а  Смотритель,
пошатываясь, ушел, автоматически заперев  за собой калитку. Наконец, один из
временно поставленных  столбов накренился  и  Волку  удалось  аккуратно,  не
попадая  лапами  в  крупные ячейки  проволочной  сетки,  добраться до самого
верха, при  этом  перегородка под его  тяжестью  еще больше  прогнулась,  не
помогая,  а скорее  мешая своей  неустойчивостью, и  вот, тщательно упершись
лапами  в  ячейки,  он  совершил  последний прыжок,  вперед и вверх, немного
разодрав живот о торчащие концы плохо заделанного верхнего края перегородки.
Наверно, в том состоянии, в  котором он находился, он мог бы выбраться и  на
волю,  по  крайней  мере,  на опустевшие  аллеи  зоопарка,  но  он прыгнул и
приземлился  на четыре лапы точно посреди соседнего вольера, рядом  со своей
подругой.
     Она  лежала  на  земле   в   растекающейся   луже  крови,   в   которой
перекатывались большие ошметки плоти, или это казалось, что они  двигаются в
мерцающем от колышущихся деревьев свете луны. Волчица приоткрыла глаза. Волк
уже  видел  такие глаза,  подернутые  влажной мутноватой пленкой,  давно,  у
матери, когда она попала в капкан. Были они и у его  жертв, там, на воле, но
только  в самый  последний момент, когда из них уходил  страх  перед  ним  и
оставалось  только  понимание,  что  дальше  ничего  уже  не будет, покорная
готовность принять  это и легкая  грусть о прошедшей жизни, в которой у всех
было  что-то хорошее, много хорошего, о чем можно  было сожалеть. Их  взгляд
постепенно  уходил  внутрь,  в  тот   мир,  который   они  носили   в  себе,
отгораживаясь от привычного,  суетного, но прекрасного мира, окружавшего их.
Волчица  же подняла глаза  к небу, так, чтобы не  видеть  стенки  вольера  и
нависающие  над  зоопарком  гигантские муравейники людей,  а  видеть  только
огромное  бескрайнее  небо, которое,  сколько она  себя  помнила,  накрывало
искрящимся  покрывалом ее свободную землю, от горизонта до горизонта, и было
для  нее символом свободы, которую она потеряла и которая была самым большим
счастьем в ее жизни.
     Из  Волчицы  продолжала медленно  течь кровь, но  Волк  ничем не мог ей
помочь, ведь раны не было, то, из чего текла кровь, не  было раной, не могло
быть раной и вызывало в нем совсем другие ассоциации.
     И стоя над угасающей  Волчицей,  Волк поднял  голову  и завыл. Завыл от
сознания  своей  беспомощности,  от  острого  чувства  грядущего  тоскливого
одиночества, от в одночасье пришедшего  понимания того, что и ему не суждено
вновь увидеть родные леса и поля, вновь ощутить радость свободного бега, что
свобода вернется к нему только в последнем взгляде на бескрайнее  небо. Этот
вой  несся  над  городом,  врываясь  в  уютные  гостиные  с  сидящими  перед
телевизорами  обывателями,  в спальни со сладко  посапывающими в  первом сне
детьми, в  кабинеты людей, бегущих по бесконечному беличьему  колесу работы,
настигал влюбленные  парочки и степенно  выгуливающих собак  горожан, вселяя
мистический  ужас и острую  тоску по утраченному, чему-то очень  важному, но
забытому в суете жизни.

Часть третья
     Мария  омывала  слезами  бледные  серые  комочки,  лежащие на  кровавой
подстилке.  Она перебирала их,  разрывая родовые пузыри,  нежно  массировала
пальцами,  пытаясь обнаружить жизнь, готовая вернуть их к жизни при малейшем
намеке на пробивающие тонкую грудную клетку  всплески сердца, но все тщетно.
Тельца лишь  скупо  хранили  угасающее тепло.  Но  вот последний, маленький,
подал сигнал.  Или ей  показалось в этом месиве. Она схватила  его,  ласково
обтирая,  вырвала из  кофты нитку,  перевязала струящуюся  бечевой пуповину,
перекусила ее у  стяжки и, не  обращая внимания на кровь, засунула комочек к
самой  груди, в теплую  уютную  ложбинку и  побежала к ветеринарному  блоку.
"Только бы успеть!"
     Потом  она яростно мяла комочек,  пока  он не выплюнул ошметок какой-то
слизи и  не задышал  тяжело, но  свободно, протерла  его  губкой,  смоченной
теплой водой, кипяченой и сдобренной всяческими дезинфицирующими средствами,
и поместила в барокамеру, всегда стоявшую наготове на  случай непредвиденных
обстоятельств, обложив ватой, чтобы не простудился.

x x x

     -   Не   повезло  тебе,   конечно,  Волчок,  сестер-братьев  лишился  и
материнских молока-ласки, - приговаривала Мария, перемешивая в миске молоко,
сырое яйцо  и немного крепкого чая,  - но,  с другой стороны, не в лесу  это
произошло, а среди  людей, мы тебе поможем, выкормим, вырастит  у нас Волчок
Волком на заглядение.
     Она  перелила  смесь  в бутылочку  с соской, приложила ее к  внутренней
стороне  руки - теплая - и дала  Волчку. Тот яростно зачмокал и  в несколько
секунд опустошил бутылочку.
     - Ему бы кормилицу или как там это у них или у вас называется, - сказал
наблюдавший за кормлением Директор.
     -  Да уж пробовали! У  нас у  Антона, ну у техника, вы знаете, наверно,
сука породистая  ощенилась,  колли.  Колли -  они  добрые, но  хозяев  долго
уговаривали,  не хотели постороннего подкладывать.  Еле уговорили, пообещали
надзор за щенками и полный пансион, все  сертификаты за наш счет и прививки.
Согласились. А она ни в какую. Подложили - она отпихивает, не только его, но
и своих, рядом с ним. Мы уж Волчка и подстилкой из-под нее терли, и  молоком
ее собственным смазывали - не  помогает. Не признает. Так и отправили домой.
Антон был очень недоволен. Вы уж как-нибудь отметьте его - старался человек.
     - На таких условиях и я бы постарался, - буркнул Директор.
     - Есть еще два варианта, - продолжала Мария, - у нас тут сука ощенилась
рядом  с  зоопарком,  дворняжка,  симпатичная   такая,  может  быть,  с  ней
попробовать?
     - Ну эта, понятно, за еду  да кров вообще что угодно сделает, но у этой
...  подзаборной, весь  букет болячек,  от  триппера  до  туберкулеза, ну, в
смысле, аналогов собачьих. Мы не можем рисковать!
     -  Это,  конечно,  верно, но  Волчка жалко.  Ему  бы  настоящую  сиську
пососать.
     - Сейчас уж люди-то забыли, как это делается, и ничего - живут. Так что
не надо! А второй вариант?
     - К тигрице можно подложить. Говорят - это проходит. Ну не с тигрицами,
конечно, с кошками, но тигрица - она же...
     - Она его разорвет и не заметит. Вы чего-то не понимаете, Мария. Это же
эксперимент...
     - ...всемирного  масштаба, - докончила Мария, - ладно,  так выкормим. Я
постараюсь.

x x x

     - Молодец, Волчок, глазки открыл. Я уж три дня жду, думаю - что не так,
семнадцатый день пошел,  а ты все ленишься. Посмотри на мир, тебе в нем жить
долго-долго.  Весь этот  мир -  твой.  Давай я вынесу  тебя, - приговаривала
Мария, заворачивая Волчка в одеяльце, - посмотри: небо - синее-синее и белые
облачка барашками бегут,  вот  вырастешь, будешь за барашками бегать.  А вот
деревья, зеленые, а тополь уже пожух, а по весне он нежно-зеленый и сочный и
роняет  такой легкий  белый  пух,  ласковый,  как  твоя  шерстка.  А  вот  -
воробушки, слышишь, как чирикают,  подрастешь,  они будут  тебе рассказывать
сказки. Ну что, закрыл глазки, устал. Пойдем, поспи, ты сегодня увидел мир.

x x x

     - Вы посмотрите,  какой молодец! - возбужденно докладывала  через месяц
Мария  заму  по науке, -  Сорок семь дней -  семь килограмм  двести двадцать
грамм!
     - Это - до кормления или после, - усмехаясь, поинтересовался Зам.
     - После, - смешалась Мария.
     - А до?
     -  Шесть килограмм  семьсот тридцать  грамм, - упавшим  голосом сказала
Мария, - он съел двести грамм мяса, свежего, я кусочками  мелкими покрошила,
молока  с  яичком и сахарком, две ложечки, бутылочку этого выпил, ну и потом
немного водички.
     - Чтоб мне  так есть! -  рассмеялся Зам. - Здоров мужик, а  ведь совсем
слабеньким был.
     - А какой вымахал!  Посмотрите,  какой  красавец! - и  Мария, подхватив
Волчка под грудки, стала крутить его перед Замом.
     - Чужие дети растут быстро, - улыбнулся Зам.
     - Какой же он чужой? - удивилась Мария.
     - Свои еще быстрее, - ответил Зам и опять улыбнулся, много печальнее, -
Вы  молодец,  Мария!  Только  сахару  в  дальнейшем  не  давайте  и побольше
движения. Успехов!

x x x

     Через несколько дней Мария, с опаской, впервые внесла Волчка в вольер к
Одинокому Волку.
     Волк после  той  страшной ночи  впал  в  какое-то  оцепенение, не очень
заметное  служителям зоопарка,  но четко уловленное обитателями.  Он, как  и
прежде, целыми днями лежал вытянувшись посреди вольера, иногда как бы нехотя
подходя к  плошкам с водой и  едой, но вечерами,  когда  зоопарк затихал под
угасающим солнцем, он не  начинал носиться кругами и зубоскалить с соседями,
а  тихо сворачивался  в клубок и засыпал  или делал вид, что  спит. Даже его
мечты о свободе сникли под гнетом безнадежности.
     Мария опустила Волчка на землю метрах в двух от Одинокого Волка. Волчок
сильно   вытянулся  в  длину,  но  бегал   еще  не  очень  уверенно,  смешно
переваливаясь  на  коротковатых для  его тела лапах  и  часто приземляясь на
раскормленное пузо.
     - Ты кто? - спросил Волчок, подкатившись к Волку.
     - Я - Волк,  - ответил  тот, с удивлением разглядывая маленького щенка,
такого по родному серого, с пропадающей черной полоской вдоль хребта и милой
рыжинкой на боках.
     - А я - Волчок! - звонко представился щенок и радостно осклабился.
     -  Волчок? - Волк  долго всматривался в щенка,  стараясь потушить волны
надежды. - Волчок... А где твоя мама, Волчок?
     - А что такое мама?
     - Мама? Это та, которая тебя кормит еще до того,  как ты осознаешь себя
на  этом  свете,  которая  тебя  учит  всему  -  ходить,  говорить,  играть,
охотиться, которая тебя любит просто за то, что ты есть.
     -  В  таком  случае, вот  - моя мама, - громко крикнул Волчок, кивая  в
сторону Марии.
     - Нет, Волчок, она не может быть твоей мамой. Я тебе не сказал еще одно
обязательное условие для мамы - она должна тебя родить.
     - Это как? - удивился Волчок.
     -  Мне тяжело  объяснить это,  -  смутился, не  находя  слов, Волк, - я
расскажу тебе потом. Потом, когда ты подрастешь. Но мама должна быть похожей
на тебя,  правильнее,  ты должен быть похож на  маму. А ты  похож,  Малыш, -
добавил  он немного погодя  и Волчок, почувствовав ласку в голосе, подошел к
Волку и ткнулся ему носом в шею, разом неосознанно найдя Дом, Семью и Стаю.
     Волк  тоже  с  невыразимым   блаженством   обнюхал  щенка,  лишний  раз
удостоверяясь в  первом впечатлении, но, следуя Законам Стаи, построжел: "Ты
говоришь на языке двуногих, Малыш! Нехорошо."
     - А разве есть другой язык?
     -  Действительно, откуда тебе знать  другой язык? -  согласился Волк  с
грустью.  - Приходи  ко мне чаще, я научу  тебя настоящему языку. Я  многому
тебя научу, Малыш.
     - Мне нравится быть Малышом!
     -  Смешной парень!  - думал  Волк,  провожая  взглядом Марию, уносившую
Волчка, которому пришел срок кормления и сна.

x x x

     На  следующий  день,  едва  Мария  ступила  на  землю  вольера,  Волчок
соскользнул с  ее рук  и, выбрасывая  далеко вперед  передние  лапы и сильно
отталкиваясь  задними,  отчего  его  круп подскакивал мячиком,  подкатился к
дремлющему  Волку, припал на передние лапы перед его мордой и несколько  раз
крутанул хвостом,  приглашая играть. Волк  приоткрыл глаза, как будто только
что обнаружил присутствие щенка.
     - Привет,  Малыш. Ты  сильно вырос за ночь, - сказал  Волк, чтобы затем
долгие месяцы встречать пробуждение сына этой шуткой.
     Обрадованный  лаской  щенок запрыгал  перед Волком. Конечно, это трудно
еще  было  назвать  прыжками.  Он  немного  отползал,  пятясь  задом,  потом
отталкивался и, пролетев  немного по воздуху, звучно плюхался на все  лапы и
круглый живот. После одного  из  таких прыжков он  чуть было  не  врезался в
Волка и тогда тот, просунув  нос под грудь щенка, резким движением отшвырнул
его  от себя.  Волчок несколько  раз  перекувыркнулся,  больно  ударившись о
торчащий  камень,  и жалобно  заскулил, но, встретив  неодобрительный взгляд
отца, превратил скулеж в  радостное повизгивание и побежал обратно:  "Я  все
понимаю - это игра такая. И мне совсем  не больно." Еще много раз в тот день
Волчок кубарем катился по  земле, с каждым разом все лучше группируясь и все
увереннее вскакивая на лапы.
     Потом игра ему наскучила и он отправился изучать свою новую Территорию.
     - Места-то сколько! Бежать - не  перебежать.  Да один домик больше, чем
моя клетка. А воды-то! Купайся - не хочу. Вот бы где жить. Хоть всю жизнь.
     Когда  Мария уносила  щенка, Волк  даже  немного обрадовался.  Неуемная
энергия Волчка утомила его.  Он отвык от суеты  и непрестанного мельтешения.
Они мешали ему думать. И вспоминать.
     Звякнула щеколда калитки. Волк прикрыл глаза.

x x x

     Привыкание протекало долго и непросто. Волчок каждое утро требовательно
скреб пол у  дверей  своей  клетки и, едва попав в вольер, начинал носиться,
призывая  Волка  следовать  за  ним.  Набегавшись,  он  жевал,  не  в  силах
раскусить, большие жесткие куски мяса из миски, стоявшей возле домика, вволю
отпивался и мгновенно засыпал, привалившись к Волку.
     У  Волка  оцепенение  спадало медленно  и  рывками.  То он вскакивал  и
начинал играть с Малышом,  гоняя его по кругу и изредка сбивая  с ног, чтобы
добродушно  посмеяться  над катящимся  по земле серым  клубком, то  вдруг  в
разгар игры останавливался, понуро отходил на  свое место посреди вольера  и
застывал,  никак   не  реагируя  на  призывы  Волчка.  Но  щенок  подрастал,
вытягиваясь вверх, быстро освоил волчий язык и уже частенько  ставил Волка в
тупик своими  вопросами. В  конце концов, Волк просто привык ощущать  мерное
дыхание сына возле  себя и вот в один из  дней, когда Мария вечером обыденно
направилась к Волчку, чтобы забрать его на ночь, Волк лег на ее пути, как  в
былые времена, вытянув вперед лапы и высоко подняв голову. Мария попробовала
обойти его, но Волк  лишь тихо рыкнул и  Мария  остановилась, смешавшись, но
радостно смешавшись: "Давно пора!"

x x x

     - Что, я теперь буду всегда жить здесь? - радостно спросил Волчок.
     - Надеюсь, не всегда, - немного грустно ответил Волк.
     - Но я хочу здесь!
     - Здесь или со мной?
     - Здесь с тобой!
     - Какой же ты еще глупенький. Ты  путаешься даже  в  простейших словах:
жить, хочу, здесь, с тобой.
     - Но я буду с тобой, всегда?
     - Да, пока я жив, обещаю.
     - А что такое жив?
     - О чем я тебе и говорил. Ты даже не знаешь, что такое жизнь.
     -  Почему, знаю.  Жить - это  дышать, это бегать, это радоваться  свету
днем и дрожать от шорохов ночью, успокаиваясь от прикосновения к тебе.
     - Хорошо  говоришь,  Малыш. Так  вот, я  буду с тобой,  пока дышу, пока
глаза мои видят свет. Ты доволен?
     Да.

x x x

     - Ну,  бежать,  бежать,  бежать. Что  ты  опустил хвост, как будто тебя
поносом  прохватило  и  ты защищаешь разгоряченную задницу. Подними его. Вот
так! Ну что  ты закрутил  хвост, как  белка,  ты же не собака. В струнку!  В
линию! Только чуть приподними, как вожак. И пошел, пошел. Ходят только лапы,
шея,  спина,  хвост - все единое  целое, как бы не  двигаются,  только лапы,
раз-два, раз-два, вот так, молодец! Так ты пробежишь дневную норму и даже не
запыхаешься. Пусть не  очень  быстро, но  очень  долго,  оленя или  сохатого
перебегаешь. Только лапы, раз-два, раз-два. Давай за мной!

x x x

     - Но  мы же на охоте! Здесь прыжками! Вперед и вверх. Подтягивай задние
лапы. Смотри еще раз. Выбрасываешь тело вперед, вперед и вверх. И тянешься в
прыжке,  а  перед  приземлением  подтягиваешь задние  лапы  так,  чтобы  они
приземлились сразу вслед за передними,  отпечаток получается  - четыре  лапы
рядом, видишь. И из этого положения опять - вперед и вверх, и все  по новой,
и все сильнее в самом  конце,  перед  последним  прыжком,  и вот  последний,
вперед  и  вверх, но  уже к  горлу.  Рывок,  резанул  и  - не  останавливать
движения. Если добыча припала, подломила передние ноги, быстро развернулся -
и новая атака, вперед и вверх, уже наверняка, не отпуская.

x x x

     - Опять промахнулся! Ты должен  коснуться передними лапами моей  шеи. Я
же не олень! На оленя надо прыгать выше. И не опираться на мою спину. В поле
у тебя  такой спины не  будет. Только ты - и олень. Который, между прочим, в
пять раз тебя тяжелее, и если бы не несся, одурев  от страха, да еще призвал
бы свою стаю, которая, спасая свои шкуры, улепетывает впереди, разделался бы
с тобой в два счета. Понял: на оленя и лося - только Стаей, если идешь один,
так и иди один на один, в стадо не суйся, а лучше Стаей на одного, и нападай
слева - не сзади, избави Создатель! - резким ударом, не висни, резанул - и в
сторону, главное - попади, иначе ты не вожак. Потом, когда ноги подломились,
можешь подойти  спереди и прикончить, и напиться крови,  и обязательно  дать
Стае ее долю.
     Давай  еще  раз.  Вот так,  чуть заметное касание. Молодец.  Помни, что
олень  в  конце  тоже начинает  двигаться  прыжками и надо  соразмерить свои
прыжки  с его.  Итак, идешь  с  той  же  скоростью  рядом, с  левой стороны,
соразмеряешь бег,  как единое целое, и вот - прыжок, вперед и вверх,  удар и
движение дальше, вперед.
     Давай еще раз.
     Давай еще раз.
     Давай еще раз.
     Ну ты меня загонял! Прикончи старика!

x x x

     Волк и Волчок  стоят напротив  друг друга, почти касаясь  мордами. Волк
резко  бьет  щенка  лапой по плечу  и  тот  кубарем отлетает  в  сторону, но
немедленно  молча  поднимается и опять встает  в  стойку. Удар справа, опять
справа, слева, справа, справа, потом три раза подряд слева.  Волчок пытается
угадать направление удара  и отскочить. Иногда  это удается  и лапа отца  со
свистом вспарывает  воздух, иногда нет и удар  в этом случае  получается еще
весомее. Но он не жалуется.
     - Смотри внимательнее! Для того, чтобы ударить правой, я напрягаю левую
и  как  бы  переношу  свое  тело на нее. Учись улавливать  это  напряжение и
отпрыгивай в ту же сторону. Давай еще раз.
     - Пойми,  что твой противник, я в  данном случае, тоже следит за твоими
лапами.  Не  считай  противника  глупее себя - костей не  соберешь. Он  тебе
врежет  по  опорной  или,  того  хуже, рванет, а ты  ею  даже пошевелить  не
сможешь.  Стой  расслабленно  до  последнего мгновения, пока он не обнаружит
своих намерений. Потом  отскок и - немедленная  атака, в горло, как  раз над
его опорной. Но это позже. Это отдельная наука.
     Через  несколько  дней Волку  надоело безрезультатно  рассекать воздух,
слушая заливистый смех Волчка.
     - Как я тебя! Давай еще раз, - крикнул Волчок, заняв привычную позицию.
     - Ну давай, - ухмыльнулся Волк  и  неожиданным резким  ударом носа  под
челюсть опрокинул щенка, только зубы лязгнули.
     Волчок медленно поднялся, обескураженный.
     - Давай еще? - посмеивался Волк.
     - Ничего не понимаю, - сокрушенно сказал Волчок после третьего кульбита
подряд.
     - Тебе покажется это странным, но мы, волки, хуже всего видим то, что у
нас непосредственно  перед  глазами. То  есть  видеть-то  видим,  но  резкое
движение доходит с каким-то опозданием, а  много ли надо для  удара. Поэтому
ты, когда ожидаешь атаки, слегка поводи головой из стороны в сторону, так ты
будешь лучше видеть противника.
     - Но ты же учишь, что волк должен нападать первым!
     -  Это  я могу  нападать первым, да и то  до поры до  времени. А ты еще
очень молод и противник может оказаться сильнее тебя.
     - Что-то я не вижу здесь таких противников, - хвастливо сказал Волчок.
     - А я и не говорю про здесь.
     - Мы что, переезжаем? - возбужденно спросил Волчок.
     - Надеюсь...

x x x

     -  Отец, вот  ты  разговариваешь  с другими  зверями,  птицами, а потом
передаешь мне всякие забавные истории, рассказанные ими. Я тоже хочу так, но
не могу. Я бы с радостью поболтал с теми же пекари, пусть они и свиньи, ведь
мы