в  пятнадцати  от  Вакнука,  где-то  возле  самого
Кентака), но все же она мне почему-то очень нравилась. Она  была  года  на
три моложе моей матери, и хотя внешне они были очень  похожи,  просто  как
две капли воды, тетины черты лица были  гораздо  мягче.  Несмотря  на  всю
внешнюю схожесть, стоя рядом, они не производили впечатления родных сестер
- когда я смотрел на тетю Харриет, мне казалось, что я  вижу  мать  такой,
какой она могла бы быть, и главное, такой, какой я  хотел  бы,  чтобы  она
была. С тетей было гораздо легче разговаривать, в отличие  от  матери  она
никогда не слушала тебя так, словно ищет, к чему бы придраться.
     Я стоял босиком у окна и видел, как тетя привязала лошадь к изгороди,
вытащила из повозки какой-то белый сверток и вошла в дом. В доме ее  никто
не встретил, и через несколько секунд ее шаги послышались  возле  спальни.
Щелкнула задвижка в спальне, и раздался удивленный и не очень  приветливый
голос матери.
     - Харриет?! Ты? Так скоро? Уж не взяла  ли  ты  с  собой  и  ребенка?
Подумать только, заставить такую крошку проделать весь  путь  от  дома  до
нас!..
     - Я знаю, это было не очень разумно,  -  запинаясь,  произнесла  тетя
Харриет, - но... Что мне оставалось делать? Я должна была, Эмили, слышишь,
должна!.. Твоя девчушка появилась на свет немножко раньше моей и... О, вот
она! Она... Она просто чудо, Эмили!..
     Некоторое время из спальни не  доносилось  ни  звука.  Потом  Харриет
сказала:
     - Ты знаешь, моя кроха тоже очень симпатичная. Взгляни, Эмили!  Разве
нет?!
     Вслед за этим наступила секундная тишина, а потом  раздались  обычные
женские сюсюканья, которые уже успели мне за эти  дни  порядком  надоесть.
По-моему, оба младенца не могли так уж сильно отличаться друг от друга, во
всяком случае настолько, чтобы об этом стоило так долго верещать.  Наконец
мать сказала:
     - Я _о_ч_е_н_ь_ рада, Харриет, дорогая. Генри, вероятно, счастлив?
     - Ну да, конечно, - ответила Харриет, но по ее голосу даже  я  понял,
что она чем-то очень встревожена. - Она родилась неделю назад, - торопливо
продолжала тетя, - и я... Я не знала, что мне делать, пока не узнала,  что
у тебя преждевременные... И тоже девочка... Я подумала...
     Она помолчала, а потом стараясь, чтобы  вопрос  прозвучал  как  можно
естественнее, словно между прочим, спросила:
     - Вы уже получили Метрику для вашей крошки?
     - Разумеется! - ответ матери прозвучал, как удар хлыста.  Я  невольно
представил себе выражение ее лица, с которым  она  произнесла  эти  слова.
Когда она заговорила вновь, голос ее звучал еще резче.
     - Харриет! Ты хочешь сказать, что ты еще не получила Метрику?!
     В ответ не раздалось ни слова, но  мне  послышался  звук  сдавленного
рыдания. Холодно и жестко мать произнесла:
     -  Харриет,  дай-ка  мне   взглянуть   на   твоего   ребенка   _к_а_к
с_л_е_д_у_е_т_!
     Несколько секунд я ничего не слышал, кроме всхлипываний тетки.  Потом
она тихо и неуверенно сказала:
     - Ведь  это  такая  малость,  Эмили...  Я  думаю,  тут   нет   ничего
страшного...
     - Ничего страшного?! - рявкнула мать так, что я вздрогнул. - И  ты...
Ты посмела притащить своего монстра в мой дом, да еще  набраться  наглости
сказать: "Ничего страшного"!
     - Мо... монстра? Ты сказала, мо... - в голосе Харриет  звучала  такая
острая боль, словно ее жгли каленым железом.
     - Немудрено, что ты не посмела звать инспектора, - холодно произнесла
мать. Выждав несколько секунд, пока тетка не успокоилась, она продолжала -
Мне хотелось бы знать, Харриет, зачем ты принесла... _э_т_о_  сюда?  Зачем
ты пришла с... _э_т_и_м_? А, Харриет?
     Прежде чем ответить, тетя несколько раз всхлипнула,  а  когда  начала
говорить, голос ее звучал тускло и безжизненно.
     - Когда она... Когда я увидела ее в первый раз, я хотела убить  себя.
Я знала, что ее никогда не признают настоящей, хотя отклонение  это  почти
незаметно.  Но  я  не  сделала  этого,  потому  что  подумала,  что  сумею
как-нибудь спасти  ее.  Я...  Пойми,  я  люблю  ее,  она...  Она  чудесная
девчушка, совсем здоровенькая, кроме...  кроме  _э_т_о_г_о_.  Ну,  взгляни
сама... Взгляни, разве я не права?
     Мать молчала,  и  тетя,  вздохнув,  продолжала  тем  же  безжизненным
голосом:
     - Я не знала, просто понятия не имела, как это сделать.  Я  просто...
Просто надеялась. Я знала, что могу продержать ее немного у себя, пока  ее
не отберут... Ведь по закону дают месяц. Целый  месяц...  Всего  месяц,  а
потом необходима регистрация и... я решила  воспользоваться  этим  сроком.
Держать до последнего...
     - А Генри? - перебила ее мать. - Что Генри говорит?
     - Он... сказал, что мы должны заявить немедленно. Но я  не  позволила
ему... Я не _м_о_г_л_а_! Эмили, я не  могла!  Ведь  это  уже  _т_р_е_т_и_й
раз! Я держала ее на руках и молилась, молилась и... надеялась.  А  потом,
когда  я  узнала,  что  у  тебя  преждевременные...  и  тоже  девочка,   я
подумала...
     - Что ты подумала? - холодно и удивленно спросила мать. -  Какое  это
может иметь отношение ко мне? Хоть убей, не понимаю, к чему ты клонишь?
     - Я подумала, - еле  слышно  произнесла  тетя,  -  если  бы  я  могла
оставить свою крошку у тебя, а с собой взять твою...
     Судя по воплю, который издала мать, она не сумела  даже  найти  слов,
которые бы выразили ее омерзение и ужас.
     - Да ведь это же  только  на  день-два,  не  больше!...  -  торопливо
взмолилась тетя Харриет. - Только пока я получу Метрику! Ты... ты  же  моя
сестра, Эмили, моя родная сестра! И только ты можешь  мне  помочь  теперь!
Помочь сохранить мою дочь! - Она расплакалась.
     Некоторое время мать молчала. Потом она заговорила.
     - Никогда в своей жизни, - взвешивая каждое слово произнесла она, - я
не слышала ничего более возмутительного! Прийти сюда в надежде, что я... я
буду помогать тебе в этом ужасном противозаконном деле!.. Должно быть,  ты
просто помешалась, Харриет! Подумать, что я  могу  _о_д_о_л_ж_и_т_ь_...  -
она не успела закончить свою речь,  как  послышались  тяжелые  шаги  отца,
прошедшие мимо моей комнатушки и остановившиеся на пороге спальни.
     - Джозеф! - с пафосом обратилась к нему мать. - Скажи ей,  чтобы  она
ушла отсюда. Скажи ей, чтобы она убралась прочь и забрала с собой это!
     - Но ведь... - озадаченно пробормотал отец. - Ведь это же Харриет!..
     Тогда мать подробно, не стесняясь присутствия тетки,  рассказала  ему
все.
     - Это... Это правда, Харриет?! - по-видимому, не  до  конца  поверив,
обратился к тете отец.
     Та помолчала, а потом заговорила устало и обреченно:
     - Это уже третий раз. Они опять заберут мою дочь, как забрали  первых
двух, а я... Я не вынесу этого. И Генри... Я уверена, он  выгонит  меня  и
найдет себе другую жену, которая родит ему нормальных детей. И  тогда  для
меня все будет кончено. Я пришла сюда в  последней  надежде...  Пришла  за
помощью или... хотя бы за участием. Если мне и мог кто помочь, так  только
Эмили... Но теперь я вижу, как это глупо было с моей стороны  -  прийти  к
вам! Как глупо было надеяться на вас!
     Ей никто не ответил.
     - Что ж, я все поняла, - тихо сказала Харриет. - Я... пойду.
     Но не такой человек был мой отец, чтобы дать ей просто так  уйти.  Не
мог он упустить случая высказать свое отношение к подобным происшествиям.
     - У меня не укладывается в голове, - начал  он  медленно,  постепенно
накаляя себя, - как ты могла прийти сюда,  в  дом,  где  чтут  и  почитают
Господа, с такой просьбой! Но мало того! Я не вижу на лице стыда!  Тебе  и
впрямь не стыдно?!
     - Чего же я должна стыдиться? - неожиданно спокойно спросила  в  свою
очередь тетя Харриет. - Я не совершила  ничего  постыдного.  Нет,  мне  не
стыдно - мне больно. Очень больно, но не стыдно.
     - Чего стыдиться? - угрожающе переспросил отец. - Не стыдиться  того,
что ты произвела на свет кощунство?! Не стыдиться того,  что  ты  пыталась
вовлечь свою родную сестру в преступление, сделать  ее  сообщницей?  -  он
перевел дыхание и разразился длинной проповедью - Слуги дьявола среди нас,
рядом с нами. Они только и ждут случая, чтобы сбить нас с пути  истинного.
Нет предела их стараниям  исказить  представление  об  истинном  образе  и
подобии Творца, и  через  наши  слабые  души  они  стремятся  разрушить  и
осквернить чистоту расы. Ты согрешила, женщина! Загляни себе в душу, и  ты
поймешь, как тяжело ты согрешила! Твой грех позорным пятном ложится на нас
всех! Ты забыла, что всякое отклонение от образа и  подобия  Божьего  есть
богохульство! То, что ты произвела на свет, оскверняет...
     - Оскверняет? Богохульство? - прошептал Харриет.  -  Одна  несчастная
крошка?
     - Крошка, которая, случись  все  так,  как  ты  замыслила,  стала  бы
взрослой и порождала  себе  подобных.  Порождала  бы  их  из  поколения  в
поколение, пока вдруг среди нас не стали бы кишмя кишеть мутанты - поганые
и омерзительные! Так случалось в местах, где ослабевала вера  людская,  но
здесь так никогда не случится!  Стыдись,  женщина!...  Теперь  иди,  и  да
восторжествует в твоей душе  покорность,  а  не  гордыня!  Заяви  об  этом
властям, как того требует закон, и молись, молись, дабы снизошло  на  тебя
очищение!
     Послышались два легких шага. Ребенок захныкал, когда Харриет взял его
на руки. Тетя подошла с малышкой к двери, отодвинула  щеколду  и  внезапно
остановилась на пороге.
     - Я буду молиться! - с  силой  сказала  она.  -  Да,  я  буду  молить
Господа, чтобы он ниспослал милосердие в  этот  кошмарный  мир!  Чтобы  он
ниспослал сострадание к слабому и любовь к несчастным, которым  просто  не
повезло! И я спрошу его: неужто это  и  впрямь  его  воля,  чтобы  ребенок
страдал, а душа его была навеки проклята из-за крохотного  изъяна  на  его
тельце?! И еще я буду молить его о том, чтобы разорвалось сердце... сердца
у таких вот праведников!..
     Хлопнула дверь, и я услышал, как тетя прошла по коридору. Я осторожно
подошел к окну и увидел, как она вышла  из  дому,  подошла  к  двуколке  и
бережно опустила белый сверсток на повозку. Несколько секунд  она  стояла,
пристально  глядя  в  одну  точку,  потом  отвязала  лошадь  от  изгороди,
взобралась на сиденье и положила сверток к себе  на  колени,  одной  рукой
держась за вожжи, а другой бережно прижимая ребенка к груди.
     Она обернулась, и картина эта навсегда осталась в моей памяти: малыш,
прижатый к ее груди,  расстегнутая  накидка,  открывающая  шею,  невидящие
глаза на застывшем, как маска, лице...
     Она тронула вожжи, и двуколка покатилась.
     Из соседней комнаты доносился голос отца.
     - Ересь!  Самая  настоящая  и  неприкрытая  ересь!  -  никак  не  мог
успокоиться он. - Попытку подлога еще можно как-то понять - в такой период
женщине могут прийти в голову самые идиотские идеи. Но ересь  -  это  дело
другое! Она не только бесстыдная, но и  опасная  женщина!  Никогда  бы  не
заподозрил столь явную ересь в твоей родной  сестре...  И  как  она  могла
подумать, что ты пойдешь на это? Ведь она знала, что ты сама  дважды  была
вынуждена... Ну, ты понимаешь, о чем я... М-да,  так  открыто  произносить
еретические речи в моем...  _м_о_е_м_  доме!  Ну  нет,  это  ей  даром  не
пройдет!
     - Может, она просто не соображала, что говорит?  -  робко  попыталась
возразить мать.
     - Ну теперь-то ей придется сообразить! И наш долг проследить за этим,
- твердо сказал Джозеф Строрм, мой отец.
     Мать пыталась сказать еще что-то, но неожиданно расплакалась. Никогда
до сих пор я не слышал, чтобы она плакала, никогда не видел ее слез. Отец,
не обращая  на  нее  никакого  внимания,  продолжал  разглагольствовать  о
твердости веры, чистоте  помыслов  и  особой  важности  этой  чистоты  для
женщин... Все это я слышал уже не раз и не два, и  никакой  охоты  слушать
дальше у меня не было. Никем не замеченный,  я  прокрался  по  коридору  и
вышел из дома.
     Честно говоря, мне тогда очень хотелось узнать, что же  это  была  за
"малость" у дочки тети Харриет. Может быть, думал я, это был лишний  палец
на ножке, как у Софи? Но мне так и не довелось узнать, что это было...
     Когда на следующий день до нас дошел  слух,  что  тело  тети  Харриет
нашли в реке, никто и словом не обмолвился о ребенке, будто его и не  было
вовсе...



8

     Несколько ночей подряд мне снилась  Харриет,  лежащая  на  дне  реки,
прижимающая белый сверток к груди... Глаза у  нее  были  широко  раскрыты,
волосы струились по течению, лицо белое, как мрамор... Я был очень напуган
всем этим. Ведь все случилось оттого что ребенок был чуть-чуть  не  такой,
как все. У него было что-то лишнее или, наоборот, чего-то  не  хватало,  и
это не соответствовало  Определению  Человека.  Была  какая-то  "малость",
которая делала его...
     Отец назвал его  мутантом...  Мутант!  Я  вспомнил  обрывки  текстов,
которые мне приходилось заучивать в школе. Вспомнил обращение пришедшего к
нам как-то раз по какому-то делу священника - ненависть и  ярость  были  в
его голосе, когда он произносил: "Будь прокляты мутанты!"
     Мутант - значит проклятый...  Мутант  -  исчадие  дьявола,  постоянно
пытающееся разрушить порядок на земле и  ввергнуть  нас  в  пучину  хаоса.
Превратить всю землю в Джунгли, где нет закона, совсем как на юге,  в  тех
землях, про которые мне рассказывал дядя Аксель...
     Я молился горячо и усердно много ночей подряд.
     - Господи, - шептал я, - сделай меня таким, как все. Я не  хочу  быть
другим, не хочу ничем отличаться от остальных! Сделай так, чтобы завтра  я
проснулся таким же, как все! Сделай это, ведь тебе же ничего не стоит!..
     Но каждое  утро  я  по-прежнему  _н_а_х_о_д_и_л_  Розалинду  или  еще
кого-нибудь из наших и убеждался в  том,  что  мои  ночные  молитвы  опять
ничего не дали. Я просыпался точно таким, каким засыпал, и шел на кухню, и
ел свой завтрак,  уставившись  на  испещренную  надписями  стену,  которая
теперь перестала быть для меня частью домашней утвари,  а  превратилась  в
постоянный укор мне:  "Мутант  проклят  Богом  и  людьми!".  Я  был  очень
напуган...
     Дней пять спустя Аксель остановил меня как-то раз  после  завтрака  и
попросил помочь ему почистить лемех от плуга. Несколько часов мы  работали
молча, а потом он предложил передохнуть, и мы  уселись  на  крыльце  дома,
прислонившись спинами к  стене.  Он  угостил  меня  пирогом,  и  когда  мы
дожевывали последние куски, сказал:
     - Ну, Дэви, выкладывай.
     - Что выкладывать? - вздрогнул я.
     - Что на тебя нашло в последние дни? Я прекрасно вижу, что  ты  будто
потерял кого-то и никак не можешь найти, - спокойно и неторопливо  ответил
он. - Говори, говори, не бойся. Может, кто-то узнал?
     Я рассказал ему про тетю Харриет и ее ребенка.
     - Ее лицо... когда она уезжала...  -  бормотал  я,  всхлипывая.  -  Я
никогда раньше не видел такого...  _т_а_к_о_г_о_  лица.  Я  и  сейчас  его
вижу... там... в воде!
     Я поднял глаза на дядю. Выражение его лица  было  мрачным.  Углы  губ
опущены. Таким я его еще никогда не видел.
     - Вот оно что... - процедил он сквозь зубы.
     - Все это случилось, потому  что  ребенок  был  не  такой,  как  все,
понимаешь? И так же было с... с Софи!.. Тогда я не  понимал...  Но  теперь
я... Я боюсь!.. Что они сделают со мной, если узнают?
     - Никто никогда не узнает! -  сказал  Аксель,  положив  руку  мне  на
плечо. - Никто и никогда! - твердо повторил он.
     - Был же среди нас один, который вдруг исчез, -  напомнил  я  ему.  -
Может, про него узнали?
     Он отрицательно мотнул головой.
     - Тебе не стоит тревожиться о нем, Дэви. Я  узнал,  что  один  парень
неподалеку отсюда как раз в то  время,  о  котором  ты  говорил,  погиб...
Случайно... Его звали Уолтер,  Уолтер  Брент,  лет  девять  ему  было.  Не
повезло парнишке: слонялся возле лесорубов, ну, его  и  придавило  деревом
ненароком.
     - А где это было? - спросил я.
     - Милях в десяти от нас. На соседней ферме.
     Я задумался. Вроде все сходилось, и это мог быть как раз тот  случай,
когда один из наших неожиданно  замолк.  Не  желая  зла  этому  неведомому
Уолтеру, в глубине души я страстно хотел, чтобы погибшим  оказался  именно
он - один из наших.
     Аксель помолчал, наблюдая за мной. Потом сказал.
     - Вовсе не обязательно, чтобы кто-то  узнал  про  вас.  Ведь  это  не
видно... Ну, снаружи не видно... Узнать могут только,  если  ты  сам  себя
выдашь. Поэтому ты должен быть очень осторожен, Дэви!
     - Что они сделали с Софи? - спросил я его, точь-в-точь как  в  первый
наш разговор, но, как и прежде, он  пропустил  этот  вопрос  мимо  ушей  и
заговорил о другом.
     - Запомни то, что я тебе сейчас скажу,  Дэви.  Все  думают,  что  они
созданы по образу и подобию, но никто не знает наверняка. Я  твердил  тебе
это в прошлый раз, но ты... тебя тогда интересовало  другое.  Пойми,  даже
если Древние были такие, как я и все мне подобные, что с того?  Ну  да,  я
знаю все эти сказки про них: какие они были могущественные, как был  велик
и прекрасен их мир, и как однажды когда-нибудь мы  вернем  себе  все,  что
когда-то утратили. Во всем этом, конечно,  полным-полно  чепухи.  Но  даже
если в этом есть и немало правды, подумай, Дэви, что хорошего в том, чтобы
слепо повторять их путь - идти за ними след в след?  Подумай,  где  теперь
этот их прекрасный мир?
     - Их постигла Кара, - машинально повторил я слова многих проповедей.
     - Ну да, ты запомнил то, что говорил  священник.  Так  написано  и  в
церковных книгах, и это легко  повторять,  но  совсем  не  просто  понять,
особенно если ты кое-что повидал своими глазами. Кара не просто  буря  или
там пожар, наводнения вроде тех, что описаны в Библии. Это как будто  все,
вместе взятое, и в то же время... гораздо худшее. Гораздо более  страшное.
От этого возникли и руины, светящиеся по ночам, и Черные Берега  и  Плохие
Земли... Чего я не понимаю  сам,  так  это  странных  вещей,  которые  это
сделали с оставшимися в живых...
     - Но ведь Кара... - начал было я.
     - Пустое слово, -  нетерпеливо  отмахнулся  Аксель.  -  Пустой  звук,
который ни черта не  объясняет.  Слово  это,  конечно,  очень  удобно  для
священников: ведь если не объяснить все чудом, многие начнут  думать.  Они
могут спросить себя: "Что мы  делаем?  Чему  молимся?  Кто  на  _с_а_м_о_м
д_е_л_е_ были эти Древние? Что такого ухитрились они сделать? Чем навлекли
на мир такую напасть? И, главное, не случится ли так, что построив в конце
концов мир таким, каким он был,  мы  навлечем  на  себя,  точь-в-точь  как
Древние, т_о_ ж_е_ с_а_м_о_е_?"
     - Но, дядя, - подумав, сказал я, - если мы не станем  стараться  быть
похожими на Древних и создавать то, что они утратили,  что  же  нам  тогда
вообще остается делать?
     - Стараться быть такими, какими мы родились. Создавать _н_а_ш_ мир, а
не утраченный кем-то когда-то, - ответил он. - _Н_а_ш_, понимаешь, Дэви?
     - Не очень, - честно признался я. - Ты хочешь сказать, что  не  стоит
придавать значения отклонениям и... вообще Чистоте Расы?
     - Не совсем так, - подумав, ответил он. - Одну ересь ты уже  выслушал
от своей тетки, ну так выслушай же еще одну и от дяди... Как  ты  думаешь,
Дэви, что делает человека человеком?
     Я автоматически начал перечислять определения. Он  оборвал  меня,  не
дав произнести и пяти слов.
     - Не то, Дэви, совсем  не  то.  Можно  слепить  восковую  фигурку,  у
которой все будет в точности таким, как ты  сейчас  сказал.  Но  ведь  она
останется всего лишь фигуркой из воска, не так ли?
     - Так, - вынужден был согласиться я.
     - Нет, - сухо ответил он. - Ты опять повторяешь чужие слова  -  слова
священников и... разных там... Словом, дело совсем не в  этом.  Постарайся
понять и услышать меня: чем лучше работают у человека мозги,  тем  большую
ценность он представляет  как  человек.  Тем  большего  _о_н  _с_т_о_и_т