ьзил по фигурной,  позеленевшей  от  времени
ручке, по ржавой железной полосе, пересекавшей дверь из угла  в  угол,  по
неуклюжему  приспособлению  с   ручкой   и   нелепой   формы   отверстием,
подвешенному к этой полосе. А гид рассказывал о  замках,  о  том,  сколько
веков назад они вышли из употребления, о том, что такое "английский" и что
такое "амбарный". А отец поглядывал на часы.
     Девочка перевела дыхание и спросила:
     - А что там, за дверью?
     - Данных о том,  что  находится  за  Запретной  Дверью,  не  имеется.
Достоверно известно только, что она была заперта  после  после  выхода  из
употребления замков, - отреагировал гид. - Тот замок, который вы видите на
Двери, изготовлен вручную. Его возраст  оценивается,  примерно,  в  триста
пятьдесят лет. Таким образом, к моменту его установления  на  Двери  город
уже был покинут обитателями.
     Девочка посмотрела на гида:
     - А почему их нету?
     Гид несколько опешил:
     - Простите, кого "их"?
     - Ну, этих... Данных...
     -  Извините,  но  ваши  вопросы  несколько   расплывчаты...   -   гид
отодвинулся. - Я был бы вам крайне признателен,  если  бы  вы  потрудились
несколько конкретизировать их...
     Девочка снова повернулась к двери:
     - Разве за все это время никто-никто туда не входил?
     - Данных не имеется, - растерянно проговорил гид. И замолчал. Впервые
за всю экскурсию.
     Отец поспешил ему на помощь:
     - Ну что ты говоришь, детка? Пойми, ведь кто-то эту дверь  не  просто
закрыл, а  даже  запер.  Запер,  хотя  замки  к  этому  времени  вышли  из
употребления! Значит, туда нельзя входить. Понимаешь? Нельзя!
     - Но разве никому не интересно, что там?
     - Ну как ты не понимаешь? Конечно, и мне, и  каждому  кто  видел  эту
дверь, и даже, наверное, нашему гиду, очень интересно узнать, что там,  за
ней. Но она заперта, и, значит, входить туда нельзя. А тот, кто ее  запер,
уже давно умер, и, значит, снять запрет некому.  Так  как  же  можно  туда
войти?
     - А если там что-то страшное, которое  выйдет  само  и  всем  сделает
плохо?
     - А если нет? Как сможет жить дальше человек, который, пусть даже  из
самых лучших побуждений, нарушит запрет и войдет, если  окажется,  что  он
сделал это зря? Подумай об  этом.  И  пойдем-ка  домой,  детка.  Мне  надо
работать.
     Когда они подошли к рикше, девочка сильно потянула отца за руку:
     - Па-а-ап! Ну папа же!
     - Ну, в чем дело? - наклонился к ней отец. Девочка, приподнявшись  на
цыпочки, что-то зашептала ему в ухо.
     - Ах, вот оно что, - отец растерянно обернулся к гиду. -  Где  тут  у
вас...
     - Я понял, - гид снова стал все  тем  же  болтливым  и  самоуверенным
обладателем сочного баритона. - Я сейчас провожу. Подобные пункты  имеются
на территории нашего  заповедника  повсеместно  и  в  большом  количестве.
Полный комфорт для посетителей - вот наш девиз. Вы, девочка,  следуйте  за
мной, а вы, пожалуйста, подождите нас здесь.
     Когда они углубились в заросли терновника настолько, что отец уже  не
мог их видеть, девочка прервала гида, начавшего  рассказывать  о  принципе
действия того пункта,  в  который  они  направлялись,  и  о  том,  чем  он
отличается от подобных пунктов трехсотлетней давности.
     - Спасибо, - сказала она. - Дальше я сама. Я найду. Я уже здесь была.
А вы, пожалуйста, пока расскажите моему папе что-нибудь  о  Правилах.  Ему
это очень интересно.
     - Понял. С  удовольствием  удовлетворю  вашу  просьбу,  -  гид  почти
мурлыкал то удовольствия. - Не хвастаясь, замечу, что объем моих знаний  в
этой области весьма обширен.
     Некоторое время девочка стояла там, где  ее  оставил  гид  и,  ехидно
улыбаясь, прислушивалась, как он бубнит за кустами  о  Великой  Угрозе,  о
Хартии, о роли Правил в нашей жизни - о вещах, известных каждому  чуть  ли
не с рождения.
     "Сам говорил, что повторенье - мать ученья, - думала девочка. - Вот и
слушай теперь..."
     А потом она сошла с тропинки и храбро полезла в колючие кусты.
     И вот дверь - таинственная Запертая Дверь - снова перед ней.  Девочка
взялась обеими руками за дверную ручку и изо всех сил потянула ее на  себя
- а вдруг... И дверь  открылась.  Открылась  совершенно  беззвучно  и  так
легко, что девочка чуть не потеряла равновесие.
     За дверью была небольшая комната с белыми стенами. Совершенно пустая,
как сначала показалось вошедшей в нее девочке. Но она ошиблась. В  комнате
был голос.
     - Здравствуй, - тихо сказал он. - Как долго ты не приходила!
     - Здравствуй, - девочка не испугалась. - Ты меня ждал?
     - Да.
     - Ты тот, кто запер дверь?
     - Не совсем. Я его память.
     - И он спрятал тебя за этой дверью? Бедный! Как тебя выпустить?
     - Да. Он спрятал меня за этой дверью. Но меня не надо ни  жалеть,  ни
выпускать. Это было давно, очень давно. Через  сорок  лет  после  принятия
Хартии о Правилах. Ты понимаешь, о чем я говорю?
     - Да.
     - Тот, кто запер меня здесь, понял, какую  страшную  опасность  несут
людям Правила. Они заставят жить по мертвому  неизменному  шаблону,  убьют
инициативу и любознательность.  Это  приведет  к  застою,  а  застой  -  к
деградации. И тогда  вернутся  и  времена  Великой  угрозы,  и  еще  такие
страшные времена, о которых тебе лучше не знать. Ты понимаешь меня?
     - Да. Почти.
     - Тот, кто запер меня здесь, пытался бороться, но проиграл.  И  тогда
он создал меня и запер эту дверь. Он понимал, что  Запертая  Дверь  -  это
редкость, о которой узнают все. Он понимал, что спасти людей сможет только
человек, чье желание узнать неизвестное окажется сильнее  страха  нарушить
Правила. Я должен помочь этому человеку, когда он придет. Он  пришел.  Это
ты. Но ты еще слишком мала, чтобы понять все.  Поэтому  ты  придешь  через
пять лет, и я расскажу тебе, что нужно делать, чтобы спасти людей. И еще я
расскажу тебе все о тех, кто войдет сюда за эти пять лет, чтобы  вы  могли
найти друг друга и действовать вместе.
     - Пять лет - это так долго! - от волнения девочка облизнулась. - А  я
не могу сделать что-нибудь сейчас?
     - Сейчас? Что ж, кое-что ты можешь уже сейчас, - сказал Голос.


     Дверь закрылась сама -  бесшумно  и  легко.  И  ни  одного  следа  не
осталось в пыли, толстым слоем покрывающей пол перед ней. А вокруг был все
тот же мир, в нем ровным счетом ничего не изменили те пять минут,  которые
девочка провела за Запертой Дверью; и где-то рядом все так же самозабвенно
болтал  гид:  "...Хартия  Правил...  новый  скачок  эволюции   человека...
горизонты... свершения..."
     Девочка оглянулась на Дверь, и вдруг бросилась  бежать,  не  разбирая
дороги, спотыкаясь - туда, на этот голос:
     - Папа! Папа же!
     - Почему ты так долго? Что-то случилось, детка?
     Уверенный и спокойный тон отца. Тон человека, привыкшего жить в мире,
где ничего не случается...
     - Папа, случилось! Такое случилось, ну такое...  -  девочка  перевела
дыхание. - Ко мне приходил настоящий живой паук. Представляешь?


     Вечером, когда отец, как всегда, зашел пожелать  ей  спокойной  ночи,
девочка вдруг спросила:
     - Папа, хочешь я расскажу тебе стих?
     - Надо говорить не "стих", а "стихи".
     - Ну, стихи... Хочешь?
     - Конечно, детка.
     - Вот, слушай:

                         А мы будем просто жить,
                         Спокойно и крепко спать,
                         Достигнутое - ценить,
                         О большем - не помышлять.
                         А вне уютных квартир,
                         Вне дел, что для нас важны,
                         Бушует бескрайний мир,
                         Но мы ему не нужны.

     - Какие странные стихи... - отец присел на край кровати. - Откуда  ты
их знаешь?
     - Так, слышала...
     - Странные стихи. Очень странные. Нет, в них в общем  все  правильно.
Именно так и нужно относиться к  жизни.  И  Правила  учат  этому.  Но  вот
последняя строчка... Почему "мы ему не нужны"? Ведь это он нам  не  нужен,
правда?
     - Ну, я не знаю, папа! - девочка отвернулась к стене, натянула одеяло
на голову. - И вообще. Мне уже пора спать. Или ты забыл Правила?





                               Федор ЧЕШКО

                                  БЕСТИИ




     Разгоряченную  кожу  холодили  порывы  ленивого  ветерка,  одуванчики
приятно щекотали затылок,  а  над  лицом  нависала  безмятежная,  ласковая
небесная синева. Это было удивительно хорошо - лежать в прогретой  солнцем
траве, вот только что-то твердое некстати затесалось под спину и мешает, и
колется... Ветка сухая, что ли? Ну, да черт с ней. Не надо  шевелиться,  а
то  можно  ненароком  запнуться  взглядом  о  лицо  лежавшего   неподалеку
сержанта,  снова  увидеть  его  вылезшие  из  орбит  глаза,  жуткий  оскал
перекошенного синегубого рта, гнойную гадость на лбу... Что уж там  ветка,
лучше спиной на гвозди, чем такое перед глазами.
     А лейтенант слишком долго возится с рацией. Не умеет он, что ли? Ага,
справился,  наконец,  забубнил  неразборчивое  в  микрофон.   Ну,   давай,
лейтенант, вся надежда сейчас на тебя и на этот железный ящик с антенной.
     О-хо-хо, как жалко сержанта...  Славный  был  парнишка,  зеленый  еще
совсем.  И  ведь  сам  навязался,  интересно  ему   было,   видите   ли...
Доинтересовался теперь.
     Сергей вздохнул и закрыл глаза. Он уже засыпал, разомлев от безделья,
мягкого зноя и бессонной ночи, когда лейтенант  встал,  подошел,  легонько
тряхнул за плечо:
     - Слышь, наука... Хреновые наши дела. Вертолет только через три  часа
обещали.
     Он стал объяснять почему, но Сергей не слушал - до фени ему было, что
там приключилось у вертолетчиков.
     Тут все время что-нибудь  приключается.  Просто  какой-то  заповедник
непуганных приключений,  из  которых  самое  паршивое  -  бестии.  Загадка
природы.  "Интересное  явление,  недавно  обратившее  на   себя   внимание
ученых..." Уж куда интереснее. Вот даже экспедицию снарядили от  интереса.
"С целью отлова образцов неофауны в случае обнаружения таковой".
     А эта самая "неофауна", между прочим, с  живых  людей  кожу  сдирает.
Тоже, наверное, для интереса. А вся экспедиция - вот они с лейтенантом  из
местных, да еще мальчишка сержант с ними... был с ними.
     Экспедиция... Сначала почти месяц на Зеленом Мысе, расспросы,  жуткие
рассказы очевидцев об омерзительном виде  бестий.  Хорошие  очевидцы!  Кто
говорит - бестии огромные, вроде собак; кто - маленькие,  вроде  мартышек,
но с крылышками; а большинство вообще ничего путного не говорит, а  только
смотрит мутно и матерится.  Потом  -  эта  ночная  паническая  истерика  с
истошными воплями и пальбой куда попало,  после  которой  остался  труп  с
распоротым животом. Только кто его так - то  ли  бестии,  то  ли  свой  же
приятель с перепугу штыком пырнул - пойди разбери...
     И вот теперь этот идиотский поход  за  Припять,  в  леса.  Втроем.  С
рацией, с автоматами, в маскхалатах - как на войну. С утра они продирались
через хваткие заросли взбесившегося генофонда, с трудом выдергивая  сапоги
из чавкающей гнили, пытаясь рассмотреть в  лесном  полумраке  хоть  что-то
живое. Оно было в лесу, это  живое,  оно  шныряло,  шуршало,  взвизгивало,
перекликалось вокруг, но упорно не давало себя  рассмотреть.  А  потом  из
густой листвы  выпорхнул  невесомый  клубочек  тонких  колючих  стеблей  и
легонько оцарапал сержанту  лоб.  Через  минуту  царапина  превратилась  в
гнойную язву, а еще через минуту сержант бился  в  агонии,  давясь  желтой
пеной, раздирая скрюченными пальцами вздувшееся лицо... А позже, когда они
уже заблудились и ломились сквозь хрусткие заросли наугад, волоча на  себе
рацию и  труп,  Сергей  чудом  успел  заметить  тщательно  замаскированный
ползучими стеблями  настороженный  самострел.  Хрупкий,  слабенький  такой
самострелишко, но острый,  как  игла.  Наконечник  тоненькой  стрелки  был
пропитан какой-то дрянью...
     А еще позже что-то мохнатое, некрупное вскинулось  было  из  болотной
лужи  на  лейтенанта,  но  удрало,  испугавшись  выстрелов.  И  еще   было
много-много всякого, прежде чем  удалось  им  выдраться  из  чащи  на  эту
ласковую, согретую предвечерним солнцем полянку...
     - Слушай, наука... - Лейтенант снова потряс Сергея  за  плечо.  -  Ты
хоть понял, что это за мразь?
     Сергей поморщился, сел, упершись руками в землю.
     - Не знаю я, что это, - сказал он с неохотой. - Пока я понял  только,
что это действительно есть. Уже не мало, правда?
     - На-у-ка... - раздельно произнес лейтенант и отвернулся.
     Сергей примерился было снова лечь, но замер, напряженно вглядываясь в
недальние  кусты.  Показалось  ему,   или   они   действительно   легонько
всколыхнулись, будто кто-то, спрятавшийся в них, осторожно переменил позу?
Вроде показалось. Хотя... Хрен знает, что там может прятаться.  Знает,  но
не скажет, конечно. А кстати, где Хрен? Здесь  он,  на  месте.  Сидит  над
автоматами - охраняет. Молодец псина, знает службу. И вообще, если  бы  не
Хрен, их с лейтенантом давно  бы  уже  выпотрошили:  два  раза  он  засады
замечал и облаивал. И той ночью, когда бестии на  поселок  напали,  -  это
ведь Хрен тогда первым  тревогу  поднял.  И  еще  были  случаи...  Да,  не
приблудись эта белая кудлатенькая собачонка месяц назад  на  Зеленый  Мыс,
много бы полегло народу, наверное. Уж во всяком случае за двоих-то  Сергей
мог поручиться. Еще хорошо, что лейтенанту позволили взять Хрена с собой -
ведь не давали сначала, потерять боялись.
     Сергей снова лег, заложил руку  за  голову,  из-под  прищуренных  век
принялся рассматривать стоящего во весь рост лейтенанта. Вот  так,  снизу,
ладная  фигура  его  казалась  изощренно  уродливой,  непомерной.   Тяжкие
стволоподобные  ноги,   широченные   бедра,   ладони-грабли;   а   могучая
бочкообразная грудь и плечи  стали  узки  и  хилы;  а  бесконечно  далекая
крохотная головка вознеслась  в  неблизкое  пустынное  небо  и,  одинокая,
озирается там потерянно и жалко. Модель  человечества.  Смешно.  Смешно  и
странно. Странно, что вот такие идиотские мысли лезут  в  голову,  которая
должна быть занята решением единственно важной  сейчас  проблемы:  как  бы
выжить. Странно, что совсем нет страха. Странно, что исхлестанные  ветками
губы шепчут не молитвы, не бессильную матерщину,  а  уж  совсем,  кажется,
неуместное и нелепое теперь: стихи. Причем  шепчут  достаточно  явственно,
потому  что  лейтенант  склонился,  вслушиваясь,  попросил  с  необычайной
робостью:
     - А сначала можно? И погромче бы...
     Сергей безразлично пожал плечами: можно и сначала. Он глубоко вдохнул
теплый, на чебреце настоянный ветерок, заговорил негромко, но внятно:

                     Речи без помыслов, люди без лиц,
                     Жаркие споры глухих и слепцов...
                     Слышишь? Под крики кладбищенских птиц
                     Мертвые будят своих мертвецов.
                     Брызнут на веки кровавой росой -
                     Вздрогнешь, прозришь и увидишь, скорбя:
                     Вот он, последний решительный бой -
                     Каждый из множества - сам за себя.
                     А из промозглых полесских болот
                     Веет дыханьем библейских пустынь:
                     В души, в сердца и в источники вод
                     Медленно падают звезды Полынь.

     - Что это? - Лейтенант присел рядом, с интересом и  как-то  по-новому
посматривая на Сергея. Тот смущенно хмыкнул:
     - Да вроде как стихи. "Видения Иоанна-богослова" называются.
     - Твои, что ли?
     Сергей кивнул.
     - Это тот Иоанн, что Апокалипсис написал?
     Сергей снова кивнул.
     - Хорошие стихи, - констатировал лейтенант, но в голосе его ощущалось
не одобрение, а что-то другое, что-то гораздо  менее  приятное.  Талант  у
тебя, наука, большой талант. Так какого ты дьявола, вместо того чтоб стихи
писать, в ученые полез? Господи, ну почему же  в  этой  несчастной  стране
никто не занимается своим делом?
     Сергей приподнялся на локте, спросил ошарашенно:
     - А с чего ты решил, что наука - это не мое?
     - А вот и решил. - Лейтенант сплюнул. - По результатам сужу. Впрочем,
ты-то еще ничего. К бестиям в гости не только  других  погнал,  но  и  сам
полез, не в пример всяким прочим... Эх, наука, наука...  "Понял,  что  они
действительно есть..." Это мы и без тебя поняли, еще полгода назад. Сергей
Луценко, тезка твой, на своей шкуре это испытал, земля ему  пухом.  Где-то
она теперь, шкура его? Нет, если ты -  ученый,  так  пойми  то,  чего  мне
никогда не понять, научи меня, что это за сволочь такая, как  ее  извести,
пока она по всей планете не расползлась! Не можешь? А тогда  на  хрена  ты
мне нужен?
     - Ты полегче, лейтенант! - Сергей зло скрипнул зубами. - Не  все  так
быстро делается, как тебе хочется. Ты самострел видел сегодня?  Можешь  ты
понять, что они разумны, эти ваши бестии? Тебе бы только изводить все! Дай
вам волю...
     Лейтенант аж задохнулся от ярости:
     -  Нам?!  Ты  вокруг  оглянись,  мать  твою!..  Этот  проклятый  лес,
брошенные поселки - чья это работа? Наша?! Нет! Вы, умники, постарались! А
расхлебывать кому?!
     - А ты на  меня  не  ори!  -  Сергей  вскочил  на  ноги  и  лейтенант
немедленно последовал его примеру. - Крайнего нашел, да? Я, между  прочим,
не физик, я биолог! И то,  что  кто-то  здесь  натворил,  вместе  с  тобой
расхлебываю!
     Они стояли, злобно глядя один на другого, готовые  и  к  драке,  и  к
худшему. А  потом  лейтенант  вдруг  обмяк,  устало  опустился  на  траву,
обхватил руками колени.
     - Ладно. Извини, если обидел. - Голос его стал бесцветным и вялым.  -
Ты-то здесь  не  при  чем,  конечно.  А  кто  при  чем  -  теперь  уже  не
докопаешься... - Он скривился, помотал головой. - Два идиота... Ведь  чуть
не кинулись друг на друга!
     Сергей присел рядом, вздохнул:
     - Нервы...
     Помолчали. Потом лейтенант проговорил с непоколебимой верой в голосе:
     - Может быть я и не прав, но только была б моя воля - я бы весь  этот
лес сжег к чертовой матери со всей его нечистью вместе.
     Он покосился на Сергея и добавил, будто извиняясь:
     - Ведь я солдафон, наука. Я же не умею иначе, меня для этого  одевают
и кормят.
     - Да брось ты вахлачком прикидываться! - невесело усмехнулся  Сергей.
- Тоже мне солдафон выискался... Ты же в армию после университета попал. -
Он глянул в изумленно округлившиеся глаза лейтенанта, отвернулся. -  Брось
прикидываться, говорю. Я твое личное дело читал.
     Некоторое  время  лейтенант  растерянно  хлопал  глазами,   и   вдруг
захохотал - гулко, раскатисто:
     - Ай да наука! А я-то, осел, все думаю: чего это  ты  именно  меня  с
собой поволок?
     Сергей терпеливо переждал припадок его веселости, заговорил опять:
     - А уничтожить их  мы  с  тобой  права  не  имеем  -  ни  морального,
никакого. Ведь это мы, люди, виноваты  в  том,  что  они  есть...  И  если
вдуматься, то это еще вопрос, кто тут бестии - они или мы.
     Лейтенант упрямо помотал головой:
     - Ладно, хватит. Все равно  ты  меня  не  переубедишь.  -  Он  сорвал
травинку, неторопливо размял ее, понюхал пахнущие живой зеленью пальцы.  -
А стихи твои хорошие, это точно. Вон даже Хрену понравились - аж  подвывал
тебе, пока ты читал...
     Он вдруг приподнялся, зашарил вокруг настороженным взглядом.
     - Давай-ка поближе к  автоматам,  наука.  Что-то  мне  перестало  тут
нравиться... Ах ты гад!!!
     Сергей вскочил, испуганный этим яростным воплем. Да  что  он,  совсем
свихнулся от страха, что ли? Нет, лейтенант в порядке. А вот Хрен...
     Хрен шустро пятился к  кустам,  стиснув  в  пасти  автоматные  ремни.
Лейтенант бросился было отнимать  оружие  -  поздно.  Гибкая  черная  тень
взмыла в упругом прыжке, впилась когтистыми лапами ему  в  лицо,  еще  две
бестии набросились сзади, повалили... Остолбен