ро мы, позавтракав, стали разбираться с талисманом.
     - Если вы, высокочтимые, думаете,  что  талисман  можно  положить  за
пазуху и унести, то вы ошибаетесь, - сказал  аль-Мавасиф.  -  Его  следует
установить должным образом, и все необходимое для этого у меня есть. Более
того, думая, что посланцы того мага дадут за талисман  настоящую  цену,  я
подготовил эти необходимые предметы и  прочитал  над  ними  заклинания,  и
окурил их благовониями, и начертил на них знаки.  Но  за  каждый  из  этих
четырех предметов придется заплатить особо, а  без  них  сам  талисман  не
имеет смысла.
     Мы с Ильдеримом переглянулись, и в  его  взгляде  я  прочитала  такие
слова: "Не поручусь, что спутников для талисмана  он  не  придумал  только
что, а уж заклинаний над ними и подавно не читано!"
     Но вслух Ильдерим сказал, что мы хотели бы увидеть  все  вместе  -  и
талисман, и то, что ему сопутствует.
     Аль-Мавасиф провел нас в  круглую  комнату  с  единственным  окном  в
куполе потолка, хранилище его  свитков,  таблиц  и  совершенно  непонятных
вещей. Там он достал мешочек из тонкой кожи и выложил из  него  на  столик
пять камней разной формы и цвета. На камнях были зарубки и знаки.
     - И это - знаменитый талисман царицы Балкис?  -  недоверчиво  спросил
Ильдерим. - Поистине, я наберу тебе,  о  аль-Мавасиф,  таких  камушков  на
любой дороге, и это не будет стоить мне ни динара.
     - Иди и собирай камушки, о Ильдерим, - миролюбиво сказал  маг.  -  От
того, что не стоит и динара, проку тоже  будет  в  лучшем  случае  на  два
дирхема, о купец.
     - Аллах тебе судья, о мудрец, - ответил на это Ильдерим. - И  сколько
же хочешь ты за эти камни, во всем подобные  придорожным?  Я  надеюсь,  ты
уступишь их за сотню динаров?
     Маг даже отшатнулся от него.
     - Знаешь какова цена этого талисмана? - зловеще спросил он. - Я  хочу
за него сто невольниц белых и сто невольниц черных, и  пусть  цена  каждой
белой невольницы будет десять тысяч динаров, а цена каждой черной  -  пять
тысяч динаров! И каждую невольницу должен сопровождать  черный  невольник,
ценой в три тысячи динаров, и в  ухе  у  невольника  должна  быть  золотая
серьга с жемчужиной, а цена каждой жемчужины должны быть пятнадцать  тысяч
динаров! И на каждой невольнице должно быть одежд и  украшений  не  меньше
чем на десять тысяч динаров! И еще мне нужно сто мешочков мускуса,  и  сто
шкатулок с нардом, и другие благовония - по твоей щедрости, о купец!
     - Ты  помрешь,  о  аль-Мавасиф,  не  дождавшись  покупателя,  который
приведет  тебе  этих  невольниц  и  невольников  с  золотыми  серьгами!  -
воскликнул Ильдерим. - Убавь, о мудрец!
     - Для этого талисмана будет оскорбительно, если я продам его за малую
цену, - сказал маг. - Впрочем, о Ильдерим, я  могу  немного  уступить,  но
тогда вырастет цена за спутников талисмана. Как  ты  на  это  смотришь,  о
купец?
     - Я преклоняюсь перед твоей мудростью, о мудрец!  -  отвечал  на  это
Ильдерим, и в глазах у него вспыхнул огонек.
     Огонек  этот  вспыхнул  ранним  утром,  и  горел  он  весь  день  без
передышки, а окончательно это дело решилось около полуночи, и страшно было
подумать, что оно могло затянуться еще на несколько минут.
     - Когда вы, о покупатели талисмана принесете его в помещение, где  он
будет  охранять  младенца,  то  сперва  вы  составите  камни  определенным
образом, а потом в северном углу помещения вы положите это зеркало...
     Зеркало, что он достал, было времен царя Сулеймана, и  только  потому
могло стоить немалых денег, но вот, кроме древности, других  достоинств  у
него не было и отражать мое лицо оно по  скверности  характера  вообще  не
пожелало.
     - В южном углу пусть стоит этот флаг...
     Пестрый флажок величиной с мою ладонь на длинном  заостренном  древке
торчал из вазы. Маг вынул его и положил рядом с зеркалом.
     - В восточном углу следует поставить шкатулку...
     Шкатулке красная цена была два или три дирхема.
     - А в восточном... Эй, Али, сын греха, принеси  своего  разноцветного
господина!
     Черный раб принес плетеную из тонких  прутьев  клетку.  В  ней  сидел
огромный попугай с хохлом и крючковатым клювом с мой кулак величиной.
     -  О  р-р-распутники,  согр-р-решившие  вчер-р-ра  с   обезьяной!   -
приветствовало нас это бедствие из бедствий. - Ср-р-рам!
     - И ты настаиваешь, о аль-Мавасиф, что  этого  сквернословца  следует
посадить в восточном углу комнаты? - осведомился Ильдерим.  -  Хорошим  же
вещам научит он младенца!
     - Это неизбежно, - сурово заявил аль-Мавасиф. - В углах  должны  быть
флаг, зеркало, шкатулка и попугай,  причем  над  каждым  из  них  я  читал
заклинания, и они обладают силой, и талисман без них - не больше чем кучка
камней.
     Попугай раскачался на своем кольце, подвешенном к потолку  клетки,  и
уставился на меня левым глазом.
     - Меж бедер-р-р твоих - пр-р-рестол халифата! - заорал он и подмигнул
мне.
     - Уж не вселился ли шайтан в твоего попугая, о аль-Мавасиф? - спросил
Ильдерим. - Воистину, эта птица своей руганью разрушит все чары талисмана!
     - В тебя самого вселился шайтан, о Ильдерим!  -  рассердился  маг.  -
Этот попугай долгие годы прожил в гареме знатного вельможи, и я купил  его
за большие деньги!
     - Вот там в него и вселился шайтан! - отрубил Ильдерим. - Не найдется
ли у тебя, о мудрец, другого попугая, не столь образованного? Этот слишком
много знает! Не так ли, о Хасан?
     Я молча кивнула, поглядывая  на  попугая.  Откровенно  говоря,  птица
начала мне нравиться. Он выговаривал слова  очень  чисто  и  внятно,  даже
сохраняя человеческую интонацию.
     - Меж бедер твоих вселился шайтан! - заорал мне  прямо  в  лицо  этот
скверный попугай. Ильдерим расхохотался и накрыл клетку своим плащом.
     - Вот перед вами весь талисман, о покупающие! - провозгласил  маг.  -
Цену камней вы знаете. За зеркало я прошу у вас сотню динаров, за  флаг  -
две сотни, шкатулку я ценю в четыре дирхема, и  попугай  обойдется  вам  в
пятьсот динаров. Причем после того, как талисман  сыграет  свою  роль,  вы
можете пользоваться и зеркалом, и шкатулкой по их  прямому  назначению.  А
попугая вы можете выгодно  продать,  потому  что  на  такую  птицу  всегда
найдется любитель. И таким образом вы выручите обратно часть денег.
     - Начнем со шкатулки, о маг, - приступил к торгу Ильдерим. - Ее  цена
нас с Хасаном полностью устраивает. Вот тебе четыре дирхема,  аль-Мавасиф,
и давай сюда шкатулку.
     - Я продал тебе шкатулку за четыре дирхема, о Ильдерим, - и  с  этими
словами аль-Мавасиф взял монеты. -  Но  не  понимаю,  откуда  ты  возьмешь
двести невольниц и сто невольников, которые понадобятся тебе немедленно? Я
допускаю, что мускус и нард у вас с собой, о  купцы,  в  седельных  сумках
ваших коней, но где же все остальное?
     -  Терпение,  о  аль-Мавасиф!  -   воскликнул   Ильдерим.   -   Давай
поторгуемся! Ты требуешь  в  уплату  за  талисман  двести  невольниц,  сто
невольников и еще много всякой мелочи. Убавь, о мудрец! Что ты  скажешь  о
том, чтобы получить пятьдесят невольников, но зато не черных, а белых,  из
аль-Кустантиди?
     Я  хотела  было  напомнить  Ильдериму,  что  нет   у   меня   никаких
невольников, ни черных, ни белых,  ни  с  серьгами,  ни  в  ожерельях!  Но
однажды я уже вмешалась в его игру, и ничего хорошего из этого не вышло.
     - Прекрасно, о Ильдерим! - согласился маг. - Я  готов  уступить  тебе
пятьдесят невольников, но пусть цена зеркала при этом увеличится!  Я  хочу
за  зеркало  тысячу  динаров  и  десять  верблюдов,  груженых  тканями,  и
баальбекскими  одеждами,  и   багдадскими   воротниками,   и   магрибскими
бурнусами, и индийскими  шалями,  и  это  должны  быть  красные  верблюды,
лучшие, какие только бывают!
     - Убавь, о аль-Мавасиф! - потребовал Ильдерим - Где же я возьму  тебе
в этих горах багдадские воротники?  Пусть  в  тюках  не  будет  багдадских
воротников, и тогда ты получишь  за  зеркало  восемь  верблюдов,  груженых
тканями, и пятьсот динаров!
     - Прибавь, о купец! - возмутился аль-Мавасиф. - Когда это мы говорили
о пятистах динарах? Речь шла о тысяче!
     -  Убавь,  о  мудрец!  Вспомни,  что  начальная  цена  зеркала   была
всего-навсего сто  динаров,  и  я  согласился  прибавить,  потому  что  ты
согласился взять вместо пятидесяти  черных  невольников  двадцать,  и  без
золотых серег с жемчужинами! - заявил Ильдерим, и глаза  его  сверкали,  и
тут я поняла, что он - воистину лев пустыни.
     - Кто из нас двоих бесноватый, ты или я? - в ужасе воздел руки к небу
аль-Мавасиф. - Ради Аллаха, образумься!
     - Вряд ли такой великий мудрец стал бы торговаться  с  бесноватым,  о
аль-Мавасиф, - ехидно отвечал  Ильдерим.  -  И  не  мне,  а  тебе  следует
образумиться. Ведь ты сам, своими устами, назначил цену и талисману, и его
спутникам. И я точно помню, что попугая, например,  ты  оценил  в  пятьсот
динаров. Ведь именно пятьсот динаров ты хотел получить за него, о маг?
     - Да, это ты сказал правильно, о Ильдерим.
     - И я согласен дать тебе за эту  скверную  раскормленную  птицу  даже
шестьсот динаров! - заявил Ильдерим. - Хотя на Багдадском базаре  я  куплю
тебе  за  десять  динаров  попугая  вдвое   пестрее,   и   он   не   будет
сквернословить, словно метельщик или рыбак, у которого порвалась сеть, или
обманутый муж, или наказанный плеткой за курение  гашиша  евнух,  или  две
поругавшиеся старухи!
     - Р-р-распутник! - сказал ему на это попугай.
     - О сын греха! - добавил аль-Мавасиф. - Я же говорил тебе, что это не
простой попугай, что я трое суток читал над ним заклинания, что  без  него
талисман бессилен!
     - Да, о мудрец, все это ты говорил мне, и потому я согласен  уплатить
за попугая не пятьсот, а даже шестьсот динаров. Видишь, как высоко я  ценю
твои заклинания?
     - Я продал тебе попугая за шестьсот динаров! - торопливо сообщил маг.
     - Возьми клетку, о Хасан, - обратился ко мне Ильдерим. -  И  дай  мне
свою саблю. Мы расплатимся за попугая саблей.
     - Саблю моего отца и брата?!
     Я даже задохнулась от ярости. Этот шелудивый пес, этот  шайтан  среди
купцов посягнул на царскую саблю!
     - Ты удивительно щедр для купца, о Ильдерим, -  благосклонно  заметил
маг. - Сабля наверняка дороже шестисот динаров.
     - Разумеется, дороже... - И Ильдерим, видя, что я уже пришла в себя и
собираюсь сказать что-то скверное о нем и о  его  замысле  продать  саблю,
толкнул меня локтем в бок.  -  Ты  не  знаешь  всей  цены  этой  сабли,  о
мудрейший. Во-первых, это царская сабля, которая много столетий  переходит
из рода в род. Во-вторых, на нее  наложены  заклятия,  и  древние  мудрецы
читали над ней заклинания, и тот, кто  владеет  ею,  получает  власть  над
некоторыми джиннами и ифритами, и они ему во всем  повинуются,  но  только
обладатель сабли должен достичь преклонных лет, и иметь  седую  бороду,  и
отказаться от мирской суеты, а иначе это просто красиво отделанная  сабля,
и ничего больше. Мой друг Хасан унаследовал ее от своего отца, но  он  еще
молод, и у него не скоро вырастет настоящая борода, как видишь, даже пушок
на его щеках - и то не вырос. А пока еще она  поседеет!  Мне  самому  тоже
далеко  до  седины,  о  аль-Мавасиф.  И  справедливо  будет,   если   пока
обладателем этой сабли станешь  ты.  А  потом,  когда  у  Хасана  поседеет
борода, он приедет и выкупит у тебя эту саблю.
     - И над какими же джиннами  и  ифритами  дает  власть  эта  сабля?  -
полюбопытствовал маг.
     - Над некоторыми из подданных Синего царя, если тебе знакомо это имя!
- отрубил Ильдерим, который наверняка знал о делах джиннов от своей бывшей
возлюбленной Марджаны.
     - Мне знакомо это имя, о купец, - сказал аль-Мавасиф.
     - Ну так продолжим наш  торг,  о  мудрец,  -  предложил  Ильдерим.  -
Остаются флаг, зеркало и сам талисман. Если ты согласен принять вместо ста
невольниц  пятьдесят  белых  и  пятьдесят  черных,  но  зато  прибавить  к
стоимости зеркала цену тех мешочков мускуса и шкатулок с нардом, о которых
ты говорил, то цена флага будет уже не две сотни, а куда  больше,  ибо  ты
получишь саблю за попугая и флаг, и это будет справедливо!
     - Какие пятьдесят белых и пятьдесят черных невольниц? Разве я говорил
о пятидесяти невольницах?! - возопил маг. - Прибавь, о Ильдерим!
     - На что тебе сто невольниц, о  аль-Мавасиф?  -  вопросом  на  вопрос
ответил Ильдерим. - И разве этот талисман  стоит  целой  сотни  невольниц?
Убавь, о мудрец! Ведь если тебя вовремя не  остановить,  ты  потребуешь  в
уплату саму хозяйку талисмана царицу Балкис, мир ее праху! И что  же,  мне
сделаться разорителем могил? Убавь, ради Аллаха!
     - Ты хочешь разорить меня, о Ильдерим? - возмутился  мудрец.  -  Цена
талисмана такова, как я сказал! Сто невольниц...
     - Сто невольниц белых и черных! - подхватил Ильдерим.
     - И сто невольников...
     - Шестьдесят, о мудрец!
     - Прибавь, о Ильдерим!
     - Убавь, о аль-Мавасиф!
     Вот какой диковинный торг над талисманом устроили эти два нечестивца.
Они торговались самозабвенно и яростно, я  бы  даже  сказала  -  радостно,
забыв о пище и питье. Перед заходом солнца они чуть было не вцепились друг
другу в бороды, потому  что  маг  назвал  Ильдерима  порождением  вонючего
ифрита и верблюдицы, а Ильдерим возвел родословную мага к козлам, ишакам и
городским непотребным девкам.  Словом,  было  мне  что  послушать  и  чему
подивиться.
     Сперва я слушала эти препирательства в изумлении - никогда  купцы  на
базарах не торговались со мной или с воинами моей свиты. Позволивший  себе
прекословить царской сестре недолго  после  этого  засиделся  бы  в  своей
лавке! И я впервые в жизни видела настоящий торг, да еще такой бурный.
     Первые два часа он меня развлекал.
     Потом я перестала понимать, о каких арабских конях, золотых слитках и
слоновой кости идет речь. И я проголодалась, и вышла в другое помещение, и
невольники принесли мне еду. А когда я вернулась, они торговались уже не о
конях и слоновой кости, а о изумрудах и крупном жемчуге, двести  невольниц
же оказались забыты, и сто невольников - с ними вместе.
     Незадолго до полуночи изнеможенные  аль-Мавасиф  и  Ильдерим  уже  не
сидели, а лежали на коврах. И умирающим голосом аль-Мавасиф  объявил,  что
он продал Ильдериму и мне талисман со спутниками за шесть тысяч динаров  и
большой изумруд из пряжки моего  тюрбана.  Причем  в  стоимость  талисмана
вошла и моя сабля, которую оценили в четыре тысячи динаров, оставив на мое
усмотрение - отдать магу саблю или же вручить динары.
     -  Где  мы  возьмем  такие  деньги,  о  несчастный?  -  прошептала  я
Ильдериму.
     - Терпение, о Хасан! - хриплым голосом отвечал он. - Мы  оставим  ему
коней, кольца и запястья, сосуд  с  водой  из  источника  Мужчин,  а  сами
спустимся отсюда и придем в город...
     - Где нас ждут разъяренные обладатели оскверненных гаремов!
     - ...обратимся к моим знакомым купцам, возьмем у них в  долг  деньги,
вернемся к аль-Мавасифу, выкупим наше имущество и твою саблю, о  Хасан,  и
ты отправишься к вдове своего брата принимать роды, а я продам те из  моих
товаров, что еще остались в этом городе  и  последую  за  тобой,  куда  ты
укажешь, и там  ты  вернешь  мне  свой  долг.  Видишь,  как  ловко  я  все
рассчитал?
     Он действительно ловко рассчитал, и мне самой вовеки бы не справиться
со старым скупердяем аль-Мавасифом, но, увы, последнее слово  на  сей  раз
осталось за ним, а это было для меня нестерпимо.
     - О Ильдерим, по-моему, мы из-за твоих расчетов запутаемся в  долгах!
-  возразила  я.  -  Подумай  сам,  мы  будем  должны  аль-Мавасифу,   ибо
оставленные вещи - это не плата, а заклад. Мы будем должны купцам. Я  буду
должен тебе, о Ильдерим, и не прибавятся ли ко всему  этому  еще  и  новые
долги?
     - Разумеется, прибавятся! - согласился  Ильдерим.  -  Я  уже  кое-что
должен здешним купцам, и я округлю  долг,  но  с  частью  его  рассчитаюсь
товарами, и займу еще денег, и куплю съестные припасы,  и  погружу  их  на
корабли, и договорюсь с капитанами, что у них есть доля  прибыли  от  этих
товаров, и мы определим их долю и мою долю, и они  отдадут  мне  мою  долю
перед тем, как выйти в море, и я рассчитаюсь с частью долга,  а  потом  на
оставшиеся деньги куплю здешних тканей  по  двадцать  динаров  за  тюк,  и
достану из своей поклажи вышитые басрийские платки, и найму вышивальщиц, и
они вышьют мне такие же платки, и  я  продам  их  и  из  полученных  денег
расплачусь с вышивальщицами, а тем временем вернутся корабли...
     - Смилуйся, о Ильдерим! - воскликнула я. - Не объясняй мне этих  дел,
Аллах не дал мне достаточно рассудка, чтобы в них разобраться!
     - И не пытайся, о Хасан, - сказал Ильдерим. - Тебе нужно понять  одно
- что завтра же ты с талисманом сядешь на корабль и отправишься туда,  где
живет вдова твоего брата, и устроишь там свои дела, а я приеду следом и мы
рассчитаемся.
     - Ты благороден благородством царей, о Ильдерим, -  сказала  я.  -  Я
больше не буду вызывать тебя на поединки, ибо  ты  спасаешь  мою  жизнь  и
жизнь сына моего брата...
     - Ты тоже спас мою жизнь, о Хасан, когда я похитил воду из  источника
Мужчин, - ответил Ильдерим. - А поединок между нами будет не  раньше,  чем
ты вернешь мне долг. Ибо какой же я купец, если заколю  в  схватке  своего
должника? Да на меня все правоверные пальцами показывать станут!
     - Хорошо, - ледяным от ярости голосом произнесла я. -  Как  только  я
верну  тебе  долг,  мы  отправимся  на  ристалище,  но  ты  предварительно
составишь завещание, ибо негоже, чтобы твои наследники делили эти деньги с
помощью кади! Я не хочу, чтобы львиная доля этих денег осела в суде!
     - Разумно, о Хасан! - похвалил меня Ильдерим. - Пожалуй, из тебя  еще
может получиться купец.
     - Когда у меня вырастет длинная  седая  борода  и  моя  сабля  станет
повелевать джиннами! - отрубила я, и на сей раз последнее  слово  воистину
осталось за мной!
     А потом мы взяли талисман, и зеркало, и шкатулку, и флаг, и клетку  с
попугаем, и пошли в то помещение, где уже один  раз  ночевали.  Встать  мы
собирались очень рано, потому что должны были добираться до города пешком,
и  слава  Аллаху  великому,  милосердному,  что  спутники  талисмана  были
сравнительно невелики и их можно было нести без  хлопот.  Старый  негодник
аль-Мавасиф вполне  мог  подсунуть  нам  вместо  попугая  горного  орла  с
человека ростом, а вместо шкатулки за два дирхема - сундук вроде  того,  в
каком я скрылась от Азизы.
     - Скряга, конечно, пожалел  для  нас  ковров  и  подушек,  -  сказал,
укладываясь, Ильдерим, - но хорошо хоть то, что мы можем утром уйти отсюда
незаметно и не будить весь дом.
     - И сквер-р-рное это обиталище! - сообщил попугай.
     -  Смотри-ка,  Хасан!  -  развеселился   Ильдерим.   -   Эта   птица,
оказывается, знакома с Кораном! На твоем месте  я  не  стал  бы  ее  потом
никому продавать.
     - С чего бы вдруг попугаю сравнивать обитель мага с геенной огненной?
- поинтересовалась я. - Может, его тут морили голодом?
     - Да, аль-Мавасиф вполне мог  выгадать  лишний  грош  на  попугае,  -
заметил Ильдерим. - Немудрено, что бедная пташка вообразила себя в аду.
     Я хотела было сказать, что незачем на ночь беседовать об аде, как  бы
шайтаны нас не подслушали и не наслали  каких-нибудь  скверных  и  мерзких
снов. Но дело было сделано - ад пожаловал к нам самолично и не во  сне,  а
наяву!
     Шум, треск, свист и вой не дали  мне  сказать  ни  слова.  По  нашему
помещению словно ветер пронесся.
     - Ради Аллаха, что там происходит? - заорал Ильдерим.
     Испугавшись, что дом вот-вот рухнет, мы выскочили  наружу,  очевидно,
на задний двор, и увидели,  что  в  ночном  небе  кружат,  опускаясь,  два
ифрита, и несут они огромный  сундук.  Рожи  у  них  были  таковы,  что  я
зажмурилась. И понявший причину моей окаме