и согласованно и  быстро.  Двое  кинулись  ломать  дверь
конюшни, которую хитрый Рейвен, похоже, чем-то заложил изнутри, а трое
с ведрами -  к  водосборной  бочке.  Рыцарь  остался  стоять  посередь
неогражденного   двора,   возвышаясь   черной    статуей    на    фоне
разрастающегося пожара.
    Похоже, он не снимал доспехов даже на отдыхе. Впрочем, доспех  был
весьма удобный - северная чешуйчатая бронь. Тяжелый  нордмарский  шлем
рыцаря полностью закрывал лицо. Единственное, чего я  не  мог  понять,
как он успел так быстро  надеть  кольчужные  перчатки  и  пришнуровать
наручи, совершенно необходимые ему: фехтовать без защиты рук  тяжелым,
хотя и не очень длинным двуручным мечом невозможно. Уж  слишком  велик
риск остаться без пальцев. А меч этот висел на перевязи  у  рыцаря,  и
наконечник ножен почти касался земли.
    Дверь, естественно, с ходу не выламывалась: уж если Рейвен  что-то
делает, то делает на совесть. Да и гасить такой пожар ведрами  -  дело
бесполезное. Я уже напрягся, с трудом представляя более удобный момент
для нападения, но Рейвен удержал меня за  руку.  Он  явно  ожидал  еще
чего-то увидеть. И увидел.
    Убедившись, что усилия "пожарников" бесполезны, рыцарь рявкнул  на
них, вычертил правой рукой в воздухе какой-то  знак  и  сказал  Слово.
Всего одно короткое нордмарское слово. Огонь как будто  присел.  Тогда
рыцарь вычертил второй знак  и  сказал  второе  слово.  Веселый  треск
прекратился, и языки пламени начали опадать. После третьего слова,  по
знаку рыцаря, воины выплеснули три ведра  воды  в...  огонь?  Да  нет,
пожалуй, уже в угли, и повалил густой дым.
    Тут  Рейвен  и  начал  действовать.  Сначала  те   двое,   которым
удалось-таки сломать дверь, разом застыли. Между лопаток у каждого  из
них торчала рукоять  метательного  ножа.  И  раньше,  чем  они  успели
упасть, Рейвен уже бросился в атаку, рявкнув мне: "Он твой!"
    Теперь думать было некогда, и я помчался сквозь кусты, оря  что-то
уж совсем неуместное, вроде: "Я вызываю вас  на  бой,  сэр,  падла..."
Только и успел заметить, как рыцарь, повернувшись ко мне, выхватил меч
из ножен и отбросил их, чтобы не мешали в бою.
    Первая  моя  сумасшедшая  атака,  проведенная  по  всем   правилам
фехтовального  искусства,  естественно,  захлебнулась.   Почти   сразу
выяснилось, что ему достаточно  вовремя  отступать,  держа  меч  перед
собой. Удары мои до него просто не доходили, остановленные гардой  или
основанием клинка. Ближе же я просто не мог подойти, рискуя  нарваться
на короткий колющий удар. Конечно, его  меч  был  больше  предназначен
рубить, чем колоть, но грудь бы он мне отбил наверняка.
    Дальше бой развивался и вовсе смешно. Рейвен и  три  воина  просто
куда-о исчезли, и для меня остался только противник. Я  прыгал  вокруг
него, колол,  рубил,  изворачивался,  ускользал  от  тяжелого  клинка,
описывающего широкие дуги, один раз я даже рискнул использовать  очень
опасный прием: сделал вид, что оступился и падаю,  а  когда  трандалец
ударил маятником сверху вниз, перекатился,  вскочил  и  изо  всех  сил
рубанул его по рукам. Но наручи были будто заколдованные.  Нормальному
человеку я бы, по меньшей мере, отшиб руку, а этот  продолжал  вращать
мечом, как ни в чем не бывало. Потом я вдруг почувствовал, что из меня
вытекают силы. Не потому, что  устал,  а  просто.  Раньше  никогда  не
случалось, чтобы за короткий бой я успевал так выдохнуться. Ноги стали
тяжелыми и начали заплетаться,  палаш  непривычно  тянул  кисть  вниз.
Когда я нырнул  под  следующий  удар  рыцаря,  то  заметил,  насколько
замедлились мои движения: лезвие широкого меча скользнуло по кольчуге.
К счастью, безопасно скользнуло. Пока.
    Вдруг рыцарь резко обернулся и шарахнулся в сторону, опустив  меч.
Это Рейвен ткнул ему чуть не в забрало шлема... нет,  не  оружием,  а,
как мне тогда показалось, каким-то веником. Вот тут  я  понял,  что  у
меня есть последний шанс, и я его  использовал.  Моим  ударом  мог  бы
гордиться Дэниел. Палаш тяжело чавкнул, разрывая горло  противника,  и
застрял в ключице. Я рванул клинок на себя и рухнул, не удержавшись на
ногах. Он, в общем, тоже. Кажется, я на секунду  потерял  сознание,  а
когда пришел в себя,  то  рыцарь  лежал  уже  без  шлема,  а  над  ним
склонился Рейвен. Я с трудом встал и подошел, чтобы посмотреть в  лицо
своему врагу.
    Лучше бы я этого не делал. Враг мой оказался мужчиной лет  сорока,
могучим северянином благородного вида... только такого вида, как будто
умер уже неделю назад и до нашей встречи хранился на  леднике.  Больше
всего меня поразили его молочно-голубые глаза.  Целиком  голубые,  без
зрачков, прямо как у трехдневного котенка. Из смертельной  раны  кровь
не хлестала потоком, а выворачивалась какими-то сгустками,  как  будто
уже свернулась в жилах.  При  этом  он  еще  и  говорил.  Слабо-слабо,
правда, но говорил. К сожалению, я слишком плохо знаю  нордмарский,  и
понял только последнюю фразу:...
    - сказала, что меня сожгут в доме, но умру я от пучка травы.
    Рейвен кивнул, и ответил тоже  по-нордмарски,  хотя  и  с  сильным
акцентом:
    - Проклятья должны исполняться.
    Рыцарь снова пошевелил губами и прошептал:
    - Ухожу... Как тебя зовут, мой убийца?..
    Обращался он к Рейвену! А  Рейвен  воспринял  это  как  должное  и
ответил, прикрыв левый глаз:
    - Некоторые зовут меня Гримнир.
    Полумертвое лицо рыцаря перекосил ужас, голубизна полностью залила
белки, он выдохнул, целиком прогнувшись, как в агонии:
    - Отец!.. - и умер. Теперь уже окончательно.
    Рейвен поднялся с колен и бросил  на  грудь  мертвецу  то,  что  я
принял за веник. Это был пучок полыни, перехваченный  осиновым  лыком.
Потом повернулся ко мне и сказал голосом ехидного старого пройдохи:
    - Ладно, герой, воевавший со Смертью, пошли  мародерствовать.  Для
поднятия боевого духа войскам нужны доказательства вашей блистательной
победы.

    Ѕ * *

    Оказывается, пока мы сначала приключались по  кустам,  прячась  от
вышедших помочиться рыцарей, а потом  совершали  героические  подвиги,
Дэниел с  Ральфом  не  ложились  спать.  И  первым  вопросом  Дэниела,
встретившего меня во дворе цитадели, было:
    - Ну как? Получилось?
    Я гордо похлопал по привешенному на луку  седла  щиту,  черному  с
белой тварью, напоминающую змею с крыльями. Этот  щит  и  прихваченный
заодно плащ сослужили мне на обратном пути  хорошую  службу,  когда  у
одной из развилок нас повстречал патруль с  гельмундовскими  значками.
Эти вояки предпочли просто бочком  проехать  мимо,  настолько  боялись
собственного союзника. А я тогда понял, что начинаю любить Рейвена  за
его неожиданные идеи.
    Но раньше, чем я распустил перед Дэниелом павлиний  хвост,  Рейвен
скомандовал:
    - Приводи себя в порядок, и наверх. Поговорим в башне.
    Мне оставалось только кивнуть.
    Через четверть часа мы собрались на  прежнем  месте.  Я  про  себя
отметил, что моя комната  теперь  превратилась  в  место  для  военных
советов. Что ж, пока это было не худшим ее применением.
    Самое сложное началось, когда  стало  понятно,  что  от  нас  ждут
связного и подробного рассказа. Из меня  рассказчик  вышел  достаточно
бестолковый, потому что половину происшедшего я просто не  понимал,  а
местами не знал, что можно упоминать, а что не стоит. Например, беседу
Рейвена с рыцарем я опустил, захочет  -  расскажет  сам.  И,  кажется,
правильно сделал. Во всяком случае, сам Рейвен был  доволен.  Когда  я
закончил, на Рейвена обратились все взгляды. А он играл  посеребренным
кинжалом с таким видом, будто  зашел  сюда  случайно.  Надо  полагать,
держал паузу, чтобы изреченное позже выглядело как можно эффектнее. Но
капитан Ральф довольно бесцеремонно эту паузу прервал:
    - Можете ли вы, сударь, теперь сказать, с чем  мы  имеем  дело?  И
главное - что от этих рыцарей можно ожидать?
    Рейвен потер переносицу.
    - Можете быть уверены, Ральф, Кариссу по камушку они действительно
не раскатают. А вот  насчет  всего  остального...  Ну,  во-первых,  по
меньшей мере, часть из них является  в  некотором  смысле  магическими
существами. Я могу предположить,  что  подобные  изменения  вызываются
искусственно, при помощи какого-то ритуального посвящения. Можно  даже
понять механизм. Они, видимо, проходят сквозь опыт смерти.
    Кажется, мы все трое посмотрели на Рейвена одинаково непонимающе.
    - Это как? - спросил Дэниел.
    - Даже не знаю, как проще объяснить...  Смерти  не  боятся  только
дураки и безумцы. Но вот чтобы наложить на себя  руки,  мужества  надо
побольше, чем чтобы в одиночку против сотни ломануться.
    Дэниел хотел было запротестовать, но потом подумал,  и  ничего  не
сказал. Рейвен же продолжал:
    - Так вот, смерть является неотъемлемым атрибутом  жизни,  поэтому
бороться с ней никто и не пробует. Всякие там эликсиры вечности -  это
чушь. Некромантические штучки тоже не возвращают мертвого к  жизни,  а
дают только весьма мерзкое  ее  подобие,  и  то  ненадолго.  Из  всего
вышесказанного косвенно следует  только  один  вывод:  чтобы  победить
смерть, нужно идти ей навстречу.
    Уж не знаю, какими путями блуждала рейвеновская логика, только мне
этот вывод очевидным не  показался.  Но  для  того,  чтобы  оспаривать
мысль, надо узнать ее до конца, и я стал слушать дальше.
    - Как они конкретно это проделывают, я  не  знаю.  Не  думаю,  что
горло себе режут или  вешаются.  Но  факт  тот,  что  черпнувший,  так
сказать, из колодца смерти, внутренне изменяется. Естественно,  пустив
смерть в себя, нельзя остаться прежним. Притом,  подозреваю,  что  они
перестают стареть. Да и вообще, приобретают кучу необычных свойств.  В
частности, их становится очень сложно убить.
    - То-есть,  они,  по  сути,  нежитью  становятся,  вроде  вампиров
всяких? - спросил Ральф.
    - В том-то и дело, что нет. Как  писал  один  неизвестный  мудрец,
каждый человек неосознанно носит в себе  частицу  собственной  смерти.
Так вот у них смерть является частью сознания, и именно из этой  части
исходит их магия.
    Теперь не выдержал Дэниел:
    - Слушай, Рей, не знаю, как других, а меня ты уже совсем  запутал.
Ты уж объясни мне, дураку, что они могут и чем их убивать.
    Рейвен слегка задумался.
    - Что они могут, я понятия не имею, наверняка, многое,  если  дать
им время для ритуальной подготовки. А в бою... Ни взглядом, ни  словом
они не убивают. Зато с оружием их  победить  очень  сложно.  Требуется
нанести сразу же несовместимую с жизнью рану, ну, там,  копейный  удар
на полном скаку, голова с плеч,  или  что-то  подобное.  Серебра  они,
скорее всего, не боятся, всяческих священных реликвий тоже,  к  какому
бы богу эти реликвии не относились.
    - А чем они так страшны, как  бойцы?  -  продолжал  интересоваться
Дэниел.
    Вот тут я мог бы много чего объяснить, но Рейвен успел раньше.
    - Ну, представь себе воина, примерно такого же умелого, как и  ты,
но только не испытывающего  страха,  не  устающего  и  не  обращающего
внимания на мелкие раны.
    Ральф сказал:
    - Тогда получается, что эти двадцать  семь  рыцарей  могут  и  без
помощи остальных город взять. От них  же  разбегаться  будут,  как  от
чумы.
    - Да, примерно  так,  -  согласился  Рейвен.  -  Только  несколько
поправок: во-первых, их теперь на одного меньше, что весьма  критично,
во-вторых, люди теперь будут знать, что они,  в  принципе,  убиваются.
В-третьих, существуют такие варианты,  как  дротик  из  баллисты,  или
котел кипящей смолы на голову. Если мне, например, внезапно вылить  на
голову котел кипятку, я тоже помру, каким бы магом я не был.
    Возможно, Рейвен решил так пошутить, только  шутке  его  почему-то
никто не засмеялся. Тогда он подождал немного и выдал:
    - Гельмунд, видимо, рассчитывает  использовать  их  помощь,  чтобы
справиться с воротами. Подозреваю, что, если трандальцы соединят  свою
магическую мощь ритуалом, то смогут открыть войскам проход в город. Уж
не знаю, через ворота или сквозь стену.
    Услышав такое, я не удержался от совершенно дурацкого вопроса:
    - И что же теперь делать? Неужели никакого выхода нет?
    Рейвен посмотрел на меня.
    - Выход есть даже из бутылки, хотя горлышко  и  узкое.  Есть  один
способ уничтожить всех этих гадов разом, или, по  крайней  мере,  всех
измененных, то-есть, как раз наиболее могущественных и опасных.
    По-моему, вздох облегчения вырвался у нас  троих  одновременно.  И
так же в один голос мы задали вопрос:
    - Как?
    Рейвен помрачнел.
    - Как - это мое дело. Другой вопрос, что для этого нужно.
    Ожидая продолжения, мы безмолвствовали.
    - Для этого нужна девушка. Молодая девушка, с совершенно неженским
желанием: отстоять город от врагов во что бы то ни стало.
    Дэниел смущенно кашлянул:
    - Ну почему же неженским? Каждая  женщина  мечтает  защитить  свой
дом, семью, детей...
    - Я сказал - девушка.
    Воцарилась тишина. Потом Ральф спросил:
    - А вы уверены, что ей ничего не будет угрожать?
    Рейвен посмотрел на него.
    - Вы говорите о своей дочери?
    Видимо, в последнее время сама судьба предназначила мне  постоянно
удивляться. А я-то думал, что знаю о капитане все.
    А капитан покраснел, смущенно оглядел  нас  и  снова  обратился  к
Рейвену:
    - Так вы можете это гарантировать?
    Рейвен тяжело вздохнул.
    - В том-то и дело, что ничего я не  могу  гарантировать.  Пойдемте
лучше побеседуем отдельно. А  вы,  господа  командующие,  ложились  бы
спать. Завтра к обеду прибудет Гельмунд,  и  тогда-то  вы  как  раз  и
понадобитесь.
    И они оба встали. Но я, наверное, не смог бы не только заснуть, но
и успокоиться, уж слишком мучил меня один вопрос:
    - Скажите, - обратился я к Рейвену, - кто таки убил трандальца:  я
или вы?
    Рейвен посмотрел на меня и ответил:
    - Его убила судьба. А от судьбы никто не уходит  -  ни  живые,  ни
мертвые, ни полумертвые.
    Так я впервые узнал, что судьба бывает сильнее смерти.


    6.

    Штурмовать крепости надо вовремя. То-есть, либо сходу, либо  после
достаточно длительной осады. В  первом  случае  союзником  нападающего
является внезапность. Подойди  Гельмунд  пораньше,  например,  в  день
приезда Дэниела с Рейвеном, у него было бы гораздо  больше  шансов  на
успех. Впрочем, он  не  торопился,  явно  ожидая,  что  его  письма  к
горожанам возымели действие, и дело придется иметь только с цитаделью.
И, наверное, очень удивился, когда парламентеров не только не  пустили
в крепость, но и в прямом смысле засыпали комьями грязи.  Я,  конечно,
такого приказа не отдавал, вряд ли стоило дразнить бешеного волка.  Но
городским мальчишкам не указ был ни я, ни их собственные  родители.  К
тому же, они сумели таким оригинальным  образом  передать  настроение,
царившее в городе.
    По всем расчетам, Гельмунд  должен  был  атаковать  еще  позавчера
утром, но он медлил и тянул время, дожидаясь подхода остальных  войск.
Мы не возражали, потому что время работало на  нас.  Каждый  прошедший
день приближал королевскую армию к Кариссе, а Гельмунда к поражению.
    Наши лесорубные работы оказались крайне полезны. То  ли  что-то  у
нападавших не заладилось с первоначальным планом, то ли мы  этот  план
неверно поняли, потому что осадные машины им, все-таки,  понадобились.
Но за каждым потребных размеров  бревном  приходилось  посылать  целую
экспедицию, и из-за этого  воздвигавшееся  посреди  вражеского  лагеря
сооружение выглядело  довольно  хило.  Ворота  Кариссы,  сделанные  из
мореного дуба, должны были  выдержать  не  один  десяток  ударов  этим
тараном. Правда, на следующее утро приволокли пару катапульт, но  они,
похоже, были сняты с башен Аррехта и мало годились для наступательного
боя. Мы  в  этом  убедились  уже  к  середине  того  же  дня.  Сначала
посылаемые ими снаряды били куда-то в  середину  стены  или  вовсе  не
долетали. Через десяток выстрелов до нападавших наконец дошло, что эти
длинношеие орудия надо переместить на новые позиции. В результате одна
из катапульт оказалась на довольно удобном месте, в небольшой лощинке,
полностью недосягаемая для нас, но только и  пользы  с  нее  почти  не
было. Камни ударяли либо в  Стражницу,  одну  из  башен  цитадели,  на
которую опиралась также городская стена, либо  перелетали-таки  стену,
грохаясь на пустынной площади. За прочность Стражницы мы не опасались.
В свое время ее сложили из обтесанных и хорошо пригнанных друг к другу
валунов, которые от времени чуть не срослись.  Пододвинуть  катапульту
ближе, чтобы  обстреливать  саму  цитадель,  было  нельзя,  она  сразу
попадала  под  меткий  огонь  лучников  на  Стражнице,  так  что   все
причиненные ей разрушения свелись к проломанным крышам двух  небогатых
домов.   Вторую   катапульту   поставили   на   возвышении   и   стали
пристреливать. Первый же камень попал в  ремесленные  кварталы  и  мы,
было, забеспокоились, зная  наверняка,  что  зажигательные  снаряды  у
осаждающих тоже имеются. Но тут  выяснилось,  что  до  этого  удобного
холма прекрасно долетают арбалетные стрелы. В  результате,  через  час
катапульту оттащили обратно за холм, а его верхушка украсилась добрыми
двумя  десятками  трупов.  Когда  попробовали  стрелять  из-за  холма,
выяснилось, что камни опять долбят стену. Ральф предложил выпустить  с
башен  пару-тройку  каменных  ядер  в  ответ,  а  заодно  и  проверить
пристрелку. Но тут Рейвен решительно  воспротивился.  Он  заявил,  что
пристрелки не потребуется,  и  уже  сейчас  можно  назвать  поражаемые
различными катапультами площади, набросав, в качестве  доказательства,
чертеж прямо на столе. Сопровождавших рисование  заумных  рассуждений,
изобиловавших цифрами, никто, конечно,  не  понял,  а  чертеж  был  на
всякий  случай  скопирован  Сэфертом  чернилами  на  какую-то  тряпку.
Аккуратностью мой оруженосец не отличался  сроду,  и  на  месте  башни
Альсток на этом ценном документе значилась жирная клякса.
    Ночью наш главный  ослушник  и  лучший  добытчик  новостей  Эргис,
командир разведчиков, отколол очередную лихую штуку. Нацепив  на  плащ
черно-елый значок покойного ландвальского рыцаря и намалевав на  спине
орла, он нагло заявился в один из вражеских лагерей и всю ночь шатался
по кострам. Новостей он и вправду принес немало и большинство  из  них
обнадеживало. Оказалось, например, что в войске уже сейчас  вспыхивали
мелкие раздоры. Большинство пришедших на помощь Гельмунду  баронов  не
позаботились о съестных припасах для своих отрядов, надеясь на грабеж.
Но в добрых десяти лигах вокруг грабить было уже нечего. Все  съестное
либо  вывезли  в  Кариссу,  либо  оно  досталось   более   расторопным
гельмундовским фуражирам, а сам главный предводитель делиться запасами
не торопился. До настоящего голода было еще  далеко,  но  причина  для
недовольства  появилась  весомая.  Еще  в  лагере  поговаривали,   что
Гельмунд всерез озлился на союзников, которые привели  меньше  народу,
чем обещали, и не доставили никакой осадной техники. Из-за  этого  его
воинам приходилось ночью играть в землекопов,  сооружая  бруствер  для
прикрытия второй  катапульты.  Судя  по  его  положению,  обстреливать
собирались  воротную  башню.   Первую   же   катапульту,   весь   день
простукивавшую стены Стражницы, готовились перетащить  к  южной  стене
города, самой  низкой  и  хуже  всего  укрепленной.  Там  же  готовили
штурмовые лестницы.
    Войско слегка изменило состав. Пять копий Ордена и  с  ними  около
двух тысяч воинов под знаменем Эдвина ушли на Илвит, зато  подтянулись
северяне, обитатели болотистых равнин в низовьях Лейна. Говорили,  что
северная конница  плоха,  но  хороши  лучники.  Это  следовало  учесть
особенно.
    Разумеется, никто не знал точных планов. Однако все досужие  языки
отводили главную роль в штурме Ордену, несмотря на малочисленность его
отрядов. При этом большинство боялось трандальцев до жути  и  выражало
иск