ти никто не догадывается.
Ничем, кроме колкостей и плохо скрытых оскорблений, Стрормы и  Мортоны  не
обменивались, и для всех в округе было естественным считать,  что  и  дети
разделяют чувства родителей. Единственным местом,  где  нас  могли  видеть
вместе, была церковь: я уже говорил, что встречались мы с Розалиндой редко
и всегда украдкой...
     Но выхода из создавшегося тупика мы не видели,  и  было  похоже,  что
положение не изменится к лучшему до тех пор, пока  мы  сами  не  придумаем
что-нибудь. Был, правда, один вариант - он назывался у  нас  "свадьбой  со
стрельбой", - когда невесту как бы похищали, понятно с согласия родителей.
Мы бы, конечно, пошли на это,  если  бы  вражда  Стрормов  и  Мортонов  не
заставляла нас всерьез опасаться, что ружья  Мортонов  будут  стрелять  на
этой "свадьбе" отнюдь не холостыми зарядами. Кроме того, мы были  уверены,
что даже если нам удастся каким-то образом пожениться, от наших  родителей
мы не получим ни гроша, и нам придется уйти из родных  домов  в  чем  мать
родила.
     Тем временем прошло уже полгода со свадьбы Анны, и все оставалось без
перемен.
     Что касается остальных, то мы чувствовали, что за полгода их страх по
поводу брака Анны не то чтобы совсем исчез, но притупился. Конечно, мы  не
до конца успокоились, никогда не забывали о нашем отличии и о  том,  какую
беду оно могло рано или поздно на нас навлечь.  Но,  привыкнув  с  детства
жить в этом страхе, мы постепенно привыкли и к мысли об Анне. Продолжалось
это до тех пор, пока Алана не нашли мертвым на дороге к его дому. В  горле
у него торчала стрела.


     Эту новость сообщила нам  Рэйчел,  и  мы  в  жуткой  тревоге,  затаив
дыхание, слушали, как она пытается _п_о_г_о_в_о_р_и_т_ь_ со своей сестрой.
Она старалась изо всех сил, собрала всю свою волю,  но  у  нее  ничего  не
получалось. Анна наглухо закрылась от нас. Даже в  том  отчаянии,  которое
она    сейчас    должна     была     испытывать,     она     не     желала
р_а_з_г_о_в_а_р_и_в_а_т_ь_.
     - Я пойду к ней, - сказала Рэйчел. - Кто-то должен быть сейчас  возле
нее.
     Вернулась она часа через полтора, очень расстроенная.
     - Она не хочет меня видеть... Даже в дом  не  впустила.  Она  позвала
соседку, а мне закричала, чтобы... чтобы я убиралась вон!
     - Наверно, она думает, что это сделал кто-то из нас,  -  услышали  мы
Мишеля. - Может  быть,  кто-то  из  вас  и  в  самом  деле?  Или  хотя  бы
догадывается, кто это мог быть?
     Мы все ответили отрицательно.
     - Нужно, чтобы она это знала,  -  сказал  Мишель.  -  Она  не  должна
думать, что это мы... Попробуйте все связаться с ней.
     Мы все напряглись, но и это не дало никакого результата.
     - Плохо, - сказал Мишель. - Каким-то образом мы  должны  дать  ей  об
этом знать. Рэйчел, шепни ей как-нибудь при случае это  словами.  Но  так,
чтобы никто из посторонних не слышал.
     - Я попробую, - неуверенно сказала Рэйчел.
     Час с лишним мы провели  в  тревожном  ожидании.  Вернувшись,  ничего
хорошего она нам не сообщила.
     - У меня ничего не вышло, - сказала  Рэйчел.  -  Я  передала  записку
через соседку, но та вернулась и сказала,  что  Анна  порвала  записку  не
читая. Сейчас у нее мать. Она уговаривает Анну вернуться домой... к нам.
     - Теперь мы должны быть готовы ко всему! - помолчав, сказал Мишель. -
Приготовьтесь бежать, если это вдруг понадобится. Но  пока  старайтесь  не
вызывать подозрений. А ты, Рэйчел, попробуй узнать, что у нее  на  уме,  и
держи нас в курсе.
     Я понятия не имел, что мне делать. Петра была уже в кроватке, и я  не
мог разбудить ее так, чтобы никто в доме этого не заметил. Кроме  того,  я
еще не был уверен в том, что  дело  так  серьезно.  Да  и  могла  ли  Анна
заподозрить  в  убийстве  Алана  ребенка?  И   потом,   мы   ведь   только
п_р_е_д_п_о_л_а_г_а_л_и_, что Петра - одна из нас. Словом,  пока  я  решил
ничего не предпринимать. В доме все уже спали, когда  Рэйчел  связалась  с
нами вновь.
     - Мы с мамой уходим к себе, - сказала она. -  Анна  выгнала  всех  из
своего дома, и теперь она там одна.  Мама  хотела  остаться,  но  с  Анной
сейчас невозможно разговаривать, она... Она совсем не в себе. Она  сказала
маме, что знает виновных в смерти Алана, но называть никого не будет.
     - Ты думаешь, она имела в виду нас?  -  спросил  Мишель.  -  Но  ведь
вполне возможно, что у Алана была с кем-то ссора, о которой не  знаем  мы,
но знает она?
     Рэйчел подумала и ответила отрицательно.
     - Если бы дело было в этом, она впустила бы меня. Она не закричала бы
мне: "Убирайся прочь!" Я схожу туда  рано  утром,  как  только  рассветет.
Может, за ночь она успокоится...
     Так мы и порешили и впервые за несколько часов  позволили  себе  хоть
немного расслабиться.
     На следующий день Рэйчел рассказала нам,  что  произошло  утром.  Она
встала на заре и пошла через поле к дому Анны. Когда она подошла к  двери,
ей почему-то стало не  по  себе...  В  ушах  у  нее  звенел  крик  сестры:
"Убирайся!.." Но просто  стоять  возле  дома  было  бессмысленно,  и  она,
собравшись с  силами,  постучала.  Ей  никто  не  ответил.  Она  постучала
сильнее, так что эхо разнеслось по всему дому. Изнутри  не  доносилось  ни
звука. Тогда она страшно  перепугалась  и  стала  колотить  изо  всех  сил
кулаками в дверь и окна. По-прежнему никто  не  отзывался.  Рэйчел  решила
пойти к соседке, которая вчера передавала ее записку Анне.
     Валявшейся во дворе доской они с соседкой высадили окно  и  влезли  в
дом. Анну они нашли наверху, в спальне: ноги ее не доставали полуметра  до
пола... Она повесилась на перекладине, поддерживающей крышу...
     Вдвоем они сумели снять ее и уложить на кровать. Судя по  всему,  она
умерла часа за два до их прихода. Соседка накрыла ее простыней...
     Рэйчел воспринимала все происходящее так,  словно  это  был  какой-то
кошмарный сон, она почти не соображала, что говорит. Соседка взяла  ее  за
руку, как ребенка, и вывела из  дома.  Когда  они  уже  выходили,  соседка
случайно заметила клочок бумаги, валявшийся на столе.
     - Возьми это, - сказала она Рэйчел и  сунула  бумагу  ей  в  руку.  -
Наверняка она написала это перед смертью тебе или родителям.
     Рэйчел машинально повертела бумагу в руках.
     - Нет, это не... - начала было она, но вовремя спохватилась и сделала
вид, что внимательно читает написанное. - А-а, да-да, верно, это для  отца
с матерью... Я... передам им. - И с этими словами она спрятала  письмо  за
корсаж платья. Адресовано оно было не ей, не родителям, а инспектору.
     Муж соседки проводил Рэйчел до дому, и  она  рассказала  родителям  о
том, что произошло. Потом, оставшись в  своей  комнате  одна,  она  прочла
письмо. Это был донос на нас всех,  включая  Рэйчел  и  даже  Петру.  Анна
обвиняла нас в убийстве Алана, потому что... Словом, она написала все  как
есть. Рэйчел дважды прочитала письмо сестры, а потом сожгла его.


     Через день-два страсти вокруг этого дела улеглись. Самоубийство Анны,
конечно, было трагедией, но  никто  не  счел  эту  трагедию  загадочной  и
необъяснимой. Молодая  женщина,  впервые  забеременевшая,  у  которой  так
внезапно погиб муж, помешалась от горя и покончила с собой -  таково  было
всеобщее мнение, и никто не нашел ничего необычного в случившемся.
     Смерть Алана так и осталась загадкой для всех, в том числе и для нас.
В ходе расследования заподозрили несколько человек, у которых были ссоры с
погибшим, но ни у кого из  них  не  было  достаточно  веского  повода  для
убийства. К тому же все подозреваемые сумели доказать свое алиби.
     Старый Уильям Тэй опознал стрелу, сделанную им самим, но  все  стрелы
почти у всех в округе были сделаны им, так  что  это  ничего  не  значило.
Стрела была безо всяких отметин - самая обыкновенная, которых было полно в
каждом доме. Конечно, появилось множество слухов: кто-то  говорил,  что  у
молодых не все было ладно в семье, что Анна будто  бы  в  последнее  время
побаивалась своего мужа. К крайнему возмущению  родителей  Анны,  пронесся
слух, будто она сама убила Алана, а потом повесилась, испугавшись, что  ее
поймают, а  может,  и  от  угрызений  совести.  Но  об  этом  тоже  вскоре
прекратили болтать - ведь никаких реальных оснований обвинять Анну в таком
преступлении ни у кого на самом деле не было.  Эта  смерть  молодого  сына
кузнеца так и осталась для всех неразрешимой загадкой. Мы в страхе  ждали,
что кто-нибудь каким-то  образом  заподозрит  нас,  но  страхи  наши  были
напрасны: никому и  в  голову  не  пришло  связать  нас  с  этим  странным
событием. Но тем не менее, все это не прошло  для  нас  бесследно.  С  еще
большой остротой, чем прежде, мы ощутили, на каком краю  пропасти  все  мы
находимся. Ощутили, как жизнь всех зависит от жизни каждого в отдельности.
     Нам было жаль Анну, но горе утраты  смягчалось  сознанием  того,  что
потеряли мы ее давно, задолго до разразившейся катастрофы. И  только  один
Мишель, казалось, не разделял нашего относительного спокойствия.
     - Один из _н_а_с_ смог предать!.. Смог!.. - задумчиво сказал он.



11

     Проверка весной на этот раз обнаружила не так уж много отклонений. Во
всем районе только два урожая попали в "черный  список",  и  ни  отца,  ни
Мортона в этом списке не было. Два предыдущих года были  так  ужасны,  что
те, кто в позапрошлом году сомневался относительно  некоторых  всходов,  в
прошлом уничтожали все, что хоть мало-мальски отличалось от  НОРМЫ.  Может
быть, именно поэтому  нынешний  урожай  был  почти  весь  нормальный.  Это
вселило в людей надежду, и все в округе смотрели друг на друга теперь  уже
не так враждебно и настороженно, как раньше. В конце мая многие бились  об
заклад, что процент отклонений в этом году будет неслыханно  низким.  Даже
старый Джейкоб вынужден был признать это.
     - Господь милостив, - говорил он, - он дает им  последний  шанс.  Дай
Бог, чтобы они там, на востоке, наконец прозрели! Впрочем,  и  этим  летом
все может обернуться иначе, помяни мое слово!..
     Но никаких зловещих предзнаменований не было. Поздние овощи уродились
такими же нормальными, как и ранние злаки. Погода тоже стояла отменная,  и
люди перестали  провожать  настороженными  взглядами  инспектора,  который
теперь не ходил, повсюду высматривая отклонения, а мирно дремал на крыльце
своего дома.
     Для нас все было так же спокойно и безмятежно, если бы не Петра.
     Однажды в июне, жарким, погожим днем, вдохновившим  ее  на  очередные
проказы, она ухитрилась сделать сразу две вещи, которые ей строго-настрого
запрещались. Во-первых, она  одна  выехала  на  своем  маленьком  пони  за
пределы нашей  фермы.  Во-вторых,  ей  и  этого  показалось  мало,  и  она
поскакала не по равнине, а в самую чащу леса.
     Леса вокруг Вакнука, как я уже говорил, были в общем-то не  такие  уж
страшные. Но осторожность, как известно, еще никому не вредила. Дикие коты
редко напали на человека,  но  все  равно  ходить  в  лес  без  оружия  мы
остерегались. Можно было наткнуться и на более крупного зверя,  забредшего
сюда из Джунглей.
     Петрин зов возник так же неожиданно и с той же страшной силой, как  и
в прежний раз. Правда, сейчас в нем не было такого панического ужаса,  как
прошлым летом, но тревога и отчаяние, возникшие от крика Петры, были очень
болезненны. Петра явно не контролировала себя,  вообще  не  отдавала  себе
отчета в том, что делает. Она просто _п_о_с_ы_л_а_л_а_ сгусток  эмоций,  и
эти эмоции охватывали всех, кто был способен ее сигнал воспринять.
     Я попытался связаться с остальными и сказать, что уже бегу на помощь,
но не смог пробиться даже к Розалинде. Мои сигналы не пропускала  какая-то
огромная помеха: это трудно объяснить... Ну, как если бы  человек  пытался
реагировать при каком-то  страшном  шуме  или  пытался  разглядеть  что-то
сквозь  густой  туман...  А  главное,  этот  сигнал  не   давал   никакого
представления  о  том,  что,  собственно,   произошло.   Он   походил   на
нечленораздельный крик о помощи.  Я  уверен,  что  она  не  понимала,  что
делает, - получалось это чисто инстинктивно...
     Я выскочил из кузницы, где работал, забежал домой за ружьем,  которое
висело у нас рядом с входной дверью, и ринулся  к  конюшне.  Единственное,
что было ясно в _к_р_и_к_е_ Петры,  это  направление,  и  через  несколько
секунд я уже  мчался,  сломя  голову,  на  оседланной  лошади  туда,  куда
неудержимо влек меня зов  сестренки.  Выехав  в  поле,  я,  не  колеблясь,
хлестнул коня и устремился к Западному лесу.
     Если бы Петра хоть на минуту  перестала  _в_о_п_и_т_ь_,  я  бы  успел
связаться с остальными и дать им знать, что  нет  нужды  всем  спешить  на
помощь. Тогда, быть может, обстоятельства сложились  бы  иначе...  Но  она
о_р_а_л_а_, не переставая, как сирена, и мне не оставалось ничего другого,
как побыстрей разыскать и успокоить ее. Как назло, мы наскочили на  кочку,
я вылетел из седла, и какое-то время ушло у  меня  на  то,  чтобы  поймать
испуганную лошадь. В лесу дорога была более укатанная, и я довольно  долго
мчался по ней, пока вдруг не понял, что удаляюсь в  сторону  от  Петры.  Я
повернул назад и  стал  искать  другую  тропинку,  чтобы  ехать  прямо  по
направлению _к_р_и_к_а_. Наконец, я нашел почти заросшую тропку и поскакал
по ней, теперь уж точно в правильном  направлении,  то  и  дело  раздвигая
ветки деревьев, цепляющиеся за  одежду.  Вскоре  тропка  стала  пошире,  и
примерно через четверть мили я выехал на широкую просеку.
     Я не сразу увидел  Петру,  сперва  мне  бросился  в  глаза  ее  пони.
Животное лежало на боку с разорванным горлом. Над ним, жадно вырывая куски
кровавого мяса из его глотки, склонился зверь -  самый  жуткий  мутант  из
всех, которых я до сих пор встречал в нашем лесу. Он  был  весь  рыжий,  с
двумя отметинами - желтой и темно-коричневой -  на  боку.  Его  лапы  были
покрыты клочковатой шерстью, передние - с огромными когтями - были  все  в
крови. Длинная шерсть свисала у него с хвоста, и это делало хвост  похожим
на гигантское перо. Морда у него была  круглая,  а  глаза  -  как  осколки
желтого стекла. Уши широко расставлены, носа почти не было. Два  громадных
клыка выпирали из нижней челюсти.
     Я осторожно стал  снимать  с  плеча  ружье.  Это  движение  привлекло
внимание зверя. Он повернул ко мне свою страшную, оскаленную морду и молча
уставился на меня. Кровь несчастного пони стекала с его раскрытой пасти на
землю... Гигантский хвост стал  мотаться  из  стороны  в  сторону.  Я  уже
приподнимал ружье, как откуда-то сбоку вылетела стрела и впилась в  глотку
этого монстра. Он подпрыгнул в воздух и тут же  опустился  на  все  четыре
лапы, не отрывая от меня желтых, горящих жутким огнем, глаз.  Лошадь  подо
мной испуганно рванулась в сторону, я  от  неожиданности  нажал  курок,  и
выстрел пропал даром. Но прежде чем зверь успел прыгнуть, две новые стрелы
вонзились ему в бок и темя. Секунду он стоял неподвижно,  а  потом  рухнул
замертво.
     Из чащи выехала Розалинда с луком в руке, с другой  стороны  появился
Мишель - тоже с луком наготове. Он  не  спускал  глаз  с  мертвого  зверя.
Отчаянный _в_о_п_л_ь_ Петры не утихал.
     - Где она? - вслух спросила Розалинда.
     Мы оглянулись и увидели крошечную фигуру девочки на верхушке молодого
деревца, метрах в трех от  земли.  Она  сидела  на  ветке,  обеими  руками
держась за  ствол.  Розалинда  подъехала  к  дереву  и  крикнула  ей,  что
опасность миновала. Но Петра  по-прежнему  мертвой  хваткой  держалась  за
ствол дерева. Видимо, она была так потрясена случившимся,  что  ничего  не
соображала. Я слез с лошади, взобрался к Петре наверх и осторожно  передал
ее на  руки  Розалинде.  Та  усадила  ее  перед  собой  в  седло  и  стала
успокаивать, как могла, но Петра не отрывала глаз от растерзанного пони и,
казалось, ничего не слышала. Ее отчаяние, которое все мы чувствовали,  как
свое собственное, стало еще нестерпимее.
     - Мы должны  заставить  ее  _з_а_м_о_л_ч_а_т_ь_,  -  сказал  я  вслух
Розалинде. - Иначе она созовет сюда всех остальных.
     Убедившись, что зверюга мертва, Мишель подошел к нам. Он  с  тревогой
смотрел на Петру.
     - Она просто не понимает, что делает. Все равно как другая кричала бы
от испуга во весь голос. Так и  она  кричит,  только  _м_ы_с_л_е_н_н_о_...
Лучше уж она кричала бы вслух, - вздохнул он и добавил: -  Давайте  уведем
ее подальше от этого пони.
     Мы немного отъехали в сторону, чтобы кусты  заслонили  тело  мертвого
пони от глаз  Петры.  Мишель  попробовал  тихонько  заговорить  с  Петрой,
стараясь успокоить ее, но она, казалось, ничего  по-прежнему  не  слышала,
ничего не понимала, и страшный _к_р_и_к_ ее не ослабевал.
     - Может, нам попробовать по-нашему?  -  предложил  я.  -  Только  все
вместе. Ну? Готовы?
     Мы напряглись одновременно, но это вызвало лишь секундный  перерыв  в
в_о_п_л_я_х_ Петры, а потом все началось снова.
     - Хватит. Вы же видите, ничего не  выходит,  -  сказала  Розалинда  и
о_т_к_л_ю_ч_и_л_а_с_ь_.
     Мы  стояли  втроем  и  беспомощно  переглядывались,  не   зная,   что
предпринять. Характер Петриного крика теперь немного  изменился:  ощущение
страха стало слабее, но горе ее было ужасным.  Она  начала  рыдать  вслух.
Розалинда обняла ее и прижала к себе.
     - Дайте ей выплакаться. Это снимет напряжение, - сказал Мишель,  -  и
может быть, все стихнет.
     Мы стояли и молча ждали, пока Петра успокоится, и вот  тут  случилось
то, чего я все время боялся: из-за деревьев показалась Рэйчел - верхом,  а
через минуту с другой стороны выехал,  тоже  верхом,  парень,  которого  я
прежде никогда не видел, но сразу понял, что это Марк.
     До сих пор мы никогда еще не собирались все  вместе,  зная,  что  это
может навлечь подозрение. Почти наверняка остальные -  Салли  и  Кэтрин  -
тоже  где-то  неподалеку.  Произошло  именно  то,  чего  мы   давным-давно
условились избегать всеми средствами.
     Торопливо, на словах (наши мысли все еще _з_а_б_и_в_а_л_а_ Петра), мы
объяснили подъехавшим,  что  здесь  произошло.  Мы  велели  им  немедленно
уезжать отсюда и как можно быстрее разъехаться  в  разные  стороны,  чтобы
никто не увидел их вдвоем. Мишель тоже должен был поскорее уехать, а мы  с
Розалиндой - остаться и успокоить Петру.
     Минут через десять в чаще послышался треск, и к нам подъехали  Кэтрин
и Салли с луками наготове. Мы надеялись, что уже уехавшие Мишель,  Марк  и
Рэйчел встретят их на полпути и повернут назад, но они разминулись.
     Девушки подъехали ближе и уставились на Петру. На словах мы объяснили
им ситуацию и велели быстро исчезнуть. Они уже развернули  лошадей,  но  в
этот самый момент из чащи выехал здоровенный увалень на громадном  коне  и
уставился на всех выпученными от изумления глазами.
     - Что тут у вас стряслось?!  -  спросил  он,  переводя  настороженный
взгляд с Петры на нас.
     Я никогда не видел его прежде, и поэтому появление его меня не  очень
встревожило. Я задал ему обычный вопрос, который задают в лесу незнакомцу.
Неторопливо он вытащил Метрику с отметиной за нынешний год  и  помахал  ею
перед моим носом. Я сделал то же самое, и таким образом стало ясно, что  и
он, и я вполне нормальны.
     - Что тут у вас стряслось? - настойчиво повторил он.
     Мне очень хотелось послать его подальше, но  я  подумал,  что  сейчас
разумнее быть вежливым. Я объяснил, что на пони моей сестренки напал зверь
и что, услышав ее крик, мы прискакали сюда ей на помощь. Он выслушал  меня
с явным недоверием, потом обернулся к Салли и Кэтрин.
     - Может, так оно все и было, - протянул он, но  вы-то,  девушки,  как
тут оказались?
     - Когда слышишь такие  вопли,  естественно  поспешишь  на  помощь,  -
ответила Салли, - тем более, если кричит ребенок!
     - Да ведь я-то тоже был неподалеку, а не слышал ни  звука,  -  сказал
он, и в глазах у него было явное подозрение.