он.  -  Ведь  это  с  тобой  мы
должны были сразиться ночью на ристалище!
     - И я узнала тебя, о Ильдерим, - отвечала я. - Но ради Аллаха, как ты
попал сюда и зачем тебе понадобилась вода из источника Мужчин?
     - Точно так же и я могу спросить тебя, о  Хасан,  зачем  ты  оказался
здесь? - сказал Ильдерим. Если тебе самому нужна  эта  вода,  то  бери,  в
кувшине ее много.
     - Попал я сюда по  недосмотру  Аллаха  великого,  могучего,  -  гордо
объяснила я, чтобы он не  подумал,  будто  я  и  впрямь  нуждаюсь  в  этой
скверной воде. -  Эти  бешеные  джиннии,  ты  знаешь,  о  Ильдерим,  и  ты
понимаешь меня...
     - Воистину, знаю, - согласился Ильдерим и усмехнулся.
     - Меня принесла сюда Азиза, - продолжала я, - и у меня  в  мыслях  не
было прикасаться к воде этого источника, клянусь Аллахом! Но  тебе-то  она
зачем понадобилась, о Ильдерим? Ведь это не я, а ты тащишь кувшин с водой,
и на нем еще видны следы крови стражей источника!
     - Все очень просто, о Хасан, - сказал Ильдерим.  -  Я  спущусь  вниз,
доеду до ближайшего города и продам  эту  воду.  Вот  и  все,  что  с  ней
связано.
     - Ты шел за  этой  водой  только  ради  того,  чтобы  продать  ее?  -
изумилась я.
     - Разумеется, о Хасан, я же купец!  -  гордо  заявил  Ильдерим.  -  Я
продам эту воду, и мне дадут за нее хорошие деньги,  и  я  поеду  с  этими
деньгами к магу аль-Мавасифу, и заплачу ему за  свой  волшебный  перстень.
Вот и все, о  Хасан.  Денег  этот  старый  мошенник  требует  немалых,  но
перстень мне необходим, и достать деньги иначе я тоже не мог.
     Я не поверила своим ушам - Ильдерим собирался к аль-Мавасифу. И сразу
я вспомнила  все  свои  печальные  обстоятельства  -  и  гибель  брата,  и
похищение Зумруд, и мою нужду в каменном талисмане.
     Судьба смеялась надо мной - она то забрасывала меня к Багдаду,  когда
Зумруд была в четырех месяцах пути от него, то закидывала в Облачные  горы
к аль-Мавасифу, когда у того уже не было талисмана. Талисман ждал  меня  в
башне старого мага, но кто бы указал мне хоть, в какой стороне света стоит
эта самая башня?
     - А хочешь ли ты, о Хасан, узнать, зачем мне понадобился перстень?  -
лукаво спросил Ильдерим.
     - Хочу, о Ильдерим, - задумавшись о своих бедах, отвечала я.
     - Помнишь ли ты, о Хасан, обстоятельства нашей встречи,  которая  нам
обоим показалась сном? - полюбопытствовал Ильдерим.
     - Еще бы мне их не помнить! - воскликнула я.
     - А знаешь ли ты, о Хасан, что я проснулся у себя дома, как обычно, и
решил, что все бывшее с нами - пучки  сновидений,  и  позвал  невольников,
чтобы они дали мне умыться,  и  велел  принести  себе  столик  с  едой,  и
помолился, как положено?..
     - Все это я знаю,  ибо  именно  так  и  пробуждаются  правоверные,  -
сказала я. - Продолжай, о Ильдерим.
     - И вот, когда я надел свой кафтан и  фарджию,  и  протянул  руку  за
своей саблей, в руке моей оказался вот этот клинок...
     Тут только я заметила, что на боку у него сабля моего отца.
     - И я вспомнил, как мы нечаянно обменялись саблями, и понял, что  это
был не сон! -  воскликнул  Ильдерим.  -  И  возмущение  охватило  меня.  Я
позволил распоряжаться собой  гнусной  джиннии,  распутнице  и  порождению
греха! И я вышел из хана, и мне подали коня...
     - Ты же сказал, что она вернула тебя домой, о Ильдерим!  -  напомнила
я.
     - Мой дом - хан, где ночуют странствующие  купцы,  -  отвечал  он.  -
Конечно, в Басре у меня есть настоящий дом, и когда я состарюсь, я вернусь
туда, и куплю ковры, и заведу невольников, и каждый  вечер  у  меня  будут
собираться  сотрапезники  для  пира,  и  мы  будем  приглашать   певиц   и
лютнисток... Но на все это нужны деньги, о Хасан, а у меня их пока  нет  -
по крайней мере в таком количестве. Поэтому я странствую по дорогам и вожу
товары из одного города в другой. Так вот, я вышел из хана, сел на коня, и
поехал в горы, туда, где, как мне сказали, должен быть источник Мужчин.  А
по дороге к источнику я заехал к аль-Мавасифу, и долго разговаривал с ним,
и в конце концов он дал мне перстень, и прочитал над ним заклинания,  и  я
теперь свободен от власти марджаны! И более того - она повинуется тому,  в
чьих руках находится этот перстень. И достаточно  потереть  его  -  и  она
явится на зов и выполнит все желания.  А  чтобы  она  исчезла,  достаточно
просто нажать на камень. Вот что изготовил  мне  аль-Мавасиф,  но  получил
этот перстень я в долг, и если я не верну ему в срок денег,  он  прочитает
другие заклинания и перстень потеряет свою силу.
     - Но ведь ты мог поступить куда проще, о Ильдерим! - сообразила я.  -
ты мог потереть перстень,  вызвать  Марджану  и  велеть  принести  столько
денег, сколько от тебя потребует маг аль-Мавасиф!
     - Я никогда не  стану  ее  вызывать,  о  Хасан,  -  серьезно  отвечал
Ильдерим, - ибо было между нами из близости то, что было, и ради  этого  я
не стану унижать ее. Ведь  она,  хотя  и  скверная,  хотя  и  джинния,  но
все-таки женщина, и она любила меня любовью женщины.  Лучше  уж  я  продам
воду из источника Мужчин и выкуплю свой перстень.
     - Пожалуй, стоит и мне обратиться к аль-Мавасифу за  таким  перстнем,
сказала я. - Ибо любовь джинний поистине утомительна.
     -  Мы  вместе  доедем  до  города,  продадим  воду  и  отправимся   к
аль-Мавасифу, - пообещал Ильдерим. - И я замолвлю за тебя словечко. Но чем
ты собираешься расплачиваться, о Хасан?
     - У аль-Мавасифа есть гадательные книги, о Ильдерим, - объяснила я. -
В них он наверняка вычитает о судьбе моего рода. А когда он поймет, кто я,
и узнает о моих обстоятельствах, он тоже  даст  мне  перстень  в  долг,  о
Ильдерим.
     - Если бы ты знал это порождение скверны, аль-Мавасифа, ты не говорил
бы так, о Хасан, - заметил Ильдерим. - С меня семь потов сошло, прежде чем
я убедил его дать мне перстень в долг!
     - Боюсь, что ты не  записан  в  гадательных  книгах,  о  Ильдерим,  -
сказала на это я.  -  Что  же  касается  моего  рода  и  меня,  можешь  не
сомневаться!
     - Ты же назвался сыном кади, о Хасан! - напомнил Ильдерим.
     - Дай мне увидеться с этим магом, о Ильдерим, - сказала я. - И  тогда
посмотрим!
     Поскольку открыть правду о себе я не могла, а с магом  увидеться  для
меня было крайне важно, а Ильдерим не желал мириться с моими намеками, наш
спор затянулся, и мы пререкались всю дорогу, до самого города, где  первым
делом отправились на рынок.
     Уже вышли на рыночную площадь  метельщики,  а  последние  запоздавшие
купцы собирались запирать лавки, когда мы подъехали к  крытым  галереям  и
сошли с коней.
     - О правоверные, о купцы! -  возгласил  Ильдерим,  и  я  отшатнулась,
такой у него  оказался  зычный  и  пронзительный  голос.  -  Вот  вода  из
источника Мужчин! Всего капля этой воды - и евнух становится  мужем!  Одна
капля - один динар - о правоверные!
     Я так и не поняла, откуда  вдруг  взялась  толпа,  окружившая  нас  и
взывающая о воде. Но то, что  большинство  составляли  евнухи  из  гаремов
местной знати, я поняла сразу.
     - Послушай, о Ильдерим! - стала я дергать его за полу  кафтана,  пока
он торговался, отливая воду и получая деньги. - Послушай моего совета! Нам
немедленно надо убираться отсюда, о Ильдерим!
     - Ради Аллаха, что за глупость пришла  тебе  в  голову,  о  Хасан?  -
недовольно спросил Ильдерим. - Мы сейчас распродадим всю воду, и пойдем  в
хан,  и  нам  принесут  еду  и  вино,  и  наши  покупатели  станут  нашими
сотрапезниками, и мы  устроим  пир,  а  рано  утром  выедем  в  дорогу,  к
аль-Мавасифу!
     - Мы не доживем до утра, о  Ильдерим.  Разве  ты  не  понимаешь,  что
сейчас произойдет?
     - А что такого может произойти, о Хасан? - даже  не  глядя  на  меня,
ответил Ильдерим. Он уже распродал почти весь кувшин и  как  раз  наклонял
его, чтобы досталось и последним покупателям.
     -  О,  если  бы  ты  видел  дальше  собственного  носа,  Ильдерим!  -
воскликнула я. - Хорошо, продолжай торговать, а я лучше отойду в сторонку,
ибо сейчас тут начнется побоище!
     И я отошла и сняла с плеча лук, и отвязала наших коней, поскольку нам
предстояло вскоре спасаться бегством.
     Так и вышло. С шумом и воплями  на  рынок  ворвался  странный  отряд.
Составляли  его  почтенные  старцы  на  мулах  и  их  черные   невольники,
вооруженные до зубов.
     - Где этот нечестивый купец?! - галдели они. - Мы снимем с него кожу!
Его немедленно надо распять на городских воротах! Где этот сын разврата?!
     Ильдерим  не  предвидел,  что  его  покупатели  первым  делом  выпьют
волшебную воду, а затем поспешат пустить в дело вновь обретенное отцовское
наследство, вызвав тем самым возмущение  и  переполох  во  всех  окрестных
гаремах.
     Увидав эту буйную толпу, Ильдерим сперва раскрыл от изумления рот,  а
затем выхватил из ножен саблю - между  прочим,  саблю  моего  отца.  Но  я
подскакала к нему, ведя в поводу второго коня, и он прыгнул в седло, и  мы
умчались, причем я еще успела послать назад несколько стрел -  просто  для
острастки.
     Когда же мы оторвались  от  этих  преследователей,  я  посмотрела  на
Ильдерим и ахнула - он все еще прижимал к груди почти пустой кувшин.
     - Тебе следовало бросить его и  не  утруждать  себя,  о  Ильдерим,  -
сказала я.
     - Там, на дне, еще осталось воды по меньшей мере на сотню динаров,  -
возразил он.
     - Ну так перелей ее в какой-нибудь другой сосуд, -  предложила  я.  -
Разве ты собираешься всю жизнь путешествовать в обнимку  с  этим  скверным
кувшином, о Ильдерим? Разве тебе больше некого сжимать в объятиях, что  ты
так крепко схватился за этот гнусный кувшин? Давай я куплю его у  тебя  за
четыре дирхема, чтобы душа твоя успокоилась, о Ильдерим!
     - Погоди, о Хасан, - ответил мне Ильдерим. - Надо сперва найти другой
сосуд. А у меня ничего нет, кроме  вот  этой  чернильницы  на  поясе.  Как
по-твоему, не потеряет ли вода своих волшебных свойств от  соприкосновения
с высохшими чернилами?
     - Аллах ее знает, о Ильдерим, - задумчиво сказала я. - Вот разве  что
те, кто от  этой  воды  станет  мужчинами,  удивятся  цвету  своего  вновь
обретенного достоинства...
     - Возможно, ты прав, о  Хасан,  -  согласился  Ильдерим.  -  В  таком
случае, придется продать остаток воды  евнуху-негру,  который  не  заметит
такого надувательства.
     Мы осторожно перелили воду в чернильницу и опять подвесили ее к поясу
Ильдерима.
     - Если мы немедленно тронемся в путь, то еще до полуночи будем у мага
аль-Мавасифа, - сказал Ильдерим.
     - Ну так едем, о Ильдерим! - воскликнула я.
     И мы поехали.
     Я сильно опасалась, что вот сейчас из-за какой-нибудь  тучи  появится
джинния Азиза со  своей  неуемной  любовью.  Но  Аллах  уберег  нас  -  мы
благополучно добрались до жилища мага, и я, не избалованная  за  последние
две недели благополучием, даже удивилась такой неожиданной милости Аллаха.
     Маг и огнепоклонник  вышел  к  нам,  держась  прямо,  словно  молодой
кипарис, и было это не потому, что аль-Мавасиф был юн годами или же  полон
царственного достоинства. Совсем наоборот -  ничего  подобного  в  нем  не
было. А просто он носил тюрбан изумительной величины и, пожалуй,  немалого
веса. Если бы он в этом великолепном тюрбане хоть немного  покачнулся,  то
тюрбан бы перевесил и маг полетел вверх тормашками.
     По воле Аллаха, все его  величие  заключалось  в  этом  тюрбане.  Ибо
дальнейшие события о величии не свидетельствовали. И  если  бы  не  помощь
Ильдерима, все кончилось бы неудачей. Впрочем, помощь эта привела  меня  в
ярость...
     Сперва   аль-Мавасиф   приветствовал   Ильдерима,   а   Ильдерим    -
аль-Мавасифа, и было это  длительно  и  витиевато.  Затем  Ильдерим  долго
вручал магу те деньги, которые заработал на воде из  источника  Мужчин.  И
это сопровождалось изъявлениями всяческой дружбы и преданности, как  будто
не купец возвращал долг  магу,  а  два  государя  заключали  дружественный
договор. И, наконец, дошло и до меня.
     - Вот этот юноша, о аль-Мавасиф, тоже нуждается в перстне, ибо и  его
преследует своей любовью джинния, - сказал Ильдерим, выводя меня вперед. -
Но это дитя, подобное обрезку месяца, тоже хотело бы получить  перстень  в
долг.
     - О Аллах, каких  гостей  ты  мне  посылаешь!  -  запричитал  маг.  -
Воистину, наступил год долгов и должников, и никто не хочет платить  сразу
и без рассуждений! А ведь мой труд таков, что измерить  его  в  динарах  и
дирхемах  вообще  невозможно!  Порой  для  простенького   заклинания   мне
требуются  драгоценные  благовония,  одна  горсть  которых  стоит   горсти
бадахшанских рубинов! До чего же  оскудели  правоверные,  о  Аллах!  И  не
только простые смертные, вроде тебя, о Ильдерим, - недавно даже мой собрат
по магическому искусству пытался получить у меня один талисман совсем  без
платы, утверждая, что талисман нужен ему для торжества  справедливости!  И
он прислал  ко  мне  гонцами  подвластных  ему  духов,  и  я  назвал  цену
талисмана, и оказалось, что он столько не может дать, и  мы  поторговались
немного, и его гонцы улетели, а  я  остался  оплакивать  былое  могущество
магов - ибо когда же раньше магу недоставало денег для покупки талисмана?!
     - Каменного талисмана царицы Балкис?! - выпалила  я,  не  подумав  ни
секунды.
     - Каменного талисмана царицы Балкис, о юноша, - подтвердил маг.  -  А
откуда ты, ради Аллаха, знаешь о нем?
     Не зная, что ответить, я с мольбой посмотрела на Ильдерима.
     - Воистину, ты поторопился, о Хасан, - сказал Ильдерим. - О  каменном
талисмане мы хотели повести речь завтра, достигнув договоренности в деле о
перстне. Но, может быть, лучше нам и о перстне поговорить завтра? А сейчас
время совершить молитву и лечь спать.
     - Ты прав, о Ильдерим, - согласилась я, - но только в безопасности ли
мы здесь от происков Азизы?
     - Оставь тревогу, о юноша! - с  гордостью  сказал  маг.  -  Ты  здесь
находишься под защитой могущественных талисманов, и над каждым  порогом  я
прочту заклинания, а плату за них мы прибавим к плате за перстень.
     - Никаких заклинаний этот старый скупердяй читать не станет, а деньги
с нас сдерет! - сердито воскликнул Ильдерим,  когда  нас  после  скромного
ужина и молитвы отвели в предназначенное нам помещение. - Эта  его  лачуга
хранит в себе столько всякого колдовского добра, что заклинания уже  ни  к
чему. Его талисманы все ифриты за версту облетают. И  надо  же  было  тому
случиться, чтобы  он  унаследовал  всю  сокровищницу  своего  учителя,  не
унаследовав его благородного нрава и прочих достоинств! Наложить  заклятие
на перстень аль-Мавасиф еще может, и сладить с загулявшим маридом тоже, но
сам он никогда не составит настоящего талисмана.
     - Ты разве знаешь магию, о Ильдерим? -  спросила  я,  укладываясь  на
ковер. - Ты же простой купец.
     - Если уж талисманами торгуют, то я должен знать их цены и  свойства,
- объяснил Ильдерим. -  Все,  что  становится  товаром,  бывает  для  меня
интересно, и я стараюсь узнать о товаре побольше.  Как  знать,  может,  по
милости Аллаха я  на  старости  лет  буду  торговать  именно  талисманами?
Однако, скажи мне, о Хасан, что это за каменный талисман царицы  Балкис  и
зачем он тебе вдруг понадобился? Имей в виду, что даже если старый грешник
согласится изготовить тебе  перстень  в  долг,  то  с  талисманом  это  не
получится. И подумай хорошенько, что для тебя важнее.
     - Важнее всего на свете для меня каменный  талисман,  о  Ильдерим,  -
сказала я, - и я готов выкупить его своей кровью. Так  что  придется  мне,
видно, избавляться от Азизы с ее любовью  каким-то  иным  путем,  лишь  бы
только заполучить талисман.
     - Для чего он нужен? - спросил Ильдерим, ложась со мной рядом.
     - Этот талисман должен спасти жизнь ребенка, о Ильдерим. А ребенок  -
сын моего брата, - честно ответила я. - И если в миг появления ребенка  на
свет  рядом  не  будет  этого  талисмана,  то  ребенок  погибнет,  а   это
единственное дитя брата.
     - Почему же у него не может быть других детей?
     - Его убили, о Ильдерим. И я должен спасти его кровь...
     - Клянусь Аллахом, о Хасан, я помогу тебе в этом деле!  -  воскликнул
Ильдерим и хлопнул меня по плечу. - Если ты таков юношей, то каков  же  ты
будешь, когда станешь мужчиной и у тебя вырастет  борода?!  Подобных  тебе
цари приберегают на случай опасности! Вот только упрям  ты  не  в  меру  и
норовишь, чтобы последнее слово всегда оставалось за тобой.
     - Но если именно я сказал последние стихи? - вспыхнула я. - И  именно
я предупредил тебя, что разъяренные мужья  прибегут  на  базар  бить  того
купца, что сделал их евнухов мужчинами? Я говорил тебе об этом,  но  ты  и
слушать не желал! А  когда  выясняется,  что  я  был  прав,  ты  сразу  же
придумываешь какое-то мое упрямство и упрекаешь меня в собственных грехах!
     - Во первых, о Хасан, последние стихи там, на  ристалище,  сказал  не
ты, а я. Во-вторых,  о  Хасан,  незачем  было  меня  предупреждать  насчет
нашествия  мужей,  в  чьих  гаремах  произошел  переполох.  Я  бы  и   без
предупреждения с ними справился! А теперь  ты  до  скончания  века  будешь
попрекать меня и твердить, как попугай: "Вот видишь, я был прав!"
     - Но если я и в самом деле был  прав?  -  возмутилась  я.  -  И  если
последние стихи были моими? И  это  ты  приписываешь  мне  свои  грехи,  о
Ильдерим, потому что именно ты норовишь, чтобы последнее слово осталось за
тобой!
     - Еще одно слово, о Хасан, и придется нам сразиться на  саблях  прямо
здесь, в жилище аль-Мавасифа! -  предупредил  Ильдерим.  -  Мы  же  хотели
сразиться на ристалище, но так там больше и не встретились, а жаль!
     - Мы можем выйти и обнажить клинки под ночным небом! - предложила я.
     - Не устаю поражаться твоей мудрости, о Хасан! - усмехнулся Ильдерим.
- Там под ночным небом, немедленно налетит Азиза и спасет тебя  от  ударов
моей сабли! Так что лучше уж нам решить наконец все наши споры здесь.
     - Ты упрекаешь меня в трусости, о Ильдерим? - я чуть  не  задохнулась
от ярости. - Ты хочешь сказать, о шелудивый пес, что я собираюсь выйти под
ночное небо ради того, чтобы джинния  похитила  меня  и  спасла  этим  мою
жизнь?!
     - Постой, о Хасан, не хватайся за мою  саблю,  здесь  для  настоящего
поединка все равно мало места, - сказал Ильдерим. - И  обменяемся  наконец
клинками. Твой для меня все-таки легковат. Давай лучше  дождемся  утра,  и
сразимся при дневном свете, когда джиннии не летают, и пусть поможет  тебе
Аллах, о дитя! Держи свою саблю и отдай мне мою.
     Я протянула ему его саблю и хотела было взять свою, но он удержал ее.
     - Откуда у сына кади клинок,  достойный  царей  и  царских  детей?  -
спросил он.
     - Этот клинок подарил мне брат, а он получил его от  нашего  отца,  а
где взял его отец, знает только Аллах великий, могучий, -  ответила  я,  и
это было чистейшей правдой. А говорить о том, что отец был  царем  и  брат
тоже был царем, я не стала, поскольку об этом он меня не спрашивал.
     - Закрой глаза и засыпай, о Хасан, - сказал Ильдерим.  -  Завтра  мне
предстоят два сражения - с тобой и с аль-Мавасифом. И начну-ка я  лучше  с
аль-Мавасифа,  чтобы  в  случае  моей  смерти  ты  все-таки  получил  свой
талисман, а в случае твоей смерти я, так и быть, отвезу  его  жене  твоего
покойного брата, чтобы он охранял рождение ребенка.
     Мне захотелось попросить у него прощения за свои грубые  слова,  ведь
он вел себя не как купец, а как благородный вельможа, средоточие  доблести
и достоинств. Но  нас,  царских  дочерей,  учат  обычно  наступать,  а  не
отступать, настаивать на своем, а не просить прощения. Да и кто он  такой,
этот купец из басры, чтобы царская дочь унизилась перед ним? Словом, я  не
сумела побороть в себе царскую дочь, да и не слишком старалась. Ибо если в
моих бедствиях  у  меня  отнимется  еще  и  гордость,  что  же  мне  тогда
останется?
     Наут