ма его выкормила, из соски.
     - И где же?
     - В столице, в зоопарке, - устало сказала Мария.
     - Чего только не намечтают  девушки, особенно в таком медвежьем углу, -
подумал старший, но вслух сказал, - ладно, суду все ясно, пройдемте в дом.
     Вечером, после долгих формальностей, старший  протянул Марии протокол и
запись ее  показаний:  "Надеюсь,  этого хватит, постараемся не дергать вас в
город."  Врач отдал  Марии свидетельство о  смерти  Деда: "Можете  хоронить.
Давайте  мы  вас в  город  подбросим,  там  и  похороните.  Машина  большая,
ужмемся."
     - Да нет, спасибо. Я уж здесь, рядом с бабушкой и мамой.
     - Как же одна?
     - Ничего, я сильная.
     Мария вышла их проводить и, пока младший следователь и врач разбирались
в машине, старший задумчиво, тщательно подбирая слова, проговорил:
     - Все не  так просто. Он, - следователь мотнул головой в сторону Волка,
по-прежнему изваянием возвышавшегося на том  же месте, - конечно, молодец, и
тебя  защитил,  и  бандитов  порезал,  но  он  нарушил  закон,  нет-нет,  не
человеческий, природный, Божий. Ведь  ты посмотри, у животных, живущих рядом
с  человеком, я не имею  ввиду змей, рыб, ты понимаешь,  так  вот,  на  этих
животных наложен запрет - никогда не убивать сознательно человека, запрет на
вкус  человеческой  крови.  И  они этот  закон  в большинстве  своем  блюли,
медведи,  тигры, те же волки уходили от столкновения с человеком, даже когда
были  заведомо  сильнее, даже понимая, что от человека исходит много бед. Но
иногда, редко, к счастью, появлялись звери-людоеды.  Раз нарушив запрет, они
уже не могли остановиться. И они уже не разбирались,  кто прав, кто виноват,
кто хороший, кто плохой,  все для них были добычей, желанной добычей. Боюсь,
что и этот  не остановится. Мне  бы, по-хорошему, надо было всех оповестить,
потом облава и -  конец. Но что-то мне запали в душу твои слова о Последнем.
Не могу. Рука не поднимется. Пусть живет. Эй, долго вы  там копаться будете,
темнеет уже, - раздраженно крикнул он.
     - Ну что, прощай, Мария, - переминались следователи возле машины, -  не
страшно здесь одной оставаться?
     - Мне теперь ничего не страшно.
     - С таким-то защитником! - младший, хохотнув, кивнул в сторону Волка.
     - Нет, он уйдет, я думаю, как вы уедете, так и уйдет. Не для того же он
рожден, чтобы всю жизнь просидеть сторожем у бабьей юбки.
     - А для чего же? - поинтересовался врач.
     - Не знаю. Да и он сам, наверно, не знает.
     - А сама чем заниматься будешь?
     - Обратно в столицу уеду.  Мне институт закончить надо. А дальше  - как
получится.
     Машина, засветив фары,  медленно отъехала от дома. Мария, проследив  их
выезд  на  дорогу, вернулась  в дом,  постояла  немного  у  дверей  и  потом
решительно задвинула засов.
     Фары  на мгновение вырвали  из сумерек Волка.  Он встал,  развернулся и
большими  прыжками помчался в лес, прочь от дороги, прочь от дома, прочь  от
людей.

Часть седьмая

     Он нашел ее -- свою  Территорию, Территорию своего отца, Территорию его
племени.  Он  пересек очередную  реку,  не  очень  широкую,  он  встречал  и
побольше, пересек по последнему,  дрожащему под лапами льду, когда откуда-то
с верховьев уже несся грохот освобождающего весеннего взрыва, и едва вступив
на  землю,  замер. Какое-то неведомое ранее чувство умиротворенности и покоя
ласковым  облаком  обволокло  его, пропитало,  дошло до  самого сердца.  Он,
удивленный, обернулся назад и серое пятнышко белки, мерно  покачивающейся на
ветке  сосны  на  другом  берегу реки, вдруг  вспыхнуло в  мозгу  путеводной
звездой. Он  медленно побежал вперед, наполненный  робким  поначалу чувством
мистического узнавания, как будто он много лет  жил  на этой земле  и теперь
вернулся  после долгого  отсутствия. Ему  был  знаком  и  этот  дуб,  надвое
расколотый молнией, и эта  речушка, застывшая в ожидании сигнала  от старшей
сестры, чтобы сбросить зимнее одеяние и  зажурчать  радостной песней, а  вот
там, у далекой пока сопки, почти у самой подошвы, если взять немного вправо,
напротив  трех сосен, растущих из одного корня  -- не спутаешь, других таких
нет -- есть  отличная, большая, сухая пещера, лучшего  логова  для волчицы с
малыми волчатами не найти.
     И птицы,  порхавшие вокруг  в предвкушении весны, и звери, те,  которые
могли укрыться в безопасной высоте деревьев, приветствовали его.
     -  Добро пожаловать  на  родную Территорию,  Одинокий Волк!  Отцы наших
отцов передали нам память о тебе и мы рады, что ты вернулся!
     Он не разубеждал их. Выпали годы, не было плена, не было клетки, жизнь,
чуть запнувшись, мерно потекла вперед, как столетия до этого.

x x x

     Но чем дальше, тем чаще стала на него наваливаться беспричинная  тоска.
Стая  ли ласточек,  весело кувыркаясь,  просвистит в воздухе, стая ли  белок
рыжим   всполохом  пронесется  по  деревьям,  стадо   ли  кабанов,  блаженно
похрюкивая, развалится в своей купальне -- Волк прервет свой бег, застынет в
безжизненной неподвижности,  устремив  пустой  немигающий взгляд  куда-то за
пределы этого мира.
     - А дальше что? Зачем я? Где мой путь? -- рвали душу вопросы.
     И ближе к полнолунию  какая-то неведомая сила приводила его на  границу
его  Территории,  в  горы  на  восходе, он  долго  стоял на  высоком  утесе,
вглядываясь в бесконечную даль, и заводил свою песню.
     - Тоскует, - говорили обитатели леса и благоговейно стихали.

x x x

     Небольшой  автобус, рассекая темноту светом фар  и тяжело переваливаясь
на колдобинах, медленно полз по дороге,  огибающей  горную  гряду. Студенты,
заполнившие автобус не столько сумками, сколько бренчанием гитары и громкими
песнями, подгоняли водителя:  "Давай, давай! Кончилась практика! Эх, хорошее
было времечко! Но -- домой, домой, домой!"
     И  Мария, после смерти  Деда вернувшаяся в  столицу  и  переведшаяся на
дневное отделение института, тоже горланила песни вместе со  всеми и кричала
в промежутках: "Домой, домой, домой!"
     Вдруг водитель остановил автобус, выключил фары и протянув руку куда-то
вперед и вверх, тихо сказал: "Смотрите! Первый раз такое вижу."
     Во внезапно наступившую тишину ворвался леденящий вой, наполнивший души
какой-то неизбывной первобытной тоской.
     Студенты  вывалились  из  автобуса  и задрали  головы  вверх. Над  ними
возвышался  огромный обрывистый  утес,  на  который  облокотилась  разбухшая
желто-красная луна. И на фоне этой луны,  многократно увеличенный ее лучами,
так, что казалось,  будто  он  заполняет полнеба, высился Волк. Он вытянулся
вверх,  так,  что  передние  лапы,  грудь,  шея   и  морда  образовали  одну
вертикальную линию, и устремив взгляд к тому, кто выше  всех,  изливал  свою
мольбу и давал обет.

x x x

     Я уйду,
     Но вернусь.
     Я уйду,
     чтоб понять.
     Я найду.
     Я пойму.
     И тогда
     я приду.
     И тогда
     я вернусь.
     Потому
     что найду.
     Потому
     что пойму.
     Я вернусь.
     Я пойму.

x x x

     И тут взорвался еще один крик.
     - Волк! Волк! Вернись! Я люблю тебя, Волк!
     Мария протягивала к нему руки, но Волк даже не посмотрел вниз.
     Он,  окончив свою  песню, смотрел только  вдаль, обозревая  бесконечные
пространства, которые ему предстояло пройти.

x x x

     Долог и безостановочен был его путь. Он покрывал всех попадавшихся сук,
но ни с одной не задержался, даже на день, а если кто и пытался увязаться за
ним, то прогонял, злобно щеря клыки.
     Он пересекал огромные равнины, переваливал через высокие горные хребты,
переплывал  речушки.  Большие  реки  переходил  по  льду,  а  летом  находил
непонятное  творение людей -- четыре  блестящих твердых ниточки,  лежащих на
толстых   обрубках  деревьев,   по   которым  иногда  проползали  гигантские
грохочущие змеи, и, проследив их  путь, находил место,  где они перебирались
через реку.
     И  везде он спрашивал -- у орла в небе, у соболя на дереве, в медведя в
лесу: "Не видели ли вы моих братьев?"
     И всегда до него доносилось: "Нет".

x x x

     Четыре вехи было на его пути на восход.
     В один жаркий июньский день необъятное плоскогорье отвесно  стекло вниз
и  скрылось в  беспредельной -- на холод, тепло и восход  --  водной  глади.
Долго метался Волк по берегу в поисках спуска, пока не наткнулся на речушку,
каскадами сбегавшую вниз, осторожно пробрался по  самому краюшку и ступил на
небольшую, усеянную мелкой галькой отмель в устье. Два смешных набитых жиром
мешка с  маленькими, как игрушечными, передними лапками встревоженно подняли
головы,  тонким свистом  подзывая двух  детенышей,  которые белыми пушистыми
шариками покатились под защиту их тел.
     - Не волнуйтесь! Я пришел как друг! -- крикнул им Волк.
     Он  подошел к самой  кромке воды и  напился.  Вода была очень студеной,
необычайно чистой и вкусной, как в озерцах на ледниках высоко в горах.
     - Это Крайнее Море? -- спросил он у нерпы.
     - Нет, не Крайнее  и даже не море. Есть у  него  границы  и нет из него
выхода в беспредельность океана. И в том наша главная скорбь.

x x x

     Все реки несли свои прозрачные воды на холод в окружении гор. Лишь одна
мутноватым потоком вырвалась на равнину и устремилась на восход. И вдоль нее
положил свой путь Волк.
     Он   почуял  море  задолго,  по  наполненному  простором  ветру,   чуть
сдобренному островатым  ароматом  гниющих водорослей.  Низкий, пологий спуск
вынес его на  отмель, на десяток прыжков от воды покрытую дарами прилива  --
спутавшимися  клубками  водорослей,  кусками  дерева, проморенными океанской
водой до  одинакового темно-коричневого  цвета, отмытыми до  снежной белизны
костями. Легкий туман колыхался  над водами, заслоняя горизонт, но к  вечеру
он ненадолго  поднялся  и  вновь  Волк увидел необъятную водную  ширь --  на
холод, тепло и восход.  Но вскоре  туман опять  пал на море, спасая Волка от
созерцания бесконечности.
     Вода была горько-соленой и чуть  мутноватой, вероятно от близости устья
большой реки.
     И здесь, на отмели  в  бухте чуть дальше на холод,  он встретил братьев
тех смешных мешков с жиром, которых несколько месяцев назад оставил скорбеть
на прекрасном озере.
     Они  были  чуть другими,  буровато-серыми  в мелких  темных  пятнах,  и
держались  кучкой, залежкой особей  на двадцать, не  считая  детенышей,  что
почему-то понравилось Волку.
     - Я приветствую вашу Стаю. Я пришел как друг, - сказал Волк.
     - Мы  тоже рады приветствовать тебя, - ответил  самый старый из племени
ларга,  - давно мы не слышали  таких  почтительных  слов. К сожалению, мы не
знаем, кто ты, и никогда не встречали твоих братьев.
     - Меня зовут Волк, Последний Волк, и я ищу моих братьев по всей земле.
     - Да, по всей земле, - повторил его слова вожак, - в море твоих братьев
нет.
     -  Но я  встречал  ваших  братьев и все  они  мечтали о  море,  которое
потеряли или которого не знали. Это -- море?
     - Да, это -- море.
     - Это -- Крайнее Море?
     - Нет, это не Крайнее Море. Старики рассказывали мне, молодому, как они
уходили на льдинах  или  по  льду,  как  получалось,  на  восход. Там  лежит
благословенная земля, там прекрасная охота, там  в устьях  рек  от  рыбы  не
видно дна, сколько не ныряй, и не встретишь двуногого.
     - А вы там не были?
     - Нет. Я слишком стар, а молодые считают, что здесь достаточно добычи и
страшно им двинуться в путь навстречу неизвестному.

x x x

     Долгие месяцы пробивался Волк на холод, переваливая через хребты, часто
скользя по поверхности ледников, дробящихся по краям в крупные,  в полкогтя,
сверкающие  кристаллы,  или  спускаясь  ниже,  в  сопки,   покрытые  редкими
приземистыми деревьями, скорее кустарниками. Часто попадались  ему странные,
но уже  виденные им раньше, в другие, счастливые годы, сооружения людей, как
будто   призванные  защитить  их  от   своеволия  природы  --   высокий,  не
перепрыгнешь, забор, башенки по углам, глухие, в  высоту забора  ворота.  Но
жестокий ветер, свободно гулявший между сопок, уже выломал некоторые доски и
лишь  залетал  внутрь  тына, пробегал,  клубясь  поземкой,  между невысокими
длинными  зданиями и улетал  прочь, успокоенный -- люди ушли, будем  верить,
навсегда, это не их царство.
     Но  вот студеное море,  густым  туманом  стоявшее  на восходе, ушло  на
тепло, потом  на  закат  и Волк, постоянно  державший его  с правой стороны,
наконец повернулся к нему спиной и продолжил свой путь на восход.
     Необычная это  была страна!  Вдруг  в окружении  сопок  взмывал  вверх,
упираясь  в  облака,   идеальный  конус  с  легкими  серебристыми  морщинами
ледников, или  в нескольких долинах,  окутанных горячим,  немного  удушливым
паром, вдруг  из  прозрачного, со светло-коричневым  дном озерца  размером в
пару прыжков, взметался вверх фонтан бурлящей, выдыхающей из себя  пар воды,
и опадал мириадом  брызг, и  перетекал в соседние озерцы, уже спокойные, все
менее клубящиеся паром по мере удаления от фонтана, и если  окунуться в эти,
не такие горячие, и полежать расслабленно, то потом чувствуется такая сила и
такой голод, что никакая охота, никакая добыча не могут их  удовлетворить. И
часто  около этих  огромных конусов  гор вдруг  начинала подрагивать  земля,
немногочисленные птицы и звери в безотчетном  ужасе уносились прочь, но Волк
спокойно продолжал свой путь -- он не ждал от земли ничего плохого.
     Это  была она,  благословенная страна старика-ларги!  За несколько дней
пути он не встретил ни одного человека, даже более-менее свежего следа. Кого
было  много, так  это рыбы в реках -- она пришла из  моря, чтобы освоить эту
землю,  так понимал Волк,  кого  не было вообще, так это мелких пичуг, и без
них  лес  безмолствовал. Животных было мало, пару-тройку раз находил Волк на
склонах сопок кучи больших рогов - наверно, олени приходили сюда по весне и,
отвоевав  себе  самок, отбрасывали ненужное  оружие. Пустота  царила на этой
земле. Но это была не пустота  выжженного ветром и холодом края, оставшегося
у него за спиной, а пустота рождающейся земли.
     -  Наверно, из этого грохота, из этой рвущейся на свободу силы родилось
мое племя. И придет время, оно возродится.
     Но вот  до Волка  донеслось и  уже не умолкало два шума. Первый --  шум
морского  прибоя, равномерно  отсчитывающий время от создания мира, и второй
-- мерный рокот, в котором иногда вспыхивали крики битвы.
     Огромное  стадо морских котиков -- не пересчитать  -- заполнило  берег.
Большие  пышноусые   секачи  возвышались  над   своей,  кишащей  самками   и
сеголетками  территорией,  зорко наблюдая за своим гаремом  и "холостяками",
обосновавшимися  на краях лежбища и нетерпеливо ожидавшими возможности сбить
секача с  его места  и  воцариться в женском  царстве.  И вот самый  горячий
врывается в  круг и бросается на старика с воинственным гортанным криком, но
после  скоротечной  битвы  возвращается  обратно,  побитый, и  самки  легким
поцелуем в кончик морды успокаивают царственного супруга -- ты великолепен и
мы навсегда останемся с тобой.
     Трудно было Волку перекричать этот гомон, но донесся до него ответ.
     - Это Крайнее Море.  Есть  на восход  несколько небольших островков, но
это чисто наша территория и нет там твоих братьев. А дальше -- беспредельная
ширь и никому не дано пересечь ее.
     Волк бросил последний  взгляд на неустанно колыхающиеся свинцовые воды,
вобрал в себя их бесконечность и двинулся в обратный путь.

x x x

     Зима навалилась внезапно и жестоко. Еще, казалось, день был  равен ночи
и впереди  две луны, чтобы нагулять жирок перед зимней  бескормицей, но нет,
задул ветер  с  холода и белые  мухи стали  безжалостно жалить задние  лапы,
спину,  уши.  И  лишь  оранжевые  капли морошки  на  враз  поседевшей  земле
напоминали о разноцветье короткого лета.
     Он убегал от холода  и перевел свой  дух  только  тогда,  когда природа
вновь раскрылась навстречу солнцу.
     Все здесь было не так, как на  его  Территории. Травы заслоняли  небо и
все деревья  застыли в собственнических объятьях жен-лиан.  Огромные бабочки
вдруг разлетались  брошенным  в  небо  букетом,  и  змеи,  недовольно  шипя,
отползали в сторону с нагретых солнцем камней.
     И  вот, когда Волк остановился,  завороженный этим буйством природы, из
зарослей,  неслышно  ступая большими мягкими лапами, вышла гигантская кошка,
много больше Волка, с яркими черными полосками на рыже-палевой шкуре.
     -  Извини, что  я  нарушил  границу  твоей  территории,  - сказал Волк,
предупреждая  прыжок, - я  не  претендую на твою  добычу. Я хочу  пройти  на
тепло. Я ищу своих братьев.
     Да, Последний Волк, ты блюдешь Закон. Все правильно.
     Ты слышал обо мне?
     Вести в лесу разносятся быстро - ты знаешь.
     Да, кроме одной. Весть  о моих братьях давно затерялась в шуме деревьев
и никто не может подхватить ее и вынести на простор.
     Я понимаю тебя. Я -- друг. Отведай моей добычи. Это здесь, рядом.
     Они  лежали рядом, у  ручья,  после  плотного обеда,  блаженно  рыгая и
изредка подбегая к воде, отпиваясь.
     - Интересно, как получается в жизни, - проговорил Тигр, - ты, рожденный
в неволе, вернул в мир свободу, а мы, рожденные в свободе, благодушествуем в
неволе.
     - Я не готов  ответить тебе. Просто никогда не задумывался над этим. Я,
наверно, родился  с этим чувством, с этой  жаждой свободы и мне кажется, что
всем вокруг оно должно быть свойственно. Я часто ошибался, - признался Волк
     - Ты еще молод и твои ошибки движут мир.
     - Я ведь тоже один, - проговорил после долгого молчания Тигр, - один на
этой  огромной Территории, где все подчиняются мне, даже двуногие  в трепете
убегают,  лишь  завидев  мой застарелый  след.  Но некому передать  мне свои
владения. Нет, я - не Последний. Там, далеко на тепло, есть мои братья. Орлы
донесли мне весть о них.
     - Так чего ты здесь сидишь! Вперед! Я готов идти с тобой, может быть, и
мне повезет, и я тоже найду своих братьев.
     - Там нет твоих братьев. Там  долгая жара и очень много двуногих. Что ж
до меня... Ты принес свободу  в этот мир,  но не все готовы воспринять ее. Я
не  могу  уйти отсюда,  со  своей Территории, понимаешь,  не  могу.  Духу не
хватает, - выдавил Тигр.
     - Чего же ты ждешь?
     - Чего? Что родится молодой,  такой, как ты,  и вспомнит зов предков, и
вернется  на их землю,  и  упокоит  мой  дух.  Ты кинул  клич,  но мы боимся
услышать  его, не можем откликнуться твоему  порыву. Великая  Сказка  о тебе
только начала складываться и лишь новое поколение, от рождения внимающее ей,
последует за тобой.
     -  Ты  сказал мне много  нового, непонятного.  Но у меня впереди долгий
путь, я успею обдумать.
     - Куда ты, Волк? Оставайся! Моя Территория -- твоя Территория.
     -  Я  дошел  до  Крайнего Моря на восходе,  но  не нашел своих братьев.
Теперь я  пойду к  Крайнему  Морю  на  закате. Может быть,  там мне  повезет
больше.
     - Прощай. Удачи  тебе, - крикнул Тигр в спину удаляющегося Волка и тихо
прошептал, - я тебе не сказал, что  дело твое воссияет тогда, когда от  тебя
останется только Великая Сказка. Тебе не дано этого понять.

x x x

     И  вот  в своем беге на  закат он попал в знакомые места:  вот она,  та
поляна,  на которой они загнали косулю с Лобастиком и  Ушастиком, а вот если
пробежаться по  той еле заметной тропке, да у корявого дуба взять вправо, то
в  двадцати  прыжках  откроется поворот на  лужайку возле  логова. Все здесь
знакомо, все памятно!
     Волк остановился, присел, оглянулся, взгрустнул.
     - Эй, друг, - крикнул он сидящему на березе Ворону, - ты не помнишь ли,
здесь жила когда-то семья волков, что с ними сталось?
     - Здесь когда-то жил  Волк и он вернулся, если не  ошибаюсь,  - ответил
Ворон.
     - Да, это я. Ответь мне, что случилось с остатками моей Стаи?
     - Помнится, ты ушел с симпатичным парнем. Он  обещал выра