римиримого и
образцово-показательная казнь сообщников. В числе первых казненных - капо.
Глава 61
ДНИ БОРЬБЫ И ТРУДА
Ночь. Барак забылся тяжелым сном. Внезапно распахиваются двери, вспыхивает свет,
грохочут сапоги.
- Всем встать!
Входят сборщики взносов. В фонд Свободы, в фонд Справедливости, в фонд
голодающих детей племени биньди-бу. Коммунары торопливо срывают с себя
последнее. Сборщики переворачивают барак вверх дном, вспарывают тюфяки и
подушки. В тайнике у акулы Фрамерье находят старый окурок.
- Вот! - торжествующе кричит член профкома, потрясая уликой. -Вот она, тайная
сущность этого изменника! Как ты теперь будешь смотреть в глаза своим
товарищам??
- Я не бу... я не смо... - лепечет бывший капиталист. В последних словах члена
профкома ему чудится тень надежды. Фрамерье беззвучно валится на колени.
- Простите меня, товарищи! Я еще плохой коммунар! Но я стараюсь быть лучше!
Древние инстинкты сбивают меня с правильного пути!..
Член профкома сумрачно говорит:
- Ладно. Пусть твою судьбу решит трудовой коллектив.
- Правильно! - подхватывает один из сборщиков взносов. Все знают, что он состоит
осведомителем при Гекторе Блейке. - Товарищ Промокашкин учит нас больше доверять
коллективу, прислушиваться к его мнению!
Коллектив безмолвствует. На лицах коммунаров - растерянность и ужас.
- У меня предложение, - из толпы выступает скромный и педантичный Сэм Джефферсон
- последний из оставшихся в живых. - Отложить решение данного вопроса до общего
собрания по критике и самокритике. На собрании мы заслушаем данного товарища по
вопросу о том, как он выполняет свой личный комплексный план по перековке. А с
целью помочь товарищу исправиться предлагаю прикрепить его к передовику - к
товарищу Си-Ду, например.
Выступает товарищ Си-Ду - бывший громила:
- А у меня другое предложение! Как я усматриваю в поведении данного товарища
политическую ошибку, предлагаю исключить его из коммуны!
По коллективу проносится вздох ужаса: исключение означает последующую казнь.
- Ну, что ж... Мне нравится ваша принципиальность, товарищ Си-Ду, - говорит член
профкома, косясь на осведомителя. - Товарищ Промокашкин всегда учит нас
принципиальности. Предлагаю остановиться на данном предложении!
Змеиная улыбка кривит губы осведомителя:
- Это правильно. Но товарищ Промокашкин предостерегает нас от поспешных решений!
А товарищ Си-Ду явно погорячился.
Товарищ Си-Ду меняется в лице.
Член профкома в замешательстве.
Положение выправляет Чайник.
- Разрешите задать вопрос данному товарищу?
- Пожалуйста, товарищ... э... не помню вашего имени.
Чайник поворачивается к стоящему на коленях Фрамерье:
- Я хочу спросить у тебя, товарищ. Есть ли в твоей черной душе хоть что-нибудь
святое?
Фрамерье жалко трясет плешивой головой.
- Нету! Так как же ты собираешься жить и работать в светлом будущем?..
- Не знаю... Пощадите! - Фрамерье размазывает слезы по лицу.
- Считаю, данный товарищ правильно поставил вопрос! - нашелся член профкома.
Немая сцена.
По знаку капо поднимаются и опускаются мотыги. Дежурные выносят труп Фрамерье.
После чего производится дезинфекция 10-процентным раствором хлорки.
Отбой. Сборщики уходят. Барак снова забывается в мучительном сне.
* * *
Не тут-то было. Снова свет фонарей, грохот сапог - врываются вооруженные
представители заказчика. Автоматная очередь поверх нар!
- Встать, свиньи!
Смертельно уставшие люди вскакивают, как на пожар, торопливо натягивают
лохмотья, оставшиеся после уплаты членских взносов.
Колонну выводят на улицу. Надо срочно рыть траншею для телефонного кабеля.
- С песней - начали! - командует капо.
Мотыги поднимаются и опускаются в ритме "Песни о Родине".
"Эх, и почему люди не летают? - сверлит мысль мозг Дебоша. - Взлететь бы сейчас
и улететь куда-нибудь далеко-далеко!..".
Луч фонаря ударяет по глазам.
- Что у тебя с лицом? - рычит охранник в недоумении. - А, ты думаешь, скотина??
- Нет, товарищ! Что ты! Я только замечтался!
- О чем же ты мечтал?
- О том, как усовершенствовать мотыгу, чтобы работать гораздо производительнее!
- нашелся Дебош.
- Э-э... - удивляется охранник. - Это правильно. Но думать надо в другое время.
На всякий случай, постояв над Дебошем, он решает дать ему в ухо. Что и
исполняется. Со звоном в ухе Дебош продолжает атаковать глинистую почву.
Но мысли не успокаиваются. Так и лезут в голову. И все мысли-то какие
крамольные! О сущности искусства!..
"Сущность искусства... это... это... - проносится в перепуганной голове. - Ну,
если человек хочет уйти от привычного - он начинает творить... И в этом сущность
искусства... Творец забывает о невзгодах и несовершенстве мира... И сущность
искусства, значит...".
Пинок конвойного прерывает размышления. Дебош падает лицом в грязь, но тут же
вскакивает и копает с удвоенной энергией.
"Ведь искусство - оно не от человека... Оно вдохновляется Творцом... Художник,
значит - просто средство, орудие... Навроде мотыги...".
Дебошу вспомнился недавний вечер, когда ему и еще нескольким коммунарам удалось
немного пошептаться после отбоя. Они говорили о музыке, о поэзии, о живописи.
Старый коммунар Саймон Прайт плакал и читал стихи Бодлера и Рембо. Он плакал,
потому что знал: какая-нибудь гадина обязательно донесет на него в профком и
завтра ему придется худо. Но он все равно читал, потому, что искусство было
сильнее его. "Он не мог не читать, - думал Дебош. - Если бы он перестал читать,
ему стало бы еще хуже...".
Хотя - куда уж хуже? Спустя два, а может, три дня Саймона Прайта во время рытья
арыка сбросили в яму и закопали живьем. И кто закапывал? Те, кто слушали стихи
Бодлера и Рембо, и плакали вместе с Прайтом. И он, Дебош, тоже бросал землю
вниз, стараясь не слушать вопли несчастного и не глядеть туда, куда летит земля.

Наконец, работа окончена. Близок рассвет. Коммунаров ведут в барак для
кратковременного отдыха.
Дебош падает на нары, лицом к стене, чтобы выражением лица случайно не навлечь
чей-нибудь гнев. Он забывается. Ему грезится Глория. Она бежит к нему по аллее
старого парка. Падают желтые листья и устилают дорогу. Дебош устремляется
навстречу Глории и...
Какой-то посторонний звук возвращает его к действительности. Что-то возится и
скрежещет под стеной барака. Дебош прислушивается, обливаясь потом от страха.
Похоже, кто-то делает подкоп. Дебош поворачивает голову. В бараке все спокойно.
Он снова вслушивается в странные звуки. "Что делать? - лихорадочно соображает
он. - Может быть, поднять тревогу?..".
Потом он вспоминает, что среди коммунаров давно уже ходят упорные слухи о
каких-то счастливчиках, укрывшихся от Промокашкина в лесах. Может быть, это они?
Может быть, они пришли, чтобы освободить Дебоша и всех коммунаров от этой
светлой счастливой жизни?
А что, думает дальше Дебош, если слух о лесных свободных жителях пустил капо?
Пустил, чтобы выявить тайных предателей и искаженцев. "Да, это провокация!" -
Дебош решает притвориться спящим. Будь, что будет.
Проходит какое-то время и над самым ухом Дебоша внезапно раздается шепот:
- Спишь, придурок?
Дебош подскакивает от неожиданности. Трах! - головой о верхний ярус нар. Большая
сильная ладонь заживает ему рот. Другая рука стаскивает с нар и тащит куда-то
вниз, под нары, под землю. Трещит одеяло, нечем дышать, Дебош отбивается из
последних сил.
- Оставь одеяло, идиот! - слышится все тот же голос.
Дебош повинуется. Рывок! И он оказывается снаружи, под звездным небом. Его
прижимают к земле. "Молчи! Сейчас уберут прожектор..." - Боже, до чего знакомый
голос! Да ведь это Серж!
Серж приставляет к носу обалдевшего аристократа свой весомый кулак. Они
пережидают, пока отвернет луч прожектора, пробегающий по территории, когда
отвернутся часовой на вышке.
- Пора! - шепчет Серж.
Они вскакивают и бегут к ограде. В колючей проволоке заблаговременно пробита
дыра. Несколько судорожных движений - и вот они на свободе.
Глава 62
В МЕРТВОМ ГОРОДЕ
Рассвет застал беглецов на лесной поляне.
- Отдохнем малость, потом доберемся до Промокашкина и прикончим его! - сказал
Серж.
- Нет, Серж, - раздумчиво ответил Дебош. - Не хочу я никого приканчивать. Я
устал.
- Что же - оставить этого злодея у власти? Позволить ему и дальше строить
светлое будущее?
Дебош молчал.
- Не будь размазней, - уговаривает Серж. - Свергнем Промокашкина, я стану
президентом, ты - премьер-министром. Все переделаем. У нас все иначе будет.
Гласно, демократично...
- И собак не будет?
- Нет!
- И охранников с палками?
- И охранников!
- Нет, Серж. Не хочу я быть премьер-министром.
- Идиот. Ну, тогда будешь заведовать культурой.
- И культурой не хочу. И вообще заведовать не хочу, - тоскливо отозвался граф. -
Я лучше в монастырь пойду. Богу молиться, пчел, может быть, разводить...
- А монастырей давно уже нету. И Бога нету. И пчел извели...
- Зачем?
- Одна морока от них, - вздохнул Серж.
Опять помолчали.
- Может, и души тоже нету? - спросил Дебош.
- Нету.
- А что же есть?
- А вота! - Серж с ненавистью выставляет свой главный аргумент.
Дебош вздохнул. Да, против силы не попрешь...
- Отпусти ты меня, а? Ничего я больше не хочу. Ни Гармонии, ни культуры...
Поспать бы.
- Зачем?
- Отдохнуть... Человек же я, а не механизм...
- Так что же, по-твоему я - механизм? - Серж напрягся.
Дебош молча поднялся и побрел в лес. Солнце вставало, щебетали птицы, утренняя
роса серебрила траву.
- Рохля! Размазня! Интеллигент вшивый! - закричал ему вслед Серж. Подумал,
плюнул, и зашагал в сторону Вавилона, туда, где маячили остовы небоскребов.
* * *
Крадучись Серж вошел в город. Ветер носил по мертвым улицам пожелтевшие
листовки, завывал в пустых проемах окон. Из подвалов выскакивали крысы,
повизгивали, похрюкивали, провожая красными глазками пришельца.
Ветер открывал и захлопывал двери. Множество дверей хлопало в опустевших домах.
Серж шагал, хрустя битым стеклом, обходя проржавевшие остовы автомобилей.
Внезапно позади послышались вопли. Серж обернулся. Несколько людей в изорванных
полицейских мундирах, с велосипедными цепями и мотыгами в руках бежали по улице.
Серж прикинул расстояние до них и неспешно побежал вперед. Через пару кварталов
преследователи отстали. Только слышались их обиженный вой и всхлипывания.
Вот и центр города. Серж прислушался: из-за домов слышались подозрительные
звуки. Вот показалась гигантская статуя Промокашкина. Его глаза были по-прежнему
устремлены в неведомое будущее.
Звуки повторялись. Теперь уже можно было разобрать раскаты дьявольского хохота.
Серж припустил шибче. Вот и площадь. Серж выглянул из-за угла.
- Гуляй, мужики! Однова живем! Пропадай все!.. - послышался вопль.
По площади, шатаясь, брел Гектор Блейк-Самовайров. Поскрипывали новые сапоги, из
которых высовывались концы бархатных красных портянок. Под распахнутым зипуном,
на алой поддевке, болтался магнитофон. В руке Гектор Блейк держал бутыль с
самогоном.
Вот начальник разведки и контрразведки подошел к подножию статуи. Сел на
ступеньку и начал глотать самогон.
Из магнитофона неслись народные либровские песни.
Гектор Блейк слушал, подперев голову рукой. Потом высморкался двумя пальцами,
поднялся и пошел прочь. Его фигура казалась совершенно ничтожно рядом с
грандиозным монументом.
Хрип затих вдали.
Серж скользнул на площадь. Гектора Блейка не было видно, но дьявольский хохот
раздался совсем близко. Серж огляделся, прислушался. Несомненно, хохот доносился
из здания бывшего банка, полукруглым фасадом выходившего на площадь.
Серж устремился в здание. Хохот становился все отчетливее. Вооружившись обрезком
водопроводной трубы, Серж помчался по анфиладам. Кругом царило запустение. Из
распахнутых шкафов и сейфов вывалились потоки бумаг и денег. В этих кучах
яростно возились огромные крысы. Серж пробежал первый этаж. Хохот то
приближался, то удалялся, словно заманивая. Шикарная мраморная лестница. Серж
вбежал на второй этаж. Снова анфилады мрачных комнат, крысы перебегали дорогу,
ныряя в груды денег и ценных бумаг.
Третий этаж. Смех зазвучал ближе и крысы стали беспокойнее и агрессивнее.
Один за другим Серж пробежал все этажи огромного здания. В коридоре верхнего
этажа он остановился. Хохот доносился из-за стены, катясь по коридору, отражаясь
от лепного потолка.
Серж взялся за позолоченную ручку массивной двери.
За дверью был огромный светлый зал. По залу, остервенело визжа, бегали крысы, а
за ними, поскальзываясь и то и дело падая, гонялся Промокашкин. Вот ему удалось
схватить крысу. Он присел. Одно движение - и голова была оторвана. Промокашкин
стал жадно пожирать еще трепещущую обезглавленную тварь. На мозаичный пол
закапала кровь...
Сквозняк шевельнул разбросанные банкноты. Промокашкин поднял голову.
- Рад вас видеть в добром здравии, киндер! - каркающим голосом прокричал
Промокашкин и плечом (руки были заняты) поправил криво сидящие на носу очки.
Серж попятился.
- Ме... механизм?..
Промокашкин распахнул пасть, полную желтых звериных зубов и захохотал. Крысы с
визгом заметались по залу.
- Теперь не я, а ты - Механизм! - крикнул Промокашкин, окровавленным пальцем
тыча в Сержа. От хохота завибрировали стены.
Сержу стало нечем дышать. Он ощутил острую боль в груди, пощупал рукой - между
ребер, под кожей, шевелилось что-то твердое, зубчатое...
- А-а-а!! - с диким воплем Серж выскочил из зала и помчался, не разбирая дороги.
Под ногами мелькали мозаичный пол, мраморные ступени, загаженные крысиным
пометом ковры.
Вдруг ветер ударил в лицо. Серж очнулся. Он стоял на крохотном декоративном
балкончике, выходившем на площадь. Он вздохнул полной грудью - "Спасен!", но в
спину ударил нечеловеческий хохот, а возвышавшийся прямо перед ним памятник
вдруг повернулся, приоткрыл каменные губы, и теперь уже вся площадь, весь город,
весь мир наполнился невыносимым идиотизмом. Содрогнулись дома, взметнулся ветер.
Серж не удержался на балкончике и провалился в бездонный колодец, и замер от
предчувствия огромного, нечеловеческого, никогда еще не испытанного счастья.
Тело Сержа ударилось о мостовую и брызнуло фонтаном железных и пластмассовых
деталей. Голова откатилась. Она в недоумении хлопала глазами, наблюдая, как
рассыпается тело.
Потом со всех сторон набежали крысы и стали растаскивать мелкие детали для
каких-то своих неведомых надобностей.
"Негодяи! Мерзавцы, каких мало! Вот я вас!" - тужилась сказать голова и не
могла.
Глава 63
АПОФЕОЗ ПРОМОКАШКИНА
Последние, оставшиеся до опушки леса метры, Дебош прополз на животе, не обращая
внимания на острые колючки, больно ранившие тело. Он раздвинул траву и выглянул.

На месте коммуны было пепелище.
Дебош поднялся, не веря своим глазам. Все вокруг было мертво. Белый дым стлался
над остатками бараков и наблюдательных вышек, над черной, засыпанной пеплом
землей. Было тихо, только где-то еще потрескивал огонь.
Дебош двинулся к развалинам. Он медленно обошел всю бывшую коммуну и не
обнаружил ни единой живой души. Казалось, огненный смерч дотла испепелил всех,
кто обитал здесь, в ожидании счастливого будущего.
Дебош присел на фундамент караульной вышки. Поднял из пепла обломок арматурного
прута и задумался, чертя в золе какие-то знаки и письмена. Потом поднялся,
подтянул изорванные рабочие штаны, покрепче взял прут и зашагал к воротам
коммуны, и дальше - по дороге, ведущей в Вавилон.
Дорога, выложенная бетонными плитами, уже пришла в негодность, в трещинах
проросла жесткая трава. Босые ноги Дебоша негромко стучали о бетон.
Впереди замаячили силуэты небоскребов. Заходящее солнце било сквозь пустые
глазницы окон. Потом солнце скрылось, поднялся туман, и размытые силуэты домов
стали похожи на группу высоких людей, шедших друг к другу и внезапно окаменевших
на полпути.
Дебош провел ночь в развалинах бензозаправочной станции и утром вошел в город.
Постукивала его железная клюка и слабое эхо отдавалось от мертвых стен.
Странником бродил он по знакомым улицам и площадям, перешагивал через забитые
травой рельсы, пробирался через скопления ржавых автомобилей. От входов в
подземку тянуло смрадом и Дебош обходил их стороной.
Возле высохшего фонтана он остановился, присел на парапет, закатил штанины и
представил себе, будто опускает перетрудившиеся сбитые ноги в изумрудную воду.
Снова приблизилась ночь. Дебош решил переночевать в Центральном парке, где было
множество уютных и укромных уголков. Забравшись в один из таких уголков, он с
удовольсвием растянулся на шелковистой траве.
Среди ночи раздались треск и шорох. Он открыл глаза, прислушался. Рядом кто-то
был. Дебош огляделся и увидел за кустами огонек. Он хотел уже было бежать к
нему, как вдруг заметил возле костра согбенную, страшно знакомую фигуру. Вот
сверкнули во тьме очки и сомнения отпали - возле костра сидел Промокашкин.
Дебош подобрался поближе.
Сопя и чихая, Промокашкин возился у огня. Сырые ветви разгорались плохо, от
костра валил белый дым.
Совладав с костром, Промокашкин укрепил над ним противень и с треском выволок из
чащи нечто продолговатое. Сверкнуло лезвие ножа. Захрустели разрезаемые
сухожилия и хрящи.
Тяжелый кусок шлепнулся на горячий противень, ароматный парок окутал
Промокашкина. Темная фигура замерла в предвкушении пиршества.
Забрезжил мутный рассвет. Бывший вождь всех народов развернул тряпицу с солью и
круто посолил жаркое.
Заросли мешали Дебошу и в парке никак не рассветало. Дебош подобрался еще ближе,
отогнул ветви... Волосы зашевелились на его голове.
В двух метрах от него, освещаемый костром и неверным утренним светом,
Промокашкин жадно пожирал человеческую ногу.
Окончив трапезу, он сытно отрыгнул и вытер жирные пальцы о грязный, засаленный
жилет. Потом внезапно поднял голову и поглядел прямо в глаза Дебошу.
- Ну что? - негромко спросил он, щуря сквозь очки красноватые глаза. -
Трепещешь? А я ведь есть всего-навсего натуральный человек. Человек из
счастливого будущего. Я и пришел для того, чтобы помочь вам скорее прийти в это
будущее и поселиться в нем... Не веришь?
Дебош молчал.
Промокашкин вздохнул, отвернулся, затоптал костер, расстелил на траве
замызганный пиджачишко и удобно растянулся на земле.
- Жаль только, что не пришло еще наше время... Момент не созрел, массы не
готовы... Привыкли вволю жрать... Но ничего, ничего... Я приду еще раз...
Будущее многовариантно. Так что не спите. Бодрствуйте... Как там в Евангелии?
Бодрствуйте, ибо многие придут под именем моим... И, это... многих прельстят...
И явят великие знамения и чудеса, чтобы прельстить и этих, как их...
избранных... Бодрствуйте!
Однако в противоположность собственному призыву Промокашкин закрыл глаза и
захрапел.
Он даже не вздрогнул, когда стальной ребристый прут, свистнув, рассек воздух и
опустился ему на голову. Раз, другой, третий. Промокашкин не вздрогнул. Он лишь
почмокал губами и захрапел еще гуще.
Глава 64
и последняя
С криком бежал Дебош по мертвому городу. Он выскочил на главную площадь, к
каменному истукану, упал на ступени постамента, плача, стал биться головой о
гранит.
Задрожала земля. Загудел гранит изнутри. Глубокие трещины исчертили ступени.
Дебош вскочил, в ужасе глянул вверх - каменный колосс явственно покачивался,
словно силился сойти с пьедестала.
Дебош отбежал подальше. Теперь уже вся исполинская фигура была покрыта
трещинами. Что-то билось внутри истукана, что-то рождалось из него, вылупляясь,
как насекомое из кокона. Вот от статуи откололся один кусок, с грохотом
обрушился вниз. Потом второй, третий... Железобетон опадал, осыпался,
приоткрывая взору новое, блестящее стальное тело.
- У-у, великий доктор! Как я устал стоять... - пророкотал над городом чудовищный
голос.
Дыхание колосса докатилось до Дебоша, сбило с ног. Дебош откатился к набережной,
скорчился под парапетом, прикрывая лицо руками.
Огромный Механизм, отряхивая с себя последние куски бетона, слезал с
потрескавшегося постамента.
- Где ты, великий доктор? Почему я не слышу тебя? У-у, у-у...
Чудовище шагнуло раз и другой. От его шагов подпрыгивали здания. Площадь
заволокло пылью. А Механизм шел все дальше и дальше, оставляя за собой руины и
поднимая ветер, который зан