реннюю надежду оказаться от них подальше.
    Однако в целом сборное войско Гельмунда выглядело куда лучше,  чем
могло бы. Большую роль сыграло то, что практически ко всем  командирам
союзных  отрядов  приставили  в  качестве  советников   вирденских   и
саргольских гвардейцев для лучшей связи  и  контроля.  При  Эдмунде  и
вовсе состояли двое орденских, а при Эде де  Барне  -  один.  Но  было
очевидно, что если Гельмунд не поторопится  со  штурмом,  то  половина
народу просто разбежится в поисках  пропитания:  мечтами  о  карисских
запасах сыт не будешь.
    К утру войска начали выдвигаться на позиции. Орлиное  знамя  реяло
напротив главных ворот, окруженное целым  лесом  копий.  Рядом  с  ним
полоскался на ветру черный орденский штандарт. Впереди, у сооруженного
за  ночь  бруствера,  стояло  несколько  десятков  прикрытых  большими
деревянными щитами повозок,  предназначенных,  видимо,  для  засыпания
рва. Впрочем, никаких надежд на ров мы и не возлагали.  Он  давно  уже
превратился в сточную канаву, а как раз напротив  ворот  обмелел  так,
что можно было перейти в брод, не особо замочив сапоги.  За  повозками
скрывался тоже прикрытый  щитами  таран.  Вокруг  рассыпались  лучники
вперемешку со щитоносцами. Расставлены они были весьма грамотно.
    С южной стены города картина открывалась тоже впечатляющая.  Здесь
были уже готовы переносные мостики, фашины  и  лестницы.  На  тележные
остовы поставили пару легких баллист.  За  ними  покачивала  лебединой
шеей укрепленная за ночь катапульта. Рядом с ней поднималось  знамя  с
таким же, как у Гельмунда, орлом, но помещенным в серебряный  ромб  на
алом поле, знамя Эдмунда. Воины  здесь  собрались  в  основном  пешие,
много было наемных  меченосцев.  Среди  них  мелькали  зеленые  куртки
северных лучников.
    Именно за южную стену-то мы  больше  всего  и  беспокоились.  Хотя
главный удар явно должен был прийтись на ворота,  здесь  у  нападающих
шансов было не меньше. Правда, и народ  подобрался  толковый:  Валдон,
младший сын бедной рыцарской семьи из  Тааля,  поступивший  на  службу
короны и державший от нее  небольшой  надел  близ  Марны,  гвардейский
лейтенант Ривальт,  Эргис  со  своими  легкими  лучниками  и  старшина
оружейного  цеха  мастер  Олтон,  один  из  руководителей   городского
ополчения. Однако задача перед ними стояла немалая. Нужно  было  любой
ценой сдержать атаку, пока разворачиваются главные события, и в случае
нашей неудачи отвести войска через полгорода к цитадели.  Ральф  долго
порывался возглавить тамошнюю оборону и его еле убедили  занять  место
на  воротной  башне.  Этим  он,  впрочем,  вполне  удовлетворился.  Я,
подумав, избрал наблюдательным пунктом башню Альсток, донжон цитадели.
С  нее  открывался  наилучший  обзор  и  особенно  хорошо  были  видны
северо-западная и западная стены, между  которыми  находились  ворота.
Альсток соединялся со Стражницей подъемным мостом на  высоте  третьего
этажа, а от Стражницы до воротной башни вел прямой путь по стене.
    План обороны был прост, как вареное яйцо. Мы удерживали  город  до
тех пор, пока это было возможно, обращая особое внимание на ворота,  и
ждали  осуществления  рейвеновского  замысла.  Если  он  не   оказывал
желаемого действия, войска отступали  с  уличными  боями  в  цитадель,
стараясь  нанести  врагу  наибольшие  потери.  Добровольцы  готовились
перекрыть  главные  улицы  в  течение   нескольких   минут,   не   дав
развернуться вражеской  коннице.  За  каждого  нашего  воина  Гельмунд
должен был заплатить двумя-ремя своими.
    К полудню войска были уже готовы, но Гельмунд явно решил разыграть
последнюю комедию. Под вой рогов  к  воротам  выехали  парламентеры  с
белым знаменем. Мне пришлось выйти на воротную  башню,  чтобы  с  ними
переговорить. Там же уже присутствовали  Рейвен  и  Ральф  с  какой-то
невысокой девушкой. Девчонка показалось мне очень красивой, хотя  лица
я не запомнил. Но как же дико она смотрелась в легком  платьице  среди
закованных в броню мужчин! Тут я заметил, что Рейвен тоже расстался со
своей знаменитой кольчугой и не имеет при себе оружия. Как ни странно,
меня это не удивило, видимо потому,  что  все  мое  внимание  занимали
подъезжающие.
    Всего  их   было   человек   пятнадцать,   но   большинство   явно
присутствовало для мебели. Для себя  я  сразу  отметил  только  двоих:
Эда-Смутьяна, гордого, как король, и рослого рыцаря в черном, на плече
которого извивалась белая орденская гадина. Последний был весьма похож
на моего противника и повадкой, и снаряжением, только вместо меча  его
пояс украшала секира. Я даже слегка содрогнулся  при  мысли,  что  под
вороненой маской шлема  скрывается  полубезжизненное  лицо.  Не  знаю,
почему, но я решил, что в этой парочке главный - он, и даже  удивился,
когда заговорил Эд.
    Речь Эда явно  была  заучена  наизусть  и  хорошо  отрепетирована.
Произносил он  ее  с  выражением,  как  актер,  старался  на  совесть.
Впрочем, ничего нового в содержании  я  не  уловил.  Всем  благородным
рыцарям предлагалось принести присягу новому герцогу Каринтии и занять
не последние места в рядах доблестного воинства. Лично мне обещали  ни
много ни мало, все северо-западные равнины до самого  моря,  вместе  с
таальским пограничьем.  Потом  последовало  обращение  к  благоразумию
горожан.  В  заключение,  Эд  помянул  о  страшной  участи,  ожидающей
ослушников, и предложил на размышление  три  часа.  Тут  я  задумался,
стоит ли потянуть время. Конечно, при получении отрицательного  ответа
посередь дня, они могли отложить  атаку  на  завтра,  и  тогда  у  нас
получались сутки  передышки.  Но  для  нас  эти  сутки  обернулись  бы
мучительным  ожиданием  неотвратимого,  а  для  них  -  временем   для
подготовки. К тому же, за ночь до Кариссы могла добраться  пара-тройка
блудных баронов с несколькими сотнями, что едва ли нас порадовало  бы.
Значит, ответ был ясен. Я поправил голубой с серебром плащ и подошел к
проему между зубцами. Сэферт начистил мне кольчугу и шлем до блеска, и
это добавляло к моему облику воинственности  и  изящества.  Во  всяком
случае, Эда мне удалось удивить. И пока удивление не прошло, я  пустил
в ход вульгарное хамство. То-есть просто объяснил, в каком направлении
следует отправляться господину дипломату, а так  же  подверг  сомнению
законность его происхождения, различные  достоинства  и  вообще  право
вести переговоры с потомком королевского рода от имени кого бы  то  ни
было. В заключение этой блистательной речи я смилостивился и  позволил
господину   послу   передать   герцогу    Каринтийскому    глубочайшие
соболезнования  по  поводу  будущей  встречи  со  столь  любимыми  им,
герцогом, арестантской каретой и королевским тюремщиком. Сказать,  что
Эда перекосило - значило бы не сказать ничего. Он приходил  в  себя  в
течение нескольких минут и потом враз охрипшим голосом осведомился:
    - Это ваше последнее слово?
    В ответ я издевательски помахал перчаткой.
    Эду  ничего  не  оставалось,  кроме  как  развернуться  и  поехать
обратно. И тут случилось неожиданное. Когда они  немного  отъехали  от
ворот, рыцарь жестом фокусника извлек из воздуха  зазубренный  дротик,
по размеру годный в снаряды  для  арбаллисты,  повернулся  в  седле  и
метнул его в меня. Дальше  я  увидел  стремительно  летящий  навстречу
каменный пол, потом лязгнул тетивой спускаемый арбалет.
    Когда я поднялся, в ушах шумело  и  завывало,  видимо,  приложился
головой об зубец. Дротик отсутствовал, как будто его и не было.  Рядом
со мной стоял Дэниел, держа  в  руках  арбалет,  а  рыцарь,  пропустив
вперед остальных, удалялся чуть ли не парадным  шагом,  и  торчащая  в
плече стрела  вовсе  ему  не  мешала.  Я  пытался  сказать  что-нибудь
осмысленное,  но  смог  только  крепко  выругаться.  Так  крепко,  что
стоявшие вокруг солдаты  оглянулись  с  одобрением.  Рейвен  негромко,
словно про себя, сказал:
    - Красиво сделано, но подловато. Вот этот фокус я им еще припомню.
    И очень недобро улыбнулся.  А  потом  добавил  так,  что  услышали
только мы с Дэниелом:
    - Кажется, мои худшие  опасения  начинают  сбываться,  -  и  снова
продолжил вслух: - Я на Стражнице. До сигнала не беспокойте.
    И ушел вместе с девчонкой, про которую я совершенно забыл.
    Только сейчас я сообразил, что Дэниела не  было  все  утро,  и  не
мешало бы узнать, чем он занимался. Но времени на это  не  хватило.  В
поле затрубили рога, и  весь  людской  муравейник  разом  зашевелился.
Дэниел хлопнул меня по плечу:
    - Отправляйтесь в Альсток, маршал, я останусь здесь.
    Мне стоило большого труда уйти без поддержки Сэферта, и, уходя,  я
заметил на лице Дэниела новое выражение, с которым не сталкивался  еще
никогда. Это была неподдельная ненависть.

    7.

    Теперь от меня мало что зависело, особенно в  начале  боя.  Войска
уже заняли позиции, командиры знали свое дело и мне оставалось  только
наблюдать за ходом событий и пытаться вмешаться  только  тогда,  когда
они пойдут плохо или как-то вовсе неожиданно. Но  неожиданностей  пока
не  предвиделось.  К  воротам  медленно  поползли  повозки,  прикрытые
щитами, за ними  чуть  в  отдалении  следовал  таран.  За  ним  клином
двинулась пехота. В середине клина, среди небольшой группы  всадников,
реяло  знамя  Эда.  Ударила  башенная  катапульта  и  один  из   щитов
разлетелся в щепки. Все укрывавшиеся за ним разбежались, как  тараканы
из-под веника. Несколько убитых  осталось  лежать  у  осевшей  телеги.
Катапульта иэ-эа бруствера ответила ей, но неудачно:  камень  пролетел
высоко над башней и упал где-то в городе.
    Сверху вся эта картина была на удивление нереальной. Казалось, что
ты  смотришь  на  толпу  сереньких  муравьев,  разыгрывающих  потешное
сражение. Это заставляло меня  нервничать  еще  больше.  Так  хотелось
оказаться среди происходящего, чтобы ощутить его страшную настоящесть!
    А события развивались своим чередом. Наши  катапульты  с  воротной
башни и Стражницы проиэвели немалое опустошение  в  рядах  нападавших.
Когда расстояние сократилось, за дело взялись лучники  и  арбалетчики.
Последние с одной стрелы сбивали даже  тяжело  вооруженного  всадника.
Стрелы нападавших, похоже, летели в основном  впустую.  Катапульта  их
продолжала пристреливаться и  удачным  попаданием  частично  своротила
один из башенных зубцов. Уцелевшие повозки  уже  добрались  до  рва  и
сложеных в них фашин вполне хватило, чтобы обеспечить тарану свободный
проход. Правда, из добрых трех сотен передовых  воинов  под  прикрытие
щитов тарана отбежало едва ли три десятка.  Бой  только  начинался,  а
Гельмунд уже понес первые потери.
    Таран неуклонно приближался к воротам. Тут я впервые заметил,  что
за ним едут и конные: девять всадников с черными флажками. Не к  добру
они, гады, там появились в  таком  количестве,  и  не  просто  так!  Я
всерьез забеспокоился.
    Южную стену мне со своего наблюдательного пункта видно было  много
хуже. Мешал дурацкий купол городской ратуши. Но и там, похоже,  ничего
критического пока не происходило. Во всяком случае, бой наверх еще  не
перекинулся.
    Пока я отвлекся от ворот, таран уже добрался до  них,  и  раздался
первый гулкий удар, неожиданно сильный для такого хлипкого, сделанного
на скорую руку сооружения. И  тут  же  сверху  сверху  пролился  дождь
кипящей смолы. Повалил черный дым. Когда он развеялся, оказалось,  что
таран цел и невредим, а на место погибшей обслуги встают новые  воины.
Из орденских никто не пострадал. Я начал  подозревать,  что  пока  они
рядом, таран невозможно  будет  поджечь,  даже  если  облить  земляным
маслом полностью. Удары,  тем  временем,  зазвучали  снова.  Я  послал
одного из пажей к воротам, а другого - на южную  стену  и  стал  ждать
подробных сообщений. Раньше, чем оба они  вернулись,  появился  гонец,
прибывший по собственному почину,  и  рассказал,  что  у  южной  стены
первая атака захлебнулась. Более глубокий  там  ров  удалось  закидать
фашинами только до половины, а меткая стрельба  со  стен  окончательно
смутила  нападавших.  Правда,  и  потеряли  они  всего  порядка  сотни
человек, а у нас выбыло из  строя  десятка  четыре.  Северные  лучники
экономили стрелы, но били  прицельно  и  очень  точно.  Отсылая  гонца
обратно, я приказал отправить  раненых  в  цитадель  и  напомнил,  что
радоваться успеху рано: за первой атакой обязательно последует вторая,
а потери и так непозволительно велики. Делалось это скорее для очистки
совести, потому что для Валдона все было очевидно и без меня.
    Вернувшийся  от  ворот  паж  принес  новости  не  столь  радужные.
Конечно, Гельмунд потерял около четырехсот человек, но это еще  ничего
не значило. При штурме,  особенно  в  начале  боя,  нападающие  всегда
отдают за одного убитого  врага  пять-шесть  своих.  Зато  успехов  он
добился немалых. Под ударами легкого с виду  тарана  ворота  уже  дали
первые трещины. Сама же проклятая конструкция упорно не желала гореть,
а метко брошенные камни почему-то падали вокруг  нее.  Орденские  тоже
были неуязвимы,  как  заговоренные.  Кроме  того,  лучники  непрерывно
стреляли по стенам, а  вражеская  катапульта  осыпала  верхушку  башни
градом щебня.
    Я был практически уверен, что  рыцари  защищают  и  себя  и  таран
магией, и не мог ничего придумать. Оставалось  только  надеяться,  что
загадочный рейвеновский план по их уничтожению подействует в ближайшее
время. Но вот если не подействует, и рыцари останутся живы...  Пока  я
ломал голову над их уничтожением, явился второй посланец. Естественно,
южную стену атаковали второй  раз.  Притом,  Эдмунд,  в  сопровождении
двоих орденских рыцарей, гарцевал на белом  коне  посреди  нападающих,
повышая боевой дух, и стрелы его не брали. Вполне понятно, почему. Вот
ведь бесовщина какая...
    От ворот раздался грохот и радостные вопли. Похоже, люди Гельмунда
достигли желаемого. Однако, даже от меня  было  видно,  что  произошла
неприятная для них заминка: рама, на которой был  подвешен  таран,  не
проходила по высоте в коридор под башней, и потому  внутренние  ворота
оказались недосягаемы. Обычно в таких  случаях  берутся  за  молоты  и
топоры, но здесь они едва ли помогли бы. Благодаря усилиям  кузнечного
цеха, внутренние ворота были укреплены и окованы железом.
    Нападающие  слегка  растерялись,  и   наши   не   замедлили   этим
воспользоваться. Сверху обрушился целый град камней и стрел.  Один  из
камней сбил трандальского рыцаря с лошади, другой переломал ноги  коню
его соседа. Однако, Эд  оказался  толковым  полевым  командиром.  Рога
мгновенно протрубили отход. Таран медленно покатился назад и замер  на
расстоянии чуть больше полета стрелы от башни. К нему сразу  подтащили
щиты, которых заготовлено было явно достаточное  количество,  и  рядом
закипела какая-то деятельность. Я понял, что  Эд  приказал  расклепать
цепи и внутренние ворота будут выбивать тараном с рук. В  этом  случае
воинам придется крепко постараться, но успех останется только вопросом
времени и потерь.
    Стрельба  с  обоих  сторон  почти  прекратилась,   и   я   присел,
воспользовавшись передышкой, чтобы  дать  отдохнуть  глазам.  Судя  по
солнцу, штурм продолжался уже около двух часов.  Я  понял,  что,  если
события пойдут тем же путем, то к вечеру враги ворвутся в город.

    Ѕ * *

    Убедившись, что в его сторону никто не смотрит, Дэниел стащил шлем
и обтер мокрое от пота  лицо.  Неизвестно,  старость  брала  свое  или
слишком тяжелы  оказались  камни,  но  он  ощущал  немалую  усталость.
Передышка в бою случилась весьма вовремя. Как это ни смешно, но Дэниел
впервые участвовал в защите осажденного замка в роли рядового  солдата
или, максимум, сержанта. Раньше ему случалось попадать в осаду  только
дважды, и оба раза он сам руководил обороной. И даже  не  представлял,
что такой бой больше похож на тяжелую работу  под  летящими  стрелами.
Все предыдущие два часа как-то слились в один непрерывный поток. Он то
крутил вместе с другими ручку подъемника, то устанавливал между зубцов
камни, то кидал уголь в жаровню под котлом, в котором грелась смола. А
воздух был просто полон звенящей и летающей смертью. То и  дело  башню
осыпало   великанскими   пригоршнями   мелких    снарядов.    Какой-то
парень-рбалетчик, оставивший на  секунду  свое  оружие,  чтобы  помочь
Дэниелу скинуть очередной камень, пошутил:
    - Здесь два щита надо, один спереди, другой сверху.
    И вдруг осел, получив в шею стрелу. После  этого  Дэниел  наблюдал
нападающих уже в прицел арбалета. Дважды  он  пускал  стрелы  в  нагло
гарцевавшего  рыцаря,  но  те  отклонялись,  будто   сдутые   каким-то
волшебным ветром. А когда Дэниел присел перезарядить арбалет,  парень,
занявший его место, вдруг выронил оружие и полетел вниз со стены,  как
будто сдернутый невидимой веревкой. На Дэниела пахнуло холодом.
    Сейчас маршал, да нет,  пожалуй,  уже  не  маршал,  а  просто  Дэн
Свободный воин, решил поберечь силы  перед  рукопашной.  И  внутренние
ворота и стоящая за ними наспех выкованная железная  решетка  едва  ли
долго будут выдерживать  удары  заколдованного  тарана.  А  когда  все
преграды падут,  потребуется  сдерживать  толпу  нападающих  клинками,
чтобы прикрыть отход. Добровольцы на это дело уже вызвались, и  Дэниел
знал, что, каковы бы ни были приказы юного маршала, он встанет рядом с
ними. Черные рыцари были, конечно, неуязвимы для стрел, но  железо  их
брало, и Дэниел хотел противопоставить свое умение силе. Почему-то  он
был уверен, что смерть каждого трандальского гостя будет большим шагом
к победе, чем гибель сотни других воинов.
    На равнине опять взвыли рога. На этот  раз  вслед  за  шедшими  на
приступ пехотинцами двинулась конница. Расчет Эда был вполне ясен:  он
собирался сразу же,  как  только  будет  расчищен  штурмовой  коридор,
ворваться в город и отрезать отступающих от цитадели. Ральф  тоже  это
понял и послал человека вниз с приказом  готовить  баррикады.  Теперь,
если не случилось бы какого нибудь чуда, всадники окажутся заперты  на
площади перед воротами, как в ловушке. Конечно, для такой толпы  пеших
разобрать завалы - дело недолгое, но  за  это  время  всадников  легко
можно было расстрелять с башни и из окон домов. Тут Дэниел  сообразил,
что снова рассуждает как маршал и взялся за арбалет.
    После первого же удара тарана стало  ясно,  что  ворота  долго  не
выдержат. Дэниел забросил за  спину  колчан  со  стрелами  и,  отыскав
взглядом Ральфа, крикнул ему:
    - Я вниз!
    Потом он набрал полные легкие воздуха, заорал, срывая голос:
    - Добровольцы, за мной! - и побежал вниз по лестнице.
    Когда внутренние ворота наконец упали, гельмундовских воинов,  уже
считавших себя победителями,  ждал  очень  неприятный  сюрприз.  Конец
прохода перекрывала неведомо  откуда  взявшаяся  решетка,  за  которой
выстроились арбалетчики.  Выстрелили  они  одновременно,  безо  всякой
команды, и крики убитых  и  раненых  эхом  отдались  внутри  каменного
коридора. Брошенный таран с грохотом упал. Уцелевшие, вовсе  не  желая
сдаваться, бросились к решетке, чтобы успеть  ударами  копий  перебить
арбалетчиков раньше, чем  те  перезарядят  свое  оружие.  Повел  их  в
сумасшедшую атаку уже знакомый Дэниелу трандалец с секирой, тот самый,
который получил утром стрелу в плечо.
    Между внутренними воротами и решеткой, пристроенной  здесь  совсем
недавно, расстояние было слишком невелико, и это стоило жизни  доброму
десятку воинов. Остальные просто  рассыпались  по  площади,  натягивая
арбалеты. Бояться было нечего: среди  нападающих  не  было  ни  одного
стрелка. Они тоже  поняли  этот  очевидный  факт  и  откатились  назад
мгновенно. Остался только орденский, зачем-то присевший перед решеткой
на колени. Дэниел сначала не понял смысла  этого  действия,  но  потом
увидел под решеткой какой-то  дымящийся  железный  горшок.  Трандалец,
пристроивший его, удирал обратно в кор