валиться с ног от усталости.
На следующее утро в кабинете босса состоялось совещание с механиками и
мотористами синдиката. Джимми Брэди, сидевший во главе стола, украдкой зажимал
нос платком: от этих механиков всегда так ужасно несло машинным маслом.
- Вышедший из Вод представляет собой совершенно неожиданное соединение
холодильника с электромясорубкой на основе шпиндельного болта и контрагайки! -
авторитетно заключила провонявшая маслом комиссия.
- Контра... Чего? - удивился Брэди.
- Контрагайки, - сказал главный механик и посмотрел на патрона с некоторым
самомнением. - Контрагайка - это такая гайка, которой законтривают другую гайку.

Механики переглянулись и согласно закивали.
Брэди понял одно: разобрать Механизм невозможно. Можно только разрезать
ацетиленовой горелкой и переплавить. "Ишь ты, контрагайка... Мне бы такую...".
Лино Труффино, у которого разламывалась голова после бессонной ночи, трубно
высморкался и сказал:
- Повесить ему "клопа" на шею, и все дела. Выйдем на главного.
- Это идея, - согласился главный механик. - Впаяем ему автономный пеленгатор
между ног - ни одна собака не найдет.
- Да? - Брэди подозрительно оглядел подчиненных. - А кто поручится за успех?
Поручаться никто не хотел. Но за неимением лучших предложений, остановились на
этом.
Тем же вечером на пустынном морском берегу остановился мусоровоз, взрыв колесами
мокрый песок. Мягко откинулась дверца мусороприемника и на песок вывалился
тяжеленный контейнер. Автомобиль развернулся и уехал.
Тяжко и устало катились к берегу морские волны. Со скрипом покачивались точеные
стволы королевских пальм, шелестели листья. Далеко-далеко, у самого горизонта,
разгорался пожар ночных огней Вавилона.
Контейнер запрыгал от могучих ударов изнутри. Пробив железо, в клочьях
промасленной бумаги, из контейнера выбрался Механизм.
Он постоял, прислушиваясь к шепоту волн. Но это были не волны. Это было
гугуканье Брома, который так и не переварился.
- Изыди, окаянный! - с тихой ненавистью проворчал монстр и выделил из себя
несносного галогена. Бром, оказавшись на воле, радостно взвизгнул и побежал,
приплясывая. Чудовище взглянуло ему вслед и отвернулось, заскрипев шарнирами, со
стоном омерзения.
- О, какую инфекцию держал я у себя в животе!
Механизм неспешно побрел к кромке прибоя.
Наполовину объеденное волнами, в море тонуло кровавое солнце. Дико кричали
чайки. Небо быстро и неумолимо темнело.
Механизм вошел в воду. Десяток шагов - и вот уже скрылась в пене чугунная
голова. Лишь блеснул на прощанье побитый окуляр телескопа.
Бром остановился, с ужасом провожая глазами фигуру чудовища. Когда стихия
поглотила железного монстра, Брому вдруг стало нестерпимо тоскливо. Он помчался
по берегу, шлепая босыми ногами по мокрому песку.
Механизм все шагал и шагал, давя ногами морских звезд и моллюсков.
"Прочь от них, бессердечных, безжалостных механизмов! Все глубже, глубже...
Пусть пищит их проклятый прибор. У-у-у! Здесь меня уже никто никогда не найдет.
Прощай, Великий Доктор!"
Когда глубина вдавила его в дно, не давая шагать дальше, он лег и застыл, и
глубоководное течение стало понемногу заносить его вязким песком.
Так проходит земная слава.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
АЩЕ ЗАБУДУ ТЕБЯ, ИЕРУСАЛИМЕ
"Аще забуду тебя, Иерусалиме, забудь меня десница моя".
Псалом 136-й.
Глава 22
ЭКСПЕДИЦИЯ ПРОФЕССОРА КОЛЛИНЗА
Пока в Вавилоне происходили описанные в предыдущих главах события, неутомимый
путешественник, страстный исследователь неоткрытых тайн Земли профессор Коллинз
готовился к экспедиции в шельву. Эта экспедиция должна была стать прорывом в
одно из последних "белых пятен" в бассейне великой реки Фармазонки.
У Коллинза было несколько учеников и последователей, которые рьяно, неистово,
беззаветно и бескорыстно были влюблены в науку. Это были молодые ученые,
настоящие честные парни, готовые ради научного эксперимента отдать свои жизни.
И все было бы хорошо. Единственное затруднение состояло в том, что у Коллинза не
было денег, необходимых на экспедицию.
Ночи напролет обдумывал профессор планы предстоящих действий. Огромная карта
Фармазонии, висевшая у изголовья спартанской кровати профессора, вся была
исчерчена смелыми линиями, а кое-где даже продрана насквозь.
Ночью, сидя на кровати, Коллинз вперял воспаленный взор в поруганную карту и
вопрошал сам себя:
- Можно ли допустить, чтобы последние фармазонские тайны были открыты разными
жуликами и проходимцами вроде профессора Спенглера? - делал паузу и решительно
возражал: - Не можно!
Профессор Спенглер был извечным научным врагом Коллинза, его альтер эго.
Целыми днями Коллинз занимался приготовлением чудодейственного концентрата,
который, по мысли профессора, должен был стать основным продуктом питания
участников экспедиции. В качестве ингредиентов профессор использовал бобы какао,
гусиный жир, ливерную колбасу и овсяную кашу "Геркулес". Коллинз смешивал эти
компоненты в разных пропорциях, толок в ступке, варил и выпаривал, и в
результате каждый раз получал нечто липкое и абсолютно несъедобное. Но профессор
не отчаивался - это было не в его правилах. Он вновь и вновь бежал в продуктовую
лавку и брал в кредит новые порции продуктов, и снова изводил их. А также и
своих соседей, которые вынуждены были мириться с ароматами помойки, постоянно
витавшими вокруг профессорского дома.
Кроме того, профессор собственноручно шил себе особо прочный безразмерный
рюкзак. Уж кто-то, а он-то знал, как важно в пути иметь удобную поноску!
Дни бежали за днями. С трудом, но деньги на проезд были найдены. И вот в одно
прекрасное утро профессор в полной походной амуниции, бодро дудя себе под нос,
отправился на вокзал. Путь его лежал в Ведрополис - город в шельве, откуда
обычно начинается путь всех исследователей Фармазонии.
Поездом до Вавилона, потом - самолетом с пересадками. Трое суток дороги - и вот
Коллинз у цели.
В Ведрополисе, однако, его ждали неприятные известия: всего несколькими днями
ранее отсюда вместе с десятком спутников в неизвестном направлении отбыл
профессор Спенглер.
- Зазнайка! Лгун! Болтун! Карьерист! - потрясенно шептал Коллинз, сжимая
сухонькие кулачки. - Бесстыдный стяжатель! Нечистый на руку дилетант! Бандит!
Хапуга!.. Да разве можно отдавать науку на откуп таким прожженным аферистам?
Не-ет, не можно!
В тесноватом номере ведрополисской гостиницы профессор устроил военный совет.
- Слабодушные, неуверенные в себе пусть возвращаются домой! - обратился
профессор к своим спутникам. - Я не осудю их. Вернее, не осуждю. Джунгли не
терпят фальши! Кто хочет оставить меня в этот суровый час?
Исследователи - а их было ровно пять - не шелохнулись. Лишь глазки рыжего
маленького Сема Нортона воровато стрельнули по сторонам и внезапно расширились
от ужаса, наткнувшись на огромный - до потолка - профессорский рюкзак. Возможно,
Сем Нортон и хотел бы отказаться от участия в экспедиции, но вид профессорской
поклажи лишил его дара речи.
- Спасибо, ребята! - Коллинз растрогался и пустил слезу. - Я знал, что могу на
вас положиться. Ну, Спенглер, не жди пощады! Мы обгоним этого негодяя. Я поведу
вас, друзья, прямым, как стрела, путем. Ибо в большую науку не можно попасть
обходными тропками!
В тот же день были наняты носильщики и проводники из числа местных ундейцев -
людей нищих и изголодавшихся, готовых за мизерную плату идти хоть на край света.

Цепочкой экспедиция двинулась по раскаленным полуденным зноем улочкам навстречу
Неизведанному.
Глава 23
ГЛОРИЯ В ПЛЕНУ
Глория очнулась. Вокруг было шикарно и спортивно. Откуда-то лился приглушенный
голубовато-лиловый свет, веяло прохладой от бесшумного кондиционера. Глория
повернула голову и вздрогнула: на фоне серебристых обоев четко выделялась
согбенная фигура. Глория вгляделась. Что-то неуловимо знакомое было в этом
человеке. Старец отделился от стены и скрежещущим от волнения голосом спросил:
- Узнаете ли вы меня, моя радость?
Глория отрицательно покачала головой, ее чудные волосы рассыпались по атласной
подушке.
- Магнифико... шармант... - проскрежетал старец, вперяясь ненасытным взором в
девушку.
- Где я? - спросила юная аристократка, закутываясь в простыню. - Что происходит?

Долгожитель пустил слюну, затрясся и вдруг рухнул на колени:
- Керида! Безумство имеет владеть мой мощный рассудок! Мой херц разбит. Я сражен
наповаль!..
- Что вам угодно? - в испуге вскрикнула Глория.
- Мне угодно... один капелька вашей любви... О! Я открою вам чудный мир! Я
подарю вам все сокровища Фармазонии! Я... я... - Тут старец от волнения потерял
дар речи.
- Фармазонии? При чем тут Фармазония?
- Но мы же с вами находимся в Фармазонии, моя дорогая! - пробормотал старец,
ухватив трясущимися руками край простыни.
- Как в Фармазонии?.. Да прекратите же! - Она попыталась вырвать простыню, но
старец держался крепко.
- Один капелька... Всего один... Весь мир будет у ваших ног...
- Это моветон! - вскричала девушка. - Вы старый, больной, вы импотент от
старости!
Она высунула ножку чтобы оттолкнуть противного старика, но тот тут же припал к
ноге мокрыми губами.
- Фуй! Маразматик! - Глория сильно двинула старика ногой. Несчастный опрокинулся
навзничь, клацнув вставными челюстями.
Глория вскочила, спрыгнула с постели и бросилась к двери. Старец попытался
поймать ее за ногу и тут же получил зверскую затрещину.
- Магнифико... - скрипя в сочленениях, ровесник папоротника и угля поднялся с
ковра. - Подождите, я еще не сказал вам свое имя!
- Я в этом не нуждаюсь! - ответила Глория и метнула в старца хрустальный графин.

Получив графином в ухо, несчастный перелетел через кровать и затих, выставив
вверх длинные ноги в полосатых носках и неизносных ботинках 52-го размера.
Глория уже видела где-то эти носки и ботинки... Но думать было некогда. Она
толкнула дверь - дверь была заперта. Тогда она схватила массивную бронзовую
Психею и приготовилась, ожидая новых домогательств. Обнаженная, с распущенными
волосами, она была в этот момент прекрасна, как богиня. Старец, которому,
наконец, удалось приподняться, забулькал от восторга.
- О прекраснейшая! Мой херц разрывается от любоф! Вы будете моя!
- Ни за что!
Глория расхохоталась жутким смехом и запустила статуэткой, целя в замшелую
голову старца.
- Магнифико! - старец пригнулся, статуэтка свистнула над лысиной.
- Лгун! Поганец! Гнусот, обманщик, мухомор!!
На каминной полке стояло несколько разнокалиберных Психей и Амуров. В старца
полетела очередная.
- Вы будете моя, будете! Не будь я Хуго Заххерс!
Рука Глории дрогнула и статуэтка упала на пол.
Глава 24
ДЕБОШ НА КОНЕ
По гулкому коридору шли санитары. Вот они вошли в палату ј1. Раздались вопли,
ругань, и все стихло. Снова топочут по коридору дюжие молодцы в белых халатах.
Палата ј2. Вопли. И тишина... Палата ј3... ј4... ј5...
Санитары проводили в психиатрической больнице обязательные утренние процедуры.
Всем психам ставили клистиры и заворачивали больных в мокрые простыни. Шел
второй час процедур.
Вот неумолимые белые халаты появились в поле зрения бывшего графа Дебоша. Дебош
засиял, предвкушая неземное блаженство и райскую сладость клистира.
- Аллилуйя, аллилуйя! - в восторге завопил граф.
Санитары истово перекрестились и с умиленными и благостными рожами накинулись на
графа.
- Осанна в вышних! Осанна! - иерихонской трубой взмыл голос Дебоша.
Тут не выдержал санитар-старичок. Его дребезжащий голосок разнесся по палате:
- Мизерере, Домине, мизерере!!
Видимо, старичок пел в детстве в католическом хоре. Санитары замерли. И вдруг
грянули:
- Де профундис клямави ад те, Домине! Эгзауди воцем меам!
(Что означает - для недостаточно верующих - "Из глубин воззвал к тебе, Господи,
услышь голос мой!")
Моление оказалось заразительным. Нестройным хором затянули больные:
- Доминус, дет тиби пацем!.. (Да пошлет вам Господь мир!)
Под нестройное пение санитары продолжали свое дело.
На соседней с графом кровати, постанывая в предвкушении клистира, лежал
изобретатель аппарата для прямого превращения материи в энергию и наоборот.
Слева располагался худой скорбный Чайник. Дебош его не любил. Но если Чайник
тихо просил: "Снимите, пожалуйста, крышку - я закипаю", - Дебош без слов
исполнял его просьбу.
За Чайником лежал Сократ, Диоген и бочка. Он был един в трех лицах и поэтому
санитары, не вдаваясь в подробности, вкатывали ему тройной клистир.
Каждое утро одержимый стучал себя кулаком в лоб и завязывал сам с собой
следующий разговор:
- Это ты, Диоген?
- Ты чо, шизанулся? Это я, Бочка!
- А где Диоген?
- Где-где... В сортир ушел!
Дебоша сильно раздражало такое изобилие философии.
Еще дальше была койка угрюмого мрачного типа. Когда его спрашивали, на чем он
шизанулся, он невразумительно толковал о каких-то бровебрах.
И вот лежал Дебош, завернутый в мокрую простыню и все думал, как бы так
устроить, чтобы Зло было побеждено, а повсюду чтоб была справедливость. И чтоб
всем было одинаково хорошо. Думал он думал, и вдруг его осенило.
Однажды он как бы невзначай спросил у Чайника:
- Скажи, о чем ты мечтаешь?
- О мясе! - простодушно ответил Чайник.
- Правильно! - обрадовался Дебош. - Все о мясе мечтают. Но едят его те, кто не
работает. А кто работает - тот одним рисом питается!
Чайник вытаращил глаза и стал медленно закипать.
- А ведь в мире уже есть примеры, где справедливость восторжествовала, -
зашептал Дебош. - Так не должно быть, чтоб у одних было все, а у других -
ничего. Надо все перевернуть.
Тут он задумался, а потом продолжил:
- Есть самый угнетенный класс в мире. Класс, которому нечего терять, кроме своих
цепей. Это мы, психи!
Палата затихла, прислушиваясь к крамольным речам Дебоша.
- Мы возьмем все лучшее, что дал миру научный чучхизм. Мы отнимем у нормальных
излишки и отдадим больным и детям. Это будет Гармония! Мы гармонично поделим все
богатства, и никому не будет обидно, и все будут довольны...
- Не может такого случиться! - вдруг высокомерно заявил Сократ, Диоген и Бочка.
- Как это не может? - вспылил Дебош. - Очень даже может. Главное - дать массам
оружие, это оружие - Правда! Организовать их и повести за собой...
Тут Дебош остановился и снова подумал:
- Конечно, на первом этапе построения Гармонии не обойтись без жертв. Ведь не
каждый же санитар добровольно отдаст свой кусок мяса!
- Не каждый! - откликнулся Чайник и засвистел.
Дебош машинально смахнул с него крышку и продолжал:
- Поэтому на первом этапе нужна будет строгая дисциплина. Это будет диктатура
угнетенных. А когда сопротивление санитаров пойдет на убыль, диктатура
постепенно отомрет и тогда наступит вечная и нерушимая Гармония. Вечная
Гармония!
- Ура! - закричали психи. - Да здравствует Гармония!
- Нет, не да здравствует! - закричали в ответ Сократ, Диоген и Бочка.
- Ага! Оппортунисты! - обрадовался Дебош. - Не дадим опорочить идею! Под арест
их, братцы!
Циническая троица была тут же взята под арест и привязана к кровати.
- Стойте! - вдруг сказал псих, пришедший послушать Дебоша из соседней палаты. -
Санитаров много! Набросятся - и конец Гармонии!
- Конец!.. - согласился Чайник, остыл и заплакал.
- Вооружаться! Мы будем создавать отряды психической самообороны! - сказал
Дебош.
- Ага! - завопили тут Сократ, Диоген и Бочка. - Измену замыслили, крамолу!
Пришлось заткнуть им рот подушкой.
Психи возбужденной толпой окружили тумбочку, на которую взобрался Дебош.
- Ух как здорово при Гармонии заживем! - начал вещать Дебош. - Ходить будем
строем, с песней и с радостью! Свобода - это осознанная смерть! То есть, тьфу...
В общем, все у нас будет общим. И кровать, и клистир... И одной простыней
стоместной будем накрываться!
- Ур-ра! - обрадовались психи. - Слава Гармонии! Слава Первому Гармонцу! - И
принялись качать Дебоша.
Вдруг все замолкли. Исполнялось зловещее предсказание психа из соседней палаты.
Приближался очередной час процедур: по коридору тяжело гренадерили санитары. С
клистирными трубками наперевес они ворвались в палату. Первое выступление
гармонцев было жестоко подавлено.
"Эх, не созрели еще массы, не созрели!.." - сокрушался Дебош.
Но вечером в палату графа одна за другой потянулись серые бесшумные тени
подпольщиков. Избрали председателя. Им стал Дебош. Он открыл первое собрание
Великой Поднебесной Гармонии ударом в кроватный набалдашник (вместо гонга).
Выступавшие один за другим ораторы говорили: "Черный дракон хочет проглотить
Солнце Гармонии! Не дадим Дракону проглотить солнце! Построим красную стену до
неба и убьем черного дракона!"
План был разработан, изложен в виде тезисов, написан на простыне и вывешен на
видное место. Председатель Дебош поднялся на тумбочку.
- Труженики-психи! Все будет вашим! Вижу светлый, радостный день! Вижу чистые,
светлые коридоры! Труженики маршируют колоннами. Из бани - в парикмахерскую, из
парикмахерской - в столовую. У каждого труженика - свой светлый, чистый...
- И просторный! - восторженно вставил Чайник, но его тут же подвергли критике и
самокритике за правый уклон. Чайник раскаялся и был направлен на перевоспитание
в концентрационный лагерь под кровать.
- ...светлый и чистый джутовый мешок с прорезями: для головы, для рук и для ног!
- вдохновенно закончил Дебош.
- Председатель Дебош заботится о ногах! - пронеслось по палатам. Кто-то начал
всхлипывать от умиления.
Но вот по коридору снова загрохотали шаги. В палату ворвались убийцы в белых
халатах, зверски размахивая клистирными трубками и мокрыми простынями.
- Тираны! Палачи! Сатрапы!! - закричал Дебош. Санитары бросились на него.
- Бумажные тигры хотят погасить Красное Солнце! - завопили психи. - Не отдадим
любимого Председателя! Защитим Красное Солнце Гармонии!
Психи набросились на санитаров, вставили всем им клистиры и завернули в мокрые
простыни. И как победная песнь взвился над толпой дискант Чайника:
- Победа! Победа! Слава Гармонии! Слава Председателю!..
Психи уже бежали по коридору, сбивая замки с изоляторов и освобождая
политзаключенных, лежавших в смирительных рубашках. Толпы носились по дурдому,
избивая последних наемников капитала. Палаты братались.
Большой Красный Друг почувствовал на своих плечах бремя ответственности. "Я
должен привести народы к Гармонии, - размышлял он. - Что для этого нужно? Нужно
усилить классовую борьбу. Нужно покончить с врагами, стоящими на пути к светлому
гармоничному будущему. И незамедлительно переходить к Гармонии, усиливая критику
и самокритику!"
Эта политика сейчас же была доведена до широких масс и получила название
"политики трех флажков". Началась новая жизнь.
"49-й кооператив вызывает 17-й на соревнование!" - этот плакат психи из 49-й
палаты повесили на дверях бывшей палаты, по-новому - кооператива.
И 49-й и 17-й трудились не покладая рук. Психи яростно шили мешочки для хранения
свежего воздуха.
- Я тружусь по заветам председателя Бо-Ши! - скромно сказал Чайник
корреспондентам, собравшимся у груды мешочков. - Перевыполняю план на 500
процентов!
На следующий день шизоид из 6-го кооператива - родного кооператива Дорогого
Председателя - пошил тысячу мешочков сверх нормы.
Дебош радовался: экономический фундамент крепчал на глазах. Все кладовые были
завалены продукцией.
- Будем экспортировать наши мешочки на второй этаж, - объявил Председатель на
слете мешочников. - А взамен ввозить джутовые мешки!
Известие было встречено бурной радостью и долго не смолкающими овациями. На
следующий день передовики производства и номенклатурные работники уже щеголяли в
импортных мешках.
- Недалек тот день, когда у каждого будет свой джутовый мешок! - провозгласил
Председатель с трибуны съезда.
- А нам - три мешка! - выступили Сократ, Диоген и Бочка.
- Искаженцы! - заклеймил их Председатель. - Вы проводите черную линию правого
уклона внутри Гармонии. Вы - черное знамя, которое надо сорвать!
В последующей трехчасовой речи, транслировавшейся по внутрибольничной радиосети,
Председатель сурово заклеймил искаженчество и уклонизм. Искаженцев подвергли
критике и самокритике и отправили на перевоспитание под кровать.
Психи ринулись к новым свершениям. Горшочки с цветами был