Генрих Эрлих.
   Последний волк (опыт экзистенциального)


     © Copyright Генрих Эрлих
     Email: ehrlich@ftcenter.ru
     Date: 3 Feb 2000


     Дата написания: 5 июля 1999 г.
     Дата представления: 30 сентября 1999 г.
     Пейджер (для  традиционалистов):  974-01-11 аб.79738,
                                          девушки приветствуются.

Часть первая

     Он  глубоко втянул воздух и его ноздри мелко задрожали. Да! Запах точно
стал явственнее. Он  второй день бежал по его  следу  и  сегодня ни разу  не
сбился с пути. Когда  на него впервые пахнуло эти запахом, чуть уловимым, он
беспокойно  заметался  на месте. Он знал этот  запах,  сразу вызвавший в нем
какое-то  непонятное  возбуждение,  но не  мог вспомнить,  где  и  когда  он
сталкивался с ним.
     Он находился  на  опушке  дальнего леса, на  самой краю  своей огромной
Территории,  которую  он  год  за  годом расширял,  старательно  метя  новые
границы, и на  которой за всю его уже довольно долгую жизнь - семь зим -  не
смел появиться ни один из ему подобных. Этот  запах не принадлежал ни одному
из  обителей  леса и  в  то же время был  хорошо знакомым  и очень  близким,
родным. Он еще  раз обежал опушку,  потом стал  увеличивать круги,  стараясь
найти источник этого запаха и мучительно вспоминая, где и когда.
     Уже смеркалось, когда ему удалось найти место, где запах был чуть гуще.
Под огромным дубом, среди узловых корней, начинавшихся на высоте его роста и
уходивших  в  землю  далеко  от  ствола,  куча листьев сохранила  неуловимый
отпечаток тела большого зверя, больше  на его территории были  только двое -
старый  медведь, пропавший  позапрошлой зимой, после дождливого, холодного и
голодного лета, и  он  сам. Здесь  запах  был довольно  сильным, видно некто
заночевал  в  этом  укрытом  от ветра и дождя  месте  после дня  бесполезных
поисков добычи. Бесполезных  потому, что он  не  почувствовал запаха  свежей
крови.
     Он никогда не  использовал чужое лежбище, каким бы удобным оно ни было,
но  тут,  не  раздумывая, он лег  на листву, покрыв  своим  телом  отпечаток
другого, неизвестного, и положив  голову на передние  лапы, вдыхая вместе  с
прямым ароматом листвы неизвестный острый запах, задремал.
     Он видел сны и раньше.  Чаще всего  - после успешной  охоты,  когда  он
долго  гнал  свою  добычу  по  полям,  а  нагнав  и  утолив  первый   голод,
перетаскивал к  ближайшему  лесу,  где  наедался  до сладостного  рыганья и,
отяжелевший, засыпал.  Во  сне он всегда вновь переживал всю охоту, этот  на
грани  возможностей  бег по полям,  это  упоительный  миг,  когда  твои зубы
впервые впиваются в плоть добычи и кровь пульсирующим фонтаном бьет в пасть.
Во сне, как и наяву, напрягались мышцы и он также перебирал лапами, готовясь
к  последнему прыжку. Но в этот раз,  после  дня охоты  за  запахом, сон был
другим.
     Он видел  пещеру,  скупо  освещаемую  светом,  идущим  из  узкого лаза,
пещеру, вначале казавшуюся ему огромной и потом  почему-то становившейся все
меньше  и  меньше.  Вместе  с  ним,  неотступно,  в пещере  находилась Мать,
вылизывавшая его бархатным нежным языком, подставлявшая ему тугие сладостные
сосцы, полные нежного молока,  каждый глоток которого  вливал в  него  силы,
Мать, тревожно  вслушивавшаяся  в  любой звук, идущий из  чужого  и  слишком
яркого  мира за пределами пещеры. Иногда появлялся Отец,  огромный, но очень
худой.   Он  с  трудом  протискивался   в  узкий  лаз,   срыгивал   какие-то
красно-коричневые куски с мелкими  костями, которые он, казалось, заглатывал
в страшной спешке, не разжевывая, слегка тыкал его в бок носом, сбивая с ног
и  переворачивая  на  спину,  и,  удовольствовавшись этой  скупой  отеческой
лаской, немедленно засыпал. Ранним утром, едва начинал сереть мир  за лазом,
Отец  просыпался, напряженно,  подрагивая  затекшими  мышцами,  вытягивался,
заполняя собой почти весь  объем  пещеры,  выползал  через  лаз,  там  шумно
отряхивался и исчезал. Отец был Волк, он - Малыш. Однажды, когда он подрос и
уже  вместе  с  Матерью,   дрожа  от  возбуждения,  рвал  срыгиваемые  отцом
красно-коричневые куски с мелкими  косточками, которые казались  даже слаще,
чем материнское молоко,  случилось непонятное. Отец не вернулся. Он и раньше
часто  отсутствовал ночью, но в этот раз его не было  уже три ночи. Мать все
тревожнее  вслушивалась в звуки, идущие из внешнего  мира,  а весь последний
день, покинув  пещеру, простояла у  входа, не  рискуя  броситься  на поиски,
оставив Малыша одного. Малыш все громче скулил от голода и ночью  бесполезно
тыкался в пустые  сосцы  матери. На четвертый  день он неожиданно понял, что
Отец больше не придет. Он ничего  не знал  о внешнем мире, но разом и на всю
жизнь осознал, что этот мир поглотил Отца и этот мир враждебен ему.
     Мать  тоже  неожиданно  успокоилась,  больше  не бегала  около  пещеры,
напряженно  вслушиваясь и периодически поднимая  голову,  нюхая воздух.  Она
понуро пролежала  весь день у входа  в пещеру и даже не оскалила зубы, когда
Малыш, впервые нарушив ее запрет, выполз через лаз на поляну перед пещерой.
     Мир был огромен, разноцветен и  наполнен движеньем, звуками и запахами.
Белые нежные облака, тихо плывущие в  бесконечной сини, слегка  колеблющиеся
верхушки  сосен под  уходящим на  покой ослепительным солнцем,  гомон  птиц,
методичный стук дятла, стрекот кузнечиков в ласковой, непобитой летней жарой
траве,  черно-белая   бабочка,  вспорхнувшая  с  желто-красного  цветка,  от
которого тугими  потоками стелился  вдоль земли  насыщенный пьянящий аромат.
Малыш  окинул  все это великолепие изподлобья  одним  взором,  разом  впитал
запахи и вобрал звуки. Неожиданно шерсть у него на загривке стала дыбом и он
впервые в  жизни  зарычал,  выражая  неприятие  этого мира.  Мать  удивленно
подняла голову, внимательно посмотрела на  него и, удовлетворенная, кивнула,
соглашаясь  с   его  реакцией,  затем   поднялась,  отряхнулась,   сбрасывая
оцепенение последних дней, и, поведя головой -  за мной, Волк - потрусила  к
лесу.
     Так, едва научившись рычать, он перестал быть Малышом и стал Волком.
     Последующие месяцы  были прекрасны. Мать  истово  учила его всему,  что
знала сама, как будто  чувствовала, что  она последняя носительница традиций
Стаи  и  больше никто не сможет передать их  ему, когда  в недалеком будущем
придет ее срок. Они были Стаей и очень быстро отношения между ними переросли
отношения  мать-сын  и стали отношениями  членов Стаи;  он быстро прошел все
стадии - Слабого Волка, Неумелого Волка, Сильного, но Неразумного Волка, и в
один  зимний день, когда  они  вместе, Стаей, загнали  их первого  оленя, он
ощутил   себя  Вожаком  Стаи.  И  она  приняла  это  как  должное  и  отныне
безоговорочно подчинялась ему, как и положено члену Стаи.
     Затем,  на исходе  зимы, поведение  Матери странным образом изменилось.
Она,  всегда такая спокойная,  начала нервничать, иногда  она металась около
него,  покусывая  его  в  плечо,  иногда отбегала  в  сторону  и  напряженно
всматривалась  в темноту  леса, как  будто ожидая  кого-то. Именно  тогда он
почувствовал  этот острый  запах, который вдруг  пошел  от  Матери,  забивая
привычный. Волк сильно вырос и возмужал за этот  год, но по волчьим  законам
был  еще слишком молод для продолжения рода. Этот запах  волновал его, будил
какие-то  непонятные желания, но он  вырос  в  ущербной  Стае и не знал, что
происходит, когда Стая начинает распадаться на  отдельные  семьи. Это  было,
пожалуй, единственное, что Мать не успела передать ему.
     Через неделю Мать совсем обезумела. Когда они трусили по лесу в поисках
добычи, она  вдруг  обгоняла  его -  Вожака Стаи! - и резко останавливалась,
выгибаясь и приподнимая  круп, или бежала рядом с ним, поталкивая его плечом
в плечо,  затем  начинала привычно покусывать  его в  плечо  и, распаляясь и
злясь на  его непонятливость,  накидывалась уже всерьез. Неизвестно,  чем бы
это кончилось, но в один из таких моментов Мать сделала ошибку, недопустимую
даже для Неразумного Волка - ее передняя лапа угодила в огромный капкан, эти
переносные  челюсти слабых  и коварных  двуногих. Она коротко  взвыла  и как
подкошенная упала  на  месте, скуля и  постанывая. Волк замер,  повел вокруг
носом,  убедился  на  всякий случай, как учила Мать, что  капкан был  только
один, и только после  этого осторожно подошел к Матери. Правая передняя лапа
была раздроблена чуть ниже коленного сустава, сквозь прорыв  шкуры  виднелся
кусок белой, в  трещинах  кости и широкой струйкой  стекала на белый  снег и
вороненую сталь капкана кровь. Мать лежала с закрытыми глазами, тяжело дыша,
но Волк знал, что это временное забытье, просто она собирается  с силами для
того, чтобы сделать  то, Что Положено Делать  При Попадании в Железные Зубы.
Один раз она  показала ему это после обычного  урока по нахождению  капкана.
Мать  открыла полные  страдания  и боли глаза, подернутые влажной мутноватой
пленкой, которую  он  уже  видел, когда завалил косулю и,  вцепившись  ей  в
горло,  наблюдал, как с  каждой порцией крови,  льющейся  ему  в рот, уходит
жизнь  из беззащитных добрых глаз. Он  решил помочь Матери  и, сглотнув враз
наполнившую пасть слюну, потянулся к перебитой ноге. Но она вяло  оттолкнула
его  носом, чуть-чуть подобралась, устраиваясь  поудобнее, и начала медленно
перегрызать  сухожилия коленного  сустава. Когда она наконец освободилась от
капкана  и,  обессиленная, инстинктивно отползла чуть в сторону,  у  нее  не
оставалось сил возражать Волку, и  он долго вылизывал ей культю, до тех пор,
пока не перестала идти кровь.
     На их территории Волк с Матерью заготовили несколько потаенных лежбищ и
через несколько часов  они достигли ближайшего  из них. В обычное  время это
заняло бы у  них  не больше четверти часа, тем более  что  мартовский наст в
открытом поле  не  проламывался  при ровном беге. Теперь  же Матери пришлось
передвигаться прыжками и она каждый  раз  проваливалась по брюхо,  ударяясь,
несмотря на все предосторожности, раненой культей о зернистый наст и жалобно
поскуливая. Несколько раз она валилась набок и долго лежала, закатив глаза и
тяжело  дыша. От этого лежания, от невозможности хорошо встряхнуться  шерсть
сразу  свалялась, местами  смерзлась в сосульки;  ветер свободно проникал до
самой кожи и вскоре ее, обессиленную от  большой потери крови, начинала бить
крупная дрожь. Но вдруг ее помутневший взор загорался  неистовым огнем, она,
пошатываясь, вставала, делала несколько коротких, неуверенных прыжков, потом
расходилась  и  твердо, по  кратчайшему расстоянию  двигалась к  лежбищу, до
следующего падения.
     Ей нужна была еда, много еды,  тем более, что  из-за своей  нервозности
она почти не ела последнюю неделю. Поэтому Волк, едва они достигли лежбища в
глубине  леса и  он  сделал контрольный  круг, проверяя  все  ли  в порядке,
устремился обратно в  поле. Было самое голодное время года, но ему повезло и
всего через какие-нибудь  три часа бега  он наткнулся на свежий  след оленя.
События последнего  дня вкупе с  сильным  запахом  прошедшей  недавно в этом
месте живой горы мяса застили его недостаточно опытный ум и он забыл одно из
правил охоты, не  единожды преподанный ему Матерью: на оленей охотятся Стаей
и после отдыха. Волк резко рванул по следу оленя, но тот  загодя  почуял его
и,  не  давая приблизиться,  мощными  грациозными  прыжками  помчался прочь,
держась открытого пространства. Волк гнал его целый день, но ни разу не смог
приблизиться на расстояние решающего прыжка.  Пару раз казалось, что вот еще
чуть-чуть, он даже  подбирал задние лапы, чтобы сильнее оттолкнуться и резко
выброситься  вперед  и  вверх, к напряженным  жилам горла,  но в этот момент
олень,  как  бы смеясь над  ним,  увеличивал темп бега  и отрывался. Так они
домчались до  границы  его Территории и тут материнская заповедь - охотиться
на  своей   Территории,  расширять  Территорию  не   охотясь   -  остановила
бессмысленную  погоню.  Волк  повернул  назад и только тут  осознал,  как он
безумно устал. Он  добрался  до  ближайшего  лежбища,  разгрыз  пару костей,
оставшихся от давней добычи, и тревожно уснул.
     Он вернулся к Матери через  три дня, принеся ей почти целого  зайца. Он
положил зайца  перед  мордой Матери и,  так как она никак не  отреагировала,
слегка толкнул  ее  носом в  голову. Она была твердой  как камень и потеряла
большую часть родных запахов.
     Волк вышел  на опушку леса и,  подняв голову, уперся глазами в идеально
ровный круг луны. И  он  завыл. Он плакал о Матери, о Стае и о себе. Он стал
Одиноким Волком.

x x x

     Первыми, как  обычно, зашевелились газетчики.  Все началось с маленькой
заметки  в районной многотиражке "Белый Север" в  разделе  "Вести  из  леса"
молодого  корреспондента  Иона   Фельдблюма,  писавшего   под   экзотическим
псевдонимом  Ной Блюменфельд, о  том, как старый егерь Егорыч  поведал ему о
появлении в местных лесах волчьих следов, которых  он не  встречал уже много
лет.  Молодой  сотрудник  "Губернских  новостей",  ответственный  за   поиск
интересных  материалов  из  глубинки,  проверил информацию,  выпив со старым
егерем две бутылки водки "Губернатор", и, проникшись неколебимой верой как в
новое  пришествие волков  на  страну,  так и во всемогущество медицинских  и
реанимационных   свойств   моченой   брусники,   направился   в   творческую
командировку в столицу, где выяснил три важнейших вещи: во-первых, последнее
сообщение о наблюдении волков в стране было пять лет назад, да и то касалось
нахождения трупа  волчицы с  отгрызенной  после попадания  в  капкан  лапой;
во-вторых,   столичные  дамы  оказались  в   анатомическом  плане  абсолютно
идентичны губернским барышнях и деревенским дояркам, но  были в среднем  лет
на двадцать  старше и пили  неизмеримо больше;  в-третьих,  свойства моченой
брусники  есть  величина  постоянная  при экспоненциальном  росте  цены  при
приближении к столице (понятно, что молодой сотрудник "Губернских новостей",
как и всякий нормальный потенциально великий писатель, имел вполне земную, в
чем-то  даже  мещанскую  профессию,  в  данном  случае  -  школьный  учитель
математики с дипломом губернского педагогического университета).
     Вернувшись домой, наш ретивый молодой сотрудник написал краткую заметку
под ясным названием "Возрождение волков как экзистенциальная модель развития
мира"  объемом  чуть  менее   "Степного   Волка"  Германа  Гессе,  столь  же
наполненную литературными  аналогиями и апокаплисическими видениями, которую
главный редактор  непринужденным движением  всегубернско известного красного
карандаша превратил в полновесную статью объемом  в 1/32 печатного листа под
претенциозным  названием  "Волки: правда и  вымысел", которая  сводилась,  в
основном, к изложению рассказа старого егеря Егорыча.
     После публикации в официальной губернской  газете  столь провокационной
статьи встрепенулись многочисленные  общественные  организации.  "Губернское
общество    трезвости",    представленное    одним    зашитым    алкоголиком
(председатель),  двумя  хроническими  язвенниками и  тремя  старыми  девами,
озабоченных  тем,  что  они будут не просто  изнасилованы, а изнасилованы  в
извращенной  многократно-разнообразной  форме   молодым  здоровым   красивым
алкоголиком,  немедленно  опубликовало  в  своей малотиражке "Белая горячка"
(тираж  -  шесть  экземпляров)   саркастическую  заметку,  в  которой  тонко
рекомендовал всем егерям, включая старых, и всем работникам средств массовой
информации,  включая главных редакторов губернских  газет,  чаще закусывать,
особо выделяя моченую бруснику,  и не  публиковать вздорных заметок, так как
любому непьющему школьнику в  этой стране  известно,  что последний волк был
уничтожен на нашей планете три года назад.
     Не  остались  в  стороне  и  местные  "зеленые",  возглавляемые  широко
известным   в   своем   некогда   закрытом  ведомстве   профессором-химиком,
потратившим  большую  часть своей  жизни на  разработку средств  уничтожения
всего порхающего, летающего, бегающего, плавающего, ползающего и мыслящего и
оставшегося  не у дел после  того, как  его  ведомство сначала по недомыслию
открыли, а затем закрыли окончательно из-за нехватки средств. Плечом к плечу
с  ним  стояли два студента  химического  факультета  местного университета,
которым по  велению времени и  молодости необходимо  было против чего-нибудь
протестовать,  но  вследствие  природной осторожности  и благоприобретенного
здравомыслия хотелось делать  это  на безопасной  для их последующей карьеры
стезе. В  своем  "Открытом  письме"  они  категорично  отринули  возможность
появления  волков  в  их  губернии,   гневно  указали  на  то,  что   полное
исчезновение    волков   явилось   следствием   преступной   политики   всех
предшествующих  властей,  особенно  последней, и пророчески возвестили,  что
если  не  будут  приняты  их  предложения  по  сохранению природы,  в первую
очередь,  по  основанию  специального института  и выделению  средств, то  в
наиближайшем времени придется  дискутировать  не  о волках, а  о  карасях  и
воробьях.
     Но  наибольший  вред   нанесло,  как,  впрочем,  и  следовало  ожидать,
"Общество защиты животных". Возглавлявшая  его  гренадерского  обличия дама,
справившая  незадолго  до  описываемых  событий  серебряный  юбилей  бегства
единственного   рискнувшего   жениться  на  ней  мужчины,  выплеснула   весь
нерастраченный запас  природной агрессивности в общественную  деятельность и
нашла себя  в вышеупомянутом  Обществе,  единственном имевшим неосторожность
пригласить  ее   на   общее  собрание   и   немедленно  избравшим  ее  своим
председателем. Ей бы  больше подошло возглавлять общество  защиты пирамид от
разрушения,  тем более, что любила хорошо  поесть, преимущественно брызжащую
жиром  мясную или  слабосоленую рыбную  пищу,  а по  ночам  тайно грезила  о
норковом   длинном  в  разлет  манто,  которое  отлично  бы  скрыло  слишком
выдающиеся формы ее фигуры или,  на крайний случай, ослепило  бы  возможного
кандидата  на обладание  этими  формами.  Но председательские  посты, как  и
любимых, не выбирают. Дама развернула кипучую деятельность (общих собраний с
гневным осуждением и резолюцией - три,  пикетов у  Дома Правительства - два,
выступление  на телевидении, сорванное происками - одно, итого мероприятий -
шесть) и во время подготовки к очередному пикету у нее из глубин подсознанья
выплыло забытое, но  тайно  лелеемое слово - охота, которое и выплеснулось в
чеканный плакат - "Нет охоте на волков!"
     Такая жаркая полемика, тем более по столь безобидному поводу, не  могла
долго  удерживаться в границах одной губернии. Она перекинулась  в  столицу,
пройдя те же этапы, включая визит корреспондентов к старому егерю  Егорычу и
познание  свойств  моченой  брусники.  И  организации,  принявшие  участие в
кампании,  были  по   названию   очень  похожи,  но  возглавляли   их   люди
здравомыслящие,  проверенные, и им  с  готовностью  предоставляли  слово  на
телевидении и в газетах,  где  они  с чувством  собственного  достоинства  и
легким налетом  интеллекта -  чтобы не  обидеть слушателя  и  потенциального
избирателя  - демонстрировали  себя  и свою заботу, о  чем - не суть  важно,
главное, чтобы голос дрожал при магических словах о  народе и, как  в данном
экзотическом случае, - о природе.
     Власти, как и всегда, когда кампания в масс-медиа не угрожала лично им,
не обратили на нее  никакого  внимания, тем  более,  что газет  не  читали и
телевизор,  за  исключением  иностранных  и хорошо  известных  отечественных
фильмов, не смотрели, чтобы не расстраиваться.
     Но тут случилась  цепь внешне обыденных  происшествий, которые, как это
часто бывает, круто изменили течение жизни и с неотвратимостью привели как к
рождению  нашего  главного  героя,  так  и ко  всем  последовавшим  за  этим