  в  силу  своих  способностей проявлял
инициативу,  находчивость,  смекалку.  Наладить связь  между нашими врачами,
координировать их действия - эта задача тоже требовала неотложного решения.
     В  приобретении  перевязочных  материалов,  некоторых  медикаментов все
врачи,  как  правило,  обращались за  помощью к  местному населению.  Жители
деревень  помогали  нам,  как  могли,  зачастую  отдавали последнее,  но  их
возможности также были очень ограничены.
     А  ведь  мы  знали,  что  боевые операции,  которые проводятся отрядами
соединения против фашистов,  -  только начало, что впереди большие и тяжелые
бои.  И о том,  как спасти раненых,  как снова вернуть их в строй, мы должны
думать уже сейчас.
     В   связи  с   этим  первоочередной  задачей  мы   считали  организацию
партизанских  госпиталей.   Конечно,  мы  и  мечтать  не  могли  о  лечебных
учреждениях типа  военных госпиталей,  но  иметь какое-то  помещение,  пусть
землянку,  пусть палатку,  где  можно было бы  сделать операцию,  перевязку,
разместить какое-то количество раненых и больных, мы обязаны были. И в то же
время  такой  госпиталь надо  создать с  полным  учетом условий партизанской
жизни.  Он  должен быть  мобильным,  удобным для  быстрой перевозки раненых,
имущества,  оснащения,  чтобы  можно  было  развернуть  его  вне  населенных
пунктов, быстро свернуть.
     Когда мы,  врачи,  со  всеми этими вопросами обратились к  командованию
соединением,  встретили  у  него  полное  понимание и  поддержку.  Оно  дало
указание строить в  лесах  землянки специально для  партизанских госпиталей,
размещать санчасти и  в  деревнях,  конечно,  там,  где была возможность.  С
согласия хозяев для этого отводились отдельные дома.
     В тех бригадах, где были врачи, мы получили возможность делать операции
средней   сложности.   Но   все   равно   из-за   нехватки   инструментария,
соответствующих  медикаментов  и  условий  к  проведению  сложных  полостных
операций мы были не подготовлены.  И обидно было до слез,  до боли в сердце,
когда из-за этого мы теряли многих боевых товарищей.
     В  конце ноября сорок второго года командование соединением разработало
план разгрома крупного немецкого гарнизона, который дислоцировался в деревне
Ломовичи.  Успешному проведению этой  операции придавалось большое значение,
так  как  гарнизон  фашистов связывал действия партизан в  этом  районе.  Он
находился всего в  12  километрах от столицы партизанского края -  райцентра
Октябрьского.  Враги  могли  в  любую минуту совершать отсюда вылазки против
партизан. Этот гарнизон был прямо-таки у нас бельмом на глазу.
     Операция была назначена на утро 24 ноября.  Ее проведение было поручено
отрядам Бумажкова,  Далидовича,  Розова,  Шваякова.  Их  поддерживала группа
московских комсомольцев.  В  числе этих  шестидесяти бойцов-комсомольцев,  в
июне  1942 года переброшенных в  тыл  врага,  находилась и  семнадцатилетняя
Римма Шершнева.
     К  тому  времени  наши  отряды  уже  располагали  несколькими  пушками,
отбитыми у  немцев.  Вначале  произвели огневой артиллерийский налет,  потом
перешли в атаку. С дружным "ура!" партизаны бросились в деревню.
     Неожиданно на  перекрестке дорог  заговорил вражеский дзот  с  круговым
обстрелом.  Он  был  хорошо  замаскирован,  и  партизанская разведка его  не
обнаружила.  Под  шквальным  пулеметным огнем  партизаны залегли,  отдельные
группы начали отходить.
     Атака захлебнулась.  Артиллерию уже  нельзя было  пустить в  дело:  бой
развернулся на улицах, мы рисковали поразить своих.
     В   этот  критический  момент  к  дзоту  бросился  один  из  московских
комсомольцев -  Саша  Бондарчук.  Но  он  пробежал  всего  несколько метров.
Вражеская пуля сразила его.  Тогда поднялась Римма Шершнева.  Она  пробежала
метров пятнадцать,  упала в  снег,  быстро поползла к  дзоту.  Когда до него
оставалось несколько шагов, она поднялась и метнула гранату.
     Громовое  "ура!"  разнеслось  над  заснеженным полем.  Партизаны  снова
рванулись  в   атаку.   Через   несколько  минут  вражеский  дзот   перестал
существовать.  В  нем было уничтожено 24 фашиста,  захвачены большие трофеи.
Фашистский гарнизон в деревне был разгромлен наголову.
     Отважная комсомолка была еще  жива,  когда к  ней  подбежали партизаны.
Подруги  Риммы  Галина  Кирова  и  Нина  Макарова сделали  все,  что  могли:
перевязали  раны,  занесли  в  ближайший  дом,  потом  перевезли  в  деревню
Старосеки.
     Приказание срочно выехать в Старосеки я получил во второй половине дня.
Подробностей  мне   не   сообщили,   сказали   лишь,   что   тяжело   ранена
семнадцатилетняя  девушка  Римма  Шершнева.   Собрав  все,   что  можно,  из
небольшого   моего    арсенала   перевязочных   средств,    медикаментов   и
инструментария, мы с санинструктором Жоржем сели на лошадей и через час были
уже на месте. У постели раненой был врач Семен Миронович Швец.
     - Что?! - бросился я к нему.
     - Агония, - развел он руками.
     Римма  моталась в  бреду.  Лишь  на  несколько мгновений она  очнулась,
прошептала:  "Вот и  повоевала я...  Маме не  пишите...".  И  снова потеряла
сознание.
     Я  осмотрел  ее.   Тяжелое  ранение  органов  брюшной  полости  вызвало
перитонит (воспаление брюшины),  с  которым  даже  в  условиях первоклассной
клиники трудно справиться.  Конечно,  если бы  сразу после ранения мы  имели
возможность оперировать Римму,  возможно,  удалось бы  спасти ей  жизнь.  Но
сейчас, в наших условиях... Мы были абсолютно беспомощны.
     Через несколько минут после моего приезда Римма скончалась.
     Оплакивали ее все партизаны,  мы потеряли смелую комсомолку,  преданную
нашему делу до последней капли крови.
     Родилась Римма в  Добруше Гомельской области.  Вскоре после ее рождения
семья переехала в  Минск.  В  июне  1941  года  отец  ушел на  фронт,  семья
эвакуировалась в  Оренбургскую  область.  Римма,  тогда  еще  ученица  10-го
класса,  тоже решила идти воевать и  написала об  этом в  ЦК  комсомола.  Ее
вызвали в Москву, зачислили в комсомольский отряд.
     25  июня 1942 года шестьдесят бойцов-комсомольцев отправились из Москвы
в Торопец, где приняли присягу, а потом сорок пять дней и ночей шли по тылам
врага.  Каждый нес оружие,  боеприпасы,  вещевой мешок с  НЗ.  Тут и  парням
трудно,  не то что девушке.  Но Римма стойко переносила все тяготы перехода.
Комсомольцы тогда отмерили по тылам более тысячи километров.
     В  Старобинском  районе  Римма  заболела.   В  отряде  доктора  Алексея
Ивановича Шубы ей  оказали лечебную помощь.  Она  быстро поправилась,  снова
продолжила путь с отрядом.
     Вместе   с   Риммой   все   трудности   похода   перенесли   и   другие
девушки-комсомолки отряда - Татьяна Алябьева, Нина Макарова, Галина Кирова.
     В  первых же  боях Римма отличилась смелостью,  отвагой,  но оставалась
скромной, незаметной. За короткое время овладела минноподрывным делом. И вот
бой в Ломовичах. Последний подвиг комсомолки...
     Римму  похоронили со  всеми почестями.  У  могилы выступила заместитель
комсорга отряда Татьяна Алябьева.  Она говорила о том, что отомстит врагу за
смерть подруги, что каждый комсомолец-партизан будет воевать так, чтобы быть
достойным Риммы.
     А  мы,  медики,  не смотрели друг другу в глаза.  Нам казалось,  что мы
виноваты в ее смерти.

     Трудности в  организации полноценной и  методической помощи  раненым  и
больным были большие.  Они были обусловлены многими факторами.  Соединение в
первый период состояло из небольших партизанских групп и отрядов. Мы были не
в  силах в  каждом таком отряде,  в  каждой группе иметь врача или  хотя  бы
среднего медицинского работника.  Кроме  того,  мы  не  могли  забывать и  о
местном населении. И в этом отношении делали все, что могли.
     Пока   небольшие  партизанские  группы   не   вели   крупных   боев   с
превосходящими силами противника,  они,  следовательно,  не несли и  больших
потерь.  По теперь соединение готовилось к  затяжным боям,  и нам,  медикам,
нужно было подумать об этом заранее.
     Я  начал понемногу разворачивать наш госпиталь.  Вначале он находился в
Сосновке,  а затем в деревне Репин, где нам отвели две небольшие хаты. Время
шло, количество раненых возрастало, кровоточащие сосуды надо было немедленно
перевязывать,  оторванные конечности ампутировать,  на  вспоротых  осколками
участках  тела  накладывать  швы.   А  у  меня  не  было  даже  элементарных
хирургических инструментов: зажимов, щипцов и т.д.
     Вот с  этого,  кажется,  мне и  надо начинать.  И  помочь в этом деле в
первую  очередь  может  Шавгулидзе.  Пользуясь правами  старого товарища,  я
как-то подошел к нему и сказал:
     - Слушай,  Тенгиз!  Ты, конечно, делаешь очень важное и нужное дело. Но
ты совсем забыл про меня.
     - Что такое, дорогой? - насторожился он.
     - Вот посмотри,  какими зажимами мне приходится работать,  -  я показал
ему самодельный зажим, изготовленный из ножниц. - Неужели тебе не стыдно!
     - Почему мне? - удивился Тенгиз.
     - А кому же еще!  - в свою очередь воскликнул я. - Глядя на этот зажим,
разве  кто-нибудь  поверит,   что   у   нас  в   отряде  есть  первоклассный
инженер-изобретатель,  первоклассный механик,  имя которого гремит по  всему
соединению...
     Я не жалел красок, зная, как занят Тенгиз, но только он мог помочь.
     - Вот ты к чему!  -  наконец догадался он и улыбнулся. Подумал немного,
отложил в сторону свои трубки,  из которых пилил корпуса для новых гранат, и
предложил: - Знаешь, Ибрагим, ты напиши, какие нужны тебе инструменты...
     - Контора пишет! - перебил я.
     - Хорошо,  дорогой!  -  он  снова улыбнулся.  -  Тогда нарисуй все  эти
инструменты, и я тебе их сделаю.
     Уж коли Тенгиз сказал "сделаю", значит сделает. Я показал ему на листке
бумаги,  как  должны  выглядеть  самые  необходимые  для  нас  хирургические
инструменты. В тот же день Тенгиз принялся за дело.
     За  короткое время  он  изготовил несколько весьма  ценных инструментов
общего пользования -  ножи,  ножницы,  пилы,  долота хирургические, пинцеты,
крючки  для  раздвигания краев  раны  и  многое другое.  Несколько позже  он
изготовил  кое-какие  инструменты  специального назначения:  пулевые  щипцы,
зеркала, расширители Гегара и так далее. Я чувствовал себя богачом.
     Но   само  собой  понятно,   что  все  эти  инструменты  мы   не  могли
изготавливать  в  большом  количестве:   один-два  экземпляра.  И  врачам  в
партизанских отрядах  по-прежнему приходилось обходиться самым  примитивным:
обрабатывать раны  обычным ножом или  бритвой,  без  обезболивающих средств,
вместо  наркоза при  операциях применять алкоголь,  а  точнее  -  самогонное
оглушение.  Перевязку сосудов делали обычными, предварительно прокипяченными
нитками, а ампутации - обыкновенной садовой пилкой.
     И все же исход операций,  как правило, был благополучным. Здесь сыграли
свою роль не только мастерство и изобретательность врачей, но и чрезвычайное
напряжение всей  нервной  системы  раненых,  то  самое  напряжение,  которое
заставляет организм мобилизовать все силы,  все внутренние резервы на борьбу
с любой раной, с любой болезнью.
     Таким образом,  одновременно с  началом организационных мероприятий мы,
так  сказать,  малыми силами делали все  возможное,  чтобы как можно быстрее
возвращать в строй больных и раненых.
     Вместе  с  тем  продолжали совершенствовать медицинскую службу во  всех
звеньях.  И  здесь  порой,  казалось бы,  рядовой случай  толкал на  большую
организационную идею.
     В  конце сорок второго года ко  мне как-то пришел пулеметчик Алексой из
партизанской роты,  где  командиром был Даниил Абакумович Скляр.  Пулеметчик
как пулеметчик:  небольшого роста, веснушчатый, с пышной огненной шевелюрой.
Жизнерадостный,  веселый,  полный юмора.  Был он  очень подвижен,  по глазам
угадывался очень деятельный человек.
     Алексей пожаловался на сильное боли в ногах. Я внимательно осмотрел его
и  установил  тяжелое  заболевание периферических сосудов,  которое  у  нас,
врачей,   носит  название  облитерирующий  эндартериит.   Человек  с   таким
заболеванием уже не  боец,  он не может участвовать в  тяжелых походах,  тем
более связанных с длительным пребыванием в болотах, в холодной воде. Болезнь
требовала долгого и эффективного лечения. Самый лучший выход был - отправить
Алексея на  Большую землю.  Но в  то время с  Большой землей мы были связаны
преимущественно по радио, самолеты к нам прилетали редко.
     Что же делать с Алексеем?  Он сам даже мысли не допускал, что его могут
отчислить из партизанского отряда.
     - Белье буду стирать,  кашеварить буду, а из партизан не уй