мы  ехали  по
этому полю, пока снова не замелькали по бокам  деревья.  Почти  вся  земля
вокруг была занята под огороженные пастбища. За изгородями  паслись  овцы,
но людей не было видно. На одном из полей мы увидели  молодые  всходы.  По
видимому, они походили на овес, но такой странный, что будь это поле у нас
в Вакнуке, оно давно уже было бы выжжено. Это могло означать только  одно:
по-видимому, мы уже были  в  Диких  Местах,  где  на  подобные  отклонения
смотрят сквозь пальцы.
     Дорога, по которой мы ехали, спускалась вниз  с  откоса  к  небольшой
ферме, более чистенькой и аккуратной, чем несколько разбросанных там и сям
крыш и изгородей. Во дворе фермы мы увидели  четырех  женщин  и  несколько
мужчин, окруживших взмыленную гнедую лошадь. Мы сразу поняли, что это была
за лошадь: из ляжки у нее торчала стрела, и  все  собравшиеся  вокруг  нее
оживленно размахивали руками. Мы двинулись прямо на них, пока они  еще  не
успели сообразить в чем дело, и схватиться за луки. Они были так  увлечены
лошадью, что увидели нас, когда мы уже были  совсем  рядом.  Один  из  них
повернул голову в нашу сторону, что-то сказал остальным,  и  все,  как  по
команде, уставились на нас. Наверно, они никогда не видели таких громадных
лошадей, потому что долго стояли в немом  изумлении.  Первой  среагировала
раненая мной гнедая кобыла: она захрипела, встала на  дыбы  и  попятилась.
Нам не было нужды стрелять: все мгновенно исчезли за изгородями и  дверьми
домов, и мы беспрепятственно пересекли двор.
     Дорога сворачивала налево, но Розалинда правила напрямик к ближайшему
лесу. То и дело  раздавался  треск  и  хруст  разрушаемых  нами  маленьких
построек, но мы ехали напролом,  оставляя  позади  развороченные  доски  и
щепки от изгородей. У самого леса я оглянулся: все жители поселка высыпали
во двор и, размахивая руками, шумно галдели, глядя нам вслед.
     Через три или четыре мили мы выехали на  открытую  равнину.  Такое  я
видел впервые... Вся равнина  была  покрыта  кустами,  зарослями  травы  и
папоротника. Но все эти растения были  огромны,  с  широченными  листьями.
Трава  достигала   необычайных   размеров:   кое-где   ее   острые   концы
раскачивались в метрах трех  от  земли.  Некоторое  время  мы  продирались
сквозь эти странные заросли все дальше на юго-запад, пока не добрались  до
следующего леса. Деревья тут тоже были громадные, и среди них  легко  было
затеряться. Вскоре мы нашли поляну с более  или  менее  обычной  травой  и
решили хоть чуть-чуть отдохнуть.
     Я слез с лошади, Розалинда расстелила одеяла, и мы немного поели. Все
было тихо, как  вдруг  Петра  безо  всякого  предупреждения  опять  начала
"сеанс", так что я от неожиданности прикусил язык. Розалинда зажмурилась и
прижала ко лбу ладонь.
     - Ради всего святого!.. Детка!..
     - Ой, я забыла! - сконфуженно спохватилась Петра.
     Она посидела еще минуты две, склонив голову набок, словно  к  чему-то
прислушиваясь, и объявила:
     - Она хочет поговорить с кем-нибудь из вас. Она говорит, чтобы вы все
сосредоточились, а она попробует вас _д_о_с_т_а_т_ь_.
     - Хорошо, родная,  только  ты  уж,  пожалуйста,  помолчи,  -  сказала
Розалинда, - а то мы все оглохнем.
     Я напрягся изо всех сил, раскрылся, как  только  мог,  но  ничего  не
услышал.
     - Нет, не выходит, - вздохнул я, - скажи ей,  что  у  нас  ничего  не
получается. Эй, все, берегитесь!
     С трудом мы перетерпели  несколько  секунд,  а  потом  Петра,  слегка
умерив  свой  "голос",  стала   пересказывать   нам   то,   что   услышала
о_т_т_у_д_а_.  Мысли были очень простые: ей передавали только то, что  она
могла воспроизвести, не слишком вникая в смысл. Одно  и  тоже  повторялось
несколько раз - там хотели знать наверняка, что  мы  их  поняли...  Трудно
объяснить словами то, что дошло до нас. Но главное мы уловили.
     Речь шла, в основном, о Петре. Она, как мы поняли,  представляла  для
них особую ценность. В любом случае, любой ценой Петру надо было  уберечь.
О такой силе мыслей, которой обладала она, _т_а_м_ никто не слышал.  Петра
была находкой, терять ее было нельзя ни в коем случае. Помощь уже  была  в
пути, но пока они не придут за нами, мы должны были во что бы то ни  стало
сохранить в целости Петру...
     Было еще много другого, не все мы поняли, но главным было вот  это  -
насчет Петры.
     - Ну как? - спросил я, когда Петра закончила.
     - Тут что-то не сходится, - задумчиво сказал Мишель. - Конечно,  силу
Петры не сравнить с нашей... Но ведь она... эта женщина  сказала,  что  их
особенно поражает такая способность у  _п_р_и_м_и_т_и_в_н_ы_х_  людей!  Вы
обратили на это внимание? Похоже, что под примитивными  она  подразумевала
н_а_с_!
     - Ну да, - сказала Розалинда. - И я так поняла!
     - Может быть, Петра перепутала и сказала им, что мы  из  Джунглей?  -
предположил  я,  и  тут  же  в  голове  у  меня  сверкнуло  и  бухнуло  от
возмущенного _в_с_п_л_е_с_к_а_ Петры.  Я  мужественно  переждал,  пока  не
пройдет головокружение, и сказал:
     - Что касается помощи, то тут тоже, видимо, какая-то  путаница.  Ведь
они находятся где-то на юго-западе, а всем известно, что  там  сотни  миль
Плохой Земли. Даже если предположить, что Плохая Земля  где-то  кончается,
им придется пересечь ее, чтобы добраться до нас. Как же они придут нам  на
помощь?
     - Что тут болтать попусту, - помолчав,  сказала  Розалинда.  -  Петра
передала нам все, что могла... Так или иначе, вскоре это  прояснится...  И
вообще я хочу спать, - закончила она.
     Я тоже жутко  хотел  спать,  и  поскольку  Петра  часов  шесть  мирно
проспала в корзине,  мы  велели  ей  внимательно  глядеть  по  сторонам  и
разбудить нас, как только она  заметит  что-нибудь  подозрительное.  Мы  с
Розалиндой заснули, едва наши головы коснулись одеял.


     Я проснулся оттого, что Петра трясла меня за  плечо,  и  увидел,  что
солнце уже зашло.
     - Это Мишель! - сказала Петра. Я стал слушать.
     - Они снова напали на ваш след, - сказал Мишель. - Маленькая ферма на
границе с Дикой Землей... Вы проехали через нее,  помнишь?  Так  вот,  они
сколотили  отряд  и  станут  вас  преследовать,  как   только   рассветет.
Немедленно двигайте дальше. Не знаю  точно,  но  впереди  могут  быть  еще
несколько отрядов с запада. Они хотят отрезать вас от Джунглей.  Если  это
так, ручаюсь, что ночью они разобьются на несколько небольших отрядов. Они
не станут рисковать и двигаться цепью, по одному -  они  ведь  знают,  что
люди из Джунглей  рыщут  где-то  неподалеку.  Так  что  у  вас  есть  шанс
проскочить...
     - Слушай... а что там с Кэтрин и Салли? - спросил я.
     - Не знаю. Они молчат. Впрочем, расстояние теперь порядочное...
     - Кэтрин все время была без сознания, - услышал я приглушенный  голос
Рэйчел (действительно, сказывалось расстояние), - она по-прежнему  молчит.
Мы с Марком боимся, что она...
     - Говори, не бойся, - подстегнул ее Мишель.
     - Она уже столько времени без сознания, что мы не  уверены,  жива  ли
она...
     - А Салли?
     - Мы... С ней... с ней творится что-то странное, - с трудом  выдавила
Рэйчел, - мы что-то слышали от нее раза  два,  но  очень  слабо...  как-то
бесформенно. Ничего нельзя было понять... Мы боимся, что... - она никак не
могла выговорить...
     - Ты понял, что это значит, Дэвид? - сдавленно спросил Мишель. -  Они
нас _б_о_я_т_с_я_. Они готовы живьем разрезать нас на куски, чтобы узнать,
как мы это делаем. И разрежут... Если поймают. Ты не должен дать им в руки
Петру и Розалинду,  слышишь?!  Не  должен!!  Лучше  убей  их  сам,  чем...
т_а_к_о_е_! Ты понял?
     Я взглянул на спящую Розалинду. Волосы ее на солнце отливались медью,
и я подумал об агонии, которая исходила от Кэтрин.  От  одной  мысли,  что
Петра и Розалинда могут испытать нечто подобное, у меня по спине пробежали
мурашки...
     - Да! - сказал я. - Я... я тебя понял!
     Какое-то время я ощущал сочувствие Мишеля и,  чуть  слабее,  Марка  с
Рэйчел. Потом все стихло. Я повернулся и увидел, что Петра сидит и смотрит
на меня широко раскрытыми глазами.
     - Почему он сказал, что ты должен убить нас с Розалиндой? -  спросила
она по-детски наивно, и в этом вопросе было больше удивления, чем испуга.
     Я постарался взять себя в руки.
     - Это только, если они поймают нас, - сказал я, стараясь,  чтобы  мой
"голос" прозвучал естественно.
     - Почему? - повторила она.
     -  Ну...  потому  что   мы...   не   такие,   как   они.   Мы   умеем
р_а_з_г_о_в_а_р_и_в_а_т_ь_  без  слов.  А  они  -  нет.  Поэтому  они  так
боятся...
     -  Но  почему?  Почему  они  должны  нас  бояться?  -  перебила   она
нетерпеливо. - Мы ведь их не обижаем, правда?
     - Я и сам толком не знаю, почему, - машинально выговорил я и подумал,
что это почти правда. - Но это так. Может, оттого,  что  они  плохо  умеют
думать... Ведь чем люди тупее, тем больше им хочется, чтобы все  остальные
были такими же, как они. А всех, кто не похож на них хоть  в  чем-то,  они
боятся... И чем больше боятся, тем больше стараются... сделать им больно.
     - Почему? - не отставала Петра.
     - Ну... потому что они не такие. И они сделают  нам  очень  больно...
Если поймают.
     - Я не понимаю, - помолчав, грустно сказала Петра.
     - Я тоже. Но это так, и это... очень скверно. Когда ты вырастешь,  ты
поймешь, а сейчас запомни: мы  не  хотим,  чтобы  тебе  и  Розалинде  было
больно. Помнишь, как ты ошпарилась кипятком в кухне?  Так  вот,  если  нас
поймают,  будет  гораздо  больнее,   и   лучше   умереть,   чем   испытать
т_а_к_о_е_...  Умереть,  это...  ну,  как  заснуть.  Крепко-крепко...  Так
крепко, что тебе уже никто не сумеет сделать больно...
     Я посмотрел на Розалинду. Ее маленькая грудь тихонько приподымалась и
опускалась... Она спала... Непослушная прядь волос  выбилась  на  щеку,  я
тихонько убрал ее и поцеловал - очень осторожно, чтобы не разбудить...
     - Дэвид, когда ты убьешь нас... - начала было Петра, но я обнял ее за
плечи и сказал:
     - Тише, детка. Не нужно сейчас об этом. Мы никогда не  дадим  им  нас
поймать! И все! Давай-ка лучше разбудим  сейчас  Розалинду,  только...  не
будем рассказывать ей про наш разговор, ладно? Это... очень огорчит  ее...
Пусть это будет наш с тобой секрет, договорились?
     -  Ладно,  -  согласилась  Петра  и  тихонько  дотронулась  до   щеки
Розалинды.
     Мы решили поесть и тронуться в путь, как только совсем  стемнеет.  За
едой Петра молчала, и я было подумал, что она никак не  может  забыть  наш
разговор. Но я ошибся: она думала  совсем  о  другом.  Прожевав  очередной
кусок хлеба, она неожиданно сказала:
     - А там хорошо...  У  них,  в  Селандии...  Там  все  умеют  рисовать
мысленные картинки, ну, почти все, и никто друг друга за это не обижает...
     - А ты, оказывается, не теряла времени даром. Болтала с ними, пока мы
спали? - спросила Розалинда. - Ну что ж, нам так даже лучше...
     Петра не обратила на ее слова никакого внимания и продолжала свое:
     -  У  них,  правда,  не  у  всех  это  хорошо  получается...  Хотя  у
большинства - как у вас с Дэвидом... Но у  нее  -  гораздо  лучше,  чем  у
остальных... А еще у нее есть двое детей, и она  думает,  что  у  них  это
будет получаться совсем здорово... Только они еще пока очень маленькие. Но
она думает, что даже и у них не будет получаться так здорово, как у  меня.
Она говорит, что так _я_р_к_о_ рисовать картинки мыслями,  как  я,  у  них
вообще никто не умеет!
     - Ну насчет _я_р_к_о_с_т_и_ -  это  меня  не  удивляет,  -  вздохнула
Розалинда, - но тебе надо научиться рисовать их _х_о_р_о_ш_о_ и... не  так
громко...
     Петра пропустила это мимо ушей.
     - Она сказала, что я стану рисовать их еще лучше,  только  для  этого
нужно много... много... работать. И когда я вырасту, у  меня  будут  дети,
которые тоже будут уметь рисовать такие картинки... Еще лучше!..
     - Вот как? - задумчиво сказала Розалинда. - А  зачем  это?  Ведь  это
ничего не принесет, - с горечью добавила она,  -  кроме...  кроме  горя  и
страданий...
     - В Селандии это не так!  -  твердо  сказала  на  это  Петра.  -  Она
говорит, что там у них все _х_о_т_я_т_ это делать, как  можно  лучше...  А
те, кто умеет плохо, стараются научиться!
     Это нам было более или менее понятно. Я вспомнил  рассказы  Акселя  о
тех местах, где про отклонения думают, что они-то  и  есть  НОРМА,  а  все
остальные - мутанты.
     -  Она  говорит,  -  твердила  свое  Петра,  -  что  те,  кто   могут
разговаривать только словами, что они... они  что-то  ут...  утрачивают...
Она говорит, мы должны  жалеть  их,  потому  что  они  никогда  не  смогут
понимать друг друга, как мы... Они всегда будут  только  сами  с  собой...
Никогда не сумеют быть... быть _в_м_е_с_т_е_!
     - По правде говоря, сейчас мне как-то не до того, чтобы жалеть их,  -
заметил я.
     - Она говорит, мы _д_о_л_ж_н_ы_ их жалеть, потому что по сравнению  с
нами они живут скучно и совсем  неинтересно,  -  наставительно  произнесла
Петра явно чужую фразу.
     Мы не стали с ней спорить. Многое из того, что она говорила, нам было
трудно понять, наверно, она и сама понимала далеко не все.  Но  одно  было
ясно: эти селандцы, кто бы там они ни были, явно считали себя  на  порядок
выше остальных. Я теперь понимал,  что  Мишель  и  Розалинда  были  правы,
уловив их отношение к нам, как  к  "примитивным".  Похоже,  они  и  впрямь
считали всех жителей Лабрадора чуть ли не дикарями.


     Когда появились первые  звезды,  мы  тронулись  в  путь,  по-прежнему
продираясь сквозь заросли кустарников и  гигантской  травы  на  юго-запад.
Помня то,  что  нам  сказал  Мишель,  мы  старались  ехать  очень  тихо  и
вздрагивали при каждом постороннем звуке. В течение  нескольких  миль  все
было тихо и спокойно, разве что какой-нибудь зверек пробегал под  копытами
наших лошадей.
     Часа  через  три  темнота  сгустилась,  и  проехав  еще  немного,  мы
наткнулись на почти сплошную стену деревьев. Мы еще не успели  сообразить,
ехать ли нам напрямик или пытаться объехать эту,  казалось,  непреодолимую
чащу, как где-то рядом прогремел  выстрел.  Пуля  просвистела  у  нас  над
головами, и лошади рванулись так,  что  я  едва  не  вылетел  из  корзины.
Веревка, которой они были связаны друг с другом, порвалась  и  та  лошадь,
что шла сзади, кинулась прямо в лес, но потом свернула куда-то влево. Наша
ринулась вслед за ней. Нам ничего не оставалось, кроме как  вцепиться  изо
всех сил в края корзины и стараться  прятать  головы  от  комьев  земли  и
камней, летевших градом из-под копыт. Сзади прогремел еще один выстрел,  и
мы полетели во весь опор...
     Эта бешеная скачка продолжалась до тех пор, пока выстрел не  раздался
впереди нас - где-то слева. Лошади дернулись вправо и устремились в  самую
чащу. Мы пригнулись как можно ниже, когда толстые ветки и сучья захлестали
по корзинам.
     К счастью, мы въехали в лес как раз в том самом месте, где  громадные
деревья росли не таким сплошняком, а оставляли прогалины, но все равно это
был какой-то кошмар.  Лошади  объезжали  только  большие  деревья,  а  все
остальные сминали своим весом, и нас трясло и швыряло во все стороны.
     Постепенно галоп сменился рысью, но удержать лошадей было  невозможно
- выстрелы здорово напугали их,  и  они  неудержимо  неслись  вперед.  Мне
приходилось изо всех сил упираться руками и ногами в стенки корзины, чтобы
не вылететь из нее, и я боялся даже на секунду высунуться и оглядеться: на
такой скорости любой толстый сук мог запросто снести голову с плеч.
     Я не знал даже, гнался ли за нами кто-нибудь, но, по-моему, сзади нас
никого не было. Вряд ли обычная лошадь выдержала бы  такую  скачку,  да  и
вообще продралась бы сквозь этот чертов лес.
     Наконец, лошади немного успокоились и стали более осторожно  выбирать
дорогу. Розалинда высунулась  из  корзины  и  ухитрилась  схватить  вожжи.
Животные пошли шагом, и мы выехали на узкую просеку. В темноте трудно было
определить, куда ведет эта дорога, и мы долго не могли  решить:  ехать  по
ней или лучше не рисковать? Наконец, мы все-таки свернули с нее, и тут  же
треск веток заставил нас схватиться за луки. Но оказалось, что наша вторая
лошадь, которая, как  ни  в  чем  ни  бывало,  пристроилась  сзади,  будто
веревка, связывающая ее с нашей, была цела.
     Лес постепенно редел. То и дело стали попадаться ручейки,  замелькали
просеки. Похоже, мы были уже в Джунглях. Рискнут  ли  наши  преследователи
идти за нами дальше, мы не знали, а связаться с Мишелем не  могли:  должно
быть, он спал. Мы подумали, не пора ли нам избавиться от наших громадин, о
которых наверняка уже прошел слух на  много  миль  вокруг.  Может,  стоило
пустить их по дороге, а самим пешком двинуться в другую сторону?  Решиться
на это было нелегко, ведь избавляться от лошадей, не зная, прекратилась ли
погоня, было глупо. С другой стороны, если даже они погоняться за нами, то
догнать смогут и  лошадей,  причем  довольно  быстро:  ведь  за  день  они
успевают проехать гораздо большее расстояние, чем мы за ночь. Мы не знали,
что делать... Но мы так устали, а перспектива  тащиться  пешком  так  мало
привлекала  нас,  что  мы  нерешительно  продолжали  топтаться  на  месте.
Попробовали было еще раз связаться с Мишелем, но без толку. В конце концов
выбирать пришлось не нам...
     Лошади потихоньку сами двинулись вперед по просеке. Деревья смыкались
верхушками над нашими головами, и мы ехали, как в тоннеле, почти ничего не
различая впереди. Неожиданно что-то тяжелое и бесформенное упало  на  меня
сверху, и я распластался на дне корзины. Огромная тяжесть придавила  меня,
и я не мог не то что дотянуться до лука, но даже  просто  шевельнуться.  Я
напрягся изо всех сил, чуть-чуть приподнялся, но в этот  миг  в  голове  у
меня что-то взорвалось, и я потерял сознание.



14

     Очень  медленно  я  пришел  в  себя  и   сразу   услышал   Розалинду.
Н_а_с_т_о_я_щ_у_ю_ Розалинду - робкую, доверчивую, _о_т_к_р_ы_т_у_ю_.  Та,
другая - уверенная в  себе,  практичная,  сильная  и  независимая  -  была
всего-навсего ее собственным созданием. Я видел, _в_и_д_е_л_ и  чувствовал
уже давно, что она начала искусственно создавать этот _о_б_р_а_з_,  будучи
на  самом  деле  очень  ранимым,  робким,  хотя  по-своему  и  решительным
подростком. Раньше, чем все мы, она  инстинктивно  ощутила,  что  живет  в
чужом и враждебном ей мире, и стала сознательно готовить себя к тому,  что
рано или поздно ей придется встретиться с этой враждебностью лицом к лицу.
Шаг за шагом она создавала себе броню. Я _в_и_д_е_л_, как она находила все
новые и новые средства защиты, как упорно она  _л_е_п_и_л_а_  свой  образ.
Создала она его в конце концов так искусно, так тщательно продуманно,  что
редко позволяла себе снимать эту маску, почти срослась с ней.
     Я очень любил ее такой, какой она была для всех остальных. Я любил ее
высокую, стройную фигуру, линию шеи и груди... Ее чудные, длинные  ноги...
Все это не просто нравилось мне - я _л_ю_б_и_л_ все это... И то,  как  она
двигалась, и тепло ее маленьких ладоней и ее улыбку.  Я  любил  золотистую
копну ее волос, матовую  кожу  лица,  свежесть  дыхания,  тепло  всего  ее
тела...
     Но все это любить было легко... Даже  слишком  легко  -  _э_т_о_  мог
полюбить   кто   угодно...   И   все   это   нуждалось   в   защите...   В
в_и_д_и_м_о_с_т_и_   уверенности,    _в_и_д_и_м_о_с_т_и_    независимости,
в_и_д_и_м_о_с_т_и_  силы и способности постоять за себя... Так возникла ее
маска, ее "броня",  которую  я  тоже  любил,  но  больше  восхищался,  как
великолепным  произведением  искусства.  Она   и   в   самом   деле   была
произведением искусства, была и_с_к_у_с_с_т_в_е_н_н_а_я_...
     И  вот  сейчас  я  услышал  другую,  _н_а_с_т_о_я_щ_у_ю_,  Розалинду,
нежную, беззащитную... Она звала меня, отбросив, как ненужную шелуху,  эту
свою маску,